Мне страсть как не хотелось сворачивать с Большой тропы на вулканические поля Ниора, засыпанные разнокалиберными кусками шлака. Камни там кое-где такие иззубренные и острые, что способны через несколько тысяч шагов превратить вашу обувь в лохмотья. И ступни ног заодно. Однако никто в здравом уме не пойдёт по тропе под нависшими над ней ветвями дерева, которого не было здесь ещё неделю назад.

— Думаешь, это она самая? — спросил я Тотигая.

Он не ответил, только тряхнул своей тяжёлой головой, а клыкастая пасть растянулась в подобии ухмылки: «Ну конечно. Кто бы сомневался».

— Мне просто не хочется сворачивать в поля, — пояснил я, хотя и без того всё было понятно.

Тотигай понимающе фыркнул. Ему тоже не хотелось туда сворачивать. Лапы у керберов будут покрепче любых ботинок, но, в отличие от последних, их нельзя заменить на новые.

— Никуда не денешься, Элф, — сказал он своим хриплым голосом и встряхнулся — точь-в-точь как собака, вышедшая из воды. — Видишь, где она проросла? Там совсем нет места из-за тех здоровых глыб сбоку. Можно пробиться, но есть риск, что она нас там здорово прижмёт.

— Ладно, — сказал я, привязывая к ботинкам камнеступы и заранее натягивая краги.

Слева от тропы возвышался почти отвесный горный склон, а в сторону от него тянулась приземистая скалистая гряда, заканчивающаяся в лавовом поле, шагах в семистах. Разгребатели, когда прокладывали тропу, пробили гряду, но теперь в проходе торчало это подозрительное дерево, и придётся карабкаться через скалы, потому что обходить их слишком долго.

— Вон там, — сказал Тотигай. — Невысоко. Всего три твоих роста. Легко перелезешь.

Я тоже заметил это место, поправил лямки рюкзака и уже приготовился идти, когда с той стороны гряды послышался тяжёлый дробный топот.

— Кого там несёт нелёгкая? — буркнул Тотигай, крадясь к трём большим валунам, образовывавшим неплохое укрытие у самой тропы. — Спрячься, Элф! Чего ты там торчишь столбом?

— Лошадь, — сказал я. — Нет, две. Нукуманские. Надо бы предупредить этих обормотов. Неужели сами не видят? Хоть бы на рысь перешли.

Я уже поднял винтовку дулом в небо, намереваясь выстрелить, как Тотигай подскочил ко мне и, ухватив зубами за полу жилета, потащил к валунам.

— Кретин, — сказал он, когда мы там оказались. — А если это пегасы? Или яйцеголовые?

— Глухая тетеря, — ругнулся я в ответ. — Какие пегасы? Нукуманские лошади, говорю тебе!

— На нукуманских лошадях могут ездить не только нукуманы, — резонно заметил Тотигай. — Когда ты отвыкнешь от своего идиотского благородства и начнёшь в первую очередь заботиться о собственной шкуре?

Пришлось стиснуть зубы и признать его правоту. За грядой мог оказаться кто угодно, в том числе и пегасы. Не такой уж хороший у меня слух.

Перестук копыт быстро приближался. Я скинул краги, чтобы при необходимости стрелять со всеми удобствами. Кто бы там ни скакал, они очень спешили, иначе были бы осторожнее. По мехрану так не ездят. Если это нукуманы, то, во-первых, ребятам крупно не повезло, по крайней мере одному из них, а во-вторых, я убью Тотигая за то, что он не дал мне их предупредить.

Дерево стояло неподвижно, как ему и полагалось. С виду — обычное дерево. Ну, то есть не обычное земное, а типичный образчик додхарской флоры: голый перекрученный ствол, покрытый толстыми кривыми жилами, точно рука — вздутыми венами. Ветки без листьев… Шишковатые почки на их концах. Возле горы не было такого толстого слоя лавы, как повсюду на равнине, и там вполне могло что-нибудь прорасти, потому что зародыши многих додхарских растений представляют собой настоящие горнопроходческие комбайны в миниатюре. Да только ни я, ни Тотигай, не верили, что это простое дерево.

А невидимые всадники за грядой верили. Они выскочили под него из-за поворота почти одновременно, один за другим.

Тут и началось. Крона дерева резко качнулась вперёд, ветки протянулись вниз и накрыли первую лошадь и её всадника. Мнимые почки раскрылись четырёхлистными цветками, превратившись в маленькие зубастые пасти. Рядом со мной Тотигай завыл приглушённо и страшно, поскольку ни один кербер не может спокойно наблюдать, как гидра хватает и пожирает свою добычу. Второй всадник слишком резко осадил коня, и тот рухнул на землю, но я успел хорошо разглядеть и самого седока, и его вытянутую яйцеобразную голову на тонкой длинной шее.

— Стреляй, Элф, стреляй в него! — хрипло завопил кербер, припадая к земле. Ещё немного — и он сам бросился бы туда несмотря на глубокую нелюбовь к гидрам. — Стреляй, он может вывернуться!

Дела ибогалов и без нас были плохи, а при нашем участии обещали стать ещё хуже. Ни тот, ни другой так и не успели перебросить из-за спины свои разрядники. Первый всадник болтался в воздухе вместе с конём, который издавал такие вопли, каких никто не ожидал бы услышать от лошади. Это было не ржание, а предсмертный душераздирающий крик, и его хватило бы, чтоб свести с ума самого дьявола. Яйцеголовый на земле выхватил меч и отчаянно рубил тянувшиеся к нему ветки-щупальца, но его левая нога оставалась придавленной, и он имел слишком мало места для размаха. Щупальца гидры уже вцепились мёртвой хваткой в голову и шею его коня, таща бедную животину вверх. Я быстро выстрелил три раза подряд — один раз промазал, дважды попал, и успел увидеть, как разлетелась кровавыми осколками несуразная, вдвое больше человеческой, голова ибогала.

— Мразь, мразь!.. — рычал Тотигай, и непонятно было, к кому это больше относится — к гидре или яйцеголовым.

Гидра меж тем уже сграбастала второго коня, и я истратил ещё несколько пуль на то, чтобы пристрелить обоих животных, хотя кое-кто назвал бы мой поступок бесполезной тратой боеприпасов. Но я, хоть и не кербер, тоже не мог смотреть на это спокойно.

На гибель первого ибогала — мог, и смотрел, и уж точно не стал бы расходовать на него патроны. Надо отдать ему должное — сопротивлялся он яростно, до последнего, и молча. Стиснутый со всех сторон, яйцеголовый ухитрился освободить одну руку, оставляя в многочисленных маленьких пастях куски собственного мяса, выдернул из ножен на поясе длинный кинжал и уже отсёк десяток голов, которые теперь валялись внизу, продолжая судорожно сжимать и разжимать челюсти. Обезглавленные щупальца истекали чёрной жижей, бестолково извивались, тычась ему в грудь и в лицо, а он продолжал рубить и резать, пока гидра не обездвижила его совершенно, оторвав от коня и распяв в воздухе. И только тогда из его горла вырвался жалобный тонкий крик — первый и последний.

— Пошли, — сказал я, вешая винтовку на шею и доставая меч. — Пошли, слышишь? — Мне пришлось ухватить Тотигая за шкирку и крепко потрясти, прежде чем он опомнился. — Путь свободен.

Кербер вздохнул, окаменевшие от напряжения мышцы расслабились, и он затрусил рядом, стараясь меня не слишком перегонять. Сначала бежал справа, потом, когда мы приблизились к проходу в гряде, перешёл мне дорогу и занял место слева — поближе к горе и подальше от гидры. Впрочем, нам всё равно пришлось идти прямо под копытами одного из коней. Сверху неслось тошнотворное чавканье и капала кровь. Выпущенные боевые когти Тотигая нервно скребли голую скалу тропы. Несколько голов гидры оторвались от своей трапезы, потянулись было к нам, но, должно быть, решили, что добычи и так хватит, и вернулись обратно, а особо любопытные я тут же снёс мечом.

— А лошади-то всё же были нукуманские, — вскользь заметил я, отходя на безопасное расстояние и сваливая с плеч рюкзак.

— Нукуманские, — согласился Тотигай, расправляя и снова складывая короткие перепончатые крылья. — Интересно, откуда ибогалы их взяли. И откуда взялись сами.

— Они ехали с той стороны. Мы идём в ту сторону. Может, и узнаем.

— Не уверен, что мне хочется узнавать, — сказал Тотигай, садясь на землю и почёсывая за ухом задней лапой. Ни дать ни взять — собака. Только ростом с телёнка, голова большая, лобастая, да ещё крылья эти…

— Хочешь или не хочешь, а придётся, — ответил я, отвязывая камнеступы. — Здесь до самой Арки только одна дорога.

Кербер оглянулся на гидру. Потом выразительно посмотрел на меня.

— Мы ведь не станем оставлять у тропы эту гадину?

— Конечно нет. Хотя на ближайшую неделю она безопасна. Именно на столько ей хватит ибогалов и коней.

Я вытащил из бокового кармана рюкзака мину и направился обратно к проходу в гряде. Тотигай шёл за мной попятам. Гидра почуяла недоброе, трупы в её щупальцах затряслись, но она только подтянула их поближе к главному стволу, не пытаясь на нас напасть.

— Вот потому-то ты и сдохнешь сегодня, — пробормотал я. — Сдохнешь, потому что не в силах оторваться от жратвы даже для защиты собственной жизни.

— Да что ты ей толкуешь, она же ничего не понимает, — сказал кербер. — Тупая скотина.

— Сейчас поймёт.

Я поставил таймер на пять минут, подошёл к подножию ствола и засунул мину между каменных плит, которые гидра выворотила из скалы, вылезая на поверхность. Сверху послышалось шипение, и самое толстое щупальце всё же прервало свою пирушку ради того, чтобы схватить меня. Оно всё поросло щупальцами потоньше и выглядело совсем как ветвь настоящего дерева. На конце каждого отростка торчала головка с четырёхстворчатой пастью, отличавшаяся от других только размером. Тотигай подпрыгнул в воздух и полоснул по большому щупальцу своими длиннющими боевыми когтями. Чёрная жижа так и брызнула во все стороны, гидра тут же переключила внимание на кербера, и я благополучно выбрался из зоны её досягаемости, отрубив попутно ещё несколько голов.

Добравшись до рюкзака, я присел на небольшой валун рядом и подождал, пока сработает взрыватель. Мина гулко бухнула, с горы в проход посыпались камни, но недостаточно много, чтобы его перегородить. Гидра завалилась на бок, жутко зашипела, потом всё стихло. Только и видно было в красноватом свете солнца Додхара, как извиваются и вздрагивают её жилистые руки-ветви да дёргаются тонкие перепонки между ними.

Отыскав несколько пучков жёсткой травы, сиротливо прозябавших в этом царстве песка и камня, я тщательно вытер меч и счистил чёрные кляксы с одежды. Тотигай долго валялся по земле, вставал, отряхивался и снова валялся.

— Не мучайся, тебе всё равно скоро туда идти, — злорадно сказал я. — Твоя очередь.

Кербер взглянул на меня неприязненно.

— Почему, интересно, когда доходит до грязной работы, очередь всё время моя? — поинтересовался он.

— Потому, что ты к этому делу привычный, — сказал я. — И ещё потому, что ты проспорил мне вчера, когда мы заключили пари на счёт…

— Ладно, помню, — проворчал Тотигай, направляясь к гряде.

На месте гибели гидры уже не наблюдалось никакого шевеления, но он всё равно приблизился к проходу с крайней осторожностью. Я закурил, внимательно оглядывая окрестности. Вправо от тропы засыпанная вулканическим шлаком равнина простиралась так далеко, как видел глаз, слева были горы, поросшие редким кустарником и драконьей травой. Там, откуда мы пришли, темнел на пределе видимости Бродяжий лес, а впереди маячила светлая полоска на том месте, где начиналась Старая территория — только с такого расстояния и можно увидеть Границу. Вроде спокойно всё…

Тотигай вернулся, таща в зубах два кинжала и меч с извилистым змееобразным лезвием.

— Второй меч не знаю где, — сказал он, отфыркиваясь и отплёвываясь. — Наверное, в самом низу. Сволочь ты, Элф, всё-таки. Пошёл бы сам и принёс всё за один раз.

— Галеты нашёл?

— Нет у них ни одной. Наверное, сами всё сожрали… Ну, Элф, сходи сам, а?

— Давай, давай, не стони. Тебе полезно.

Кербер опять смотался к проходу и принёс два разрядника, держа их за ремни. Я между тем успел обтереть травой предыдущие трофеи. Теперь принялся за разрядники.

Это оружие выглядело так, словно его сделали не руками, а вырастили на грядке. Странный гофрированный ствол с отверстиями по боку, скульптурная рукоятка, защищённая подобием глухой гарды, как у абордажной сабли, гнутое цевьё, двойной зажим для предплечья вместо приклада — и весь корпус будто отлит целиком, да только это не литьё, а неизвестно что вообще. Похоже на продукт биотехнологий, по части которых яйцеголовые известные умельцы, но не вполне. Даже умники из Субайхи не могут с ибогальскими разрядниками до конца разобраться. Попадают они к людям редко. Ну, тем дороже и стоят. В два, а то и в три раза больше, чем хорошая снайперская винтовка. В пять раз больше, чем «калашников» или М-16. И ещё дороже стоили бы, но разрядников хватает только на сотню выстрелов. Правда, стреляют они как надо, и могут прожечь в человеке дырку размером с чайное блюдце. Но сто выстрелов — это всего лишь сто выстрелов, да и то если штука заряжена до отказа. А как и чем их заправлять, знают лишь ибогалы. Собственно, обычный «калаш» с подствольным гранатомётом всё равно лучше.

В третий раз Тотигай притащил от гряды два коротких копья, у которых наконечники, попав в живое тело, раскрываются наподобие небольшой крокодильей пасти, а если дёрнуть обратно, пасть закрывается, захватывая здоровый кусок мяса. Ещё кербер добыл пару электробичей, похожих на тощих электрических угрей с петлями для кисти вместо голов, лучевые трубки ибогалов, напоминающие гибрид скипетра с кастетом, и два ошейника. Трубки я оставил — стреляют они недалеко, и энергии хватает ненадолго, зато их достаточно подержать на солнцепёке для подзарядки. А вот бичи выкинул. Работорговцы и горные братья готовы платить за них неплохие суммы, но я не люблю работорговцев и поставлять им орудия труда не намерен.

Проигнорировав недовольный взгляд Тотигая, который подобных комплексов лишён, я мельком осмотрел ошейники. Забавная штука, хотя практической пользы от них никто не видел. Умники называют их «обруч-маска». Простой народ считает, что яйцеголовые используют ошейники для каких-то своих ритуалов и для общения с вышестоящими, когда требуется скрывать лицо. Наверное, так и есть, ведь их носят не все ибогалы, а только принадлежащие к низшему сословию — чисторождённые второй ступени. Ошейник способен по желанию хозяина разворачиваться в конструкцию, напоминающую шлем, сросшийся с верхней частью рыцарских доспехов. Я в своё время немало помучил мозги, пытаясь определить, для чего ещё может пригодиться такая кастрюля кроме маскарада, но ничего путного в голову так и не пришло. Для защиты они бесполезны, поскольку пластинки, хотя и весьма искусно сочленены друг с другом, слишком тонки. Они закрывают часть груди, руки почти до локтей, а спина целиком остаётся голой. Шлем обычно имитирует голову какой-нибудь додхарской зверюги. Фермеры обожают вывешивать ошейники в развёрнутом виде на своих полях, надевая на вкопанные в землю шесты. Вместо пугал. На психику ворон и сорок вид этих звероподобных приспособлений действует просто губительно.

Ошейники — почти единственные вещички из обихода ибогалов, которые хоть немного похожи на продукты нормального производства. Всё остальное сродни разрядникам — не поймёшь, как сделано. Вот их кинжалы или мечи — лезвия и ручки из одного и того же материала, и каждый из них не похож на другой. Все разного размера и формы, клинки имеют разное число изгибов; стоит взяться за рукоять, и меч выскакивает тебе в руку, словно выброшенный пружиной; а когда вкладываешь в ножны, нужно только кончиком попасть, и его всасывает туда сам по себе. Плащи у яйцеголовых как живые, липнут к телу, ветер их не раздувает, а если положить такую дьявольскую одёжку в холодное место, она всё равно остаётся тёплой, как если бы её только что сняли. Хорошие плащи, среди людей они ценились бы высоко, но после Проникновения на Земле стало тепло до самых полюсов, а ради ночёвки под открытым небом никто в ибогальские тряпки заворачиваться не будет. Кто его знает, что это такое. Ещё оживёт ночью и задушит тебя, пока ты спишь. Только созерцатели их и отваживаются носить.

Из четвёртой ходки Тотигай вернулся с Книгой. Положил её у моих ног и улыбнулся, глядя на меня. Человека, незнакомого с керберами, от такой улыбочки мог бы хватить удар — сразу приходит на ум, что тобою собираются пообедать. Комплекция у керберов внушительная, бойцовая: зад узкий, грудь широченная, и весят до сотни килограммов. Клыки как у тигра. Но он и вправду улыбался. Очень ехидно, причём.

— Твой заход, — сказал он елейным тоном. — Лошадиную ногу отгрызать не стану. Увидишь, она сверху торчит, я раскопал.

— Да ты ведь уже нажрался на месте, — возразил я.

Тотигай презрительно фыркнул, отметая последний довод.

— Это просто лёгкий перекус между делом. А тебе? Собрался и дальше поститься?..

Конечно, если я сегодня хочу поужинать свежим мясом, то ногу отрубить придётся, но сейчас я во все глаза смотрел на Книгу.

— Почему не принёс её сразу? — спросил я слегка охрипшим голосом.

— Потому, что не сверху лежала, — ответил Тотигай. — И вообще, какие претензии? Шёл бы да ковырялся сам в этом дерьме.

Кербер, в общем-то, остался более-менее чистым, но передние лапы он вымазал изрядно. Я оставил его отскребаться, а сам двинулся к мёртвой гидре. В небе уже кружили двухголовые додхарские стервятники и наши земные грифы. Из всех земных птиц только грифы свободно летают над мехраном, и только они одни способны с удовольствием жрать местную падаль наравне с аборигенами здешних небес.

Конечно, я не стервятник. Но всё-таки мы, трофейщики, чем-то сродни грифам, не зря же и эмблемой нам служит гриф. И так же, как они, мы способны питаться додхарской падалью, или даже заготавливать её впрок. Именно это я и собирался сделать.