Дни шли за днями, не принося никаких изменений в жизни наших героев.

Императрица все прихварывала, и медики все ниже и ниже опускали головы после каждой серьезной консультации.

Лица, близко стоявшие к государственным делам, настаивали на скорейшем совершении брака принцессы Анны с принцем Антоном-Ульрихом Брауншвейг-Люнебургским в надежде, что этот брак, дав прямых наследников назначенной императрицей преемнице, навсегда уладит все те распри, которые могли разгореться после кончины Анны Иоанновны.

Цесаревна Елизавета Петровна употребляла все усилия к тому, чтобы, под видом полнейшего равнодушия, наружно не вмешиваясь ни в какие государственные дела, исподтишка завоевать себе любовь и народное сочувствие, и ее партия уже насчитывала в своих рядах многие тысячи человек.

Во главе приверженцев цесаревны стояла почти вся гвардия, а участие войск было первенствующим условием успеха или провала каждого политического дела…

Принцесса Анна ни во что не вмешивалась, ничем не интересовалась и по-прежнему самым ярым образом настаивала на своем нежелании выходить замуж за принца Антона. О ее тайных сношениях с удаленным графом Линаром говорили уже явно и открыто, и она не делала ровно ничего для нападков. На замечания императрицы по этому поводу она с несвойственной ей дерзостью отвечала, что «не про нее одну говорят» и что ежели «другим, кто старше и умнее ее», доступно открытое и всеми признанное увлечение, то уж ей-то, в ее молодые годы, и Бог простит!

Герцог Бирон, но обыкновению постоянно находившийся при императрице, обнаруживал самое живое участие к ее болезни и подолгу совещался с придворными медиками, удивляя их как усердием и преданностью к своей державной покровительнице, так и своими познаниями в деле фармакологии и в значении и силе лекарственных трав. Герцогу были известны такие рецепты, каких не знали любые из искусных докторов, и на любопытные расспросы медиков императрицы, где он мог почерпнуть такие интересные медицинские познания, герцог отвечал, что на его родине собиранием трав занимаются многие и постоянная практика в домашнем лечении, вызванном отсутствием умелых и опытных докторов, помогает образованию среди врачей-любителей, поистине искусных целителей.

Императрица, всегда верившая советам своего любимца и неуклонно следовавшая им, в последнее время стала заметно отклоняться от его рецептов, и это вызвало со стороны Бирона довольно смело высказанное негодование.

— Я, кажется, перестал пользоваться прежним доверием со стороны вашего величества? — спросил он, получивши отказ императрицы напиться на ночь травы, которую принес он сам и за целительные свойства которой вполне ручался.

— Ведь ты — не доктор! — пожала плечами императрица, — и мое недоверие к твоим врачебным познаниям не должно особенно оскорблять тебя!.. Вот если бы я тебе как сановнику государственному не поверила, тогда — точно, ты мог бы быть за это в претензии на меня; а твои медицинские познания подлежат сомнению, тем более что ведь и травы, которые ты предлагаешь мне, ты собирал не сам…

— Еще бы я, поставленный вами во главе правления, стал заниматься тем, чтобы по лесам на заре травы целебные собирать! — пожал плечами Бирон.

— Ну, вот видишь ли!.. Сам ты понял?.. А заставить других верить ты не можешь.

— Я рекомендую вашему величеству только средства испытанные.

— Да кем испытаны-то? Ведь не самим тобою? Сам ты не мог всех этих трав наглотаться… Да и не нужно это тебе ни на что!.. Ну, а на слово верить я никому не обязана, не исключая и тебя!

— Чем же я заслужил недоверие вашего величества? И давно ли вам угодно было утвердиться в таком недоверии? — слегка насмешливым тоном подчеркнул Бирон.

— С тех пор, как сам ты перестал быть вполне откровенным со мною! Но оставим этот вопрос; мы вернемся к нему как-нибудь позднее. Теперь скажи мне, как идет постройка дворца? Много ли сделано с тех пор, как я сама не была на работах? Ведь я уже почти неделю не выхожу из комнаты.

— Постройка подвигается быстро, ваше величество, и до переезда в город я надеюсь уже поздравить вас с новосельем.

— Давай Бог!

— Тут бы, ваше величество, на новоселье, по вашему русскому обычаю, «честным пирком — да за свадебку», — вкрадчиво улыбнулся Бирон, приведением русской пословицы стараясь угодить императрице, очень любившей все чисто русские выражения.

Но на этот раз старания фаворита сделать удовольствие своей державной покровительнице не увенчались успехом. Она, серьезно покачав головой, в раздумье ответила:

— Так-то оно так, да сама невеста не очень-то согласна на свадебный пир. Не нравится ей жених, да и полно!

— Браки высокопоставленных лиц почти никогда не совершаются по любви, ваше величество! Вы сами знаете, что эти браки и начинаются и кончаются в стенах министерств иностранных дел, и я не вижу, почему ваша племянница должна быть исключением из общего, раз навсегда утвержденного правила?

— Но я не знаю, как уговорить ее! Ведь не насильно же мне ее к венцу тянуть! Не связанную ее в церковь везти!

— Кто говорит о таких крайних мерах? Этого, я думаю, и в ваших диких деревнях не делается.

— Ну, там-то, пожалуй, делается, да деревня высочайшему двору не указ!..

— Пригрозите, ваше величество, принцессе, что лишите ее всех дарованных ей привилегий и той блестящей будущности, какая уготована ей вашими милостями, и немедленно отошлите ее на родину.

— Вот чем вздумал наказать! Анна об этом только и мечтает!.. Она — именно, как волк, который всегда, несмотря ни на что, все в лес глядит.

— В таком случае надо найти лицо, которое повлияло бы на принцессу, лицо, которому она вполне доверяла бы.

— А где искать такого лица? Ты знаешь, какого скрытного и сосредоточенного характера Анна.

— Да, принцесса не откровенна.

— Ты не знаешь в числе ее личного штата никого, к кому бы она питала особое доверие?

— Я? — удивился Бирон. — Да откуда же мне знать личный штат прислужниц принцессы? Это далеко не мужское дело!..

— Однако последнюю камер-юнгферу ты к ней поставил? — пристально взглянув на него, проговорила императрица.

— Это не совсем верно, ваше величество!.. Я, узнав, что принцесса сильно тоскует о своей камеристке, по вашему приказанию рекомендовал вам девушку, лично мне известную честностью своих правил и, по моему мнению, достойную чести поступить в личное услужение принцессы Анны, но дальнейшее решение этого вопроса зависело от воли вашего величества и от согласия принцессы!..

— Ну, о ее согласии не очень-то стали бы заботиться!.. Вот ты попробуй через свою ставленницу подействовать на принцессу. Анна проста в обращении и к своим камер-юнгферам относится как к равным.

— Это распространяется далеко не на всех, ваше величество. Таким доверием и расположением принцессы пользовалась ее камер-медхен датчанка Клара, но ее при дворе уже нет.

При имени Клары по лицу императрицы пробежала тень.

— Я не о мертвых разговариваю с тобой, а о живых! — сердито заметила она герцогу. — Эта твоя ставленница — тоже не русская?

— Она из Риги! — ответил герцог, видимо, недовольный возвращением разговора на ту же тему. — Но если вы, ваше величество, ее имеете в виду, говоря о лицах, могущих иметь какое бы то ни было влияние на принцессу, то я обязан предварить вас, что такая надежда ровно ни на чем не основана. Принцесса не оказывает Регине никакого особого благоволения.

— А напротив, даже прямое неблаговоление показывает по ее адресу. Это мне тоже известно! — сказала императрица.

Бирон покраснел.

— Ваше величество, вы от самой принцессы изволили получить это сведение? — спросил он.

— Да, Анна сама сказала мне, что чувствует очень мало симпатии к рекомендованной ей камеристке!

— Вероятно, главным образом оттого, что эта рекомендация шла от меня? — зло усмехнулся фаворит.

— Этого она не объясняла мне! — спокойно ответила императрица.

— Это и так понять нетрудно! Я тоже не имею счастья пользоваться особыми симпатиями принцессы Анны.

— Ну, с простой камеристкой тебе на одну доску становиться неприлично! — пожала плечами государыня. — То — ты, а то — она!..

— Вообще мне кажется, что разговору о таком ничтожном предмете отведено слишком много времени, — серьезно заметил герцог.

— А что? Разве тебе этот разговор почему-нибудь не по душе? — спросила императрица, пристально взглядывая в глаза Бирону.

— Он просто скучен мне, и потому я беру на себя смелость напомнить вашему величеству, что вы осведомлялись о ходе построек и о вызванных ими расходах.

— О постройках ты уже сказал мне все, что нужно, относительно же расходов я вполне доверяю тебе, ты ведешь всему строгую отчетность. Ведь, кажется, среди воздвигнутых флигелей есть даже один, специально посвященный твоим отчетам и проверкам?

Анна Иоанновна произнесла эти слова совершенно спокойно, но в герцоге они почему-то вызвали смущение, и он спустя несколько минут откланялся, предварительно осведомившись, не нужен ли он будет императрице.

— А что?.. Разве ты отлучиться собираешься? — осведомилась она.

— Сегодня нет, но завтра или послезавтра мне действительно предстоит поездка в Петербург.

— Надолго?

— Нет, на несколько часов… Я в тот же вечер вернусь, но, быть может, уже поздно!..

Императрица не ответила ни слова, но когда спустя два или три часа после его ухода к ней вошла Юшкова, чтобы предупредить ее о том, что Регина Альтан хочет проситься на следующей неделе со двора, то она не высказала ни малейшего удивления, а просто сказала:

— Я знала это!

Юшкова была сильно озадачена. Она думала, что докажет государыне свою полную преданность и вместе с тем даст доказательство замечательной проницательности и полной осведомленности обо всем, что совершается во дворце, а вместо этого новость, сообщенная ею, оказалась уже известной императрице.

Юшкова сразу почуяла какое-то враждебное соперничество, и ее сердце закипело злобой и местью.

— Видимо, не угодна нашей матушке-царице служба верных, преданных рабов ее! — слезливым голосом заговорила она. — Нашелся у меня лихой ворог, который преданнее меня стать хочет, мои заслуги хочет на себя взять!..

— Успокойся, Аграфена! — нетерпеливо ответила императрица. — Никакого «лихого ворога» у тебя нет, и о намерениях немки я узнала совершенно случайно от лица, которое с тобой в соперничество никак не пойдет! Мне сам герцог проговорился об этом!

Лицо Юшковой просветлело.

— Господь внушает всем стать и покориться под нози вашего величества! Сами себя выдавать спешат, чтобы возвеличить вашу силу и славу! — складывая руки, как на молитву, проговорила она.

— Ты только узнай мне точно день и час назначенного свидания. Я твои слова проверю и примерно награжу тебя, если ты действительно мне верную службу сослужишь.

— А если его светлость проведает? — тоном глубокой боязни произнесла камеристка.

— Об этом не беспокойся! За верную службу мне никто еще никогда не отвечал и мои верные слуги не пропадали от роду родов! Такое и приключиться никогда не может. Ступай!.. Я буду ждать твоего уведомления. Немка станет отпрашиваться не то завтра, не то послезавтра; это еще не решено…

— Так, матушка, так! — воскликнула Юшкова, не на шутку пораженная осведомленностью императрицы и неосторожностью проболтавшегося герцога.

Следующий день прошел томительно и скучно; императрице сильно нездоровилось, и герцог, навестивший ее два раза на дню и каждый раз пробывший по часу, казался тоже сильно озабоченным и расстроенным.

Окружавшие императрицу лица приписали это тревоге герцога за здоровье императрицы, но сама она поняла настоящую причину его волнения, и это еще усугубило ее недуг.

Шут Голицын, вошедший при герцоге, предложил императрице попользовать ее иноземными травами, от которых, по его словам, от всякого недуга облегчение получается.

— Оставь, дурак! — нехотя рассмеялась государыня. — Какие там у тебя еще средства выискались? Откуда ты их взял?

— В немецких лесах набрал, матушка Анна Ивановна! — подмигнул шут. — Сам выбирал, сам сушил, сам и нашептывал. Немецкие травы пользительные… не нашим чета!.. С них разом все как рукой снимет!.. И не пикнет никогда тот человек, который ими попользоваться согласится.

— А сам ты эти травы пивал? — обратился к нему герцог, бросив на него гневный взор.

— Нет, батюшка… Куда мне! — замахал руками шут. — Это не про нас, грешных, писано! Не для нас все травы собираются, не на нас они и расходуются. Это — барские травы… сиятельные да владетельные; их только барский желудок принять может.

— Да ведь и ты когда-то барином был. А ежели не ты, так твои предки и родственники, — презрительно бросил ему Бирон.

Шут махнул рукой и со вздохом произнес:

— Мало ли кто чем был, твое герцогское величие! Если бы все свое прошлое помнили да по нем жизнь свою строили, так не то и было бы!.. А у нас, на Руси, как? Сел за стол, и ноги на стол. Был псарем, а тут с царями считаться да брататься стал!.. Нешто может умный человек свое прошлое в счет и рассуждение ставить? Никак этому быть невозможно. Непорядки ты говоришь, а еще светлостью прозываешься! — и, прокричав петухом и трижды перевернувшись пред герцогом, Голицын кубарем выкатился из комнаты.

— Скоро ли вы бросите эту манеру держать при своем дворе шутов? — заметил Бирон по уходе Голицына. — Где, кроме России, можно еще встретить такое унижение человечества?

— Ну, и не так унижаются люди! — заметила в ответ ему императрица. — Это еще куда ни шло! Голицын от голода в шуты пошел… есть захотел… так и стал шутом!..

— Это не извинение! — пожал плечами фаворит. — А впрочем, я так только вам заметил. Я знаю, что переубедить вас в этом отношении трудно.

— Да и не в этом одном! — подчеркнула императрица. — Я к старости вообще упряма становлюсь. Вот люди говорят, что я и за тебя-то держусь больше из упрямства!

— Я не считаю это недостатком: я сам упрям, — ответил Бирон.

— То-то мы с тобой в последнее время и стали частенько сталкиваться! — с видом напускного добродушия заметила Анна Иоанновна. — Ну, а насчет отчетов как же мы с тобой порешим? Приготовил ты мне их или нет еще?..

Бирон подозрительно взглянул на государыню и, сдвигая брови, спросил:

— Ваше величество, вы перестали доверять мне?

— Вот вздор какой! Ты сам говорил, что постройка к концу близится, надо же перед концом все счеты свести. Ты эти дни свободен, вот и занялся бы этим на досуге.

— Нет, завтра или послезавтра мне придется непременно отлучиться.

— Да, я и забыла… ты говорил мне. Ну, послезавтра посмотришь, если завтра тебя дома не будет.

— Нет, я скорее завтра займусь этим, а послезавтра и съезжу в Петербург.

— Ну, как знаешь! — проговорила императрица с видом такого невозмутимого спокойствия, который и опытного и осторожного герцога обманул.

«Не замечает старуха!» — непочтительно подумал про себя герцог, откланиваясь своей повелительнице.

«Хитрит предатель!» — пронеслось в уме императрицы, проводившей его подозрительным взглядом.