Женьку провожали рано утром. Леша тащил здоровенные чемоданы, Толик нес сумки, Женька Леку, а Лека большого плюшевого медведя. Она непрерывно болтала и интересовалась:

– Мама, а где мы будем жить? А там есть такие большие медведики? А Даша поедет с нами?

Мама на вопросы не отвечала, но Леке ответы и не были слишком нужны – она недоумевала, почему тетя Кристина плачет, а папа такой грустный, а мама постоянно всех целует и оглядывается по сторонам.

– У меня дежавю, – заявила Кристина, стоя на перроне в ожидании поезда, – не хватает только Шурика, и…

– Не хватает Инны и Лизы, – перебила ее Женька, – ты им звонила?

– Инка трубку не берет, – вмешался Леша, – а этой… Ей я не звонил.

– Ну да бог с ними, – решила Женька. – Передайте им привет и скажите, что я буду писать.

– Свежо предание, – пробормотала Кристина, и была немедленно зацелована расхохотавшейся Женькой.

Подошел поезд. Мрачный Леша отнес чемоданы и сумки в купе, и, спрыгнув с подножки, взял Леку на руки и зашептал что-то ей в ухо. Лека слушала очень внимательно, и в конце серьезно кивнула. Тогда он передал ее в руки матери, поцеловал в щеку и ушел, не оборачиваясь.

– Я вас очень люблю, – грустно сказала Женька, обнимая друзей.

– Не злись на Леху, – попросила Кристина.

– Ну что ты…

Они торопились сказать друг другу все важное, что нужно было сказать до отъезда, и им все казалось, что они непременно что-то забыли, и сейчас поезд тронется, а самое главное так и не прозвучит.

– Поезд отправляется, – объявил проводник в синем пальто, и Женька последний раз обняла Кристину.

– Береги себя, – прошептала та, – и возвращайся, когда захочешь.

Женька кивнула и залезла в вагон.

Поезд "Таганрог-Москва" тронулся.

Мы смотрим фильмы, или снимся нам самим,

А если снимся – это сон с тяжелого похмелья.

Я знаю, я останусь цел и невредим,

Когда взорву все города, и выкурю все зелье.

Стук дверь, удар в лицо, молчит городовой.

Возможно, от того, что он с пробитой головой

Я не хочу, я не хочу, я не хочу домой!

***

…В грудь упором.

Разнес на части.

Я больше не верю тебе.

Здравствуй…

Она поставила себе только одну задачу: дожить до вечера. Дожить до момента, когда можно будет положить вещи в сумку, надеть плащ, сесть на трамвай, и проехать пять остановок. Потом пройти три минуты пешком, подняться по ступенькам, открыть дверь и лечь в кровать.

Положить вещи в сумку, надеть плащ, сесть на трамвай…

Эти слова стали ее молитвой, ее мантрой на сегодняший день. Положить вещи в сумку, надеть плащ, сесть на трамвай…

Загорелся желтым цветок "аськи".

– Ты здесь?

И она выключила аську.

Запиликал телефон пришедшей смс. И телефон она выключила тоже.

…Упираться в острый угол стола бессмысленно

Мне бы только дожить до постели

И все будет проще. Пошли? Полетели?…

Она водила глазами по кругу, от низа монитора влево, затем вверх, вправо, и снова вниз. Положить вещи в сумку…

Закрывать глаза было нельзя. Потому что закроешь – и на обратной стороне век картинками цветного кино снова начнется ад.

Положить вещи в сумку…

…где-то рядом летает правда

Что она значит в нашей жизни?

Ничего. Ровным счетом ничего.

Но мы ведь ее и не звали, и не просили…

На шее – незаживающая алая рана. Словно след от тернового куста, обвившего и сдавившего горло. А внутри еще одна – другая.

Сесть на трамвай…

…зачем она, эта правда? Кому нужна?

Лучше просто, легко и без памяти

Лететь, отрываясь пятками.

Притвориться, что мы еще живы…

Кто-то подошел и говорит какие-то странные слова. Они звучат абракадаброй – не разобрать, просто бессмысленный набор букв. Но нужно кивнуть на всякий случай и улыбнуться.

Только не закрывать глаза…

…Живы? Живы? Врешь! Врешь!

Заухало, закричало: врешь, собака, врешь!

Оглянись и подумай – куда идешь?

Вперед. Красотой навылет.

Духи, чулки, платки

Тушью в глаза, в покат помадой

Хотела? На!

Не падай, не падай!

Стой, где стоишь, и смотри! Хотела?

На! Безликое, мертвое тело.

А ведь красиво… Какого черта.

Хотела? На! Забирай. Мертвое – не жаль.

Не жаль…

– Лиза! Лиза!

Кто-то машет рукой перед лицом, бьет по щекам, брызгает водой. Положить вещи в сумку, сесть в трамвай…

– Лиза! Слава, черт, да помоги мне!

Только не закрывать глаза. Ее тащат куда-то подмышки и под коленки, несут, а в ушах – только не закрывать, только не закрывать.

Низкий потолок, темные стены. И чей-то крик вдалеке – приглушенный, жалобный.

Надеть плащ, сесть на трамвай, взять сумку…

И темнота.

***

– Папа! Слава богу, ты ответил, – Инна чуть не расплакалась от облегчения, – помоги, папочка! Я не знаю, что мне делать!

– Инчонок, возьми себя в руки и успокойся, – прозвучал в трубке спокойный голос отца, – мне приехать?

– Я… Нет. Нет. – Инна сделала глубокий вдох, затем выдох, и заставила себя перестать метаться по комнате. – Просто скажи, что мне делать.

– Что произошло?

– Это Лиза… Ей стало плохо на работе. Врач только что уехал, он сказал, что у нее серьезнейший шок, и сделал ей укол. Папа, она лежит там, в комнате, с открытыми глазами! – Инну сорвало на крик. Из глаз ее брызнули слезы. – А я не понимаю, что мне делать!

– Тише, Инчонок, тише. Дыши. Сейчас просто дыши. Что сказал еще врач?

Инна посмотрела на свою руку, сжимающую трубку, и без удивления поняла: дрожит. И тут же дрожь прошла по всему телу – словно она стояла не в теплой квартире, а на морозе.

– Папа, я…

– Инна, сосредоточься. Дыши. Что сказал врач?

– Он сказал… Сказал, что придет утром. А сейчас пусть она просто лежит. Но я не могу ее просто там оставить!

– Инчонок, слушай меня. Сейчас ты идешь на кухню. Иди прямо сейчас. Идешь, и делаешь горячий чай. Поняла?

Инна послушно, словно робот, дошла до кухни и включила чайник. По кнопке попала только с пятого раза – до того тряслись руки. Так. Чайник. Что-то еще, кажется…

– Достань чашку, – велел в трубке отец, – достала?

– Да, – сказала Инна, глядя на рассыпавшиеся по полу осколки. И достала другую.

– Теперь насыпь заварки, сахара и налей воды.

Она справилась и с этим. Вода разлилась по всему столу, сверху высыпались остатки заварки.

– Да, папа. Что теперь?

– Теперь подойди к двери.

Инна на каменных ногах прошла в прихожую и сквозь вату в ушах расслышала стук. Распахнула дверь и упала в объятия отца.

– Папа… Папа… – она рыдала, словно девчонка, уткнувшись лицом в его шею, – папочка…

– Тише, малыш. Тише. Где твой чай?

Отец убрал сотовый в карман брюк, вошел в квартиру и через минуту усадил Инну на диван и заставил сделать несколько глотков сладкой как сироп жидкости. Инна глотала, заливая чай своими слезами.

– Папа…

– Инчонок, возьми себя в руки, – велел отец, глядя ей в глаза, когда чай был выпит и дрожь немного утихла, – ты нужна своей жене. Нужна сильной и собранной сейчас. Случилась беда. И кроме тебя у нее никого нет.

Слова проникали в самое сердце, в самую суть. Неимоверным усилием воли Инна заставила себя встать на ноги.

– Заткнись, – велела она бьющемуся в крещендо сердцу, – сейчас просто заткнись.

– Что я должна делать? – Спросила она и снова посмотрела на руки. Дрожь прошла, словно ее и не было.

– Сейчас просто ляг рядом с ней, обними и разговаривай. Все равно о чем. Рассказывай сказки, анекдоты, песни – что угодно, никак не связанное с ее жизнью. А к утру мы посмотрим.

Инна кивнула и ушла в спальню.

– Папа, – обернулась вдруг, – позвони маме. Пусть заберет Дашу у Лешиных родителей.

Отец согласно махнул рукой, и Инна заставила себя войти в комнату.

Лиза лежала в той же позе, что и с самого начала – на спине, словно покойница, уставившись в потолок и не шевеля ни единым мускулом тела.

Инна сжала руки в кулаки и тихо легла рядом. Обняла ее, поразившись, как крепки замершие мышцы, и поцеловала в щеку.

– Жили были дед и баба, – начала она ровным, спокойным голосом, – и была у них курочка ряба…

***

– Лека, ну что ты творишь, прекрати!

Диана, хохоча, обогнула стол и попыталась скрыться в комнате, но Лека не дала – нагнала, задрав вверх руки и истошно воя.

– Тебе не скрыться от моего вездесущего ока!

Все ее тело было обмотано бинтами – с головы до пят они свисали неаккуратными лентами, делая ее и правда похожей на зомби.

– Иди сюда, – продолжала выть она, – и испытай на себе всю мощь моей… Моего…

– Твоего чего? – Покатилась от смеха Диана. – Ну? Чего твоего?

Она схватила Леку за бинты и быстро замотала так, что руки той оказались сзади крепко прижаты к телу.

– Так нечестно, – жалобно сказала Лека, – я еще не успела придумать.

– А тебе никто не говорил, что к порабощению мира надо некоторым образом готовиться? – Диана продолжала заматывать бинты, пеленая Леку как ребенка.

– В кино же злодеи не готовятся.

– Ну, в кино и ужин за пять минут готовится. Вуаля. Теперь, мадам, вы полностью в моей власти.

Диана толкнула Леку в грудь, и та упала на груду пуфиков, набросанных на пол. Поерзала, пытаясь устроиться удобнее, и осталась лежать. Она была очень красива сейчас – бледная, с упавшей на лоб челкой темных волос, и горящими яркими-яркими красками синими глазищами.

– Недолго я так выдержу, – подумала Диана и аккуратно уселась на Лекины бедра.

Она видела, как это ее заводит, как под майкой яственно проступают пуговки сосков, а в манящей глубине глаз появляется чарующая темнота.

– Ди, слезь с меня, – хрипло попросила Лека.

– А то что?

Она откровенно издевалась, и наслаждалась этим. Медленно вытащила футболку из-за пояса шортов, и немного подняла, обнажая загорелую полоску живота.

– Ди, – Лека уже шипела, – не играй с огнем.

– А я и не думала играть, – усмехнулась Диана, заправляв майку обратно и поднимаясь на ноги, – это тебе моя месть за это утро.

Она немного кривила душой, и обе это прекрасно понимали, но тем не менее доля правды в ее словах все же была: утро выдалось то еще! Когда она вошла в дом, в нем, обычно таком светлом, царила темнота. И вдруг из этой темноты на нее двинулось что-то страшное, белое, подвывающее. Диана не растерялась, схватила стул и кинула его прямо в источник звука, оказавшийся в итоге, конечно, расшалившейся Лекой.

– Как твой фильм? – Спросила Диана, меняя тему, но снова присаживаясь – теперь уже на Лекин живот. Ответом ей была самая сексуальная и угрожающая усмешка в мире.

– Ты серьезно думаешь, что я могу говорить о кино, когда ты сидишь вот так?…

– Видишь ли, дорогая… Тебе придется, – Диана подмигнула, – если, конечно, ты хочешь, чтобы я когда-нибудь тебя развязала.

Лека одарила ее полным яростного желания взглядом. В этом взгляде читалось все, что она собиралась сделать с Дианой сразу же как только освободится.

– Фильм в порядке, – сказала она хрипло, – Ксюха сказала, что на днях он появится в сети. И мы увидим, что из него вышло.

– Уверена, что все будет отлично, – промурлыкала Диана, кончиками пальцев проводя по Лекиным губам, – ты очень талантливая девочка.

– Ди!

Она расхохоталась от того, сколько возмущения было в этом коротком восклицании.

– Кстати, – добавила, – завтра я приеду не одна. Так что постарайся без таких сюрпризов.

Слезла с Леки, достала из тумбочки ножницы, бросила их на пол, и, улыбаясь, вышла из дома.

Вслед ей неслись возмущенные вопли.

***

Поезд прибывал к станции назначения. Женька с Лекой на коленках сидела у окна и смотрела на осенние пейзажи, мелькающие мимо.

– Мама, а где мы будем жить? – Тысячный раз за эти сутки спросила Лека. – А у меня там будут новые игрушки? А когда приедет папа?

– Зайка, погоди, вот приедем – и ты все узнаешь.

Женька с бешено стучащим сердцем поцеловала дочку в нос. Она почувствовала, как поезд замедлил ход, а вскоре и вовсе остановился.

– Держись за меня крепче, – скомандовала она Леке, подхватила сумку, и пошла к выходу из вагона. Раз купе, два купе, три купе. Несколько ступенек вниз.

– Женька!

Серега подхватил ее вместе с Лекой на руки и закружил, не обращая внимания на остальных встречающих и пассажиров.

– Макс, тащи вещи!

Максим, расталкивая народ, протиснулся в поезд, и через десять минут сумки уже были погружены в багажник автомобиля, Лека усажена в детское кресло, а Женька, Макс и Сергей обнимались втроем, стоя у передней двери, и никак не могли разомкнуть объятий.

– Едем! – Наконец, скомандовал Сергей и сел за руль. – Капитан садится спереди, Макс сзади охраняет ребенка, и если мы поторопимся, то есть маленький шанс, что Янка нас не убьет.

Машина выехала с площади восстания на Невский и покатила к дворцовому мосту.

Женька закурила, глядя в приоткрытое окно.

– Знакомые пейзажи? – Улыбнулся Сергей.

– С возвращением домой, – добавил сзади Макс.

Было воскресенье, и до дома они доехали быстро, без пробок. Янка – такая же быстрая и стремительная как раньше, на ходу чмокнула Женю в щеку и, ухватив Леку на руки, потащила ее в детскую.

– Яныч, куда ты дела моего ребенка? – Засмеялась Женька полчаса спустя, когда Яна явилась на кухню уже одна.

– Твой ребенок отказался от еды и спит на руках у моей старшенькой, – ответила Яна, – ну иди сюда, дорогая, дай тебя обнять.

Женя с удовольствием прижалась к теплому телу подруги, счастливая и довольная.

– Мы освободили вам большую комнату, – сказала Яна за чаем, – поставили туда диван для тебя и кроватку для Леки. Серега, ты закинул туда вещи?

– Ага, прямо на середину, – профырчал Сергей из недр шкафчика, и вынул оттуда две бутылки коньяка и четыре бокала, – товарищи, вы как хотите, а я считаю, что это дело надо обмыть!

– Я целиком и полностью за! – Неожиданно для себя самой согласилась Женька.

Они расселись за столом, Яна подала закуску, и первый тост был, конечно, за встречу.

– Ну? – Яна улеглась грудью на стол и подмигнула Женьке. – Мы жаждем подробностей.

– Про путешествие я вам уже рассказывала по телефону, – Женя стянула с тарелки огурец и аппетитно захрустела им, – а дальше все было просто. Я вдруг поняла, что скучная и размеренная жизнь больше не по мне. Я хочу активности, событий, приключений, такой жизни, чтоб от нее дух захватывало. А тихое вязание перед телевизором оставлю, пожалуй, для пенсии.

– И чем ты собираешься заняться? – Спросил Макс.

– Я собираюсь вернуть себе себя.

Она улыбнулась недоуменным взглядам друзей.

– У меня нет плана, ребята. Сейчас я хочу просто пожить в Питере, надышаться им, нагуляться по любимым местам, и подумать, чего же я на самом деле хочу.

– Твое место в компании все еще тебя ждет, – серьезно сказал Сергей.

Женя была тронута до глубины души.

– Спасибо, ребята. Но мне правда просто нужно время подумать.

– Хорошо, – Яна подняла свой бокал, – лично меня такой ответ вполне устраивает. Можешь жить у нас столько, сколько захочешь – мы только рады. С возвращением, дорогая. Добро пожаловать домой.

И она действительно вернулась домой. Оставив Леку играть с Кирой, уезжала в центр и подолгу бродила по улицам, заглядывая в дворы-колодцы и пиная ногами осенние листья. Гладила ладонями перила аничкового моста, целовала сфинксов, разговаривала с Невой на стрелке Васильевского. Доезжала до черной речки и вдруг срывалась на крестовский остров – гулять по парку и кормить уток в прудах.

Сочиняла стихи, напевала песни, и ни о чем не думала.

Мысли пришли позже – через несколько дней, когда она, проходя вдоль фонтанки, вдруг – случайно ли? – добрела до своего старого дома. Посмотрела на окна, улыбнулась красным занавескам, и пошла дальше, тихая и задумчивая.

– Я была здесь счастлива, – думала Женька, вышагивая новые и новые метры и вдыхая в себя питерскую влажность, – я была здесь несчастна. Я была здесь радостной и грустной, веселой и больной. Я была здесь разной… И, наверное, это единственное место в мире, где я по-настоящему была живой.

Прав был Серега, говоря тогда, что какая-то часть ее умерла в этом городе, этой больнице, на этом кладбище. Умерла, так и не сумев возродиться. Но теперь – Женька знала, чувствовала это, на ее месте могло вырасти что-то новое. Раньше не могло. А теперь…

Теперь она знала, что все, что происходит в ее жизни, она делает сама. Теперь у нее наконец-то появился выбор.

Поймав такси, Женька поехала на кладбище. Первый раз ехала туда одна, с букетом белых хризантем, и первый раз не боялась. Прибралась на участке, поставила в воду цветы, и, пачкав джинсы землей, встала на колени перед фотографией на обелиске.

– Привет, Леська, – улыбнулась сквозь слезы, – я скучала.

Она рассказала ей все. Про себя, про Марину, про Леку. Говорила так, словно Леся жива и слышит. И впервые в жизни для нее это было именно так.

– Я достаточно наказала себя за твою смерть, – сказала она, прощаясь, – какая-то часть меня будет всегда лежать здесь, вместе с тобой. Но остальное я заберу с собой. Для того, чтобы научиться жить. Научиться жить так, как я хочу. Научиться быть счастливой. Я люблю тебя, Олеся. Навсегда. Вместе.

Она шла, не оглядываясь, прямиком к такси, и спину ее согревало тепло осеннего солнца. А, может быть, это было тепло Олесиной улыбки. Кто знает…

Вечером они все вместе отправились в клуб. И были танцы, и алкоголь лился рекой, и знакомые по старым временам лица то и дело попадались в толпе, но в этот раз все было иначе. Женька была другой, и все вокруг было другим тоже.

Ее осенило ночью, когда она лежала без сна, прислушиваясь к мерному дыханию дочки. Осенило так ярко и четко, что она подскочила на постели, и едва не сорвалась с места.

Теперь она знала. Теперь она все поняла.