Сцена первая

Комната в небольшой квартире. Две двери: одна в соседнюю комнату, другая на кухню. Одно окно. В комнате мало свободного пространства, её загромождают вещи: торшер, диван, буфет, стол, стулья. За столом, напротив друг друга, сидят мужчина и женщина, оба неопределённого возраста, неопределённой внешности. Мужчина взволнован до крайности, женщина удивлена в такой же степени.

Мужчина. Здравствуйте!

Женщина. Добрый вечер. Вы уже здоровались.

Мужчина. Александра!

Женщина. А почему вы называете меня так торжественно? Зовите меня просто Шура.

Мужчина. Шура — это шипящее имя, а вам идёт стройное, звенящее. Если вы не возражаете, я буду звать вас Александрой.

Женщина. Зовите, только вы устанете, — это очень длинно.

Пауза.

Мужчина. Как вы провели эти два дня?

Женщина (встрепенулась). Какие два дня?

Мужчина. Те, что мы не виделись.

Женщина. Ах да, я действительно видела вас во вторник.

Мужчина. Да! Да! Да! Именно во вторник! А вы помните, в котором часу?

Женщина. Кажется, в шесть. Как мы и договорились.

Мужчина (ласково). Нет, в шесть десять. Заря догорала.

Женщина. Господи, как вы странно говорите…

Мужчина. Что же в этом странного? Вы разве не заметили, как она догорала? А я заметил, потому что вы тогда появились.

Женщина. Ну хорошо.

Пауза.

Мужчина. Как вы себя чувствуете?

Женщина. Хорошо. Спасибо. Только я очень устаю. И сейчас я устала.

Мужчина. А вы прилягте.

Женщина (испуганно). Господи! Да что вы!

Мужчина. Нет, нет, вы прилягте, отдохните.

Женщина (твёрдо). Да нет, я не буду ложиться. Я посижу. Я сидя отдыхаю.

Пауза.

Женщина. А как вы провели эти два дня?

Мужчина (радостно). А почему вы спросили? По мне что-нибудь заметно?

Женщина (недоуменно). Нет… Впрочем, я не знаю… А что должно быть заметно?

Мужчина (доверительно). Я очень много думал. Хотя, пожалуй, не больше, чем всегда… Только всё об одном и том же. (Улыбается.) Это утомительно.

Женщина. Ну, это вы напрасно. И так устаёшь в этом круговороте.

Пауза.

Мужчина (решительно). Александра!

Женщина. Ой, вы меня пугаете этим именем.

Мужчина. Извините. Так вот… Вы не хотели бы узнать, о чём я думал эти два дня?

Саша (колеблется). Почему не хочу? Хочу, если это прилично, конечно.

Мужчина (торжественно). Я думал о том, что было бы очень правильно и хорошо, если бы мы поженились.

Саша молчит, лицо её ничего не выражает.

Почему вы молчите? Не отказывайте мне, пожалуйста. (Тихо.) Я знаю, я некрасив. Вернее, лицо у меня неприятное.

Саша (поспешно). У вас совсем неплохое лицо.

Мужчина (улыбаясь). И сложён я не атлетически. Верно?

Саша. Ну, почему?..

Мужчина. Нет, всё это так. Александра, я могу продолжать?

Саша (умоляюще). Продолжайте, только не очень дрожите, а то я очень устаю.

Мужчина (быстро, вдохновенно). Я понимаю, мы знакомы всего десять дней, но с той минуты, как я увидел вас на именинах у Бедхудова, я совершенно лишился индивидуальности, я потерял своё лицо: я думаю и говорю только о вас. Вы похожи на Сикстинскую капеллу, в вас множество оттенков… Я зарабатываю сравнительно мало… Но я буду зарабатывать больше. Я прославлюсь, я вам потом скажу, на чём. Никто никогда не будет любить вас так, как я. Выходите за меня замуж.

Саша (собираясь с мыслями). Я вам прямо скажу, Павлик, вы мне тоже понравились на именинах у Бедхудова. И когда вы пригласили меня на «Прощальный вальс», я даже покраснела: мне это было приятно. И я тоже думала о вас эти десять дней, хотя в этом бешеном ритме жизни о многом забываешь… Всё это так. Но я не знаю, что вам ответить. Я сейчас не совсем подготовлена.

Павел. Я прошу вас, не отказывайте мне категорически.

Саша. Категорически я не отказываю.

Павел. Я прошу вас, скажите, что вы, скорее, согласны, чем не согласны.

Саша (медленно). Да, Павлик, я, скорее, согласна.

Павел. Прощайте, Александра. Я ухожу и приду через два дня. Не отказывайте мне. Хоть это и смешно звучит, но я люблю вас так, как никто, никогда, никого не любил. (Уходит.)

Из соседней комнаты сразу появляется пожилая, полная, приятная женщина.

Саша. Ты, конечно, всё слышала, мама?

Мама (садится на место Павлика). Да, Шура, я, безусловно, всё слышала. Вопреки своему желанию. Я не способна подслушивать твои интимные разговоры с молодыми людьми, но ты же знаешь, какая здесь звукопроницаемость. Я всегда говорила, что когда-нибудь это послужит поводом для огромного скандала, если даже разговор не будет стоить выеденного яйца.

Саша. Ах, мама. Это совсем меня сейчас не занимает. Как можно сейчас говорить о звукопроницаемости?

Мама (значительно). Что он за человек, Шура?

Саша. Ах, мама, если бы я знала! Да и разве можно узнать человека за десять дней? Какие-то люди открываются сразу, какие-то постепенно. Это всё так индивидуально… Возможно, то, что я вижу в нём, это только одна какая-то его грань…

Мама. Шура! Как вы познакомились? Его кто-то представил?

Саша. Ну кто сейчас кого представляет? Да и какое это имеет значение?

Мама. Но, я надеюсь, это не уличное знакомство?

Саша. Нет, мы познакомились на именинах у Бедхудова.

Мама. Так он знакомый Бедхудова?

Саша. Да.

Мама. И был им приглашён? Это говорит в его пользу. Бедхудов… (Вздыхает.) Впрочем, я всегда говорила тебе: если бы ты вела себя умнее…

Саша (вскакивает). Мама! Не смей об этом говорить.

Мама (торопливо). Хорошо. Мы не будем об этом говорить. Но бескомпромиссность ещё никому не приносила счастья.

Саша (угрожающе). Мама! Я прошу тебя…

Мама. Хорошо. Мы не будем об этом говорить.

Пауза.

Как его зовут?

Саша. Павлик Фарятьев.

Мама. Фарятьев? Он осетин?

Саша. Осетин? Почему?

Мама. Мне почему-то показалось, что в нём есть нечто восточное. А почему ты его зовёшь так интимно: Павлик?.. Шура?! Между вами ничего не было?

Саша. Боже мой! Мама, это, наконец, безумие какое-то, я же не ребёнок.

Мама. Хорошо, это, в конце концов, твоё дело, я далеко не мещанка, и ты меня не можешь обвинить в узости взглядов, я смотрю на вещи трезво — такова жизнь. Но скоропалительные связи…

Саша. Мама! Всё! Я больше не скажу ни слова.

Мама. Хорошо, я молчу. А чем он занимается?

Саша. Он зубной врач.

Мама. Протезист?

Саша. Я не знаю таких тонкостей. Зубной врач.

Мама. Знаешь, Шурочка, это говорит в его пользу: туберкулёз человек может перенести на ногах, а с зубной болью он побежит к дантисту.

Саша (ходит из угла в угол). Ах, мама, ну неужели ты не понимаешь, до какой степени это всё мне неинтересно? Важно другое. Важно то, подлинное ли это чувство, эта его любовь ко мне, или же это всё несерьёзно. Возможно, это просто его фантазия. Возможно, он вообще легкомысленный человек.

Мама. Да. Безусловно. Если чувства нет, то не о чем говорить.

Хлопает входная дверь. Появляется худенькая девушка лет шестнадцати.

Девушка. Привет! (Проходит в другую комнату.)

Мама (трагически, речитативом). Любовь! Чего ты добиваешься? Ответь мне! Чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы у меня было кровоизлияние в мозг, или ты хочешь, чтобы я немедленно телеграфировала отцу? Я к тебе обращаюсь, Любовь!

Люба появляется в дверях.

Люба. А в чём дело?

Мама. Когда закончились уроки и который сейчас час? Где ты была?

Люба. Нигде я не была.

Мама. Чем ты занималась?

Люба. Ничем я не занималась.

Мама. До чего мы так дойдём? Я тебя спрашиваю! До чего?

Люба. Ни до чего. Успокойся ты.

Мама. С кем ты была?

Люба. Ни с кем я не была.

Мама. Как? Ну а что же было всё это время? Шурочка, дай мне валидол.

Люба молча выходит в кухню.

До чего мы так дойдём, Люба? Ты подумала, до чего мы так дойдём? Я позвоню учительнице. (Тихо и спокойно.) Безусловно, Шура, если чувства нет… Но почему ты думаешь, что его нет? У тебя есть основания не верить Павлу?

Саша. Не знаю, мама. Я ничего не знаю. Если бы я могла заглянуть в будущее…

Мама. А ты загляни в прошлое. Послушай меня, ты загляни в его прошлое. Человек, в общем, живёт ритмично, даже импульсы ритмичны. Если в его прошлом есть что-то порочащее его…

Саша. Ну как я могу это узнать?..

Мама. Ты удивительно наивна. Он знаком с Бедхудовым. Бедхудов очень проницательный человек… Если тебе неудобно, я могу сама поговорить с ним, тонко, деликатно. В бестактности ты меня упрекнуть не можешь.

Саша. Не смей даже думать об этом! Слышишь! Я запрещаю тебе! Ты хочешь довести меня до петли? Всё! Закончим этот разговор, никакого Фарятьева нет и не будет. Ты понимаешь? Я уже всё решила, и забудь о нём.

Мама. Это твоё дело. (Кричит.) Люба! Что ты ешь?

Люба (из кухни). Ничего я не ем.

Мама. Обед в духовке.

Люба (появляется в дверях). Я не буду есть эти паршивые котлеты.

Мама. Почему они паршивые?

Люба. Вчера котлеты, позавчера котлеты… Неделю едим одни и те же паршивые котлеты.

Мама. Не одни и те же. Это новые.

Люба. Всё равно паршивые.

Мама. До чего мы так дойдём, Люба? Разве ты зарабатываешь деньги на свои капризы?

Люба. Ну так что? Чего ты хочешь? Я вообще ни к чему не притронусь. Я лучше сдохну с голоду!

Саша. Не смей орать! Ты не на улице.

Люба. А я на улице не ору. (Выходит в кухню.)

Саша. Открой банку кальмаров. Слышишь?

Люба. А где они?

Саша. В шкафу.

Мама. Ну что это за еда? Нужно пообедать. Она окончательно загубит желудок.

Саша. Пусть ест, что хочет, мама.

Мама. Конечно, я для вас ровным счётом ничего не значу. Вы считаете меня дурой. Зачем же нужно было рожать детей, если от них не слышишь ласкового слова, если ты лишний, чужой для них человек, если они буквально ненавидят тебя, если они оскорбляют тебя, если ты не можешь, не можешь… (Плачет.)

Саша. Мамочка. Ну перестань, это всё не так.

Мама. Это так. Это так, и такова жизнь. Вы поймёте это, когда у вас будут свои дети.

Саша. Всё это не так ужасно. Мы очень тебя любим.

Мама. Возможно, вы полюбите меня, когда я буду лежать на кладбище, но мне… мне… Так хотелось бы, чтобы это было при жизни.

Люба (в дверях, жуёт). А пирожные кому?

Саша. Тебе.

Люба. Это ты купила?

Саша. Какое это имеет значение?

Люба (целует её). Ах ты Шушечка!

Саша (шёпотом). Поцелуй маму.

Люба подходит к матери, гладит её по голове, целует.

Люба (ласково). Ну я же не виновата, что не переношу эти паршивые котлеты.

Мама. Как ты выражаешься? Где ты была после школы?

Люба. Нигде я не была. А кто это вышел из нашей квартиры недавно? Такой нереальный мужчина?

Саша. Почему нереальный?

Мама. Значит, ты стояла в парадном? С кем?

Люба. Он не фармацевт?

Саша. Нет.

Люба. Странно. А он не косит немного?

Саша. Что за глупости?

Мама. Действительно глупости. В нём нет ничего такого… Из ряда вон… Представительный мужчина.

Люба. Я же ничего не говорю. Он мне понравился. Свежесть даёт.

Мама. Боже! Что за жаргон! Это наш жених. Господи! Жених Александры. Вы меня совсем с ума сведёте. Я поставлю чайник. (Выходит в кухню.) Будем пить чай. (Из кухни.) Сядем, поговорим, попьём чаю с вареньем. Всё обсудим, взвесим. Это всё так просто не делается.

Люба медленно подходит к Саше, разглядывает её.

Люба (тихо). Это твой жених?

Саша. Нет.

Люба. Напрасно, я бы тебе советовала выйти за него замуж. (Какое-то время молчит, словно решает, говорить или нет, потом подходит совсем близко к Саше и начинает шептать торопливо на ухо, почему-то оглядываясь.) Раз уж на то пошло, то я тебе скажу… Я ведь тоже выхожу замуж, совсем скоро, уже летом мы будем женаты, будь я проклята. Главное, что я это решила. Не смотри на меня так. Это удача. Мне везёт, понимаешь. Я знаю, что мне осталось жить совсем немного: после сорока лет это уже не жизнь. Я не хочу упустить ни единого дня из тех, что мне причитаются. Я знаю, что я его не люблю, но к любви я отношусь не так — ах! Я отношусь трезво. Это не для меня. Я не хочу остаться гнить в Очакове. А он будет выдающимся физиком. Для него сейчас уже Бор не эталон. Конечно, я понимаю, что я теряю, но я понимаю, что я и приобретаю. Я не хочу загубить свою жизнь в этой дыре, я не хочу стать такой полубезумной квочкой, как мама. Папе хоть немного лучше, но они оба зачеркнули свою жизнь. А что они дали мне? Эти паршивые тряпки? Так по мне, хоть в дерюге ходи. Этот город? Эти котлеты? Я за их грехи не намерена расплачиваться. Это я тебе всё по секрету говорю. Выходи замуж, Шушечка. Даже если ты его не любишь. Любовь — тьфу! Пустое место. Тебе двадцать семь лет. Я тебе не говорила, но когда ты не накрашена, на тебя по утрам страшно смотреть. Ты сгниёшь в своей музыкальной школе. Ты посмотри, у тебя уже сейчас руки дрожат. А я люблю тебя, солнышко. (Целует её.) Я хочу, чтобы ты жила в своё удовольствие, чтобы тебя любили, чтобы у тебя не было глупых забот о деньгах (гладит её по волосам, по щеке, по плечу, целует), чтобы ты не была одинокой. Чтобы ты была красивой.

Саша (отталкивает её). Перестань! Перестань!

Мама (из кухни). Девочки! Постелите скатерть!

Люба. Чтобы ты не стала старухой раньше времени, как тётя Зина, чтобы дома у тебя был роскошный рояль.

Мама (из кухни). Любочка! А ты знаешь, как его зовут? Павлик Фарятьев. Правда, звучная фамилия? И Шурочке пойдёт. (Смеётся.)

Люба (гладит Сашу по руке). Посмотри на свои руки. Через пару лет ты совсем не сможешь играть. Над тобой будут смеяться даже твои бездарные ученики. И что тебе останется, если ты его упустишь? Ты же с ума сойдёшь через десять лет. Ты днём и ночью на разные голоса будешь слышать: «Упустила Фарятьева! Упустила Фарятьева! Упустила…»

Мама (появляется в дверях с подносом). Ну вот, девочки, сядем за стол, попьём чайку, поговорим, обсудим всё, всё, всё со всех сторон.

 

Сцена вторая

Квартира Фарятьева. Расположение комнат такое же, как в первой сцене. Вместо буфета — книжный шкаф, в центре — стол, напротив дивана — телевизор. У телевизора сидит тётя Павла — маленькая хрупкая старушка. Входная дверь хлопает.

Тётя. Павлуша, милый! Ну что ж ты так поздно? Раздевайся! Ты, конечно, умираешь от голода. Ну что же ты так поздно?

Павел (в дверях). Поздно? Я спешил, я буквально бежал. Но время сегодня так летит…

Тётя. Ты, конечно, ничего не ел с утра?

Павел. Не ел? Да, возможно. Я как-то не заметил. Сегодня день совершенно необычный. (Выходит в коридор.)

Тётя (выключает телевизор). Необычный? Павлуша, ты тоже это чувствуешь? Я тоже это чувствую: сегодня удивительный день. Мой руки, я несу ужин. (Выходит в кухню.)

Какое-то время комната пуста, только слышны голоса.

Ну что ж ты так поздно?

Павел. Неужели действительно поздно? Я сегодня не ощущаю времени.

Тётя (входит в комнату, накрывает на стол). Он не ощущает времени! А я его чувствую каждой клеткой.

Павел. Что?

Тётя (кричит). Я чувствую время каждой клеткой!

Павел входит в комнату, садится за стол.

Каждой своей старой клеткой, каждым старым нервом. Ты не знаешь, мальчик, что такое ожидание в старости. Я ведь целый день разговариваю с тобой, мысленно, конечно.

Павел. Тётя, у меня сегодня необыкновенный день. Может быть, я ждал его всю жизнь.

Тётя (садится напротив него). Ну! Я же знала, что близкие люди живут одной душой. Тебе передалось это моё чувство. Ешь, Павлуша, это карпики в сметане.

Павел ест. Пауза.

(одновременно) Тётя, Павел. Ты знаешь…

Тётя (смеётся). Ты ешь. Я буду говорить. Позволь старухе поболтать. Я ведь собираю свои впечатления по крохам, от каждого дня. Для меня ведь имеет значение каждый день. Я видела сегодня совершенно необыкновенный сон. Цветной сон. Будто я нахожусь в каком-то странном саду, красивом, но несколько декоративном. Этот сад мне не очень приятен, но вот подул лёгкий ветер, и я посмотрела на небо. И вдруг… Павлуша! Все звёзды сложились в созвездия, те приобрели чёткие границы, формы, и я поняла их смысл. Каждое созвездие окрасилось в свой цвет. И по небу помчались лиловые олени, красные собаки, жёлтые медведи, зелёные рыбы. Это было поразительно. А я всю жизнь не могла найти ни одного созвездия: я не могла угадать их форм. И пробуждение было таким радостным. Я совсем забыла, что я уже старуха. (Смеётся.) И я поняла, что будет необычный день. (Напевает.) Ля-ля-ля, ля-ля-ля…

Павел (исправляет её). Ля-ля-ля…

Тётя. Ещё, ещё, Павлуша!..

Павел. Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля…

Тётя. Да, я лишена и слуха, ко всему… Потом позвонил Бедхудов.

Павел. Бедхудов? Он звонил?

Тётя. Какой необыкновенный человек! Верно, Павлуша?

Павел. Да, тётя. Пожалуй, может быть, мы даже не можем оценить, насколько он необыкновенный человек. Он — душа нашего города.

Тётя. Душа? Мне казалось немного иначе.

Павел (встаёт, ходит по комнате). Нет, именно душа! Посвятить всю жизнь тому, чтобы дать детям возможность выражать свои чувства посредством музыки, одухотворить их жизнь… А ведь эти дети через десять лет будут взрослыми жителями этого города. Ты понимаешь, что от него зависит, какой будет жизнь в Очакове через десять лет? Ибо эти дети в свою очередь подарят людям чудесные мгновения, полные музыки. И жизнь будет прекрасной. Бедхудов! Это…

Тётя. Я чувствую необыкновенное волнение, когда говорю с ним. Я как-то внутренне подтягиваюсь.

Павел. Он почти не бывает дома. А с этим стоматологическим кабинетом было столько волнений! Ведь пойми, это новое дело. Оно требует энергии и времени. И, конечно, средств! А тем более с таким необыкновенным кариесом в наше время…

Тётя. С таким трагическим кариесом, Павлуша.

Павел. Да. И у него хватает времени думать и об этом. Так зачем он звонил?

Тётя. Хотел узнать, когда ты будешь дома. Я сказала, что ты будешь после семи. Я как будто чувствовала… (Торжественно.) Умер мой одноклассник, Павлуша. Удивительный человек и удивительный врач. Светлая ему память. В моём возрасте смерть сверстника — это первый звонок. (Плачет.)

Павел. Не нужно! Не нужно! (Целует её.) Прочь мрачные мысли.

Тётя. Да. Я сначала была потрясена. А потом думала о нём светло. У него была болезнь сердца, и это нужно было ожидать. Сердце — это беда нашего времени. Я понимаю, что это неразумно, но всё-таки отношу его к органам наших чувств. Ведь люди действительно умирают от любви, от радости и горя, и какой ни поставь диагноз, а результат один: не выдерживает сердце. И что ты тут поделаешь?! Я не знаю, как работает мозг, когда ты видишь любимого человека, но я знаю, как бьётся сердце. И все это знают. А, Павлуша?..

Павел (садится). Ты поэт, тётя.

Тётя. Нет, я аналитик. Ах, Павлуша, я смотрю на тебя и поражаюсь: для меня ты дитя, а ведь на самом деле ты — мужчина в годы расцвета, в зените, так сказать. Да! Так о чём я говорила? Я говорила о смерти, о сердце… Подожди, я принесу кисель. (Выходит.)

Павел (про себя). Годы расцвета… Это относительное понятие. А зенит? Что такое зенит для человека?

Тётя (приносит кисель). И вдруг… Совершенно неожиданно. Я получила письмо. Ты знаешь, я всегда очень волнуюсь, вскрывая конверты. Я читаю обратный адрес… И что я вижу? Полоцк!

Павел (недоуменно). Полоцк?

Тётя. Да! Полоцк? Ты понимаешь?

Павел. Полоцк? А что Полоцк?

Тётя. Неужели ты не понимаешь, Павлуша?

Павел. Полоцк?

Тётя. Ну да. Это моя вина. Громадная вина. Мы забываем людей. Мы бросаем их. Даже родных. Как будто впереди нас ждут толпы и карнавалы. Почему мы не думаем об одиночестве? Полоцк, Павлуша.

Павел. Полоцк. Что-то с ним связано… Но что?

Тётя. Хорошо. Слушай. В Полоцке живёт моя и твоей покойной мамы двоюродная сестра Соня. Мы все, к сожалению, обменивались иногда открытками на праздник, но не больше, и она, признаться, потеряла для меня какие-то реальные очертания. Я совершенно не думала о ней. А ведь в детстве мы жили вместе… Да… И вот среди старых книг и тетрадей я нахожу как-то записную книжку. А в ней отмечены дни рождений всех моих давних знакомых и родственников. Ах, Павлуша, как у меня дрожали руки… Там были дни рождения людей, о которых я давно забыла… Что за жизнь! И вдруг, смотрю, — Соня! В общем, я в тот же день побежала, купила ей подарок, возможно не совсем удачный, и отослала с письмом. Первое письмо за столько лет… Я и забыла об этом, и вдруг я получаю ответное письмо сегодня. И какое письмо, Павлуша! Она несчастный человек. Она совершенно одна, муж умер. Она не жалуется, нет, она просто рассказывает о себе, возможно, ей просто необходимо высказаться… Но мне стало так стыдно и больно…

Павел. Полоцк! Конечно, теперь я вспоминаю.

Тётя. В довершение ко всему, она хочет мне вышить что-нибудь на память от неё. Она вышивает бисером. Просит выслать материал, из которого я собираюсь шить платье. Она, конечно, не представляет себе, какой я стала. (Смеётся.) Я — в платье, вышитом бисером! Но я не могу отказать ей, и вот я подумала… Только ты не возражай сразу! Может быть, тебе какую-нибудь выходную рубашку вышить бисером, одноцветным? Допустим, ворот? А?

Павел молчит.

Ну, ты подумай. Сразу это кажется неприемлемым, но если ты представишь себе однотонный бисер, матовый… Ну ты подумай, подумай.

Павел (задумчиво). Тётя, посмотри на меня внимательно и скажи, есть во мне что-то, ну хоть что-нибудь такое, что могло бы привлечь… Нет, хотя бы пробудить симпатию ко мне?

Тётя (смеётся). Я понимаю, Павлуша, ты намекаешь на то, что бисер тебе противопоказан… Но, в конце концов, это не так важно. Самое главное, Павлуша, что, когда я прочитала её письмо, я почувствовала боль и одновременно радость. Я приняла правильное решение…

Павел (решительно). Тётя, я говорил тебе, что сегодня необыкновенный день. Бывают такие дни, когда ты и людей, и явления воспринимаешь как бы под другим углом зрения. Понимаешь? И себя тоже.

Тётя. Ты абсолютно верно всё понял. Я посмотрела на свою жизнь глазами другого человека, и я всё решила. Как бы ты ни возражал, Павлинька, я сделаю по-своему. Все трудности, связанные с этим, я беру на себя. Соня переедет к нам. Мы обменяем её комнату на одну комнату, а потом две и одну на три комнаты. А пока будет производиться обмен, она переедет к нам, мы будем жить с ней в одной комнате.

Павел (ошеломлён). Как?

Тётя. Вот так. Вот так, Павлуша. Она одинока. Она несчастный человек. В конце концов, и мы должны что-то сделать для неё, искупить своё невнимание.

Павел (испуганно). Нет, подожди, нельзя же так сразу это решать. Я ведь ещё… Ты не знаешь…

Тётя. Нет, я всё знаю. Я знаю, что на это трудно решиться, но я ей уже написала.

Павел (встаёт). Написала?

Тётя. Да, написала.

Павел. А как же я?

Тётя (встаёт). Подожди, Павлик. До сих пор мне казалось, что мы отлично понимаем друг друга. Неужели мой рассказ не дошёл до твоего сердца? Ты ничего не понял?

Павел. Я всё понял, но ты же не выслушала меня. Как ты могла написать?.. И ты уже отослала письмо?

Тётя (голос её дрожит). Отослала. Ты ничего не понял, Павлуша. Я тебе рассказала о смерти Зузенко, о смерти старого человека, а он был не так одинок, как Соня. У него погиб сын, развелась дочь и работы было много — вот и всё, но сердце из-за постоянных бед и неприятностей — оно фрустируется, раскалывается. Сначала даёт трещинку, как чашка, а потом раскалывается пополам, и человек умирает от постоянной фрустации. Зузенко умер. Умерла мама. Пусть поздно, но должна же я подумать о Соне.

Павел. Тётя, подожди!

Тётя. А чего ждать?

Павел. Но я ведь женюсь, тётя…

Пауза.

Тётя (медленно садится). Павлик?! Как женишься?!

Павел (садится). Я люблю её, тётя, но я боюсь, она откажет мне.

Тётя (бессмысленно). Откажет? Тебе?

Павел (пытаясь улыбнуться). Конечно мне. Это не так трудно — отказать мне.

Тётя (встрепенувшись). Ты женишься? Ты женишься, Павлик?

Павел. Конечно женюсь, тётя, если она согласится.

Тётя. Ну да. Ну да.

Пауза.

Извини меня, Павлуша. Что-то придумываешь себе, сочиняешь… А это всё так глупо, неприемлемо…

Павел (не слушая её). Знаешь, раньше мне казалось, что я должен только работать. Мои наблюдения и заключения требуют двадцати четырёх часов в сутки, — я ведь хочу закончить свой труд. И мне не нужно вознаграждения. Я уверен, что для этого я родился, это моя миссия.

Тётя. А теперь ты думаешь иначе?

Павел. Теперь я… Я люблю её, тётя. Мы увиделись… И с тех пор я всё время хочу быть с ней вместе, а когда я её не вижу, я ужасно неспокоен, я становлюсь необъективен, даже несправедлив…

Тётя. О, это мне знакомо!..

Павел. И я не могу работать. Так что мне без неё нельзя.

Тётя. Ну что ж, Павлуша, видно, это — счастье. И она тебя тоже полюбит. Тебя нельзя не полюбить. И вы поженитесь. А я поплачу на вашей свадьбе… От радости. (Плачет.) Перемою посуду и уеду к Соне в Полоцк.

Павел. А как же я? Я не смогу без тебя, тётя. Я так привык. Я тебя тоже люблю.

Тётя. И я тебя люблю, Павлуша. Но людям нужно иногда расставаться, чтобы было о чём говорить и что вспоминать. Всё к лучшему. (Встаёт, убирает со стола посуду.) А когда у вас родится дочь или сын, тут вам опять пригодится старая тётка.

Павел (помогает ей). Ты забываешь, что мне могут ещё и отказать.

Тётя. Ах, мужчины, мужчины… Из-за кого вы теряете голову, трезвый взгляд на вещи? Из-за нас. (Направляется к двери.) Как её зовут?

Павел. Александра.

Тётя (останавливается). Она блондинка?

Павел. Нет. У неё пепельные волосы. Такие, как были у мамы, только чуть с рыжинкой. И зелёные глаза.

Тётя (радостно). Боже мой! Павлуша! Соня вышьет ей платье бисером. Жёлтый, сверкающий бисер на белом шифоне! Рыжеватые волосы!.. Соня будет счастлива. Мы её пригласим на свадьбу. Завтра я пойду искать жёлтый бисер и посмотрю шифон. (Выходит, говорит из кухни.) Так всё удачно складывается. Я это чувствовала сразу. Я тебе рассказывала, какой мне приснился сон?..

 

Сцена третья

Комната в квартире Саши. Стол раздвинут и накрыт. У стола суетится мама. Входит Саша.

Мама. Где же мы так долго были? Где мы гуляли?

Саша (изумлённо). Мама! А что это?

Мама. Где, детка?

Саша. На столе.

Мама. А-а… Это я накрыла на стол.

Саша. Я вижу… А зачем?

Мама. А как же! Ведь сегодня понедельник.

Саша. Ну и что?

Мама. Должен прийти Павел.

Саша. Ты серьёзно говоришь? Это для него? Ты специально вычисляла?

Мама. Это нетрудно вычислить. Он обещал прийти через два дня.

Саша. Мама! Немедленно убери всё.

Мама. Он приходит в приличный дом, и я хочу, чтобы он это знал.

Саша. Не-мед-лен-но.

Мама. Человек имеет право на человеческий приём. В случае отказа или в обратном случае — в любом случае.

Саша. Мама, я ухожу.

Мама. Саша, он зайдёт после работы. Если ты ему откажешь, так должен же он хоть поесть, по крайней мере, а если не откажешь, тогда тем более. Ну что ты нервничаешь, Шурёнок ты мой, Сашунчик?..

Саша. Мама, почему ты всё решаешь за меня? Ты помнишь, сколько мне лет?

Мама. Девуля моя, всё будет хорошо. Я клянусь тебе, что не выйду из кухни и даже открою воду. Там ничего не слышно. А Любе я купила два билета в кино, и она придёт глубоким вечером, можешь не сомневаться.

Саша. Ну что мне с тобой делать? Скажи!

Мама. Сашуля, я ни во что не буду вмешиваться, я ни слова не скажу. Я только хочу знать… Я же всё-таки имею право. Да или нет? Да или нет?

Саша. Я не могу так больше жить. Я должна снимать комнату. Иначе я сойду с ума.

Мама. Ты только скажи одно слово, и мы не будем говорить на эту тему. Да или нет?

Звонок.

Это Павлик. (Подходит к двери, но не выходит в прихожую, говорит тихо.) Значит, так? Я так и предполагала. Я так и думала. Ты опять начинаешь обольщаться? Опять он? Опять начались взгляды, разговоры… Да?

Звонок.

(Выглядывает в прихожую, кричит.) Бегу! Бегу! (Саше шёпотом.) Как только у тебя намечается какой-то сдвиг, какой-то кризис в жизни, он опять прибирает тебя к рукам. Это какой-то рок. Пусть он великий человек, пусть он гений даже, но для тебя это злодей.

Саша. Мама! Не смей!

Мама. Я смею. Ты моя дочь. (В прихожую.) Одну секунду! Одну минуточку! (Саше.) Я не хочу думать, что он издевается над тобой, я не хочу думать, что он уродует твою жизнь умышленно. Я буду лучше думать, что ты слишком доверчива, девуля моя, ты глупенькая, неопытная… (Быстро.) Что он тебе обещал? Что он говорил конкретно? Шура! Над тобой же все смеются. Ты понимаешь это? Над тобой сме-ют-ся.

Саша. Мама, открой дверь!

Мама (закрывает дверь в прихожую). Если ты будешь кричать, я перестану разговаривать с тобой. Не повышай голос.

Саша. Я сойду с ума.

Мама. Это я сойду с ума. Шура, знай, у меня нет больше сил, нет больше нервов. Поступай как знаешь, но если ты сделаешь эту глупость, я умру. Немедленно. Я клянусь тебе. У меня сердце не выдерживает. Мне уже нечего делать в этой жизни. Я открываю. Пойди попудрись. (Открывает дверь в прихожую.) Я не выйду из кухни. Вам никто не будет мешать. Не нервничай, Сашуля, всё будет хорошо. Шурёнок мой…

Идёт открывать входную дверь. Саша остаётся одна. Из прихожей слышны голоса, входят мама и Павел.

Мама. Проходите, Павел! Мы вас давно ждём. Шурочка только что пришла с работы. И вы, наверное, прямо с работы? Вы голодны? Конечно, вы голодны! Я, к сожалению, вожусь на кухне. Женщины три четверти жизни проводят на кухне. Но мне это даже нравится. А вам? О, господи, о чём я говорю? Пожалуйста, не стесняйтесь. Прошу вас прямо к столу, я потом загляну к вам, как управлюсь. А пока, я думаю, вам не будет очень скучно. Шурочка вас давно ждёт. (Выходит, плотно закрыв за собой дверь.)

Пауза.

Саша. Здравствуйте.

Павел. Здравствуйте.

Саша. Садитесь.

Павел. Спасибо.

Оба садятся.

Саша. Хотите есть?

Павел. Спасибо, нет. Я совсем не голоден.

Саша. Нет, уж вы, пожалуйста, ешьте. Это всё мама для вас приготовила.

Павел. Большое спасибо. Я совсем не голоден. Я на работе пообедал.

Саша. Пожалуйста, ешьте, а то мама обидится. Вы ведь не хотите её обидеть?

Павел. Ни в коем случае.

Саша. Вот и хорошо.

В комнату заглядывает мама.

Мама. Там наливочка моего производства. А я потом горячее принесу. (Исчезает.)

Саша. Хотите наливки?

Павел. А вы?

Саша (наливает себе и ему). Пейте.

Павел. За ваше здоровье. (Пьёт.)

Саша. Спасибо. (Пьёт.)

Павел. Александра…

Саша вздрогнула.

Саша, вы чем-то огорчены?

Саша. Почему вы так решили?

Павел. Вы так смотрите на меня…

Саша. Как?

Павел. Я бы даже сказал, с ненавистью. Я пришёл некстати? Если так, я, пожалуй, пойду.

Саша. Нет, сидите… Вы предупредили, что придёте через два дня. Ведь так?

Павел. Да.

Саша. Пожалуйста, сидите. Вы ведь пришли по делу?

Павел. Если можно так выразиться…

Саша. Можно. Давайте ещё выпьем. (Наливает себе и ему.)

Павел. За ваше здоровье! (Пьёт.)

Саша. Спасибо. (Пьёт.) Итак, вы хотите получить конкретный ответ на конкретный вопрос?

Павел (опустив голову). Если можно так выразиться…

Саша. Можно.

Павел. Если вы готовы мне ответить…

Саша. Готова.

Дверь приоткрывается, Саша встаёт и закрывает её.

Я готова.

Павел. Пожалуйста, подождите немного.

Дверь снова приоткрывается, в комнату заглядывает мама.

Мама. Шурочка, деточка, я хочу закрыть окошко. Сквозит, и вы простудитесь.

Саша. Я закрою, мама.

Мама неохотно закрывает дверь. Саша подходит к пианино, садится и играет гаммы. Павел тихонько встаёт, направляется к двери, останавливается, долго смотрит на Сашу, снова присаживается на край стула.

Павел. Как вы думаете, Александра, что такое сны?

Саша. Не знаю. Не задумывалась над этим.

Павел. Вот, предположим, одному человеку снится другой человек. Снится, что они, волею обстоятельств, одни, вдвоём, и чувствуют такое счастье, такой покой… Вот что удивительно — покой, чего в действительности не бывает. Так что же такое сны?

Саша. Сны — это сны. А реальность — это реальность.

Павел. Я понимаю. Но если одному человеку снится, что стоит только протянуть руку, и другой человек погладит её, стоит только сказать одну фразу, пусть глупую, и другой человек поймёт тебя… А это так необходимо. Откуда же это берётся во сне? Если наяву всё иначе.

Саша. Это фантазии, и только.

Павел. Фантазии. Это я понимаю. Извините меня, я вас огорчил своим приходом. Я всё понимаю. Я понял, что вы хотите мне ответить. Я сейчас уйду… Но вы смотрели на меня с такой ненавистью… Я виноват? Ради бога, простите меня. Я не хотел обидеть вас. Я не понимаю, как это могло получиться.

Саша (повернувшись к нему). Почему вы так решили?

Павел. Как?

Саша. Что обидели меня.

Павел. Не знаю. Мне так показалось.

Саша. А это не так.

Павел. Не так?

Саша (медленно). Вы не обидели меня.

Павел. Правда?

Саша. Конечно. Садитесь к столу. Вы уж, пожалуйста, не уходите… так сразу. Вы обидите маму. (Встаёт, направляется к столу.) И меня тоже. Ешьте.

Павел (садится за стол). Хорошо. Спасибо. Я буду есть.

Пауза.

Мне очень больно было, когда вы так на меня посмотрели… Я даже не знаю, как мне дальше жить с таким вашим взглядом. (Встаёт.) Я понял, что вы хотите мне сказать.

Саша. Поняли?

Павел. Понял.

Саша. Ну вот и хорошо. Садитесь.

Павел (садится). Всё правильно. На что я мог рассчитывать? Вы самая прекрасная женщина из всех существующих. Я бы всё сделал, чтобы вам не было грустно и тяжело. Мне даже кажется, что я мог бы сделать что-нибудь нехорошее, даже какую-нибудь глупость окончательную.

Саша. Надеюсь, что нет.

Павел. Да. Мне так кажется. Но что поделаешь! Видно, я ничего не могу изменить. Это — не в моих силах, что бы я ни делал.

Саша. Павлик, давайте не будем об этом говорить.

Павел. Хорошо. Только вы не грустите. Вам нельзя грустить. Поверьте, нет повода. Я вас развеселю. Попробую. Знаете, я умею показывать карточные фокусы. У вас есть карты?

Саша. Кажется, есть.

Павел. Дайте, пожалуйста. У меня это очень эффектно получается. Бедхудов говорит, что у меня своеобразный талант.

Саша. Сейчас я поищу. (Выходит в соседнюю комнату.)

Другая дверь осторожно открывается, входит мама.

Мама. Шурочка… А где Шурочка?

Павел. Она пошла за картами.

Мама. За картами? В каком смысле?

Павел. За игральными картами.

Мама. Вы… хотите погадать?

Павел. Нет. Я хочу показать фокусы. Я это хорошо делаю. Вы не хотите посмотреть?

Мама. Я не совсем поняла. Вы будете показывать карточные фокусы?

Павел. Да.

Мама. Ах так! Ну конечно, боже мой, конечно! Что бы человек ни делал, если он умело это исполняет… (Выходит.)

Входит Саша.

Павел. Александра. Не двигайтесь!

Саша остановилась.

Какая вы красивая. Луч света попал вам в глаза, и они совершенно прозрачные, как янтарь… Это так красиво.

Саша. Господи! Как вы меня испугали! Неужели вы думаете, что можно говорить всё, что взбредёт в голову, вот так, открытым текстом? Я вам не советую это делать, Павлик. Иначе вы будете производить отталкивающее впечатление на окружающих. Кое-что нужно оставить при себе. Вот вам карты.

Павел. Извините, пожалуйста. Сейчас я сначала прорепетирую. (Тасует карты.)

Саша. Не обижайтесь, Павлик. Лучше я вам скажу это, чем кто-нибудь другой. Правда?

Павел. Конечно.

Саша. Вообще, я рада вам. Я рада, что мы поняли друг друга. Ну что? Получается?

Павел. Сейчас. Нужно разогреть руки. Это почти эстрадный номер. Сейчас.

Саша. Вы не обижайтесь, что я встретила вас так. Я ведь очень устаю на работе. И ещё я не люблю бессмысленных разговоров. Это так тяжело. О чём говорить?

Павел. Странно. Сейчас плохо получается. У меня дрожат руки.

Саша. На работе тоже приходится много говорить. А что толку? Чаще всего в служебных делах нет никакого взаимопонимания, а от этого смертельно устаёшь.

Павел. О! Это я очень хорошо знаю.

Саша. Только считанные люди не понимают, нет, а пытаются понять тебя. А ведь общаешься со многими.

Павел. Я, кажется, готов. Задумайте три карты.

Саша. Хорошо, тройка, семёрка, туз.

Павел. Нет, вы про себя задумайте.

Саша. Хорошо.

Павел. Вот я тасую колоду. Следите внимательно.

Саша. Возможно, на вашей работе это не так уж и важно, но у нас… Мы ведь общаемся с детьми, и если не будет взаимопонимания между взрослыми…

Павел. А это возможно?

Саша. А разве нет?

Павел. Нет, я ничего не утверждаю. Я только спросил… Теперь снимите. Я сейчас делю колоду на три части. Вы помните, что вы задумали?

Саша. Да. Но я вас не поняла… Взаимопонимание необходимо. Бедхудов говорит, что это наша единственная обязанность, единственный долг: как минимум, понимать друг друга, если мы хотим научить чему-то молодое поколение. Он говорит, что всё остальное приложится, что всё остальное — это дар божий. (Вдохновенно.) Мы должны собрать воедино всё приобретённое нами, все знания, все успехи и передать им. И поэтому мы должны быть заодно. Бедхудов говорит, что иначе мы проиграем, что иначе это новое поколение зачеркнёт нас, переступит через наши понятия, категории и пойдёт дальше. Он говорит…

Павел (тихо). Вы любите его, Саша?

Входит Люба.

Люба. Привет.

Саша. Привет. (Идёт к пианино.)

Люба. У вас пир?

Саша (играя гаммы). У нас пир.

Люба. И карты? С ума сойти! (Разглядывает Павла.) Ваша фамилия Фазаньев?

Павел. Нет, Фарятьев. Павел Фарятьев.

Люба. А я Люба. Как вы находите, я похожа на Шуру?

Павел. Нет, не совсем. Вернее, совсем не похожи.

Люба. Странно. А ведь единоутробные сёстры.

Саша. Люба, не ломайся.

Люба. А я не ломаюсь. Она меня роняет в ваших глазах. Почему? Как вы думаете?

Входит мама.

Мама. Люба, ты почему здесь? Ты почему не в кино?

Люба. А мне здесь интересней. И я как раз сейчас есть хочу.

Мама. Иди на кухню. Там поешь.

Люба. Но здесь уже всё готово.

Мама. Иди туда, я тебе говорю.

Люба. Но я хочу познакомиться со своим деверем.

Саша. Убирайся отсюда, Люба.

Люба. Ах так! Она вас ревнует. Не рано ли? Как вы думаете? (Уходит в соседнюю комнату.)

Мама. Глупышка маленькая… Они так всё время пикируются с Шурочкой. Пикируются и пикируются, а друг без друга жить не могут. Горячее не нести?.. Ну, я попозже. (Уходит.)

Пауза.

Павел. Простите меня, Александра.

Саша. Скажите… Скажите, пожалуйста, как выйти из этого заколдованного круга? Все мы незлые люди и хотим друг другу добра. Вот ведь они говорят, что любят меня… За что, скажите, люди мучают друг друга? Почему? И любят — мучают, и не любят — мучают. Вот и я веду себя жестоко, бестактно. Вы хороший человек. Но что я могу сделать? Вы любите меня?

Павел. Я люблю вас. Да.

Саша. А я не люблю вас. Так что я могу сделать? И что вы можете сделать? Скажите.

Павел. Может быть, я как-то сумею заслужить вашу любовь?.. Может быть, со временем…

Саша. Господи! Да разве её можно заслужить? О чём вы говорите? Как же её можно заслужить? Чем? Вы думаете, была бы вся эта неразбериха, весь этот ужас, если бы каждому воздавалось по заслугам?

Павел. Я ни на что не претендую. Я не имею права…

Саша. А я вам и не советую претендовать. Я скажу вам по секрету: кроме вас, вообще никто не хочет претендовать.

Павел. Не нужно так говорить. Не нужно. Я прошу вас, посмотрите этот фокус до конца.

Саша. Нет, уж вы послушайте. Мне тоже нужно выговориться. Хоть один раз. Ради бога, посмотрите на меня внимательно. Скажите, я уродливая? Я произвожу ужасное впечатление? Может быть, я глупая? Чрезвычайно глупая, одна на миллион, и это сразу бросается в глаза. Скажите правду.

Павел. Вы же знаете, что это не так.

Саша. Нет, не знаю. Когда-то я встретилась с человеком, который был… Господи, почему «был»? Он самый умный, добрый, красивый. Может быть, только для меня. Пусть так, но для меня он такой. И одно время мне даже казалось, что он тоже любил меня. Вернее, ему так казалось. (Испуганно.) А может быть, ему даже не казалось? Впрочем, это не важно. Посмотрите на меня внимательно. Что-то во мне, очевидно, не так. Иначе за что же меня так наказывать? Я ведь так хотела заслужить его любовь. Видите, как это глупо звучит.

Павел. Да, я понимаю. Это глупо.

Саша. Но, очевидно, не так уж глупо, если тысячи людей этим занимаются? Как вы думаете? Очевидно, это правильно. Только не по адресу, вот в чём вся беда. Где-то нарушился порядок с самого начала. Кто-то пропустил свою очередь, и дальше всё идёт вкривь и вкось. Как вы думаете?

Павел не ответил. Саша задумалась.

Я в этом городе каждую улицу помнила так: здесь мы ходили, а здесь — нет. Всё было связано с ним… А куда я могла уехать? Я не могла от него уехать… Я, конечно, смирилась… Наверное, со всем можно смириться. Только разве это жизнь, если нет радости ни в чём и если нет надежды?

В комнату заглядывает Люба.

Люба. Можно я с вами посижу?

Саша. Посидишь попозже.

Люба. А можно я выпью наливки?

Саша. Выпьешь попозже.

Люба исчезает.

И не нужно на меня так смотреть! Нельзя на меня так смотреть. Это какая-то ошибка, уверяю вас. Если бы вы знали, Павлик, как я унижалась…

Павел. Нет. Не говорите так. Это неправда.

Саша. Это правда. Я готова была на всё, только бы он был со мной. Мне необходимо было видеть его каждый день, только видеть, говорить, хотя бы это. Я не могла без него жить. Я звонила по телефону и слушала его голос. Я стояла под его домом и смотрела на окна, я писала ему письма вечером и клала их под подушку. Я целыми ночами сидела и бубнила: «Дорогой, миленький! Услышь меня, пожалуйста! Вспомни обо мне хоть на минутку. Я так люблю тебя, мой хороший…» (Плачет.) Ну скажите, разве женщина может так вести себя? Разве я могу воспитывать детей? И разве может после этого кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь любить меня? Даже вы!

Мама гордо вносит на блюде жареного гуся.

Мама. А вот и горяченькое!

Саша (кричит). Уйди отсюда, мама!

Мама выходит.

Господи! Зачем я так? (Пауза.) Мама!

Мама не заходит.

(Успокаиваясь.) Мой вам совет, Павлик. Никогда не будьте откровенны. Это слабость. А люди не прощают чужих слабостей. Они потом очень наказывают за них. При случае.

Павел (отчаянно). Неправда! Неправда!

Саша. Я не о вас говорю.

Павел. И я не о себе говорю. Вы не должны так думать. Вы не должны отчаиваться.

Саша (наигрывает какую-то мелодию). А я уже не отчаиваюсь. Давайте споём дуэтом. (Поёт.) «Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня…» Когда я услышала её в первый раз, я была просто поражена.

Павел (пристально смотрит на неё). Я вам открою одну тайну. (Очень серьёзно.) Дело в том, Александра, что и я, и вы, и все люди вообще живём не на той планете. Мы инопланетяне, так сказать. Понимаете?

Саша. Это иносказательно, что ли? Такая метафора?

Павел. Нет, это не метафора. Дело в том, что когда-то очень давно люди из далёкого мира попали на эту планету и остались здесь волею обстоятельств. А потом родились наши предки, а потом мы.

Саша. Я уже слышала эту теорию. По-моему, это абсурд.

Павел. Нет! Это не абсурд.

Саша. Ну что ж… Пусть даже так. Но какое это имеет значение, как мы сюда попали! Раз уж попали, что делать, надо как-то устраиваться. Послушайте. (Поёт.) «Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди…»

Павел. Это имеет, имеет значение! Поймите, ведь это главное. Мы мучимся над мелкими, никому не нужными проблемами, мы тратим наши мысли и чувства впустую, мы от рождения смотрим себе под ноги, только под ноги. Помните, как с детства нас учат: «Смотри себе под ноги… Смотри не упади…» Мы умираем, так ничего и не поняв: кто мы и зачем мы здесь. А между тем где-то глубоко в нас живёт одно стремление: туда, ввысь, домой!

Саша. Куда домой?

Павел. В тот далёкий мир, откуда мы пришли. И где живут такие же люди, как мы. Только они дома и счастливы. Мне даже кажется, что они иногда думают о нас. Им нас очень жаль. Вы этого не чувствуете? Вспомните, у вас не было такого чувства, что кто-то жалеет вас и ждёт?

Саша. Нет. Не было. (Улыбаясь.) Меня не ждут.

Павел. Не смейтесь. Не нужно смеяться.

Саша. Ну хорошо. Вы не волнуйтесь. Мало ли всяких теорий…

Обе двери чуть приоткрываются.

Павел. Она одна. Только одна. (Торопливо.) Почему влюблённые смотрят на звёзды? Почему их так привлекает небо? И оно распахивается перед ними, как двери в бесконечный, знакомый мир. Почему нам с детства снится чувство полёта? А потом, к старости, нам снятся, что мы падаем вниз, стремительно падаем. О, это чувство ужасно! Но вам это, очевидно, ещё не снилось. Почему во сне мы говорим на языках, нам неизвестных, совершенно свободно? Почему мы видим явственно удивительные ландшафты и строения, знакомые нам и которых мы никогда не видели наяву. Почему? А чувства, необыкновенные, яркие, горячие, которые мы забываем днём!.. Вам не случалось узнавать людей, которых вы никогда не видели прежде? Узнавать, как давних знакомых, по одному движению, по запаху?.. А слова, обращённые к нам, которых никто не сказал!.. Нас зовут, просят о помощи, предупреждают об опасности… Десятки, сотни голосов. Откуда? Они у нас в крови. Если бы всего этого не было… О, если бы не было! Разве стоило бы жить такую короткую жизнь, короткую, как мгновенье? Но за одну эту маленькую жизнь мы рождаемся и умираем десятки раз за многих других людей… Что это? Скажите!.. Это фантазии? Но они больше, чем целая жизнь. Зачем мы их убиваем? Ведь для чего-то они живут в нас.

Из соседней комнаты слышен плач. Это — Люба.

Саша (волнуясь). Я не совсем понимаю вас. Не совсем. Но если представить себе, если вообразить, что всё это так… Ах, если бы всё было так, как вы говорите! Многие несчастья не казались бы несчастьями.

Павел. Я в этом уверен, Александра, уверен. Посмотрите на людей. Разве они стали бы обижать друг друга, мучить, если бы знали об этом? Если бы знали, что они единое целое? Если бы они помнили, что у них такая короткая жизнь, и если бы они угадали своё желание увидеть этот далёкий мир.

Саша. Странно… Неужели не стали бы мучить? Неужели всё было бы иначе? А может быть, и так.

Павел. Все наши несчастья кратковременны. Наши дети или внуки, или правнуки, они поймут это. Они отбросят всё мелкое. Поверьте, они будут любить друг друга.

Саша. Все?

Павел. Уверяю вас, все. А своим детям они будут говорить: «Не смотри под ноги, подними голову!»

Саша (смеётся). Даже детям?

Павел. Непременно детям. (Радостно, оживлённо.) Я много работал, Саша. У меня есть стройная теория: я утверждаю, что от этого происходят и все наши болезни.

Саша. Какие? Душевные?

Павел. Ну, душевные, это понятно. Физические. Вы замечаете, что человек болеет постоянно, с самого рождения, до смерти. Болезни чередуются, приходят, уходят. Но ведь это же неестественно. Ведь какой-нибудь крокодил или муравей живёт здесь же, рядом, однако не подвержен таким странным, таким бесконечным болезням!

Саша. И вы думаете, что это всё взаимосвязано?

Павел. Безусловно. Я систематически наблюдал и делал выводы. Я вам скажу больше… Мне кажется, я нашёл ключ к разгадке этой самой страшной болезни. Я даже уверен, что нашёл.

Саша. Не может быть.

Павел. Может! Мне осталось немного, немного работы. И я заявлю об этом всему миру. В последнее время мне было трудно работать… Но я возьму себя в руки.

Саша. Вы одержимый человек, Павлик… И знаете, я вам верю.

Павел. Спасибо. Я оправдаю ваше доверие. Извините меня, я много говорил. Мне уже давно пора уходить.

Саша. Не уходите.

Павел. Не уходить?

Саша. Да. Не уходите.

Павел. Но я не знаю… Вы мне ответили… Я понял… Я вам сейчас, наверное, в тягость.

Саша. Нет.

Павел. Нет? Может быть, я не так вас понял? Я всегда счастлив видеть вас, но вы мне отказали, и сегодня…

Саша. Нет.

Павел. То есть как «нет»?

Саша. Нет.

Павел. Я, может быть, не понял вас?

Саша. Вы не поняли меня.

Павел. Александра… Саша! Александра, я не понял? Послушайте, мы говорим о разных вещах. Вы отказали мне?

Саша. Нет.

Дверь на кухню медленно закрывается.

Павел. Нет?

Саша. Нет.

Дверь в соседнюю комнату закрывается медленно.

Павел. Этого не может быть. Это невероятно.

Конец первого действия