Когда мы подошли к машинам, уже вечерело. Никто и не предполагал, что прошло столько времени.

— Поздновато ехать, — сказал Эпштейн. — Да и устали все.

— Ерунда, заночуем здесь, — ответила Машка. — Большие твари сквозь хоул не пролезут.

— А маленькие? — повернулась к ней Даша.

— А на маленьких у нас винтовки есть. И мы же в кабинах будем…

Ночь и в самом деле прошла спокойно. Даже сумасшедший бородач нас не потревожил, не говоря о ком-нибудь более опасном. Наутро, доехав до места предыдущей встречи с ним, мы не обнаружили оставленных нами брикетов, только валялась фольга от одного из них.

— Перекусил наскоро, остальное унес, — сказал Лысый. — Он знает, что такое еда рептилоидов. Тогда почему бродит по пустыне? Жил бы в поселке или в городе…

— Ты что, до сих пор не понял? — спросила Машка. — Он же дежурит возле хоула. За жрачкой, наверно, и ходит в поселки, а потом возвращается сюда. Он, может, и дурак, но повернулся как раз на этом Сатанаиле, и теперь не хочет туда никого пускать. Он нас предупреждал, а мы не послушали. И ведь правильно предупреждал! Нечего людям на той стороне делать.

— Спорить не буду. Тогда надо оставить ему еще еды, раз он такой подвижник.

Лысый натаскал на то же место кучу продуктов вчетверо больше прежней, добавив на сей раз к брикетам еще и консервов.

— Откроет, раз не совсем чокнутый, — пояснил он.

— А теперь завтракаем и срочно уезжаем подальше отсюда, — сказала Инга. — Что-то мне неспокойно.

Мы еще ели, когда вдалеке раздался негромкий равномерный гул. Он шел не от хоула — наоборот, приближался к нему, и вскоре мы увидели летящие над пустыней шары метров десяти в диаметре. Их было три, они тускло светились, а поравнявшись с нами вспыхнули ярче. Передний быстро ощупал все машины колонны отчетливо видимым даже при дневном свете лучом, после чего все три шара синхронно свернули чуть в сторону.

— НЛО! — прошептала Даша. — Это же самые настоящие НЛО!

— Жаль, Вити с нами нет, — пробормотал Эпштейн.

— Да, он всю жизнь о таком мечтал, — сказала Инга.

Шары приблизились к хоулу и один за другим вплыли в него. Темная туманная полусфера вздрогнула, стала светлее, завибрировала и успокоилась.

— Пролезли, — сказала Машка. — А сами ведь не намного меньше дыры.

— Умеют, значит, расширять хоул, — заключил Лысый. — Ну и дела…

Мы сидели, позабыв про завтрак, — до тех пор, пока не заметили, что со стороны хоула в нашу сторону что-то движется. По земле. Но быстро. Я подхватил лежащую рядом винтовку, глянул в прицел и ругнулся сквозь зубы.

— Это с той стороны! — взвизгнула Даша, тоже прицеливаясь в существо, похожее на гигантскую сколопендру.

— Не стреляй! — предупредил я. — Никто не стреляет! Подпускаем ближе, а потом все дружно!..

Сколопендра была раза в два больше самой большой анаконды с Гилеи. Выглядела она чудовищно и тошнотворно. Когда расстояние между нами сократилось до ста метров, мы ударили по ней сразу из шести стволов.

Голова гигантского насекомого — а может, не насекомого? — за секунду превратилась в кашу. Сколопендра остановилась, вздернула переднюю часть тела над пустыней метров на двадцать и с шумом уронила ее обратно вниз. Задняя часть беспорядочно засучила многочисленными лапами, разбрасывая в стороны песок и камни, а потом начала разворачиваться к нам.

— Эй, ребята! — крикнул Лысый. — У нее с той стороны тоже голова!

Быстро сменив магазины, мы так же быстро их опустошили и кинулись к машинам. Недобитая тварь ворочалась сзади, но проверять, сколько она еще проживет под шквальным огнем шести винтовок и что может выкинуть перед смертью, мы не решились. И самое главное, нам не хотелось дожидаться, пока из хоула вылезет ее подружка или что похуже.

Двигаясь назад по своим следам, мы могли не опасаться мин и развили приличную скорость. Остановились только тогда, когда хоул на Сатанаил остался в ста километрах позади, и закончили прерванный завтрак, хотя сколопендра безнадежно испортила нам аппетит.

— Двенадцать магазинов, — сказал Лысый. — Нет, я не жадный, и боеприпасов у нас достаточно, но двенадцать магазинов — это много.

— Я не поняла — если у зверюги с обеих сторон по голове, то где жопа? — спросила Машка.

— Может, посредине, — ответил я. — Хочешь вернуться посмотреть?

— Спасибочки.

— Я думаю, сейчас там безопасно, — сказал Эпштейн. — Вряд ли НЛО увеличивают проходимость хоула надолго.

— Можешь тоже вернуться — и проверить.

— Горючего в заправщике почти нет, — сообщил Лысый. — Надо залить цистерну.

— Это как раз не проблема, — ответила Инга. — Сделаем в любом ближайшем городе. Следующий хоул на юго-западе… Кстати, насколько помню карты, в той стороне нефтеперерабатывающий завод есть.

— Ты обещала рассказать, что чувствовала на Сатанаиле, — напомнил Эпштейн. — Что ты имела в виду, когда говорила, что он очень велик? Понимаешь, это может быть важно.

— Мне показалось, что он не просто велик, — огромен, — сказала Инга. — Сверх всяких разумных пределов. Я бы сказала — вообще бесконечен, однако такого не может быть, правильно?

— Как знать. Вряд ли на современном уровне развития науки мы можем с полной уверенностью судить, что возможно, а что нет.

— Если так — то да, мир бесконечен. И, похоже, солнца там действительно нет. Только эти сияния в небе. И еще я постоянно чувствовала где-то вверху, над головой, странные объекты…

— Продолжай, продолжай!

— Вроде бы хоулы, но не совсем. То есть они похожи на односторонние хоулы, быстро перемещающиеся невысоко над поверхностью. Их было много — но их как бы и не было, понимаешь?

Эпштейн уставился в пространство невидящим взглядом.

— Потенциальные блуждающие хоулы, — проговорил он. — И бесконечный мир с земной силой тяжести… Что же это у нас получается?

Он умолк, погрузился в раздумья, и до самого вечера вел себя так, словно ему отключили восприятие окружающего. В таком состоянии Эпштейн был не более полезен в нашем походном хозяйстве, чем дырявое запасное колесо, которое заклеить нечем, а выкинуть жалко. Однако мы терпели, зная, что это скоро пройдет. И действительно: как только встали лагерем на ночь, Борино лицо просветлело, он уселся на первый попавшийся камень и принялся заполнять свой дневник формулами, длинными и страшными, как напавшая на нас сколопендра. Исписав несколько страниц, он с облегчением вздохнул, спрятал тетрадку в чемоданчик и съел за ужином вдвое больше обычного.

На следующий день мы стали покашливать, еще через день — плевать мокротой. У меня жутко зудели подмышки, и, сняв комбинезон, я обнаружил, что они заросли какой-то синей плесенью. У Лысого и Эпштейна вскоре началось то же самое.

— Это мы на Сатанаиле нацепляли заразы, — сказала Даша. — Что делать будем?

— А что ты тут сделаешь? — поинтересовалась Машка. — Или сами выздоровеем, или сами сдохнем.

Странная «простуда» у всех закончилась уже через неделю, а вот заплесневеть я, Лысый и Эпштейн успели с ног до головы. Мы зачесали себя чуть не до смерти, пока я не обнаружил, что от синей напасти помогает простое обтирание песком. После этого наша троица по пять раз на дню совершала обстоятельнейший таяммум[1], пока все не прошло. Никто из женской половины команды плесенью так и не заразился.

По мере того, как колонна продвигалась к юго-западу, погода становилась жарче. Стали попадаться кактусы: сперва небольшие, затем средних размеров, а после — гиганты высотой до десяти метров. Дожди больше не повторялись, ожившая было пустыня блекла на глазах. Озера пересохли, летающие скаты исчезли, кусты теряли засохшие листья, и горячий ветерок лениво гонял их по песку. На одном из привалов мы обнаружили, что некоторые листики бодро выпрыгивают у нас из-под ног и отлетают на полметра в сторону. Поймав несколько и осмотрев внимательнее, Эпштейн сказал, что это, конечно же, не листья, а какие-то расплодившиеся к концу влажного сезона живые существа. Сведения о них в планшетах Мартинеса отсутствовали, и мы нарекли их сухолистками. Эпштейн свернул одну из них в трубочку и засунул в пробирку.

Отъехав на тысячу семьсот километров от хоула на Сатанаил, мы попали в край заброшенных городов и поселков, оставшихся после единственной на Рорбести масштабной ядерной войны, случившейся шестьдесят лет назад. Тогда на этот район было сброшено четырнадцать ядерных бомб, и дважды мы проезжали мимо старых кратеров посреди развалин. Впоследствии эта местность уже не заселялась, здесь лишь добывали полезные ископаемые после того, как уровень радиации упал. Возле одной из старых угольных шахт Инга почуяла хоул, которого раньше не было. Он оказался односторонним и не стоял на месте, а медленно двигался перпендикулярно нашему курсу. Мы долго совещались, входить в него или нет, — нам сильно мешали воспоминания о Сатанаиле. Пока думали и прикидывали, хоул исчез. Конечно, как только пройти через него стало невозможно, все сильно расстроились.

— Поздно теперь локти кусать, — сказала Машка, прекращая споры относительно того, кто виноват. — Может, и правильно сделали, что не сунулись в эту блуждающую дырку. Ведь тот хоул, к которому ехали, уже недалеко? Вот и давайте по плану — к нему.

Вечером, когда мы с Дашей болтали напоследок, прежде чем уснуть, она сказала то же самое — верно поступили.

— Входить в односторонние хоулы слишком опасно. Даже приблизительно не знаешь, куда через них попадешь.

— Может, Инга вблизи поняла бы, что с той стороны.

— Так она мне рассказывала, что поняла, когда их компания стояла в Патагонии перед хоулом на Гилею. Что там похожая на Землю планета, — но это и так было ясно, исходя из Бориной теории. Конечно, ее мнение расчеты Бори подтверждало, — но и только.

— С тех пор много времени прошло. Способности либеров поддаются тренировке, и Инга свои развивает.

— Все равно. Односторонний хоул — это большой риск.

— Мы каждый день рискуем, если разобраться.

— Я не об этом. Ты что, не понимаешь? Чем дольше мы странствуем, тем больше у нас опыта и меньше шансов погибнуть. И с каждым пройденным нами хоулом выше вероятность, что следующий будет на Землю. Через двусторонние идти безопаснее — это и надо делать.

— Пока мы всего два прошли. Но в целом ты права, спорить не буду. А что, ты так сильно хочешь вернуться?

— А ты разве нет?

— Я стараюсь об этом не думать. Даже если в итоге повезет, кто знает, сколько еще придется скитаться, сколько еще планет впереди?

— Вот тут уже ты прав, но я ничего поделать с собой не могу. Хочу на Землю — и все! Хочу и боюсь.

— Чего?

— Понимаешь, с Земли на Гилею попала девочка-студентка, все достоинства которой состояли в немереном упрямстве и таком же самомнении…

Даша замолчала, но я понял и так. Да, на Гилею попала студентка, — а на Землю вернется совершенно взрослая женщина, все или почти все о себе понимающая, и повидавшая такое, чего там, дома, никто не видел.

— Та девочка умерла в поселке у болота, — сказала Даша. — А потом ее еще раз убили крысолюди в бою на реке.

— Нас всех тогда убили, — сказал я. — Давай спать. А то сейчас ударимся в воспоминания и вообще не заснем.

— Опять ты прав. Два — один в твою пользу.

На следующий день ближе к обеду впереди показался лес. Он вызывающе зеленел посреди пустыни, и деревья в нем были совсем не маленького роста. Подъехав ближе, мы рассмотрели, что у них вроде бы нет коры, — точнее, она свисала со стволов растрепанными лохмотьями, обнажая светло-коричневую древесину.

— В планшетах Мартинеса нет упоминаний о лесах на этих широтах, — сказал Эпштейн.

— Он никак не мог успеть узнать о планете все, — возразила Даша. — Да и сами рептилоиды интересовались в основном войной друг с другом, а не природой. Если в их компьютерах ничего не было про этот лес, откуда бы Мартинес взял информацию о нем?

— Наверно, здесь вода недалеко, — предположил Лысый.

— Не обязательно, — сказала Инга. — Неизвестно, на какую глубину уходят корни этих… как бы их назвать?..

— Сомневаешься, что они деревья? — спросил я.

— Вообще говоря — да.

Загадочный лес выглядел необычно, однако не угрожающе. Идея устроить привал в его тени казалась заманчивой.

— Если там окажется ничего, можно и на несколько дней остаться, — сказал Лысый.

— Неплохо бы, — согласилась Даша. — Сколько уже едем без перерыва.

Мартышка идти с нами не захотела, и мы оставили ее у машин. Облезлые заросли встретили нас кладбищенским молчанием и запахом гнилой соломы. Чем дальше мы шли, тем сильнее становился этот запах, и тем плотнее окутывала нас густая тишина. Стволы сплетались и срастались друг с другом ветвями, с которых спускались вниз воздушные корни. Случайно задев один из них плечом, я обнаружил, что он твердый и неподатливый как сталактит. Большие круглые листья на ветках оказались такими прочными, что никто из нас не смог их порвать.

— Вот ничего же себе, — удивился Лысый.

— Это не лес, — сказала Инга. — Одно растение. И больше всего оно похоже не на дерево, а на траву.

— Серьезная трава, — заметил я. — Посреди нее Великий баньян потерялся бы.

— Может, какая-то мутация? — предположил Эпштейн.

— После ядерной войны? — уточнила Инга. — Не думаю… Скорее, когда-то неподалеку был хоул с другой планеты. Потом он закрылся — а это осталось.

— На дрова хоть оно годится? — поинтересовалась Машка, доставая мачете.

— Не трогала бы ты его, — сказал я, но Машка меня не послушалась и рубанула по ближайшему стволу.

Лезвие от него отскочило, крохотная оставшаяся от удара зарубка тут же затянулась. По всему «лесу» пронесся глухой протяжный стон. Где-то у нас над головами зашуршала листва, невнятно загомонили ветви, словно переговариваясь между собой, а далеко впереди ухнуло, фыркнуло, чавкнуло — и все смолкло. Лишь воздушные корни, только что бывшие неподвижными и жесткими, вибрировали и колыхались. И вдруг один резко удлинился, будто щупальце вытянулось, скользнул к Машке и обвился вокруг ее ноги.

— А-а-а, твою мать! — заорала Машка, но сделать ничего не успела. Через секунду она уже висела в воздухе вниз головой, а к ней со всех сторон тянулись другие корни.

— Не дергайся только! — крикнул Лысый, снимая винтовку с предохранителя. — Сейчас я его отстрелю!

Однако поймавший Машку корень отпустил ее сам, и она шлепнулась на землю, изощренно матерясь. «Лес» вокруг нас заколыхался и зачавкал. Стволы корежило, с них сыпались на землю лохмотья коры, запах гнилой соломы стал удушающим. Мы стояли, боясь шевельнуться, но помаленьку все успокоилось. Только Машка продолжала ругаться, пространно и недобро поминая родословную атаковавшего ее растения вплоть до общего предка всех живых существ. Хорошо еще, что винтовку при падении она потеряла, а про свой пистолет забыла.

— Спокойно, ты для него несъедобная, — сказал я, прерывая поток яркого Машкиного красноречия. — Подняться сможешь?

— А вот взял бы и помог! — ответила Машка, вставая сначала на четвереньки, а потом и на ноги.

— Ты ствол на прочность испытала? Испытала. Корни такие же, и если они схватят сразу нас всех, мы ничего не сможем сделать. Так что лучше суетиться как можно меньше. Давайте, отходим, только осторожно и по одному.

— В планшетах Мартинеса нет упоминаний о лесах на этих широтах, — пробубнил рядом со мной Эпштейн ни к селу ни к городу.

— Да пошел ты со своим Мартинесом! — в сердцах сказала Даша.

— Но я ничего не говорил! — возразил Эпштейн. — Про леса сейчас не я сказал.

— А кто?..

— Ну, этот… Это… Растение.

— Наверно, здесь вода недалеко, — сообщило растение голосом Лысого, и я понял, что на самом деле голос звучит у меня в голове. — Не дергайся только! Вот ничего же себе.

— Валим отсюда! — раздельно и внятно предложил я остальным. — Все помнят, кто и что говорил? Старайтесь строить фразы не повторяясь. Надо выбираться к машинам как можно быстрей!

— Давайте, отходим, — поддержало меня растение моими же собственными словами. — Только осторожно и по одному.

— Если оно еще и визуально нам фантомов-двойников наделает — пропали, — прошипел Лысый, осторожно двигаясь вперед. — Не поймем, кто где.

Словно в подтверждение сказанного, Эпштейн заморгал, закрутился на месте и замахал руками. Машка ухватила его за шиворот и подтолкнула в нужном направлении.

— Ничего не вижу, — пожаловался он.

— Не боись, Боря, — подбодрила его Машка. — Ты, главное, иди, а я тебя сопровожду.

По лицу Инги градом катился пот, глаза закатились под лоб. То ли она изо всех сил пыталась прощупать растение, и ничего не выходило, то ли наоборот, растение так вцепилось в ее психику, что Инга не могла освободиться. Мы с Дашей подхватили ее с двух сторон под руки и повели — через десяток шагов уже тащили.

— Не получится тут по одному, — сердито процедила Даша.

— Исходный план необходим, — ответил я. — Иначе и начать не с чего будет. Зато закончится все быстро — оглянуться не успеешь.

— Что-то долго идем, — сказал Лысый пару минут спустя. — Должны выйти уже.

— А мы точно идем куда надо?

— Конечно, вот наши следы.

— А ты вправду их видишь?..

Инга задыхалась. Мы не знали, чем ей помочь, только старались идти побыстрей. Заросли не кончались. Лишь когда они стали ниже и реже, мы поняли, в чем дело: дьявольская древесная трава невероятно быстро разрасталась в сторону нашей стоявшей в пустыне автоколонны. Раздвигая песок и камни, из глубины земли лезли и лезли все новые побеги, они на глазах становились выше и толще, тут же выбрасывали ветки, на которых распускались листья…

Когда мы добрались до машин, зеленый язык зарослей почти дотянулся до них. По цистерне заправщика с визгом прыгала перепуганная Мартышка. Запихнув потерявшую сознание Ингу и ослепшего Эпштейна во внедорожник, мы завели моторы и дали задний ход, оставив на съедение траве один квадроцикл, для которого не нашлось водителя. Чуть отъехав, развернулись и помчались по пустыне. Я глянул в зеркало заднего вида — брошенный квадроцикл уже оплетали ветви, они приподняли его над землей и ворочали туда-сюда, будто осматривая со всех сторон. И тут растению не повезло: что-то оно сделало не так, и попавшийся ему в плен квадрик взорвался. Растение зарычало на тысячу глоток, почти заглушив шум двигателей; я перестал видеть и мертвой хваткой вцепился в руль, чтоб не вилять и ни в кого не врезаться, надеясь, что и остальные сделают то же самое. Остановиться я не мог, потому что сзади мой грузовик подпирал Лысый на заправщике. Видит он меня или нет? Хоть кто-то зрячий у нас остался? Слева шла Машка на квадроцикле, справа — Даша на внедорожнике… Впереди никого не было, и я пытался вспомнить, что там впереди — ровное место или скалы. Помнится, как раз на подходе к «лесу» мы проезжали у скал, а вокруг них было много больших камней, в которые лучше не врубаться. Да и по-любому надо как-то останавливаться. Я нажал на гудок — сзади загудел Лысый, по бокам — Даша с Машкой. Я начал плавно притормаживать, остановился, и почти сразу ко мне вернулось зрение. До камней у скал оставалось совсем не далеко. Перекликнувшись гудками, мы взяли в сторону и окончательно остановились только тогда, когда «лес» скрылся за горизонтом.

Первым делом все кинулись к внедорожнику. Однако тревоги оказались напрасны: когда мы подбежали к машине, Инга уже выбиралась оттуда, — правда, при помощи Даши и Эпштейна.

— Боря у нас сегодня герой! — сказала Даша. — Откачал ее еще на ходу, вслепую!

Инга была бледна, шаталась, сразу опустилась на землю и привалилась спиной к колесу. Эпштейн часто моргал и глаза у него слезились.

— Сейчас-то видишь? — участливо спросила его Машка.

— Да, да. Уже почти прошло.

— Только не близко ли мы остановились? — засомневалась Даша. — Какая «дальнобойность» у этого растения? Можно от него за горизонтом спрятаться?

— Где-то в грузовике у нас есть ПЗРК, — сказал Лысый. — Вот сейчас найду, отъеду назад и пульну по этой сволочи — дальнобойности точно хватит.

— Успокойся, — урезонил его я. — Машка уже пыталась эту сволочь на дрова рубить — мало тебе показалось? Борю в лесу накрыло слепотой, но он, может, к таким вещам чувствительный. Нас — ближе к скалам, после взрыва квадроцикла, но почти сразу прошло. Скорей всего, это и есть предел для растения на самом пике. А врежешь по нему ракетой — оно, глядишь, превзойдет само себя.

— Чего ему было нужно от машин? — спросила Даша. — Железом питается?

— Сомнительно, — ответил я. — Тогда оно отобрало бы у нас винтовки. И прочие железки. Скорее, запах горючего его привлек. Как думаешь, Инга? Ты как вообще себя чувствуешь? Жить будешь?

— Буду, буду, — слабо улыбнулась Инга. — Но не помню почти ничего. Это растение — оно глубоко не прощупывается. Ты видел, что случилось, когда я попыталась это сделать. Так что не спрашивай, чем оно питается и что его интересует. Давайте просто объедем весь этот район подальше.

— Конечно. Как только перестанешь выглядеть говорящей покойницей — сразу и объедем.

[1] Таяммум — очищение песком в исламе.