Как жаль, что тебя не застал летний ливень

В июльскую ночь на Балтийском заливе

Не видела ты волшебства этих линий…

– Дождь идет.

– Ну и пусть себе идет, лишь бы нам никуда идти не надо было.

– Ты же знаешь, что мне надо.

– Знаю. Но оставшиеся минуты дай мне притвориться, что это не так.

Марина зарылась носом в Женькины волосы и покрепче обняла горячее обнаженное тело. В приоткрытое окно веяло свежим мокрым воздухом, он врывался в комнату, совершал круг почета и таял на раскаленной от желания и счастья коже. Марина боялась пошелохнуться, ей все казалось, что все происходящее – начиная от вчерашней случайной встречи у Исаакия, и заканчивая сегодняшним, полным нежности, утром – всего лишь сон, морок, навеянный вечерним бокалом коньяка или чересчур обострившимися от невыполнимости мечтами.

Женькино тело под ее руками, Женькин шепот, полуобморочные крики – все это ни капли не убеждало в реальности происходящего, а лишь делало страх проснуться еще более осязаемым и сильным.

– Как думаешь, куда мы дели мое белье? – Лениво спросила Женька, чуть приподнимая голову с подушки, и Марине вдруг стало очень весело.

Господи, в этом была вся она, вся ее родная и любимая Женька, рыцарь в сияющих доспехах, который, конечно, ни в коем случае не может употребить в постели женщины пошлое и грубое слово "трусы". Какие трусы, что вы? Белье! Ну максимум "трусики".

– Что смешного я сказала?

Она повернулась лицом к Марине и прищурилась на нее усталыми от бессонной ночи глазами.

– Ничего, – Марина зарылась лицом в подушку, чтобы скрыть новые вспышки смеха, но тут же почувствовала, как Женькины пальцы самым бессовестным образом начинают щекотать ее спину, и ягодицы, и добираются до подмышек.

– Аааййй, – взвизгнула она, вырываясь и перекатываясь на кровати, – так нечестно!

– А смеяться надо мной честно?

Теперь они катались по постели обе – хохоча, пинаясь, каждая старалась оказаться сверху.

– Я смеялась не над тобой. – Заявила проигравшая Марина, оказавшись наконец внизу. – А просто так!

– Ну конечно, – не поверила Женька, – а то я тебя не знаю…

И осеклась. Взгляд ее вдруг стал из смешливого серьезным, а руки перестали удерживать Маринины.

– Ответь, – требовательно, и даже властно сказала она, – ты же не хотела искать Леку, да?

Марина вздрогнула. Кажется, пробуждение оказалось даже ближе, чем она боялась.

– Да.

Она пристально смотрела на Женькино лицо, ища в нем следы разочарования, или злости, или ненависти, и не находила. На нее смотрели взволнованные карие глаза, теплые, но в них совершенно ничего невозможно было прочитать.

– Почему ты просто мне не сказала?

И она вздрогнула снова. Втянула в себя воздух, и ответила:

– А разве ты бы мне поверила?

Она могла бы поклясться, что видела, как в Женькиных зрачках одним махом пролетает вся их прошлая жизнь. Олег, измены, и снова измены, и снова…

– Нет, – тихо сказала Женя, – не поверила бы.

Она слезла с Марины, и принялась ходить по комнате, собирая одежду. Марина с замершим сердцем провожала ее взглядом и молилась про себя: прошу тебя, господи. Только не конец. Пусть это не будет концом. Я умоляю тебя, заклинаю всем святым, что есть в этом мире, пусть это не будет концом.

Наконец Женька оделась, и, застегнув ремень на джинсах, присела на край кровати.

Марина замерла в ожидании.

– Я приглашаю тебя на свидание, – сквозь шум в ушах услышала она, и не поверила собственным ушам.

– Что?

– Я приглашаю тебя на свидание, – терпеливо повторила Женька и улыбнулась, – завтра. В семь. Согласна?

Слезы рывком кинулись из груди к глазам, и лишь неимоверным усилием удалось не дать им пролиться. Марина кивнула, боясь, что если скажет хоть слово – точно заплачет.

– Значит, встречаемся у фонтана перед Казанским в семь, – сказала Женька и, взяв Маринину ладонь в свои, коснулась ее губами.

На секунду Марине показалось, что она все видит, и все понимает.

А еще через секунду она ушла, и рыдания вырвались на свободу.

***

Машину бросили на стоянке у аэропорта в Ростове. Всю дорогу – а ехать пришлось около двух часов – Инна молчала, а Лиза делала вид, что спит, отвернувшись к окну и прикрыв глаза. Ей было очень стыдно, до такой степени, что при одной мысли о том, что однажды им все же придется поговорить, щеки наливались краснотой, а губы – дрожью.

То, что делала сейчас Инна, было неожиданно и… Странно. Разбудила ни свет ни заря, велела собирать вещи, и тут же уехала за билетами. Вернувшись, быстро выпила кофе и тут же понесла сумки в машину. И все это молча, ничего не объясняя.

Несколько раз за время пути в Лизиной сумке пиликал телефон, но она боялась вынуть его и посмотреть. Только в аэропорту, украдкой, пока Инна отошла за кофе, вынула и посмотрела.

Пять смс. Все от от Ольги.

Лиза вздохнула, и удалила все пять.

– Идем, – сказала неожиданно появившаяся за спиной Инна, – кофе нужно выпить до контроля.

И они принялись пить кофе. Не глядя друг на друга, обжигаясь глотками, уставшие и растерянные.

Выстояли очередь, прошли досмотр, и, поднявшись по ступенькам на второй этаж, присели на кресла в зале ожидания. Лизе очень хотелось взять Инну за руку, но было страшно. Она никак не могла забыть, какими жестокими были эти руки прошедшей ночью, как больно и яростно они врывались в Лизин маленький мир и возвращали к реальности.

– Ты договорилась с Лешей? – Не выдержав молчания, решилась Лиза. – Даша побудет у него?

– Да.

Инна сидела, прикрыв глаза. Черты ее лица были острыми в эти минуты, и бледность покрывала их от лба до подбородка. И первый раз за все эти безумные месяцы Лиза вдруг подумала, как тяжело ей пришлось.

– Пассажиров рейса 148-12, Ростов-Москва, просьба пройти на посадку.

И тут случилось чудо. Инна встрепенулась, повернулась к Лизе и, улыбнувшись, взяла ее руку в свою.

– Идем.

И так ласково, так тепло это прозвучало, что Лиза чуть не расплакалась от нежности к этой волшебной, чудесной, доброй, и такой родной женщине.

Как ребенок, вцепившись в ладонь, она шла следом, стараясь заглянуть в глаза и прижаться поближе. А в самолете, пристегнувшись, уже ничего не боясь, положила голову ей на плечо и задышала в шею. Задышала, чувствуя носом осенний запах духов, свежесть кожи, и бесконечное тепло, исходящее от нее.

Полет прошел быстро – только взлетели, только разнесли завтрак и кофе, как уже металлический голос командира объявил о скорой посадке. И вот уже Питер – суетливый аэропорт, багаж, такси, и пролетающая мимо, врывающаяся в окна машины, осень.

Лиза смотрела во все глаза – особенно когда выехали на центральную улицу, полную старых домов, украшенных затейливой лепниной и статуями.

– Это Невский проспект, – сказала Инна, легонько сжимая Лизину ладонь, – на нем и наша гостиница. Я расскажу тебе про него, когда пойдем гулять.

И снова стало тепло, и расхотелось о чем-либо спрашивать, и телефон, настойчиво пиликающий в сумке, уже не вызывал желания посмотреть, что там.

Гостиница – маленькая, уютная, располагалась на углу Невского и Рубинштейна. Приятный администратор выдал им ключи, сообщил, что завтрак завтра с семи до десяти, и отнес чемодан в номер. Лиза застыла на пороге, с удивлением и разочарованием глядя на кровати. Две кровати. Отдельные.

– А чего ты хотела? – Ехидно прозвучало внутри. – После всего что ты сделала…

Она вздохнула и ничего не сказала. Принялась распаковывать вещи, развешивая их на вешалки в большом дубовом шкафу и косясь на Инну, которая достала из сумки карту, и, разложив ее на кровати, начала планировать маршрут.

– Пройдем по Невскому до Фонтанки, оттуда вдоль нее – до Мойки, дальше Марсово поле и по набережной к Эрмитажу…

Вдруг она замолчала. Лиза обернулась, глядя на нее, и удивилась – подумав о чем-то мгновение, Инна смяла карту в неаккуратный ком и весело посмотрела на Лизу:

– А впрочем, к черту! Куда захочется – туда и пойдем, верно?

И они пошли. До одури гуляли по Питеру, рассматривая старые дома, сворачивая в переулки и радуясь, когда удавалось случайно выйти к набережной. У коней Клодта вдруг не сговариваясь шагнули к пристани и сели на речной трамвайчик, кутаясь в пледы и вдыхая неповторимый речной воздух.

Вечером забрели в какой-то итальянский ресторан, голодные и уставшие, заказали тонну еды, и поглощали ее, улыбаясь и запивая вином.

И обе понимали, что надо, очень нужно поговорить, но так хотелось еще хотя бы ненадолго сохранить этот кусочек спокойствия, радости и, пожалуй, счастья.

Спали раздельно. Лиза долго лежала без сна, вслушиваясь в мерное дыхание Инны, и в душе ее зрело решение. Такое, от которого сердце сжималось в маленький кулачок и тарахтело как заведенное. Такое, от которого покрывались потом ладони и сжимали в бессилии подушку. Такое… Наверное, просто правильное.

И на третий день, когда они вышли из театра, и остановились перед ним, подняв головы вверх, Лиза взяла Инну за руки и, сжавшись в комок, заглянула ей в глаза.

Стояла молча, собираясь с духом, и никак не могла собраться.

– Инка, – наконец, выдавила она, – родная моя…

И заплакала, не в силах сдерживать рвущиеся наружу слезы. Смотрела на Инну, видела, как дрожат ее губы, как ходят туда-сюда напряженные скулы, как сужаются и расширяются зрачки.

– Я должна, – снова попыталась Лиза, и снова дрогнул голос, срываясь. Но она втянула в себя воздух и неимоверным усилием закончила. – Должна тебя отпустить.

Инна молчала. Ее грудь под плащом поднималась и опускалась вниз, а руки, которые крепко держала Лиза, стали вдруг очень холодными.

– Я очень… Очень. Но я чувствую, что должна.

И через мгновение оказалась в крепких объятиях – теплых, родных, и, наверное, последних. Они вжимались друг в друга, плача, и скрывая собственные слезы. Лиза гладила ладонью Иннину шею, и волосы, и плечи, и сердце ее разрывалось на миллион маленьких осколков.

Инна отстранилась через минуту. Последний раз ее голубые как небо глаза, полные слез, коснулись Лизиного взгляда. Последний раз ее теплые руки сжали ладони. И холодными как лед губами она последний раз коснулась мокрой Лизиной щеки.

– Я пойду, – сказала тихо и отчаянно.

Лиза кивнула, и, словно приросшая к земле, смотрела, как уходит, уходит не оглядываясь, уходит молча и быстро, самое важное и самое дорогое, что было в ее жизни. Перед ее глазами, за удаляющимся силуэтом, мелькали картинками кусочки тех дней и лет, что были у них на двоих. Свидания у солнечных часов – невинные, наполненные до краев любовью и горечью. Слияние рук, запретные ласки пальцев и ладоней. И Даша, Даша – маленький теплый комочек, а потом вдруг – ее первые слова, и первые шаги, и первые синяки и обиды. Сказки на ночь, теплые руки на плечах, безудержный секс в ванной – пока дочка спит, и не может услышать. Одно мороженое на троих в парке в выходной, рождественская ярмарка и новогодние подарки. И свечи, и вкусный ужин, и маленькие открытки друг другу, спрятанные в карманах одежды.

Лиза рыдала уже не останавливаясь. Инна давно скрылась в темноте, а она все стояла, обняв руками фонарный столб, и понимала, что первый раз за долгие годы никто не стоит за ее спиной, и на плечи ее больше не опустятся родные руки, и что дальше ей предстоит идти одной. Только одной.

Осколки мира вдруг застили взор.

Зачем мне мир, в котором все, что нужно.

Но нет тебя. Я отпустила. Вон.

Заслуженно. Заслуженно. Заслужно…

***

Женьку закрутил водоворот дел. Два дня она носилась по городу, мысленно благославляя Серегу, одолжившему ей машину, и пытаясь успеть неуспеваемое.

Проще всего оказалось с квартирой – уже к вечеру первого дня она оформила договор на уютную двухкомнатную квартиру, всего в квартале от Яниного дома, и выходящую окнами на приморский парк. Читая "долгосрочный договор аренды", она улыбалась. Долгосрочный. Вот так-то.

Потом пришлось отстоять длинную очередь в налоговую, затем ехать на другой конец города в фирму, помогающую оформлять ООО, затем в банк, и снова в налоговую.

– Какого черта ты там задумала? – Каждый час звонила ей любопытная Яна, но она неизменно отвечала: "Вот сделаю – тогда и расскажу".

К пяти часам вечера второго дня Женька доехала до дома, еле передвигая ноги, приняла душ, сообщила, что завтра переезжает, и бросилась одеваться. Нечего и говорить, что Яна последовала за ней.

– Давай колись, – велела она, усевшись на диван, пока Женька искала в шкафу черные брюки и пиджак, – куда ты сейчас-то собираешься?

– На свидание, – промычала Женя, натягивая белую футболку и оглядываясь в поисках ремня.

– Ого! – Восхитилась Яна. – И с кем?

– Янка! Ты же как психолог точно должна знать, что не надо задавать вопросы, на которые не готова услышать ответ.

Женька улыбалась, но заметила, как посерьезнела разом подруга.

– Да ладно? – Протянула она с сомнением. – Ты что? Спятила?

– Яночка, – Женька бросила на стол флакон с духами и присела на диван, – поверь мне, я знаю, что делаю. Знаю и то, что никто из вас этого не одобрит. Но делаю все равно. Понимаешь?

– Понимаю, – зловеще прошептала Яна, – мир совершил очередной оборот, и история повторяется с небольшими отступлениями в сторону. Ты хоть понимаешь, что Серега тебя прибьет и будет прав?

– Понимаю, – в тон ей ответила Женя, – и все равно поступаю так, как считаю нужным.

Она снова улыбнулась и накинула на плечи пиджак.

– История не повторяется, Янка. Это новая история. И от меня зависит, какой она будет.

В переходе на Невском она купила цветы. Посмеялась про себя – взрослая тетка, а туда же, но удержаться не смогла. Почти бегом дошла до Казанского собора, нырнула в водоворот зелени и встала у фонтана, поглядывая на часы.

– Ты еще в кусты залезь, – прошептал в голове кто-то до ужаса ехидный, – как в юности, помнишь? Залезь и жди, чтоб первой не приходить, но и чтоб не опоздать при этом.

Марина появилась ровно в семь – подбежала, красивая, восхитительная, летящая. Поцеловала в щеку, обдавая нежным ароматом духов, и забрала из рук цветы.

– Знаешь, котенок, я уже много лет не ходила на свидания, – призналась она.

– Я тоже, – улыбнулась Женька, рассматривая ее с ног до головы, – ты чудесно выглядишь.

И это было действительно так. Марина, похоже, весь день готовилась к вечеру – настолько гладким и красивым выглядело ее синее платье, высокие сапоги, уложенные в замысловатую прическу волосы.

– Куда пойдем? – Спросила она, поводя легонько плечом.

– Не пойдем, а поедем! – Женька взяла ее под руку и повела к машине. – И не спрашивай, куда – если бы я хотела сказать, то назначила бы встречу прямо там, на месте.

Она с наслаждением завела мотор и поехала по Невскому к Дворцовой набережной. Ласкал зрение вечерний Питер, ласкал уши блюз из магнитолы, и – как много лет назад – ласкала колено нежная и мягкая Маринина ладонь.

Машину бросили напротив Исаакия, дальше пошли пешком – Женька закрывала Марине глаза и хохотала, слушая заявления о том, что таким образом та вряд ли дойдет до места, а если и дойдет, то точно переломает себе ноги.

Она привела ее в место, в котором давно хотела побывать – ресторан на палубе стоящего у причала корабля. И только дойдя до столика, богато украшенного цветами и свечами, убрала от глаз ладони.

– Женька, – ахнула Марина восхищенно, – это же…

– Если уж ходить на свидания, то по всем правилам, – улыбнулась Женя и подвинула стул.

Официант разлил шампанское, и вспенилось оно, запузырилось в бокалах, отдаваясь в виски кусочками маленького счастья. И был удивительный вечер, и тихий блюз, и легкие блюда, и оглушающий сознание запах воды и нежности.

– Ты удивительная, – прошептала Марина, заглядывая в Женькины глаза и кончиками пальцев рисуя узоры на тыльной стороне ее ладони, – я все еще не могу поверить, что все это правда.

– Почему? – Улыбнулась Женя, и увидела, как стало вдруг серьезным Маринино лицо, как быстро промелькнула по нему тень.

– Я просто не понимаю, почему ты здесь, а не там.

Женя вздохнула.

– Не там – это не с Леной? – Скорее сказала, чем спросила она. И тут же ответила. – Потому что как бы мы ни любили друг друга, для жизни вместе одной любви оказалось недостаточно.

В глазах Марины прозвенел новый вопрос, но она не успела его задать.

– Да, я все еще люблю ее. И похоже, что это никогда не пройдет. Но для того чтобы быть вместе, надо верить, что это возможно. А с ней… Я не верю. Больше не верю.

– А со мной? – Выдохнула Марина.

– А с тобой я хочу попытаться. За те месяцы, что мы провели вместе, я поняла, что совсем не знала тебя раньше. Помнишь? "Ты выдумал меня, такой на свете нет". Да, я выдумала тебя и полюбила то, что придумала. Но кроме этого было что-то еще, что-то едва уловимое, что осталось до сих пор и никогда не переставало быть. Может быть, это и есть любовь. А может быть, я снова что-то себе придумываю. Но то, что я чувствую, когда ты рядом, стоит того, чтобы попытаться.

– И ты не боишься? – Покачала головой Марина.

– Я устала бояться, – Усмехнулась Женька. – Может быть, ты снова сделаешь мне больно. А может, я тебе. А может, мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. Я не знаю этого, и никто не даст мне гарантий.

Она встала, прислушиваясь, и протянула ладонь.

– Я приглашаю тебя на танец.

Так легко уступить Напору дня, Когда угар безумного мира Не касается нас.

В этот волшебный миг Я словно открытая книга: Этому неутомимому воину достаточно Просто быть с тобой.

Они словно танцевали втроем – где-то рядом, едва слышно, разливался голос вечного и тягучего Элтона Джона. Марина запустила руки под Женькин пиджак, и сомкнула их на талии, прижимаясь ближе и ближе.

Ты чувствуешь мою любовь сегодня?

Это то, чем мы живем сейчас.

Этому очарованному страннику достаточно того,

Что мы смогли зайти так далеко.

Ты чувствуешь мою любовь сегодня?

Она сладко спит рядышком.

И королю, и бродяге только это и нужно,

Чтобы верить в возможность счастья.

Они шептали друг другу что-то в приоткрытые губы, они не открывали глаз, боясь, что с приходом света растает сказка. В эти секунды они верили обе.

Для каждого наступит свой час,

Если только он поймет,

Что этот вечно меняющийся калейдоскоп

Играет нами по очереди.

Вольная жизнь

Обретает свой ритм и смысл,

Когда сердце этого подлунного бродяги

Бьется с твоим в унисон.

– Ты чувствуешь мою любовь сегодня? – Одними губами спросила Женька.

– Ты чувствуешь мою любовь сегодня? – Одними губами откликнулась Марина.

Они смотрели друг на друга, близко-близко, рядом-рядом, и, уносясь вдаль, вместе с музыкой, шептали вместе, чуть слышно, только одно, но самое главное, слово.

Да.