Моя дорогая мамочка слабела с каждым годом. В жизни своей она перенесла около восьми операций, одна грудь у неё была уже давно отрезана. Но духом мама была всегда бодра, никогда не унывала. Перед операцией она всегда соборовалась, однажды пособоровалась и я вместе с нею. Примечательно то, что в последние минуты, когда мы уже стояли готовые к соборованию, кто-то позвонил в дверь. Совсем неожиданно приехал из Санкт-Петербурга (тогда ещё Ленинграда) друг семьи, священник отец Евгений А. Так что совершать Таинство стал не один наш отец Владимир, а вместе с отцом Евгением, как в старину и полагалось.

Доживала мама последние годы все на той же старой квартире, где прошли мои детство и юность. Там невдалеке был Елоховский собор, куда мама часто ходила, где постоянно причащалась Святых Христовых Тайн. С тех пор как наша семья Соколовых переехала из Гребнева на Планёрную, Катя — моя дочка — жила уже с нами, а с бабушкой и дедушкой проживал (с девятилетнего возраста) наш сын Коленька. «Бесконфликтный мальчик», — говорила о нем бабушка, звала его «заменой» её сына (убитого на войне), души в нем не чаяла. Я с девочками поочерёдно приезжала к старичкам, старалась помочь бабушке с уборкой дома, с хозяйством. Она была нам всегда рада, как и многочисленным знакомым, постоянно посещавшим их квартиру. На дедушку в те годы «застоя» работало четырнадцать машинисток. Всю свою большую пенсию Николай Евграфович тратил на оплату их труда, на бумагу. А переплёл он свой «самиздат» сам.

К папе приезжали студенты семинарии, много верующей и иной молодёжи, которая в те годы не имела возможности приобрести духовную литературу. Постоянно принимая

людей, открывая и закрывая за ними входную дверь, мама моя так уставала, что к вечеру говорила: «Ну, на сегодня довольно. Больше никого не впустим, скажу, что уже не принимаем». Однако на каждый звонок она сама шла, качаясь, к двери, спрашивала:

— Кто там? Потом слышался неизменный возглас:

— Дорогой мой (или милая моя), как я вам рада, как давно мы о вас ничего не

слышали! Николай Евграфович, иди скорее, кого к нам Бог-то привёл!

Дальше гостей раздевали, неизменно кормили, а то и ночевать оставляли. Так горели сердца моих родителей любовью к людям.

Родных по крови среди посетителей не было, родство было только духовное, другого отец мой не признавал. Он говорил мне в последние годы жизни моей мамы: «Не вспоминай, доченька, при маме о Серёже, об их семье. Зоечка моя так болезненно переживает их отчуждение от веры! Если разговор заходит о Серёже, ты переходи скорее на другую тему. А то мама твоя будет плакать и у неё повысится давление, она сляжет...» Особенно мама моя переживала то, что сын её уже много лет не причащался Святых Тайн. «Нет, вымолю Серёжку», — сказала она в последний год своей жизни и отправилась в Загорск.

В те годы, чтобы попасть с железнодорожной платформы в город Загорск, надо было подняться и спуститься по высокой лестнице, поднимавшейся над рельсами. Мать взяла с собой раскладной стульчик. Она шесть раз присаживалась на отдых, пока шла по лестнице, силы оставляли её. Однако мама дошла до Лавры и у мощей преподобного Сергия слёзно, горячо вымаливала сына. Она вернулась с надеждой, что Бог услышит молитву матери. Перед смертью своей мамочка с улыбкой сказала мне: «Дошла моя молитва, Сергей сходил в церковь...»

В тот 1973 год на Пасхальную неделю пришёлся день золотой свадьбы моих родителей. Конечно, звать гостей мои слабенькие старички были не в силах. Но мы всей семьёй приехали к ним вечером, привезли кулич, творожную пасху, накрыли стол и пили вместе чай. Мой отец Владимир отслужил в кабинете дедушки благодарственный молебен, внук сфотографировал старичков. «Это последняя моя Пасха, — говорила бабушка, — пора мне, пора уходить из этой жизни».

В то лето старички впервые не приезжали в Гребнево на летний период. Но в гости они приехали. Мама пошла на кладбище, где была могила нашей няни — монахини Евникии. «Вот мы с ней вместе прожили двадцать семь лет, рядом и ляжем», — сказала бабушка Зоя. Она взяла тетрадь и нарисовала план кладбища, указав стрелками, как следует нести её гроб, когда она умрёт. Смерти моя мама не страшилась, приготовила себе все к погребению. Кое-кому она сказала: «Прощайте, больше в этой жизни не увидимся».