Когда пришла пора организму просыпаться (а может, все-таки выходить из алкогольной комы?), подсознание сразу услужливо подбросило ретроспективную серию вариантов окружающего пространства. Там много чего было. В том числе: оказаться между двух женских тел, остаться на полу в трапезной, прийти в себя в столичной тюрьме… А то и вообще проснуться в своем мире, в собственной кровати и понять, что все испытания последних дней не что иное, как кошмар тяжело больного человека.
Увы! Фантазий подсознанию не хватило. Василий проснулся на спине, но в каком-то странном коконе. И только начав панически шевелить руками и ногами, осознал, что это совсем не кокон. И не одежда. И не путы. И не лепестки роз. И не жидкостная среда. Все тело оказалось погружено в сыпучий продукт. Еще и поверху было засыпано пятисантиметровым слоем обыкновенной… пшеницы!
Обычное, скорее, отборное зерно для посевной. Сухое. Хорошо сыпучее. Слегка покалывающее местами кожу. Что это? Шутка пьяных товарищей? Или изощренное издевательство недовольного уголовника?
Он осмотрелся. Совсем не спальня. Скорее, большая кладовка. Вместо кровати вместительный ларь, где и возлежал рыцарь, будучи в чем мать родила. Вернее, теперь уже сидел, пытаясь в тусклом полумраке помещения разобраться, что с ним, как и почему.
Вначале прислушался. Птички щебечут, вроде утро. Плюс уже знакомые звуки, присущие именно хутору Агапа Гирчина. Еще и запахи доносятся вполне приятные: прожаренного с лучком мяса. Сразу захотелось подкрепиться. Точнее говоря, вначале облегчиться, а уж потом можно и за стол.
Потом оценил самочувствие по десятибалльной шкале. Судя по нарастающему аппетиту, оно оценивалось на десятку. Ничего не болело, круги перед глазами не плавали, похмельная сухость во рту отсутствовала.
«Словно и не пил вчера, – удивлялся Василий, выбираясь из ларя с пшеницей и направляясь к выходу. – Но тогда с какой стати я неожиданно отключился?»
Он вышел в некое подобие длинного коридора, но не успел выглянуть через приоткрытую дверь во двор, как из такой же кладовой с шумом вывалился Бронислав. Причем баронет с недовольством стряхивал со своего голого тела колючую гречневую крупу. Рассмотрев рыцаря, он поинтересовался:
– А ты в чем спал?
– В пшенице… Только вот я ничего не понял…
– Чего там понимать! – Бронислав весьма непритязательно ругнулся. – Это Агап, как всегда, чудит! Все хмельное брожение и все наносные силы стихий, как он выражается, с нас снял и в посевное зерно перенес. Алхимик недоделанный! Нет чтобы среди девок уложить, так он нас, как коней, в сараях укладывает!..
– И что, всегда так?
– Если лишку выпили и с ног валились, – скривился баронет, уже выйдя во двор и озираясь по сторонам, – то всегда… Молнию ему в зад! И ведь зарекался у него так не напиваться… Что за бесовщина? А?.. Куда это бабенки подевались?.. Эй!
Но на его крик никто не отозвался и не появился. Тогда как Шестопер заинтересовался опытами с посевным зерном. Блажь это черного власнеча, издевательства над упившимися гостями или его иные, весьма ценные умения? Потому и продолжил тему:
– А толк от такого вот сна есть?
– О! Еще сколько! – Направляясь в главный дом, не стесняющийся своей наготы Бронислав стал перечислять: – Наши урожаи пшеницы в два раза больше, чем у соседей, гречихи – в полтора, ржи – в два с половиной. И никто секретов наших выведать не может, как ни старается. Ха-ха! А они проще не бывает: ужрался медовухи – иди спать в короба с посевным зерном.
Без всякого сомнения, чудес в этом мире хватало. На них Райкалин успел насмотреться. Чего стоило, к примеру, средство, позволяющее перерожденному человеку наведаться на место своей последней смерти. Но вот в подобное усиление зерна Василий поверить не мог. Слишком просто все получалось.
Другой вопрос, если колдун под видом природного вытрезвителя еще и некие иные колдовские методы использовал. Тогда уж точно он великий волшебник. Правда, в свете его открывающихся способностей и умений все более актуальным становится вопрос: «Что такой человек делал в тюрьме?» Потому что попасть туда он мог лишь по собственной воле. И еще было интересно: как это такой великий власнеч умудряется скрываться от недреманного ока ведомства Тайного Погляда?»
Свою одежду они нашли в трапезном зале, аккуратно сложенную на лавках. Пока одевались, рыцарь решил расспросить баронета.
– Агап, конечно, молодец, скрытно тут устроился. Но не много ли здесь женщин обретается? Могут ведь и проболтаться.
– Ни в жизнь! – последовало уверенное заявление. – С каждой из них клятва особая берется, на крови. Даже если захотят рассказать, то их сразу карачун хватит. Да они и не захотят… слишком преданные становятся… Иные без ума влюбляются и на все готовы.
– Ага, заметил… Тем более что и тяжелыми они именно от Агапа становятся, – хохотнул Грин, всем своим видом и тоном поощряя такое увеличение населения в баронстве. – Или от вас с твоим отцом тоже детки появляются у бывших пациенток?
– Нет, – тяжело и расстроенно вздохнул будущий барон. – От нас никак не могут появиться, только от Гирчина. Он как-то особо это делает, во время специального обряда…
– А-а! – сделав вид, что в курсе, протянул Шестопер. И обронил наугад: – Жаль, что этот обряд запрещен светлыми волхвами.
– Ну и плевать на них с их запретами! – обозлился Бронислав. – Зато какие дети здоровые и умные получается, загляденье! Старшим уже некоторым по десять лет исполнилось, так они по развитию двадцатилетних оболтусов опережают, которые в столичном университете обучаются. Еще лет пять, максимум восемь, и наше баронство станет самым лучшим, самым развитым и наиболее перспективным во всем королевстве. А то и в Европе!
Райкалину только и оставалось, что мысленно присвистнуть в восхищении. Да тут не иначе как селекционная революция готовилась. И женщины, до смерти преданные общему делу, и дети с повышенным интеллектом. Вдруг здесь и в самом деле орудует тот самый Высший Орден Справедливости, который Василий выдумал чисто случайно?
Пользуясь атмосферой доверительности, рыцарь и эту тему в разговоре затронул. Пусть и в несколько завуалированном виде:
– То есть тебе все идеи ордена близки и понятны?
Вначале баронет прищурился с подозрением, нахмурился даже. Но потом вспомнил, что рыцарь вроде как из своих, а то и в высшие, руководящие круги вхож. Так что с некоторой неохотой признался:
– Идеи-то близки, да не все понятны.
– Ну так давай обсудим, – ухватился Василий за возможность что-то вынюхать. – Что тебя больше всего смущает? Порой иными словами проблема обрисовывается совсем иначе. Как говаривал древний философ Платон: концепция понимания зависит от апологетов воздействия харизматической личности на конгломерат плебисцита. Спрашивай!
Сложные фразы полемики и туманные сентенции, похоже, не были сильной стороной Бронислава. Это удалось еще вчера подметить. Теперь только оставалось составить абракадабру из новых слов, чтобы вызвать удвоенное уважение во взгляде собеседника и подтолкнуть его готовность поделиться любыми сомнениями с более умным человеком. Что у Василия получилось вполне удачно.
– Мне больше всего не нравится, – пустился в откровения будущий барон, – что при последующем перерождении я стану женщиной. Неужели этого нельзя избежать?
Уже только по одному такому вопросу становилась понятна особая оригинальность некоторых идей загадочной организации. Как любая другая новая масонская ложа, религия или теократическая структура, она вводила в свои постулаты разные оригинальности, назначение которых было отвлечь, запутать и рассеять внимание рядовых членов. А затем проталкивать основные идеи по беспрекословному подчинению и поведению в наиболее важных точках психологического воздействия.
Так что Василию не составило труда ответить правильно и с должной солидностью:
– В том вся суть справедливости и заключается: соблюдение очередности и тотального равенства. Одну жизнь ты проживаешь мужчиной, вторую – женщиной. Вечный круговорот разности полов в природе – незыблемая суть мироздания.
– Ну да, Агап аналогично объясняет, – кривился баронет. – Но как представлю, что меня разные мужики потом будут охаживать, как мы вчера этих девок…
– Знание предстоящего тебе поможет выбрать свою особенную стезю в последующей жизни. Да и в этой намного мягче и уважительней тебе придется относиться к слабому полу, – многозначительно утешил Василий и попытался вернуться к более насущным вопросам: – А вот что тебя в структуре ордена не устраивает? В его иерархии?
– Да тоже порой обидно! – прорвалось возмущение у закончившего одеваться собеседника. – Почему я, баронет, должен беспрекословно подчиняться простому ремесленнику?
Высказанное недовольство тоже многое приоткрывало. Скорей всего руководящие посты в организации заняли преступные авторитеты. И не факт, что все они благородного происхождения. Кое-кто до сих пор прикрывается вывеской торговца сладостями или производителя конских уздечек. Хотя со временем и они обязательно поднимут свой социальный уровень, а собственные родословные попросту переправят или перепишут заново. Обычная практика тех сообществ, которые добиваются власти или становятся лидерами в теневых структурах государства.
– Это тоже своего рода испытание. – Отвечать следовало уверенно, без долгих раздумий. – Проверка силы твоего духа, прочности твоего характера. Ну и не забывай, многие дворяне порой вынуждены были скрываться под личиной простых обывателей, совершая тем временем великие деяния. Но если уж на то пошло, то кто тебе больше всех не понравился своей спесивостью или чрезмерным желанием покомандовать?
– Ха! Да тот же Назар Корецкий! – фыркнул с презрением младший Гармаш. – Еще вчера был подмастерьем у плотника, получал подзатыльники и делал всю грязную работу. А тут в одночасье стал правой рукой наместника, да и в магистрате столицы вдруг стал важным чиновником. И на последней встрече осмелился через губу со мной разговаривать. Ну не тварь последняя, а?
Высказываться следовало осторожно, потому что о каком-то Корецком Василий вообще понятия не имел. Он даже о магистрате столицы имел самые общие сведения, почерпнутые из рассказов своих оруженосцев. Выручили философия и софистика:
– Всякая власть дается человеку как высшее испытание на его человечность. Власть – тяжкое бремя, под грузом которого ломаются порой самые стойкие и наиболее достойные. Но именно на их примере мы и должны познавать продажность, изменчивость человеческих характеров, выявлять их двуличность и истинную сущность. А уже потом карать их по законам высшей справедливости. Иначе говоря, воспитательный процесс внутри любой организации максимально действенный на примере жестокого наказания провинившихся соратников. Понятно?
Произнося последние предложения, Грин Шестопер спинным мозгом ощутил, что дверь одной из спален открыта и в ней кто-то замер. Да и густой бас товарища по побегу, прозвучавший в трапезной, это подтвердил:
– О чем это или ком вы тут философские дискуссии ведете? И кого карать собрались?
– Никого мы не караем, – ухмыльнулся баронет. – Просто уважаемый рыцарь разъясняет мне некоторые постулаты несносного поведения выскочки Корецкого.
– Ну с тобой понятно… – Запахивая халат на груди, Агап направился к пока еще пустому столу, уселся за него и с прищуром уставился на рыцаря. – А вот тебе, Грин, чем Назар не угодил?
Причем в его тоне слышалось ехидство. Видимо, догадался, что гость пытается что-то выпытать у простодушного баронета. Но Василий быстро нашелся:
– Да хотя бы тем, что он неуважительно относится к моему другу Брониславу.
– Ба?! Да так быстро за один вечер сдружились? – поразился притворно Куча.
Грин кивнул, а Бронислав самодовольно загоготал и подтвердил:
– А то! Из одного кубка пили, одну грудь сосали! Можно сказать, что почти молочные братья! Ха-ха-ха! – Но, отсмеявшись, поинтересовался: – А куда это батя пропал и остальные наши красавицы?
Потому что на стол поспешно стали накрывать лишь три женщины из вчерашнего внушительного контингента местных пациенток. Гирчин на вопрос ответил после некоторого раздумья, словно силился припомнить, что к чему:
– Так они ни свет ни заря на рынок в столицу подались. Обновки прикупить да более знатное угощение с выпивкой для нашего пира в честь освобождения. А то вчера и поесть толком нечего было… Ну и красавицы наши в обносках, словно нищенки, ходят. И без украшений… А ведь им скоро мужей подыскивать придется и затмить всех своим великолепием на праздничных приемах.
– Что, всем и сразу? – не поверил баронет, уже совсем иначе всматриваясь в фигуры накрывающих на стол женщин.
– Ну-у-у… может, и не сразу… – Хозяин хутора масленым взглядом проводил одну из женщин. Дождался, пока в трапезной остались одни мужчины, и понизил голос: – Но уж всем – это точно. Поэтому тебе с твоим батей придется срочно новый набор пациенток вести. В том числе и по соседним баронствам проехаться.
– Да это мы завсегда, – заулыбался Бронислав. – Это мы с радостью!
А вот у Василия Райкалина появилось нехорошее предчувствие. Все-таки накануне, уже после глубокого «знакомства» с красавицами, он не удержался от интимной близости. Причем несколько раз не удержался. И естественно, что никаких методов предохранения не использовал. Слишком уж у него в голове крепко засела мысль, что знахарь Гирчин производит на свет в своем хуторе-санатории только своих наследников. Но что, если это не так? Что, если он и Шестопера пожелает осчастливить нежданными «ягодками» жизни? А впоследствии станет шантажировать родной кровью? Или попытается еще какую гадость устроить?
Ну и сам факт продолжения банкета рыцарю весьма не нравился. Ему следовало как можно быстрее связаться с Гонтой, с баннеретом Айзеком Молнаром, да и в русскую миссию передать весточку для Зареславы.
Все это вместе и усилило тревогу, недовольство собой и своими действиями. Но просто так встать, попрощаться и уйти не получилось бы при всем огромном желании. Мало того что первый же патруль наверняка опознает и выловит, так еще и хозяина обижать даже неосторожным словом не хотелось. Следовало вырываться отсюда деликатно, расшаркиваясь и выказывая максимальное уважение. Или сослаться на крайнюю срочность.
Что Василий и выбрал, как меньшее из зол.
– Хорошо тут у вас! Век бы жил да радовался. Только вот возлюбленная меня ждет, слезами обливается, да и у меня сердце по ней болит. Опять-таки со своими соратниками-друзьями встретиться срочно следует. Так что вы тут…
Но Агап его перебил:
– Грин! Дружище! Не спеши с составлением планов! Остынь, расслабься. Позавтракаем вначале, как нормальные люди, и только потом о деле говорить будем. К тому времени и барон вернется, новости последние привезет. Тогда и станем решать, что делать и куда торопиться. Или ты желаешь проигнорировать нашу славную компанию? И такой черной неблагодарностью отплатить за предобрейшее?..
– Ну что ты, что ты! – поднял раскрытые ладони Шестопер. – Как можно не уважить своего спасителя… и своего нового друга Бронислава!
– Вот это верно! Раз уважаешь, значит, пей и возрадуйся! – Знахарь наполнил кубки медовухой и заставил выпить за крепкую и нерушимую дружбу.
Не хотелось… а пришлось. Зато после хмельного, бражного напитка вдруг проснулся аппетит, и Василий, по примеру остальных «молочных братьев», набросился на закуски. Но тут тоже существовало некое правило, гласившее: между первой и второй перерывчик небольшой. Пришлось пить второй кубок. Третьему предшествовало возмущенное восклицание баронета:
– Да мы что, сюда жрать собрались? Давайте выпьем!
И продолжение банкета пошло как в лучших шедеврах постсоветской киноиндустрии. Появились легкость в размышлениях, бесшабашность, на все стало плевать, и даже скользнула интересная мыслишка: «Один день ничего не решает в этом Средневековье. Да и два тоже…»
На этом фоне появление барона и толпы радостно возбужденных красавиц с горой покупок прошло почти незамеченным. Ну прибыл, ну подсел сразу к столу и выпил здоровенный штрафной кубок. Ну попытался огорчить известием:
– За ваши головы объявлена огромная награда! Именно за головы. Глашатаи читают указ, в котором говорится, что вы жутко опасные преступники и вас следует убивать на месте. На дорогах не протолкнуться от рыцарских разъездов, отрядов наемников и небольших групп иных ловцов удачи. В нескольких кварталах Слуцка идут обыски, на воротах творится сущий кошмар. Всех здоровенных мужиков задерживают, ведут тщательное опознание. Уже есть убитые, которых по ошибке приняли за уголовника по клике Куча. Описание рыцаря Шестопера более расплывчатое и не совсем верное… – Барон замолк, всматриваясь в лицо Грина, и добавил: – Хотя опознать все-таки можно…
Но серьезность ситуации до сознания Василия уже не доходила:
– Подумаешь! Ха! На этом хуторе нас никто не найдет! Правда, Агап?
– К тому и веду, – кивнул тот, – что надо нам тут как мышки сидеть и носа никуда не казать. А весточки твоей родне и ближним постараемся тайно передать. Но тоже учитывать следует, что наши посыльные жизнью рисковать будут. Поэтому только и напишешь, мол, жив, здоров, нахожусь в безопасном месте.
– Давай бумагу! – немного оживился рыцарь.
– Вначале трапезничать закончим.
На том все и заглохло. Пили. Пели. Парились в баньке. Предавались плотским утехам. Поглощали немереное количество пищи. Проказничали, меняясь партнершами. Вернее, помогали в меру своих сил излечиться пациенткам данного санатория.
В общем, веселились настолько бурно и безоглядно, что гость иного мира упился окончательно. И порой Райкалин забывал, где он находится. Настолько ему гулянка напоминала лучшие образчики в среде новых русских конца двадцатого – начала двадцать первого века.
До смешного доходило: то выключатель попытается на стене нашарить рукой. То туалет с унитазом настойчиво ищет в сенях. То музыку пару раз настырно просил включить погромче «…эдакую, заводную! Чтобы тело само пошло вприсядку…». То особо смешную или пикантную сценку пожелает «заснять бы на камеру да в Ютьюб!». А напоследок вообще ляпнул, после особо интенсивной терапии с парой пациенток:
– Курнуть бы сейчас… чё-нибудь из легенького… «Честерфилд», к примеру…
Иначе говоря, Штирлицем он не стал бы точно. Правда, легендарный разведчик до такой степени никогда не укушивался, разве что в анекдотах, а то и он бы проговорился на раз. С другой стороны, сидевшие с ним за столом мужчины тоже казались в стельку пьяными. Женщины же блюли жесткие нормы воздержания, памятуя о своем скором или уже случившемся материнстве. Они лишь иногда пригубливали подаваемый специально для них квас, а к медовухе и не притрагивались.
«Но что могут заметить женщины? Мало ли куда гость тычется, говоря при этом совершенно незнакомые слова? Ведь чего только пьяный человек не вытворит. В том числе и странного… А что еще странно: почему меня в зернах пшеницы спать не положили? Не желают больше повышать свою урожайность или в первый раз обманули?..»
Именно так размышлял Василий на следующее утро, сжимая ладонями гудящую, как трансформатор, голову и силясь припомнить все свои явные и неявные промахи. Что еще ему не понравилось, так это побаливающие мышцы спины. Такое впечатление создавалось, что он все время спал в одной позе.
«Но ведь засыпал я вроде как в женской компании, – силился вспомнить рыцарь. – На боку… обнимая одну из партнерш… Ладно, сейчас они убежали по своим утренним делам, но сквозь сон вроде припоминаю, что некие ласки и посреди ночи были… Но я так и не проснулся толком… В любом случае мышцы настолько затечь не могли. Чудно…»
Пошатываясь, встал на ноги да и занялся утренней гимнастикой. Минут через пять кровь разогнала по мышцам повышенную порцию кислорода, к телу частично вернулись подвижность и чувствительность. Головная боль постепенно рассасывалась, зрение улучшилось, сообразительность вернулась. Вот и показалось странным, что за окном до сих пор сумрачно, словно рассвет замер в одной своей точке.
Лишь выглянув во двор, Василий поразился неожиданным погодным переменам. Помнил хорошо, что перед сном выходил по нужде и звезды светили неимоверно ярко. Тогда как сейчас небо напрочь было закрыто тяжелыми, низко висящими тучами, готовыми вот-вот разразиться грозовым ливнем. Да и все пространство было уже изрядно залито обильными осадками, словно дождь лил не переставая несколько часов. Лужи были везде куда только доставал взгляд.
«Крепко меня сморило! – еще больше озадачился рыцарь, начав поспешно одеваться. – Секс помню, а такой знатный ливень и не услышал?.. Неужели так устал в этом молодом теле?..»
Дверь скрипнула, и в опочивальню без стука, но громко восклицая, вошел Агап:
– Наконец-то твое сиятельство изволило встать! Ну и здоров же ты дрыхнуть! Уже обед на стол накрывают, а ты все свой лик в подушках прячешь! Не лепо это, ой не лепо! Мне и выпить для похмелья не с кем.
– Как не с кем? И Иван с Брониславом? – вполне логично удивился Грин. – Неужто в дрова до сих пор лежат?
– Ха-ха! Услышь они тебя, сейчас бы обиделись! – веселился Гирчин. – Закаленные бойцы с зеленым змием, не чета тебе! Они еще на рассвете на ноги вскочили да по делам своим баронским умчались. Все-таки они здесь обязаны за порядком следить, посланных по наши души гончих отваживать, да и хозяйство пустить на самотек нельзя.
Он увлек гостя в трапезную и чуть ли не силком усадил за стол. Два кубка с медовухой молчаливые красавицы уже наполнили, и по умолчанию следовало немедленно выпить. Но Райкалин попытался проявить благоразумие:
– Может, просто перекусим? Без выпивки? А то мне так хреново…
Аппетит-то у него проснулся, да настолько резкий, если не сказать звериный, что в животе заурчало. А вот медовуху пить подсознание категорически запрещало. Почему, спрашивается, коль похмелиться вроде и не грех?
Задуматься над этим не дали восклицания обиженного хозяина хутора:
– Это ты так благодаришь за хлеб-соль? За мое гостеприимство? Брезгуешь со мной несколько кубков испить да тело излечить после… вчерашнего?
Честно говоря, глядя на этого обиженного хозяина, возникала в душе твердая уверенность, что тот словно и не пил накануне. Свеженький, румяный, подтянутый, никакой мути в глазах, никакой синевы на губах или бледности на лице. И голос без хрипотцы:
– Аль тебе чем девицы красные не угодили?
– Да что ты, что ты! – Грин с готовностью ухватился за кубок, провозглашая: – За твое здоровье, дружище! Будь счастлив и живи вечно!
Выпили, подналегли на закуску. Опять выпили и опять подналегли. Хотя ел в три горла только Шестопер. Агап больше ковырялся в тарелке за компанию да все выспрашивал о том о сем. Две темы явно превалировали в опросе: чем да как рыцарь занимался в Вищине и как себя в данный момент чувствует. Вроде бы и праздные вопросы, но Василий насторожился:
«Неспроста это… И моя паранойя ни при чем. Явно что-то о моем бизнесе в кузнечном деле пронюхал. Когда успел только?.. И этот странный интерес к затекшим мышцам спины… Что это?.. Обычный интерес знахаря или?..»
Старался отвечать односложно, не отвлекаясь от еды. На проблемах после сна остановился подробнее, вывалив кучу жалоб и потребовав у целителя точного диагноза. А попутно стал с особым тщанием прислушиваться к разговорам женщин, которые тоже время от времени присаживались к столу, сменяя друг друга. Говорили они сегодня мало, но все-таки некоторые проблемы хутора высветились для гостя.
К примеру, следовало резать одного из бычков или увести его в большое стадо. Слишком стал агрессивность проявлять. Сена в хлеву оказалось слишком мало, а из-за плохой погоды подвоз вдруг стал проблематичным. Яиц куриных скопилось слишком много, надо с ними что-то делать. И так далее и тому подобное.
Грин продолжал есть, пить и разговаривать с Агапом, и вряд ли тот догадывался, что гость внимательно улавливает даже тихий женский шепот. Тем более что все-таки решил раскрыться, обозначив свой интерес конкретно:
– Я к чему тебя все про Вищин выспрашиваю… Был у меня с утра человечек из наших. Так он как раз только примчался из вотчины твоего князя и поведал мне, что новшества вищинский кузнец Павлентий измыслил: возок удобный о двух колесах и тачку с одним колесом. И бляху первенства на то взял, теперь большие деньги зарабатывает, а уж спрос на его изделия заоблачный. Слышал о таком?
– Не только слышал, – Грин старался выглядеть уже изрядно пьяненьким, – но даже у моих оруженосцев есть два великолепных экземпляра этих повозок. Удобные, легкие, прочные. Да и погрузить на них можно чуть ли не две сотни килограммов. Красота!
– Верю. Только вот человечек настойчиво твердит, что идею о повозках кузнецу Павлентию подкинул именно рыцарь Шестопер. И он с кузнецом в доле. Это так?
– Мм?.. Может, и так… – Василий колебался, раскрываться ему в этом вопросе или нет. – Но если бы и подкинул, что в этом плохого? Нам, рыцарям, тоже не чужды идеи дополнительного заработка.
– И этот поступок одобряю! – улыбнулся Гирчин не совсем искренне. – Только вопрос заключается в ином: как ты посмел, будучи допущен к высшим техническим секретам нашего тайного сообщества, использовать их в целях собственной наживы?
– Э-э-э?..
– Да еще и тщательно хранимые орденом технические тайны раздавать простому люду?
Дальше прикидываться «своим» или темнить в плане принадлежности к определенному сообществу было бы глупо. Поэтому Василий, многозначительно хмыкнув, поинтересовался:
– Собственно, о каком ордене ты говоришь?
– Об ордене Справедливости, – начал хозяин хутора, но гость за него продолжил:
– …Основанном власнечами, некоторыми дворянами, ремесленниками и… еще не знаю кем. Честно говоря, о вас раньше не знал и даже намеков не слышал. Тогда как наше тайное сообщество состоит из потомственных воинов, рыцарей и прочего служивого люда и называется Высший Орден Справедливости. Улавливаешь разницу?
– Нечто подобное я уже давно заподозрил… – признался Агап со скорбным видом.
– И теперь жалеешь, что помог мне бежать?
– Нисколечко. Тем более что и твои соратники по ордену, к моему огромному удивлению, оказались в камере. Это ведь они порезали обоих бригадиров вместе с их ближайшими сподручными?
– Если не ты, то получается, что они, – кивнул рыцарь. – Хотя я так и не понял, кто именно и как успел. В нашем тайном сообществе строжайшая конспирация, каждый из нас знает не более двух товарищей.
Гирчин похвально крякнул, заявив, что и у них надо такие строгости ввести. Потом укорил нового товарища, что тот сразу с ним не был искренен. Шестопер выдвинул точно такое же встречное обвинение. Ни в коей мере не споря и не ссорясь, оба сотрапезника стали приоткрывать свои карты, признаваясь поначалу в причинах их нахождения в главной столичной тюрьме.