В кухню вошла заспанная, с красными глазами и наскоро умытым лицом, Яна. Посмотрела на Леку, сидящую на полу у Женькиных ног, и с наслаждением зевнула.

– Ну что, дорогая? Приехала отбивать подругу у старой любви?

Женька улыбнулась даже, настолько двусмысленно это прозвучало. А Лека вспыхнула и, разозлившись, вползла на стул.

– Если ты о Марине, то она никогда не была моей любовью. И не собираюсь я никого отбивать.

– А чего приехала тогда? – Спросила Яна, и принялась разливать кофе. Женька видела, что она тоже сердится, но почему-то впервые в жизни ей было наплевать. Хотят злиться – пусть злятся. Она их успокаивать и мирить не собирается. Поболтает, попьет кофе, заберет Леку и отправится домой, где нервничает и носится по квартире Марина, и где лежат билеты в аквапарк, три маленьких пластиковых листочка, по одному на каждую.

– Приехала, потому что соскучилась, – услышала Женя, и вздрогнула – а тут, я вижу, мне не слишком рады?

Ощущение дежавю было острым и пугающим, Женька даже оглянулась испуганно, не сидит ли рядом Шурик, не морщит ли лоб Кристинка, и не улыбается ли ехидно Ксюха.

– Дура, – коротко ответила Яна, – наоборот, я буду даже рада, если ты вправишь этой идиотке мозги и объяснишь, в какую задницу она снова лезет.

"Идиотка" на это только вздохнула. А Лека, встрепенувшись, с удовольствием включилась в разговор.

– Я уже писала ей письмом, что это идиотская идея. Марина – это средоточение всех людских грехов в одном человеке, и надо было безумной, чтобы после всего что случилось, снова начать с ней отношения.

– Вот и я о том же, – кивнула Яна, – это еще Серега с Максом не знают.

– Вы, вроде, говорили о том, почему Ленка приехала, а не почему я с Мариной, – лениво заметила Женька, – предлагаю продолжить.

– Мелкая, погоди, – Лека развернулась на стуле и схватила Женю за руки, – просто скажи мне: почему? Ну почему?

Женя смотрела на нее и молчала. Синие глаза, выгоревшие на солнце волосы, морщинки в уголках глаз, и около губ. Таких любимых и таких далеких. И глядя на нее, глядя на дорогие черты, она вдруг поняла: не поймет. Что бы она сейчас ни сказала – не поймет. И не потому что не захочет понять, а просто потому что не услышит, не захочет услышать.

– Хочешь познакомиться с тезкой? – Ласково улыбнулась она вместо ответа. – Она скоро проснется.

Лека заволновалась, занервничала, заморгала глазами.

– Конечно, – быстро сказала она. И повторила еще раз, – конечно.

И Женя снова мучительно поняла: не хочет. Не интересует ее Лека, да и вообще Женькина жизнь ни капли не интересует. Не за этим она приехала, ой не за этим.

– А ты надолго приехала? – спросила вдруг она.

– Не знаю, – пожала плечами Лека, – поживем-увидим.

И в эту секунду Женьке стало страшно.

За пустой болтовней они допили кофе, Женя разбудила дочку, и, забыв об идее знакомства, не прощаясь уехала домой. Встретила улыбкой вопросительный взгляд Марины, и после быстрого завтрака увезла обеих в аквапарк.

Катая Леку на горках и плескаясь в бассейне, она не могла отделаться от навязчивой мысли: что-то не так. Что-то царапало сердце, мешало мыслить внятно и получать удовольствие от выходного. И только когда Лека, утомленная, заснула в шезлонге у бассейна, а Марина грациозно нырнула в воду, поняла. Поняла, и нырнула следом.

– Скажи, – попросила она, выныривая и останавливаясь рядом, – скажи.

Сердце ее колотилось как заведенное, а близость полуголого, мокрого Марининого тела, только добавляла шума в ушах и тяжести в сжатых висках.

– Что сказать, котенок?

Вспышка ярости пронзила ее с головы до пят.

– Почему? Скажи мне – почему?

– Что почему? – Испугалась Марина. Ее рука легла на Женино плечо успокаивающим жестом.

– Почему ты была с ней?

Дрогнула рука, соскользнула с плеча в воду, и Марина тяжело втянула в себя воздух.

– Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? – Спросила она, пытаясь выиграть немного времени.

– Просто ответь, – сквозь сжатые губы приказала Женька, – я хочу знать.

Марина оглянулась по сторонам, но вокруг никого не было, и не было возможности как-то сослаться на отсутствие интимности, на присутствие рядом чужих людей. Она молчала, а Женя чувствовала: от того, что она сейчас скажет, будет зависеть очень многое, если даже не все.

– Я была влюблена в нее, – выпалила Марина, – сначала я просто играла, мне нравилось ее дразнить. А потом влюбилась.

Женька кивнула, чувствуя, как ледяной кулак разжимается, отпуская сердце.

– Я говорила уже тебе, – продолжила Марина, – вы с ней очень похожи. Наверное, я искала тебя в ней. Не могла забыть, не получалось – вот и нашла…

– Но почему ты не искала тогда меня? – Вырвалось у Женьки с болью. – Столько лет, Марина! Столько лет врозь, вместо того чтобы быть рядом. Если ты любила, если ты помнила – почему не искала?

– Господи, да как ты не понимаешь? – В голосе Марины зазвучала плохо скрываемая злость. – Думаешь, это так просто – понять, принять, уговорить себя рискнуть? Ты ушла тогда от меня, ты меня бросила, ты ушла к другой женщине и жила с ней, а меня оттолкнула, когда я попыталась все исправить! Думаешь, после этого мне было легко решиться?

– С какой другой женщиной я жила?

– С Олесей! – Марина уже почти кричала. – Я приезжала несколько раз к Яниному дому и видела вас вместе! Думаешь, это было легко? Видеть, как ты ее обнимаешь, целуешь, улыбаешься? Представлять, как спишь с ней ночью?

Она наступала на Женьку прямо по дну бассейна, мокрая, горячая, растрепанная. А Женя делала шаг за шагом назад, к бортику, и мысли в ее голове метались вспуганными птицами.

– А потом я решилась, все равно решилась, и нашла тебя, и просила вернуться! А ты сидела в этой своей дурацкой машине, холодная и чужая, и твердила про одну Олесю, да про вашего ребенка. Что я могла тогда сделать? С этой твоей новой любовью? Что?

– Да я любила всегда только тебя! – Не выдержав, заорала Женька. – И с Олесей я никогда не спала! Она была моим другом, только другом, и она выталкивала меня из ада, в котором я оказалась, всеми силами выталкивала! Ты хоть понимаешь, что после тебя у меня фактически никого не было?

– Как? – Ахнула Марина.

– А вот так! – Глаза ее налились слезами, губы дрогнули от боли и злости. – Я не жила после тебя, а тащила себя по жизни, делая вид, что все еще будет. Но ничего не было! Невозможно жить без огромной части себя, а моя часть навсегда осталась в Питере, с тобой! Хочешь расскажу, сколько раз после тебя у меня был секс? Просто банальный секс? Несколько раз с Лерой – по-дружески, для здоровья, пока я не поняла, что она влюбилась в меня. Пару раз с Лекой – когда она приехала в Таганрог замаливать старые грехи и раны зализывать. Один раз с Лешкой – по пьяной лавочке, по дури, от огромного, ужасного одиночества. И снова с Лекой – там, на Бали. Не секс даже, не любовь, а прощание, обычное прощание с мечтой. И все, Марина! Видишь? И все! Никаких отношений, никакой любви, никакой радости. Мое сердце осталось здесь, с тобой, и все эти годы было здесь!

Теперь они плакали обе. Не рыдали, не всхлипывали, просто смотрели друг на друга полными слез глазами.

– Но я же этого не знала! – Крикнула Марина. – Откуда мне было знать? Я думала, ты забыла меня, ты живешь, ты счастлива…

– Счастлива? – Перебила Женька. И расхохоталась. – Счастлива? О да, я была очень счастлива! Как зомби ходила на работу, с работы, общалась с друзьями и воспитывала дочку! А сама каждое утро думала – сколько часов осталось до вечера? До вечера, когда можно будет перестать делать то, что надо, и начать то, что хочется – залезть с головой под одеяло и выть в подушку, до утра, пока все не начнется по новой.

– Но если так, – теперь перебила уже Марина, – если все это так, почему ты не вернулась сама? Почему не нашла меня?

– Потому что я тебя ненавидела! – С яростью закричала Женя. – Я была уверена, что ты не любила, а всего лишь играла со мной. Что ты виновата в смерти Олеси. Что вся твоя любовь была фикцией и сказкой.

Она кричала, разрывая легкие и взбесившееся сердце, и в первую секунду не поняла, что Марина – плачущая Марина – подошла к ней совсем близко и взяла ладонями за щеки.

– Тише, – попросила она, – посмотри на меня.

Женька, все еще задыхающаяся от ярости, вдруг послушалась. Посмотрела.

– Я тоже боюсь, – шепнула Марина прямо в ее дрожащие губы, – правда, очень. Но я хочу сделать все, чтобы у нас получилось. Потому что я очень, очень сильно тебя люблю. Очень.

– Но мы… – начала Женька, но Марина не дала ей закончить.

– Вот именно, мы. Мы вместе, мы здесь, мы хотим одного и того же. И мы знаем, что это будет нелегко.

Женька вдохнула и почувствовала, как успокаивается безумное сердце, снова пуская в себя тепло и нежность любви.

– Марусь, – хрипло сказала она, – а что если у нас не получится?

– Получится, – Марина обняла ее за шею и поцеловала в мокрую щеку, – обязательно получится. Наши чувства сохранились через столько лет и такой боли, котенок. Они дорогого стоят. Закаленный металл, понимаешь? Он уже закалился. Осталось только выплавить из него то, что мы хотим.

– И она не разлучит нас? – Всхлипом вырвалось у Женьки.

– Нет, котенок, – улыбнулась Марина, – раньше я сомневалась, а теперь знаю точно: не разлучит.

И стало легко. Женька обняла Марину, и, прижимая к себе ее мокрое тело, закрыла глаза.

Какое счастье, что рядом есть человек, с которым можно говорить. Какое счастье, что рядом есть человек, который боится так же, как и ты. И какое счастье, что вместе бояться гораздо, гораздо легче…

***

– А почему вы не купите снова большую квартиру? – Спросил Леша, делая глоток коньяка из бутылки и закусывая его сыром. – Боишься, как бы снова разменивать не пришлось?

Инна взяла из его рук бутылку, и тоже отпила немножко. Они сидели в кустах, на которых уже практически не было зелени, сидели прямо на земле, постелив одеяло, и периодами испуганно поглядывали в сторону дачного домика. А там вовсю шло веселье – праздновали юбилей Лизиного отца, и по этому поводу собрали всех друзей и знакомых, включая Лешиных и Инниных родителей.

Лиза исполняла роль послушной дочери – помогала подавать закуски, относила на мусорку пустые бутылки и через силу улыбалась отцу, а Леша с Инной, едва поздоровавшись с гостями, ухватили бутылку коньяка, кусок сыра, и сбежали в любимые кусты – подальше от шумного застолья.

Оба сидели, одетые в джинсы и куртки – приближалась зима, и дыхание осени уже не согревало, а холодило голые пальцы.

– Ну так как? – Не дождавшись ответа, снова спросил Леша.

– Не торопи, – попросила Инна, – я думаю, отвечать тебе, или нет.

Леша поморщился и сделал еще глоток. С тех пор как Инна с Лизой помирились, с ней творилось что-то странное: она как будто еще глубже ушла в себя, и светилась не счастьем, но легкой туманной теплотой, происхождения которой Леша никак не мог понять. Лиза везде ходила за ней хвостом, не отпуская ни на секунду, если бы могла – и сейчас бы с ней сидела, наверное. Но что-то было между ними, что-то новое, непонятное.

– Я приехал тогда, когда мне позвонила твоя подруга, – сделал он еще одну попытку, – но тебя уже не было дома.

– Знаю, – улыбнулась Инна, – Ольга увезла меня к Лизе, и я забыла тебе позвонить. Прости.

– Да нет, не в этом дело. Я просто хотел знать – что тогда произошло?

Инна раскинула руки и потянулась.

– Думаю, мы обе многое поняли тогда, – тихо сказала она, – как дороги и важны друг другу, как связаны сильными и глубокими чувствами, и самое главное – что любовь это еще не все.

– В смысле?

– Понимаешь, Леш, мы на каком-то этапе словно успокоились, остановились, замерли. Дошли до какой-то точки, сочли ее комфортной для обеих, и решили в ней остаться. А жизнь тем временем продолжала развиваться, меняться, двигаться. И Лиза двинулась за ней первой.

– Инна, пожалуйста, – воскликнул Леша, – не начинай не оправдывать!

– А мне не в чем ее оправдывать. Ответственность пополам, Леш. Половинка ей, половинка моя.

– И в чем же твоя, интересно?

– В том, что я увлекалась движением внутри, и не учла, что Лизе нужно совсем иное движение. Я не мастер ухаживать, Леш, и не мастер устраивать сюрпризы. Но теперь я понимаю, что не это ей было нужно.

– А что? – Леша вздрогнул всем телом. – Что?!

Инна мечтательно посмотрела на небо и расплылась в улыбке.

– Полет. Тайна. Загадка. Влюбленность. Жизнь, Лешка. Просто жизнь.

Это совершенно ничего не объясняло, и Леша попытался снова.

– И как ты собираешься ей это дать?

– Думаю, мы дадим это друг другу. Она ведь тоже была во многом права, Леш. Я немного увлеклась своими правилами и четко выстроенными задачами. Я всегда знала, что хорошо, и что плохо. А теперь…

– Теперь?

Инна повернулась и просмотрела на него светящимися, детскими глазами, полными веселья и радости.

– А теперь я понятия не имею, как правильно, Лешка. И даже думать об этом не хочу. Знаю, чего мне хочется, знаю, чего хочется моей жене и моей дочери. И этого достаточно.

– Но получается, что ты меняешься ради нее, – снова попытался Леша.

– Вовсе нет. Я меняюсь, потому что созрела на то, чтобы измениться. В том числе и с ее помощью тоже. И она меняется рядом со мной.

Леша поморщился и пожал плечами. Он-то как раз никаких изменений в Лизе не увидел, но Инне виднее, конечно.

– И все же, почему вы живете у нее, и не продаете квартиру?

Инна еще раз внимательно на него посмотрела и смущенно опустила глаза.

– Мы собираемся ее сдавать, Лешка. Я решила уйти на какое-то время с работы, и нам нужны будут деньги.

Чего-чего, а этого Леша совсем не ожидал.

– И ты собираешься оставить ее на работе с бабой, которая пыталась вас разлучить? – Возмутился он. – С ума сошла?

– Я собираюсь родить ребенка, – просто сказала Инна, и Леша порадовался, что сидит. Если бы стоял – наверное, свалился бы прямо на землю.

– От кого? – Глупо спросил он, и Инна рассмеялась, обнимая его за шею и целуя в небритую щеку.

– Не от тебя, не волнуйся, – шепнула на ухо, – я найду донора, и сделаю все цивилизованным способом.

Леша так и сидел, обалдевший, пока Инна рассказывала ему о своих планах, и не мог понять, почему его так расстроила эта новость. Потому ли, что вместе с ней улетала последняя надежда? Или потому, что отцом будет не он?

– А может… – Неуверенно начал он.

– Нет, Лешка, не может. – Инна выпустила его из своих объятий и посмотрела серьезно и строго. – Ты очень хороший, и я знаю, что ты сейчас скажешь. Но, Леш, для тебя это будет слишком тяжело. Третий ребенок, и снова живущий в чужой семье. Подумай, готов ли ты на это?

Нет, он не был готов. Совсем не был. Новость просто ошеломила его и спутала мысли.

– А что она говорит про это? – Спросил он.

– Она говорит, что счастлива, – раздался сзади голос, и Лиза – румяная, слегка растрепанная, пробралась через кусты и присела рядом с Инной. Их пальцы сплелись, и Леша невольно поморщился, глядя, как Лиза подправляет ворот Инниной куртки.

– Помнишь, как мы были тут, когда я была беременна Дашей? – Мечтательно спросила Лиза. – Ты тогда так здорово защищал меня от родителей…

Он помнил. Слишком хорошо помнил – и то, как защищал, и то, что случилось после. Странно – как быстро Инна из врага превратилась в друга, а из друга – в нечто, в чем он до сих пор боялся себе признаться.

Поднялся на ноги и сказал:

– Пойду за колбасой.

И действительно ушел, оставив их в кустах – обниматься и смотреть друг на друга любящими глазами.

***

– Паршиво он воспринял нашу новость, – сказала Лиза, согреваясь в Инниных объятиях.

– Не так уж и паршиво. Могло быть и хуже.

Но Лиза все равно осталась при своем мнении – не зря же Лешка, ушедший в дом, не возвращался уже целых полчаса. Она понимала, что для него все это мероприятие вдвойне мучительно: возможно, прямо сейчас кто-то из родни открыто поносит его за то, что не удержал жену, и не образумил ее вовремя.

Поразительно – как бы ни любили мама и папа Инну, все равно часто в их разговорах звучит тоска по "нормальной" дочери с "нормальным" мужем.

– О чем ты думаешь, малыш? – Спросила Инна, целуя Лизин затылок и покрепче укутывая ее вместе с собой в куртку.

– О том, как мне повезло с тобой, – честно сказала Лиза, – а еще о том, что я, кажется, совсем тебя не заслуживаю.

– Ерунда какая, – фыркнула Инна, – это киношное что-то, мне кажется – заслуживаю, не заслуживаю… Вопрос просто в желании, и все. Или мы хотим быть вместе, или, – поморщилась, – нет.

– Знаешь, – подумав, сказала Лиза, – я часто думаю, смогла бы я вот так, как ты, простить весь тот ужас, что я натворила. И мало того – пережить его вот так, с достоинством, сохранив себя.

Она действительно часто об этом думала, и не находила ответа. Представить, чтобы Инна однажды начала вести себя подобным образом, чтобы она влюбилась в кого-то, ушла из семьи… Это было невероятно.

– Я не идеальная, Лиза, – услышала она, – я же говорила тебе: у меня тоже было сексуальное влечение к Ольге.

– Да, но ты ничего с ним не делала! – Она развернулась в Инниных руках и посмотрела ей в лицо. – А я…

Вздохнула и опустила взгляд.

– Ты еще научишься этому, – улыбнулась Инна, – не торопись. Умение проживать все свои чувства приходит со временем. Ведь вопрос же не в том, что ты чувствуешь, а в том, что ты делаешь с этими чувствами. Часто люди, ощутив что-то запретное, пугаются и начинают давить это в себе, заглушать, и тогда чувства, не находящие выхода, накапливаются, словно фонтан, заткнутый пробкой. И рано или поздно эта пробка прорывается, и человек делает то, о чем после жалеет.

Это было очень похоже. Так похоже, словно Инна забралась в Лизину голову, и, осмотревшись, в мгновение все там прочитала.

– Мы вместе не один год, милая, и будем вместе еще очень долго, – продолжала Инна, – и нет ничего плохого в том, что каждая из нас будет иногда что-то чувствовать к другим людям. Просто нужно позволить себе это, забыть о том, что это неправильно, вот и все.

– Но ведь это действительно неправильно! – Вспыхнула Лиза.

– Кто тебе сказал? Это было бы неправильно, если бы ты могла это контролировать. А ты не можешь, проверь мне. Контролировать действия можно, чувства – никогда.

Лиза притихла и задумалась. Инка была права, как всегда права – разве можно запретить себе чувствовать? И так ли уж плохи эти чувства, если за ними ничего не следует?

– Почему ты не бросила меня? – Задала она еще один вопрос. – Я же передала, и вела себя как последняя сволочь.

– Потому что я очень тебя люблю, – тихо ответила Инна и поцеловала Лизу в висок, – и я умею прощать. Только и всего.

Когда вернулся Леша, они так и сидели рядом – обнявшись, тесно прижавшись друг к другу и замирая от счастья.

И посмотрев на это, он спрятал за спину палку колбасы, и молча ушел обратно в дом.