Машина въехала через арку во двор и остановилась у подъезда. Женькины глаза отметили, как сильно здесь все изменилось за прошедшие годы. В прошлый раз, когда Марина привела ее к себе, обращать на это внимание было некогда, да и не хотелось, а вот теперь обратила.

– В этом подъезде столько всего случилось, – улыбнулась Женя задумчиво, – даже страшно подумать.

Здесь она сидела на ступеньках, зная, что всего в нескольких метрах, за дверью, Марина спит с Олегом. Здесь она провела ночь после того, как просмотрела эти ужасные видео и узнала правду. Здесь выбрасывала вещи в мусоропровод и разбивала кулаки в кровь, когда Марина переспала с Шуриком. Все было здесь, и все было так давно.

– Не подъезд, а прямо средоточение вселенского зла, – грустно сказала Марина, и Женька поняла, что и она думала сейчас о том же.

Она опустила стекло и закурила.

– Мариш, расскажи мне о том, как ты жила эти годы, – попросила вдруг.

Марина вся съежилась на сиденье, и тоже полезла в сумку за сигаретами.

– Ты уверена, что хочешь знать?

– Да.

Она не просто хотела, она должна, должна была узнать, восполнить эту брешь между ними, наполнить ее событиями и чувствами. И Марина послушно стала рассказывать.

– С Шуриком мы жили не долго. После того, как Лека уехала, я выгнала его к чертовой матери. Он пытался вернуться, и не единожды, но я не хотела. Впала в депрессию, бросила работу, сидела дома и думала, думала, думала.

Она стряхнула пепел и посмотрела на Женьку.

– Все никак понять не могла, по кому я скучаю – по тебе ли, по ней, или по обеим сразу. Я же правду тебе сказала тогда – вы с ней очень похожи. Две стороны одной и той же медали. Только ты лечишь, а она убивает. Ты любишь, а она владеет. И потихоньку я начала понимать, что любила в ней тебя. Связь с тобой, связь с тем, кем ты для меня была.

Марина сделала еще затяжку и отвернулась. Женька видела, как она дрожит, как трясутся ее ладони.

– Я всегда была дерьмом, Женька, – с горечью продолжила она, – и зная это про себя, смирилась и даже кайфовала от этого, не замечая, как тяжелее с каждым годом становится убеждать себя в том, что это нормально. Ты первая увидела во мне что-то иное. Тебе нужно было не мое тело, а моя душа. Я – целиком. Все остальные хотели тело.

Она помедлила секунду, и сказала, решившись:

– Они были и после Леки, Жень. Мужчины, женщины… Я смеялась про себя, говоря, что вы с Лекой расширили мой диапазон половых партнеров, а сама каждый день медленно умирала. Ты показала мне тогда совсем иную жизнь, иные отношения. И я, напуганная, решила, что мне это не нужно. Понимаешь? Поверить в то, что это возможно, значило бы тогда обречь себя на громадный риск лишиться всего этого.

– А потом?

– А потом все закончилось. Не вдруг, и не в один день, это длилось месяцы, но в итоге этих месяцев настал день, когда я поняла, что уже второй вечер сижу дома, одна, и не хочу никуда идти, не хочу никому звонить, и вообще ничего не хочу.

Она выбросила сигарету за окно и тут же прикурила новую.

– С тех пор у меня никого не было. По началу я пыталась завести себе нормальные отношения, но не выходило – в конце первого свидания люди сразу тащили меня в койку, а как раз койка мне и не нужна была. И, знаешь, тогда я вдруг вспомнила о тебе. О том, что ты кричала мне, когда нашла те видеозаписи. Помнишь?

Женька помнила. Ее затошнило при мысли о том, что она видела тогда.

– Ты кричала, что они просто меня используют, что они даже имени моего не знают, что я для них – всего лишь тело. Тогда мне казалось, что это нормально. Теперь я поняла, что больше так не хочу.

– И тогда ты решила найти меня?

– Нет, – Марина криво усмехнулась, – тогда я задумалась о том, как же мне жить дальше. И поняла, что я не знаю. Вся моя прошлая жизнь оказалась разрушена, а новую я построить еще не успела. У меня не было друзей, никогда не было. Отношения с родителями оказались испорченными. И вдруг стало ясно, что никому я в этом мире не нужна, кроме всей этой толпы посягающих на мое тело.

Она замолчала, и Женя протянула руку и коснулась ее ладони. Их пальцы сплелись.

– Это было страшно и тяжело, – продолжила Марина, – но я старалась. Нашла нормальную работу, стала общаться с людьми, регулярно звонить родителям. А потом нашла вот это.

Свободной рукой она залезла в сумку и вытащила оттуда фотографию. Маленький кусочек картона, на котором поместились всего два лица – ее и Женькино. Улыбающиеся, счастливые, любящие.

– Помнишь? Это мы ездили с тобой в Петергоф, а потом я обрезала эту фотографию, чтобы она поместилась в кошелек. И увидев тебя на ней, а потом себя, я поняла – не прощу себе, если не попытаюсь. Всю жизнь буду жалеть. И попыталась.

Она убрала фото, и, перегнувшись через Женьку, отодвинула ее кресло назад. А затем изящным и легким движением вдруг оказалась у нее на коленях. Она сидела, положив ладони на Женькины плечи, и молча обводила взглядом ее лицо. Внимательно, медленно, прежде чем наклонить голову и коснуться губ легким поцелуем.

– Люби меня, – прошептала она, – прошу…

Женька выгнулась под ее руками, прижала крепче и поцеловала так, как мечтала поцеловать весь вечер – сильно, крепко, врываясь языком и покусывая губы. Ладонями она забралась под Маринино платье и погладила – от бедер до подмышек, от спины до ягодиц.

– Девочка моя, – шептала она между поцелуями, – моя девочка…

И ахнул гром, и на ветровое стекло обрушились потоки осеннего питерского дождя, и за пеленой его скрылись сплетенные в тесных объятиях фигуры.

– Не могу, не могу, – шептала Марина искусанными губами, – пожалуйста…

Она взяла Женькину ладонь в свою и опустила вниз. Волосы ее, растрепавшись, рассыпались по плечам, упали прядями на лоб, а глаза горели тем особенным светом, которого Женька никогда не видела раньше.

Маришка, любимая моя девочка. Рука, опущенная между твоих ног, не находит никакого белья – только жар, раскаленный, любовный, сладкий. И ты опускаешься на мои пальцы, медленно, до остервенения медленно, вращая бедрами и не отпуская моего взгляда ни на мгновение.

– Смотри на меня, – выдохнула Марина, сверкнув глазами, – я хочу, чтобы ты трахала меня медленно, очень медленно. Я хочу видеть каждую секунду, как ты это делаешь. Как ты меня любишь.

Они стали единым целым, и огонь растекался по венам одной, перетекая в другую. Женька держала Марину за талию, помогая ей подниматься и опускаться снова, и смотрела, смотрела, сливаясь в одно, безумное, кричащее от наслаждения, дрожащее тело.

Ей казалось, что прямо сейчас достаточно было бы и взгляда – они могли бы просто смотреть, и одним этим возноситься высоко-высоко, и снова пылать, сплетаясь в объятиях.

Губы Марины, приоткрытые, сухие, через которые было видно кончик языка, стали сосредоточением всех желаний в мире, всех чаяний. Раз за разом шептали они:

– Я твоя… Я только твоя… Я хочу принадлежать тебе целиком и полностью, всем телом и душой, каждой клеточкой моей и каждой мыслью.

– Я больше не могу, – откликалась в ответ Женька, – пожалуйста…

– Нет, – губы Марины изгибались, а бедра двигались еще медленнее, – каждую капельку, каждое мгновение хочу чувствовать тебя в себе. Скажи мне мое имя.

– Марина, – едва сдерживаясь, выдыхала Женя.

– Скажи еще.

– Марина. Любимая моя. Марина.

Женька почти кричала, сжав зубами губы, и неимоверным усилием заставляя себя не шевелиться. Она знала – одно движение, одно быстрое движение, сильное и страстное, и они обе забьются в судорогах наслаждения, сливаясь еще сильнее, еще крепче.

Ее тело горело огнем, даже через брюки она ощущала жар обнаженных Марининых бедер, даже через футболку – твердость ее сосков и мягкость груди. Но она не смела, не могла отвести взгляда, чтобы увидеть это, увидеть своими глазами.

– Я тону в тебе, – прошептала Марина, опускаясь снова, – тону в тебе, любовь моя…

И содрогнулся мир, а вместе с ним – все вокруг, и внутри, от пяток к сердцу, от ягодиц к глазам, и не стало больше отдельных взглядов, отдельных тел, отдельных людей – а только одна, бесконечная, всепоглощающая и разрывающая на кусочки любовь.

Любовь залила их потоком, подхватила ветром, и сделала возможным все на свете, и даже вне света все стало возможным тоже.

Сквозь новый поцелуй Женя опустила кресло назад, и, перелезая на заднее сиденье, потянула за собой Марину. Она рывком содрала с себя футболку, а следом за ней – Маринино платье. И прижала к себе ее тело, горячее, влажное, пахнущее сексом и страстью.

Марина изгибалась в ее руках, сжимала бедра, шептала что-то полуобморочно, тихо. Ее грудь под Женькиными губами наливалась тяжестью, а живот втягивался для того, чтобы через мгновение выгнуться навстречу.

Она вырвалась вдруг, и встала на колени, спиной к Женьке, и, оборачиваясь, одними глазами попросила:

– Возьми меня. Возьми, как ты одна умеешь, забирая себе всю меня, до остатка, до капельки.

И Женя обняла ее сзади, прижалась к мокрой спине, и, целуя шею, наконец выпустила свои желания на свободу. Она брала ее сильно, яростно, вминая в спинку сиденья, и не давая вырваться. Шептала на ухо: "Моя", и брала снова. Впивалась зубами в плечо, и снова, снова, снова.

Они двигались в такт шуму дождя, ударяющегося о крышу машины. Марина тянула руку назад, и запускала ладонь в Женькины волосы. Прижималась, отзывчиво, страстно, выгибалась навстречу.

И когда до конца оставалось совсем немножко, когда сил сдерживаться уже не осталось вовсе, Женька повалила Марину вниз, развернула лицом к себе и, наклонившись, поцеловала туда, где все еще оставались ее пальцы.

Ее язык поймал каждую судорогу оргазма, каждый вопль, каждое движение. И погладил, успокаивая.

Марина схватила Женьку за щеки и потянула к себе. Обняла, охватывая ногами, руками, прижалась крепко и поцеловала – уже нежно, ласково, касаясь языком искусанных губ.

– Что это было, Женька? – Спросила она хрипло и испуганно. – Так сильно…

– Это любовь, Маришка. Наша с тобой любовь.

Она поцеловала ее щеки, мокрый лоб, и снова губы. И затихла в объятиях, уставшая и спокойная.

– У тебя на губах мой запах, – шепнула Марина ей на ухо.

– У тебя теперь тоже.

Они лежали так долго-долго, молчали и прислушивались к дыханию друг друга. Марина пошевелилась первая.

– Котенок, – сказала она, улыбаясь, – не то чтобы я этого хотела, но тебе придется слезть с меня, иначе я рискую остаться без ног и рук.

Они засмеялись синхронно, и Женька принялась искать футболку.

– Поднимешься? – Спросила Марина, натягивая платье на бедра. – Если я не ошибаюсь, а мне бы очень не хотелось ошибаться, в душ нужно не только мне.

Женька подняла назад сиденья, и перелезла вперед. Ей очень хотелось курить.

– Я бы с радостью, – сказала она, поднося зажигалку Марине, – но нужно ехать к Леке, а если я поднимусь – кое-кто вряд ли меня отпустит.

– Намекаешь, что я могу тобой воспользоваться? – Возмущенно воскликнула Марина, в глазах которой Женька рассмотрела целую тонну смешинок.

– Именно, – кивнула она, и неосторожно задержала взгляд.

Ее словно током пронзило, а руки сами собой потянулись вперед.

– А ну брысь, – скомандовала она, – а то я за себя не отвечаю.

– Когда мы увидимся? – Марина выбросила сигарету в приоткрытое окно и взяла Женю обеими руками за щеки. – Скажи, что скоро!

– Очень скоро, Мариш, – улыбнулась Женька, – обещаю.

Они слились в поцелуе, полном любви, нежности и предвкушения. Женька едва смогла оторваться.

– Иди, – простонала она, – я же не железная в конце концов.

– Пока, котенок, – довольная Марина выбралась из машины, на ходу не забыв продемонстрировать всю красоту своих стройных ног. А, выбравшись, нагнулась, и сказала уже серьезно:

– Люблю.

И убежала, захлопнув за собой дверь.

Женька закурила еще одну сигарету и завела мотор. Один бог знает, какая сила воли потребовалась ей, чтобы не рвануть сейчас следом за той, кто уходил, унося с собой кусочек ее сердца.

***

– Что за херня? – Возмутилась Леля, глядя на Инну через окуляр Дашиного калейдоскопа. – Что значит "она меня отпустила"?

Инна застонала, закрыв голову руками. Она уже битый час пыталась заставить подругу уйти, но ничего не выходило. Леля приехала рано утром, и то пила чай, то заказывала пиццу, а между этим требовала объяснений, которых у Инны не было.

– И ты как овца развернулась и пошла? – Этот вопрос она за сегодня задавала уже трижды.

– Лель, – жалобно попросила лежащая на диване Инна, – иди отсюда, а? У меня очень болит голова и я не хочу разговаривать.

– А я хочу! – Калейдоскоп полетел на пол, а Леля принялась ходить по комнате, волоча по паласу обшлаги своих длинных цветастых штанов. – То есть твоя начальница все-таки трахнула твою бабу… Тьфу, то есть женщину, – поправилась она, поймав брошенную Инной подушку. – Потом она впала в кому, ты ее из этой комы вывела, надавала по щам, увезла в Питер, а потом она тебя… Отпустила? Так, что ли?

– Так, – сказала Инна, решив не обращать внимания на Лелины эпитеты. – И что?

– Да то, что это чушь какая-то! – Возмутилась Леля. – Так. Давай приводи себя в божеский вид, я звоню Кристине.

– Зачем? – Вскинулась на подушке Инна.

– Затем, что меня затрахали эти ваши непонятности, – отрезала Леля, – херней какой-то занимаетесь, а потом ты страдаешь. Соберем бабсовет и подумаем, что делать дальше.

Проигнорировав Иннино "не надо", Леля удалилась на кухню. Но не успела она вернуться, как во входную дверь позвонили.

– Лежи, я открою! – Скомандовала Леля, а Инна подумала, что скорость Кристины в этот раз превзошла сама себя. Но это оказалась не Кристина.

После удивленного вздоха, донесшегося из прихожей, в комнату вошла… Ольга.

– Вот и славно, – радостно заявила Леля, – практически все участники в сборе.

– Привет, – Ольга смотрела только на Инну, – мы можем поговорить?

– Конечно, можете! – Ответила Леля. – Вот все вместе и поговорим.

Инна отвернулась и зарылась носом в подушку.

– У вас собрание? – Услышала она холодный Ольгин голос. – Тогда я зайду позже.

– Ну уж нет.

Инна услышала странные звуки и, подняв голову, увидела, как Леля с гордым видом прячет ключ от квартиры куда-то в недра своих широких штанов и торжествующе улыбается.

– Слабо залезть ко мне в трусы? – Спросила она ошарашенную Ольгу. – Инка рассказывала, что ты с ней такой фокус однажды проделала, так что спасибо за науку.

– Инна… – беспомощно начала Ольга, и, осекшись, вдруг что-то решила для себя и удобно устроилась в кресле. – Ну хорошо. Если ты хочешь цирк – пусть будет цирк.

А Инне было все равно. Она лежала и понимала, что сил у нее больше нет совсем. Их не было даже на то, чтобы прекратить этот балаган и выгнать всех из дома.

– Позвони Леше, – только и сказала она, – я хочу чтобы он приехал.

Но раньше приехала Кристина. Она совсем не удивилась, увидев Ольгу, и Инна поняла, что Леля по телефону ей все рассказала.

– Ну? – Спросила Кристина, сворачивая самокрутку и залезая на подоконник с ногами. – По какому поводу банкет?

– Оля трахнула Лизу, Лиза очень расстроилась, Инка надавала ей по щам, увезла в Питер, а там Лиза ей заявила, что хочет ее отпустить, – оттарабанила Леля, – теперь Инка страдает, а мне это надоело. Конец истории, прошу высказываться.

– По чему ты ей надавала? – Раздался вдруг в тишине пораженный Ольгин голос. – По… Щам?

Первой начала смеяться Кристина. Она хохотала, завалившись на подоконник и забыв про сигарету. Потом Инна. И через секунду смеялись уже все.

– Леля… – Сквозь хохот простонала Инна. – Ты неподражаема. Твои эпитеты… Это ж надо было такое придумать!

Леля хихикала с гордым видом, а когда все успокоились, повторила:

– Прошу высказываться.

– Позвольте мне, – Ольга немного приподнялась в кресле и посмотрела на Инну, – я пришла поговорить с тобой, но раз так – могу при всех. Мне очень стыдно за то, что я сделала, и я сегодня просила за это у Лизы прощения. Она меня простила.

Инна вздрогнула, как от удара. До сегодняшнего дня ей казалось, что больнее быть уже не может. Оказалось – может.

– Нет, – покачала головой Ольга, заметив, – ты не так поняла. Простила – не значит, что мы вместе, да я и не хотела никогда с ней отношений. Но если быть до конца честной, то я сказала ей, что влюблена, а она меня прогнала.

Иннино сердце забилось часто-часто.

– Так, – перебила Леля, – выходит, Лизина влюбленность свою актуальность потеряла. Ну хоть эту проблему решили.

– Позвольте мне договорить, – в голосе Ольги зазвучал металл, – Инна, мне правда очень жаль, что все так вышло. Я запуталась и наделала глупостей.

– Зачем ты ее обманула? – Тихо спросила Инна. – Ты же никогда не была в нее влюблена.

Ольга усмехнулась, и от этой усмешки все присутствующие вдруг поежились.

– Я сказала то, что считала нужным сказать в сложившейся ситуации. Считай это ложью во благо, если так тебе удобнее.

– Она никогда не оказалась бы в такой ситуации, – подала голос Леля, – так что…

– Закрой рот, – жестко велела Ольга, на мгновение повернувшись к Леле. – Я разрешила тебе слушать, но не встревать.

Она присела на краешек Инниного дивана и заглянула ей в лицо.

– Дай мне шанс, – уже мягко попросила она, – я не такая, какой ты меня видишь сейчас. Ведь у тебя точно что-то ко мне было, я это видела и чувствовала. Дай мне шанс все сделать иначе, и, возможно, у нас получится?

Боль в висках стала уже просто невыносимой. Инна с трудом села на диване и спросила:

– Это Лиза тебе сказала, что мы расстались?

– Да, – кивнула Ольга.

– Что еще она тебе сказала?

Ольга сжала губы в тонкую полоску. Было видно, что она решает – говорить, или нет.

– Скажи, – попросила Инна, – пожалуйста.

– Она любит тебя, – решившись, отрезала Ольга.

Волна облегчения прокатилась по телу Инны с головы до пят. И снова в полную силу застучало сердце.

– Спасибо, – сказала она, глядя Ольге в глаза. И та все поняла. Вздохнула, пожала плечами и улыбнулась вдруг жалко и растерянно.

– Ты самый непостижимый человек, которого я встречала в своей жизни, – сказала она, – дорого же я отдала бы за то, чтобы ты любила меня так, как любишь ее.

Инна кивнула и коротко спросила:

– Отвезешь меня?

– Да.

Под пораженным взглядом Лели они вышли из квартиры, открыв незапертую дверь – красивая, хорошо одетая Ольга и растрепанная, накинувшая прямо на спортивный костюм плащ, Инна.

– Как я рада, что смогла поучаствовать в разговоре. – Подала вдруг голос с подоконника Кристина. – Зачем ты вообще меня звала?

Леля подошла к ней и, вынув из рук сигарету, сделала пару затяжек.

– Как думаешь, что все это значит?

Кристина пожала плечами и слезла на пол.

– Это значит, что придется мириться с Лизой, только и всего.

Она вышла в коридор, обулась, и вдруг предложила:

– Слушай, Лелик. А пошли напьемся? За все, что хорошо кончается.

И они действительно напились.