Бродили очень долго, часа четыре, не меньше. Будь Грин один, он бы еще сутки, а то и двое выбирался обратно. А знающий пещеру как свои пять пальцев власнеч вывел приятеля самой короткой дорогой. И уже перед выходом потребовал поделиться выводами и впечатлениями.
– Даже не знаю, что сказать, – признался Шестопер. – К познаниям в геометрии увиденное никоим образом не относится. Никакой системы нет, фигуры и знаки, сомнительные отметки, разная мазня и несуразные искривления камня – это не больше, чем проделки какого-то бездельника. Или нескольких бездельников. Или нескольких умников, которые решили кого-то разыграть.
– Так все просто и банально? – усомнился Агап.
– Но, с другой стороны, в этом что-то есть явно таинственное. Ибо не станут ради забавы или ради издевательства катать гигантские валуны на большие расстояния, а потом еще и в пещере всякую муть изображать. Следовательно, нам банально может не хватать данных, после получения, сбора и систематизации которых мы о чем-то догадаемся. У тебя есть, к примеру, подробный план всей пещеры и переходов в обоих уровнях? И чтобы там были обозначены все метки, которые ты мне показал?
– Здесь – нет. В замке – да. И у этого Марача наверняка имелось, но он все самое ценное с собой унес. Хитрый лис!
– Ладно унес только планы и приведшую их сюда карту. А вот могло так случиться, что он святыню отыскал и тоже с собой прихватил?
Вопрос озадачил власнеча, и он на несколько минут замер в раздумье перед самым выходом. Безучастно глядя прямо перед собой, он прикидывал возможность такого нежелательного развития событий. Потом со вздохом признался:
– Еще вчера я бы без малейшего сомнения ответил отрицательно. Но сегодня… Хм! И больше всего меня поразил второй выход…
– Но мы ведь его рассматривали и решили, что это промоина от дождевой воды.
– Ага! Сотни лет этой промоины не было, а тут вдруг появилась? Склоняюсь к мысли, что Чередыш как-то сумел вычислить этот лаз, а ливни за последние… хм, сутки только расширили его. Продолжая логически мыслить, приходим к выводу: раз отыскался запасной выход, мне неизвестный, могло отыскаться и нечто более ценное. Так почему бы не святыня?
– Кстати, – решил воспользоваться моментом Василий, – как ты ее себе представляешь? Или точно знаешь, как эта святыня выглядит?
Агап сверху вниз посмотрел на рыцаря, заглянул ему в глаза и явно только что принял решение поделиться знанием:
– Есть только два противоречивых описания подобной святыни. Первое: она в виде рыцарского шлема. Второе: она – двухметровый посох с навершием в виде большой ложки. Ну и в третьем источнике утверждается, что внешний вид святыни, цитирую дословно, «не дано познать никому из живущих».
Заинтригованный Грин от последней цитаты отмахнулся:
– Ну, такое написать проще всего, когда толком ничего не знаешь. А вот как, по твоему мнению, действует древняя святыня? Тот же шлем, на кого его надо надеть и в какой ситуации?
– Ни слова об этом нет. Но со шлемом более-менее понятно. Следует надеть его на голову умирающего человека или только что умершего. При этом наверняка принимающее тело не должно быть изуродовано смертельными травмами. После чего из иного мира или из иного времени проводится перенос сознания человека, который где-то там только что умер и отправился на перерождение. И, как мне кажется, вся прелесть подобного переноса заключается в том, что новое сознание, оказавшееся в новом теле, будет все без исключения помнить из своей прежней жизни.
Мысленно Василий воскликнул: «Надеть консервную банку на голову трупа и этим оживить его? Да ни в жизнь!»
Вслух же выдал с искренним сомнением:
– Разве такое возможно?
Власнеч непритворно удивился и уже знакомым движением покрутил головой, не то одобряя, не то порицая:
– Ну ты и артист!
«А как же! – хотелось ответить Райкалину. – Весьма активно участвовал в художественной самодеятельности!»
Хотя на самом деле его обучали обманывать детектор лжи далеко не на сцене какого-нибудь Дома культуры. Его учителя и наставники могли поспорить своими умениями хоть с самим Станиславским. Но реагировать следовало не только мысленно:
– При чем здесь артисты?
– Потому что лишь артисты имеют право сомневаться в моих словах, – туманно изрек Агап, выходя из пещеры на полянку. – О! Уже и ужин готов! В самый раз успели!
Пока ели да слушали болтовню баронета, Василий усиленно размышлял над событиями последних часов и теми фактами, знаниями и информацией, которыми поделился с ним власнеч: «Агап со мной откровенен до безобразия. Ничего не скрывает. Почему? Ответ напрашивается сам собой: уверен не только в факте моего перерождения, но и в моей полной лояльности и желании с ним сотрудничать. Что уже странно! Ибо пьянка пьянкой, «молочное братание» братанием, а оставаться возле него надолго я не собирался. И не скрывал этого. Тогда откуда его уверенность? Либо он обладает некой информацией, после раскрытия которой я от него никуда не денусь, либо у него имеются иные методы убеждения. Знать бы заранее, какие именно…»
И красной нитью подобных рассуждений проходило воспоминание Райкалина о его странном трехдневном сне. Что делали с его телом трое суток? Какие колдовские внушения или опыты проводили? И стоит ли вообще в момент попыток сторговаться раскрывать, что он в курсе этих их делишек?
Допустим, он признается, выдвинет обвинение и потребует объяснений. Как на это отреагирует Гирчин? Судя по его действиям, он не кровожаден, принимает решения взвешенно и рассудительно, предпочитает договориться, чем применять крайние методы. Что, в общем, весьма позитивно характеризует такого человека, обладающего невероятной силой.
Но вдруг он обозлится, поняв, что просчитался? Вдруг резко сменит отношение к рыцарю, а то и вообще сделает его пленником? Хотя и так пока от него далеко или надолго отойти не получается.
Ну и не факт, что все делает искренне, без тонко рассчитанного притворства. Вдруг все его панибратство – маска? Вдруг это все этапы пока еще неведомой Василию игры?
«Эх, если бы не эти странные трое суток моего провала и беспамятства во времени!.. – досадовал Райкалин, принимая решение. – Пока это не выяснится, надо относиться к Агапу как к хитрому, коварному врагу!»
Это что касалось непосредственно власнеча. А вот приоткрывающаяся тайна выглядела все более и более заманчивой. Явных прелестей для себя лично от обладания древней святыней Василий пока оценить не мог. Но чувствовал, интуитивно предвидел, что некий спрятанный здесь артефакт ему очень, ну очень пригодится. Потому и слегка нивелировал свой интерес перед Агапом. Потому и не раскрывал некоторых своих догадок после осмотра знаков и геометрических рисунков. Да и от повторного упоминания о сути святыни вновь отмахнулся вроде как вполне насмешливо.
А на самом деле его эта деталь из легенды заинтересовала больше всего: внешний вид святыни не дано познать никому из живущих. Вроде ерунда на первый взгляд, но с глубоким скрытым смыслом. Иначе говоря, увидеть тот же посох или шлем не смогут живущие люди. А что насчет умерших? К примеру, таких, как сам Райкалин? Он ведь умер! И четко сохранил память, в том числе и о своей нелепой смерти там, в двадцать первом веке. А значит, в нем может быть нечто особенное. Те же круги в ауре – явное тому доказательство.
В прежней жизни Василий в такие бредни ни за что не поверил бы. Но теперь, в этом магическом мире, нельзя отрицать что бы то ни было. Сомневаться можно! Отрицать – лучше не спешить, это может быть вредно для здоровья.
Вот потому и забрезжила в голове идея: «Вдруг эту святыню может увидеть только подобный мне перерожденец? А то и воспользоваться ею сможет только он? Гирчин тоже может о подобном знать и внимательно следит за моей реакцией на все увиденное. И тогда можно сделать определенный вывод: я ему нужен позарез. Или хотя бы до той поры, пока он не убедится в отсутствии артефакта в этой пещере и на близлежащей территории. А это, как ни крути, огромный козырь в моих руках!»
Естественно, что догадка-предположение могла оказаться миражом. Они здесь оказались чуть ли не случайно. Будь они давно в баронском замке, власнеч и не знал бы, что творится в его «личной» пещере, да и со временем не узнал бы. То есть обстоятельства изменились резко и неизвестно по чьей вине или злому умыслу. Но проверить, а потом и воспользоваться таким козырем следовало обязательно.