…Что сделаешь ты, если прожив полжизни поймешь, что все, что ты делала, и к чему стремилась, было большой ошибкой?…

– А потом красная шапочка, мама и бабушка сели пить чай с пирожками, и жили долго и счастливо.

Женя откинула со лба мокрые волосы и посмотрела на две спящие мордашки, выглядывающие из-под легкой простынки. Поцеловала по очереди оба детских лобика, и, выключив ночник, вышла из комнаты.

– Заснули? – Спросила Кристина, когда Женя вошла на кухню. Она сидела за круглым столом и смотрела на нетронутый стакан холодного чая.

– Да. Эта жара кого хочет доконает, а дети, по-моему, еще тяжелее ее переносят.

Женя вытерла мокрое лицо полотенцем и тоже присела за стол. Вопреки надеждам, открытое окно не прибавляло свежести, а лишь впускало в квартиру еще больше влажного горячего воздуха.

Эта влажность очень напоминала балийскую, но не было в ней сладковатого аромата, и океанской соли, и многого-многого другого.

– Это Лиза тебе Дашку подкинула? – Спросила Кристина, сворачивая для себя сигаретку.

– Да. Крис, только не начинай курить, и без того дышать нечем.

Женя присела рядом с Кристиной и обняла ее за плечи.

– Ну здравствуй, наконец.

Она вернулась в Таганрог две недели назад, но за навалившимися делами и заботами у них так и не нашлось времени спокойно поговорить. Женя бегала между работой и домом, успокаивала ставшую очень капризной Леку, тщетно пыталась найти свободных установщиков кондиционеров, а по ночам тихонько плакала, в редко удающихся попытках заснуть.

Ей казалось, что она вернулась не в свою жизнь, а в чью-то совсем чужую, и от мысли, что эту – чужую же! – жизнь ей придется доживать еще долго, впадала в отчаяние.

– Давай рассказывай, – велела Кристина, – с подробностями.

– Сначала ты, – отказалась Женя, – мне нужно собраться с мыслями.

Кристина все же закурила, переместившись на подоконник и отдернув штору.

– Двух недель не хватило чтобы собраться? Ладно, начну я. Тем более, что рассказывать особенно нечего. Инка с Лизой разъехались, но это ты и сама уже знаешь. У Лехи по этому поводу коллапс – он хочет отобрать у Лизы Дашку, считает, что с Инкой ей будет лучше.

– Как… Отобрать? – Поразилась Женя.

– По суду. Лишить родительских прав. Правда, Толик считает, что это безнадежно – в нашей стране родительских прав лишают только заядлых алкоголичек, и я думаю, совершенно зря.

– Но как же так, Крис? Отобрать ребенка у матери?

– Да, у, мать ее, матери! – Кристина повернулась на подоконнике, лицо ее, красное от жары, пылало гневом. – У суки, которая бросила свою семью и свою дочь, погнавшись за симпатичной юбкой! Ты бы ее видела, Ковалева! Стояла передо мной и лепетала, что ей стало скучно и что ее постигла великая любовь. А на Инку до сих пор смотреть страшно – как натянутая струна, того и гляди, лопнет.

– Значит, они расстались окончательно… – Женя грустно посмотрела на большую фотографию, висящую на стене в рамке. Это был снимок празднования нового года, и на нем Инна и Лиза улыбались, держа друг друга за руки.

Ничто не вечно, подумалось вдруг ей. Господи, ну почему же ничто не вечно?

– Да, расстались. Самое смешное, что баба, ради которой Лиза бросила семью, это их новая начальница, и она положила глаз на Инку.

Это звучало как описание какого-то дешевого сериала. Женя покачала головой, и потянулась за сигаретами.

– Потом Инка застукала их, и теперь с этой начальницей не общается, – продолжила Кристина, – но если хочешь знать мое мнение, ей стоило бы ее трахнуть.

– Чтобы отомстить Лизе? – Понимающе кивнула Женя. Похоже, что страсть к интригам у подруги с возрастом не прошла.

– Да. Но Инка у нас же благородная, блин. Поэтому продолжает ходить на работу и делать вид, что ничего не случилось.

Кристина изобразила губами плевок и отвернулась. А Женя в очередной раз позавидовала несгибаемости характера Инны. И подумала, что самые трудные испытания бог посылает самым сильным.

– Еще какие новости? – Спросила она.

– Леха завел себе девушку, очень милая, я ее видела два раза. Но у него, кажется, паранойя – подозревает ее то в изменах, то в том, что она просто от него ребенка хочет.

– Его можно понять, – Грустно улыбнулась Женя.

– Наверное. Ладно, Ковалева, ты достаточно собралась с мыслями? Давай рассказывай, хватит уже меня мучать.

Женька потушила сигарету, сделала глоток воды, и, не глядя на Кристину, рассказала ей все. Говорила долго, как-то глухо, перечисляя факты и не давая прорваться эмоциям.

Кристина слушала с широко раскрытыми глазами, иногда ахала, иногда смеялась. А в конце, когда Женя сказала: "Мы попрощались в аэропорту, и я улетела", вся подалась вперед.

– А дальше? Дальше что?

– Дальше ничего, – пожала плечами Женя, – я улетела, она осталась. Конец истории.

– Но как же так? – Кристина была поражена. – Вы всю жизнь любили друг друга, так долго искали, а теперь, когда нашли, ты просто уехала?

Женя вздохнула и помолчала немного.

– Крис… Многие вещи, которые происходили между мной и Леной, трудно понять. Я люблю ее, и всегда любила, и буду любить. Но есть что-то еще… Всегда было что-то еще. Вспомни, какими мы были в юности? Мы же дружили, мы долго дружили, и были друг другу роднее всех на свете. А потом стали любимее всех на свете. А потом все перевернулось с ног на голову, и я перестала понимать, кто мы друг для друга. Знала, что люблю. А что с этим делать – не знала.

Она говорила горячо, горько, и чувствовала, как льются по щекам теплые слезы.

– И эти дни вместе… Мы словно вознаграждали себя за все то время, что были врозь. Но мы слишком долго были не вместе, Крис! Слишком долго!

Женя почувствовала, как на ее плечо ложится теплая рука, и разрыдалась, утыкаясь в Кристинину шею. Слова толчками вырывались из ее груди, и вместе с ними по капле вытекала сдавленная в животе боль.

– Наши жизни шли параллельно, не пересекаясь. Меня не было рядом, когда она теряла любимых, ее не было рядом, когда я рожала Леку. Мы рассказали друг другу все, но каждую секунду, проведенную вместе, я помнила – ее никогда не было рядом! Никогда, Крис! Она жила в моем сердце, но всегда была далеко от меня.

– Но ведь теперь вы можете быть рядом, – тихо сказала Кристина, поглаживав Женю по голове.

– Не можем! – Вскинулась та, сверкая заплаканными глазами. – Как можно быть вместе с человеком, которого не знаешь? Это безумие – не знать ту, которую любишь, но это правда! Я люблю в ней ту молодую Ленку, которой она была пятнадцать лет назад, а она любит во мне ту Женьку, которую помнит. Но ведь мы теперь совсем другие! Я – другая. И она тоже.

– Но почему ты не дала вам шанс узнать друг друга?

– Да потому что невозможно вычеркнуть эти годы! Невозможно забыть о них, уговорить себя не помнить. Те, кто говорит "давай начнем сначала", говорят чушь! Потому что сначала можно начать только с тем, с кем не было этих лет, этих лет не вместе.

Она вытерла глаза и глубоко втянула в себя воздух. Боль тисками сжимала горло, и слова вырывались наружу с усилием.

– Это так ужасно, когда есть любовь, но нет близости. Когда она такая родная, но такая незнакомая… Когда она есть, и одновременно ее просто нет. Просто нет. Нет.

Сорвалась на тоскливый скрип и замолкла. Тихо плакала, слушая, как тикают на стене часы, и капает вода из плотно закрытого крана, разбиваясь тоской.

Кап-кап. Кап-кап.

– Ну а Марина? – Спросила вдруг Кристина, и от ее вопроса Жене вдруг стало холодно, и – будто это было возможно! – еще больнее.

– Марина сделала свой выбор. Я не просила ее уехать. Она уехала сама.

Слова были правильными, верными, но было что-то за ними, что заставило Кристину усомниться.

– Неужели ты ничего к ней не чувствовала? За все это время?

Женя закрыла глаза. Всякий раз, когда она думала о Марине, в груди становилось тепло и одновременно горько. Словно изжога, словно так и не зажившая рана.

– Я узнала ее за эти дни совсем другой. Оказалось, что многое, что для меня было истиной, на самом деле таковой не являлось. Оказалось, что она… Любила меня.

– И?

– И ничего, Крис. Ничего.

Женька вдруг повысила голос.

– Я устала гоняться за миражами, понимаешь? Устала бороться в одиночку! Если бы она правда любила меня, то не уехала бы никуда, и продолжала бороться. А раз так легко отказалась – значит, не так уж сильно я была ей нужна.

– Не знаю, – Кристина принялась сворачивать еще сигарету, – судя по всему, она затеяла все это мероприятие чтобы побыть с тобой. Это ты называешь "легко отказалась"?

Женя замолчала надолго, уставившись в стол. А потом подняла на Кристину полные боли, красные и злые глаза.

– Где они, Крис? Где каждая из них сейчас? Из них обеих? Если они любят меня, почему, черт возьми, я опять одна? Почему никого из них снова нет рядом?

Последние слова она уже выкрикивала.

– Почему когда мне нужна поддержка, рядом оказываешься ты, или Лешка? Но никто из них. Почему?

Кристина молча курила. Ответить ей было нечего. Всю взрослую жизнь рядом с ней был Толик, и она не помнила даже, каково это – быть одной. Женька же была одна всегда.

– В общем, – сказала Женя, немного успокоившись, – меня больше не интересуют ничьи чувства. Не знаю, случится ли когда-нибудь в моей жизни человек, способный не только говорить о любви, но и быть рядом, но это точно не будет ни Лека, ни Марина.

– Угу, – кивнула Кристина, – а что ты вообще собираешься делать дальше, Ковалева?

– Не знаю. Правда не знаю, Крис. Мне нужно время подумать, чего я хочу. Потому что, как оказалось, есть разница между "я хочу" и "я думаю, что хочу".

– О чем ты?

Женя встала и подошла к окну. Посмотрела куда-то вдаль, словно надеясь сквозь тысячи километров дотронуться взглядом до океана.

– Я думала, что хочу покоя, – сказала она, – но оказалось, что никогда в жизни я не была так счастлива, как в этот месяц. Никогда.

Об этом ей и предстояло подумать.