А я краду себя по миллиметру ночи. Застывшее «спаси» в седеющих висках. И что-то важное застряло между прочим, И что-то смелое в себе качает страх. Рассыпав боль на мелкие крупицы, Ловлю молчание забытых номеров. И что-то важное бессонницей струится, И что-то смелое застряло между слов. Считаю пульс в растраченных минутах. У этой пустоты не кончился запал. И что-то важное я не отдал кому-то, И что-то смелое я в страхе потерял.

Когда стихи читает кто-то поздним вечером Под шёпот падающих звёзд, под свет луны, Они уходят в небеса, рождаясь вечностью… Они уходят в небеса, В мир тишины. Они взлетают высоко — мечты творение, И льются на людей дождём ленивой осенью… Прочти же пульс в моём стихотворении… Прочти стихи мои. Узнай их, Господи.

Не смей прощения просить. Не смей прощаться. Мне проще пульс остановить, чем не остаться. И проклинать не смей любовь. Не виновата, Что крылья вырастают вновь. Поверь, так надо… Под звук капели по весне мечтаю слиться С тобою — солнечной, простой. И раствориться В осенних красках октября, под синим небом… А был ли жив я до тебя? Ты знаешь — не был.

Сковырни своим словом зажившую рану, Разломай мой фасад — ведь основа прогнила. Пережду, перевою, дышать перестану И прощу навсегда… чтобы ты не простила. В пустоту как в капкан — с головой до отчаянья. Пульсом сжатая боль на порезах искрила. Сковырни мои страхи, как прежде, нечаянно. Я, как прежде, прощу… чтобы ты не простила. Заходи иногда в серый мир одиночества. На гранитном фасаде — последний причал. Может быть, сковырнуть мою боль не захочется, Переждал, перевыл и — дышать перестал.

Она сидела, слегка насупившись, Листала пальцами белоснежными Свою мечту. И, чуть-чуть ссутулившись, Качала город уже заснеженный. Она на звёздах ткала мелодию, Да тишиной разливалась звонкою. И всё в порядке, казалось ей, вроде бы, Да только грани порядка тонкие. А чьё-то сердце стучит? Прислушалась: Помочь рыдающему очень хочется. Да пусть умрёт этот снег лужами! А вместе с ним и её одиночество. Да только пальцы замёрзли. Скрючились Её мечты. Уж не стать ей прежнею, И жмётся к звёздам опять. «Соскучились? Я к вам с теплом, хотя вся и снежная». Впустите в дом через дверь стужами Да отогрейте уж её, странницу. Она уйдёт по весне лужами, И от неё ничего не останется… Она сидела, слегка простужена, Листала пальцами белоснежными Свои мечты, что кому-то — нужная Зима-старушка, такая снежная.

— Закрывай свои глазки, сынок, Я тебе кое-что покажу. То не жизни огромный урок, Я тебя за неё провожу… — Это мы, пап? Смешные, скажи? Ты обнял меня, кажется, крепко. Словно куклы из гипса лежим… — Полетели, сынок. Нам — до верха… Видишь — слева? Созвездие есть — Ураганы бушуют веками… — Я бывал уже, кажется, здесь. А расскажем потом это маме? — Ну, а прямо по курсу — дыра, Её чёрною все называют. Видишь свет вдалеке? Нам туда! — Знаю, папа! Я всё это знаю! (А за дырами чёрными свет Чистотой первозданной струится. Лучше дома — конечно же, нет). — Пап! Я счастлив сюда возвратиться! Только что-то огромной плитой Давит грудь. Это мамины слёзы? — Возвращайся, сынок… — Папа, стой! Как же ты? — А мне уже поздно…

Ты знаешь, наверное, счастье живёт в детском доме, Когда вдруг слезу вытирают заботливо взрослые руки. В больницах живёт, когда кто-то судьбою был сломлен, Но удалось избежать этой серой смертельной разлуки. Счастье, бывает, запрячется скромно в прозренье Когда-то слепого, теперь вдруг прозревшего сердца. А счастье в тебе уже так заждалось воскрешения, Открой ему душу, впусти в ней немножко погреться.

Падаю в небо мольбой о причале, Касаюсь ресниц я застывшей слезой. Мне бы чуть-чуть дотерпеть до начала, Мне бы чуть-чуть — и остаться собой. Мне бы чуть-чуть не хватило до горя, Заметить его и плечом не коснуться. Падаю в небо мольбой о просторе — Чтоб птицей однажды весною проснуться. Чтоб укрыло меня от потерь тёплым пледом, Чтоб корабля не заклинило лопасть — Мольбой о Судьбе своей падаю в небо. А оказалось, что падаю в пропасть.

Мы полетим…      Но от боли, от чьей-то шальной и предательской пули,      Когда кончатся силы хвататься за пламенный воздух. Мы полетим…      Когда сердце поймёт, что, наверное, нас обманули,      Когда жить на Земле вдруг окажется очень непросто. Мы полетим…      Только тронет отчаянье хмуро-дождливое лето,      Когда пеплом покроются некогда чёрные волосы. Мы полетим…      Только стань нам помощником, Господи, в этом,      Да и пусть без преград будут редкие взлётные полосы — И тогда мы взлетим.

Поздней осенью пахнут волосы, А шаги мои — сердца стук. Шепчет в сердце мне тихим голосом Моих дней непорочный круг. Стихотворением недописанным Лист кленовый — к моим ногам. Мне б не стать от судьбы зависимым — Жизнью, порванной напополам. «До» и «после», как будто оковами, Прибивают к ненастоящему, Предохранители кем-то сорваны: Бью прицельно тоской по летящему. И пусть дни мои пахнут осенью Да ответами тянут карманы. Я усну на висках твоих проседью, Если небом дышать перестану.

У нас с тобой нет неба, и солнце тоже село, Да ночь сложила пульс на раненые плечи. Что вечность отдала — проклятием сгорело. Секундное «люблю» дождём упало в вечность. У нас с тобой нет крыльев, мы с высоты упали, Да нет холодных звёзд, что нас когда-то грели. Проказнице-луне мы нежность отдавали, Она же уплыла за тучами в апреле. У нас с тобой нет неба, и солнце тоже село. В ночи считаю пульс, запрятав звёзды в вечность. Что отдавал любви — проклятием сгорело. И жмётся болью к сердцу пустая бесконечность.

А вечер по тропам прокрался несмело. В ветвях-паутинах запуталась сказка. Границы неясны — расчерчены мелом. Я знаю Вас, Маска. Я знаю Вас, Маска. Луна заблудилась, шагает по кругу, Затёрта вечернею дымкой подсказка. Да право же, хватит казаться мне другом… Я знаю Вас, Маска. Я знаю Вас, Маска. Как в кислоте растворяется смелость, Границы неясны — загнуты края… Да право же, хватит. Душа разлетелась. Я знаю Вас, Маска… Ведь Вы — это Я.

Сегодня приснилось мне множество птиц, Которые в окна стучали тревожно И в дом мой пустой умоляли впустить, Укрыть их от вьюг, если это возможно. В распахнутый мир мой старались кричать, Что ураган, не жалея их крыльев, О скалы бросал, заставлял умирать. А птицам, увы, не копают могилы… Они жались к рукам, старались согреться. Их души — как парус, ветрами побитый. Мольбами своими царапали сердце, Пронзали крылом, как стрелой ядовитой. Приснилось, как снегом укрылись просторы, Прижался я к птицам, едва ли дыша… С утра в мою жизнь вновь распахнуты шторы — Ко мне приходила погреться душа.

А я небес совсем не помню, извини. Слова мои покрыты несгоревшим прахом. И съёжились перед смертельным страхом Надорванные грани вечной тишины. На сердце мрак смеётся в пустоту, Поломанные крылья за спиной обвисли, И чередой пронзают мою душу мысли, Убившие когда-то света красоту. А в этой суматохе канули ключи, Которыми однажды запер жизни своей двери. Прости, я в Бога, кажется, совсем не верил. Я верил в боль, душившую в ночи.

Знаешь, я разлюбил всю свою тишину, Сердцу стало милее дыхание волн. Или трель соловья, в которой тону, Или старого дерева праведный стон. Я теперь не люблю свою вечную грусть, Мне улыбка небес всех закатов важней. Или солнца лучи, когда только проснусь, Или шёпот листвы. Или тайны аллей. Знаешь, я полюбил свою скорость и прыть. И наивность свою в вечных поисках рая. Знаешь, я полюбил и желание жить… Жаль, что только теперь… Когда умираю.

А летом тёплым расплакалась осень: «Меня не ждут, не хотят листопада». И невесёлое солнце попросит Шумливый дождь — мол: «Не надо! Не надо!» За крошку хлеба сражаются птицы, Да слёзы туч их хлестают градом, И под зонтами застыли лица В мольбе: «Не надо! Не надо! Не надо!» В тетрадь устало слова ложатся, Они во мне не найдут воскрешения. А мне бы только тебя дождаться… Ах, осень летняя… Дай же спасения!

Прозрачным янтарём закат на небе тронут, И затихает день, погас небесный свод. Рисует на лице улыбку грустный клоун, Сегодня до утра ему смешить господ. Покоится печаль под толстым слоем грима, И хромотой смешит его нелепый танец. Надрыв в его словах чуть еле различимый, В угоду для господ упал на землю паяц… И только на лице лежит оттенок света, Да пульсом застучат в его груди года: «Сегодня, господа, смешить желанья нету. Сегодня клоун мёртв. Простите, господа. Ах, кто-нибудь из вас мои мольбы услышит? Мне горло поцарапал души болящей крик!!! И пусть я вам паяц! Но сердце моё дышит! Увидьте мою боль, когда сниму парик…» И пульс его теперь презрением поломан. Затихли голоса смеющихся господ: «Ах, почему молчит сегодня этот клоун? Призвание твоё — собой смешить народ!» И день за днём, печальные, скитаются Заглушённые крики поломанных сердец. Ах, господа, для вас мы были паяцы. Но Ангелами нас на небе звал Творец.

Дописан путь. Осталось только точкой Отметить «Стоп» сгорающей Судьбы. И пульс лежит мой стихотворной строчкой, И пульс лежит мой стихотворной строчкой У изголовья, спрятавшись в цветы… Последний вздох с ладоней равномерно Стекает в память, укрываясь снегом, Он где-то жив и теплится, наверно, Он где-то жив и теплится, наверно, С таким родным далёким человеком. Дописан путь. Но я судьбу рисую, На крыльях пепел — сожжены мосты… Но вместо точки — ставлю запятую, Но вместо точки — ставлю запятую, Ведь после вьюг недолго ждать весны.

Молча стонет сонет, дрожащей рукою написанный. Сохнет вялым листом на асфальте моя пустота. Что поставил на кон, выбирая себя между жизнями? Что я жаждал в тени своего именного креста? Сердце плачет навзрыд — перевязано нитями осени, Перелив голосов замирает в крадущемся пламени. И с последним «прости» в меня ангелы стрелами бросили, Поцарапав мой крик, на снегу этой жизни оставили. Чтоб стонал, как сонет, дрожащей рукою написанный, Замирал на кресте, перевязанный нитями — венами. Я себя потерял, пробираясь по снам между жизнями, И упал в никуда, подгоняемый чьими-то стрелами.

Я голосом флейты рассказывал Богу секреты И ветром шальным гонял по просторам стрижей. На каждый вопрос ко мне приходили ответы. Я крылья носил, не ведая в спину ножей. Шелест листвы мне на ночь рассказывал сказки, В объятиях звёзд со мной засыпала луна. Чем больше любил, тем больше окутан был лаской, И всё, что просил, всегда мне давали сполна. Но каждому счастью однажды приходит кончина. Закончились дни, и Бог не в меня превратился. И сотни ножей с насмешкою воткнуты в спину… Случилась беда — я здесь почему-то родился.

Да, всё в порядке. Всё же средь лета проснулись вдруг вьюги, И мёрзнет душа под витающим пеплом умершей от боли любви. Всё холоднее, печальней и проклято криками каждое новое утро, Хромая мечта отравой смертельной плескается снова в крови. Не трогают душу страдания призраков в келье уставшей вселенной, Спасением дышит в затылок давно поджидавшая верная смерть. Свободными шли Корабли, становясь под прицелами пленными, Хромая мечта уж отчаялась сбросить оковы земли и взлететь. Снегами на плечи ложатся давно позабытые летние краски. Молчит за порогом ненужная в этой паршивой дыре красота. Хромая мечта на взлётную полосу встала сегодня напрасно, За нею темнеющей линией снов легла простынёй пустота…

Ты меня слышишь, Господи? Ты меня слышишь, Господи? Ради моей проседи Ты забери грусть. Сердце тоской мается. Сердце тоской мается, Хоть не кричит, но кается. И не уснёт пусть. Слышишь меня, праведный? Слышишь меня, праведный? Чтобы не знать отчаянья, Радостью посвети. Я же тобой присланный, Я же тобой присланный, Чтобы душой чистою Остаться в конце пути.

Разбужу тебя утром ранним Криком птиц беспокойно-весёлым. Улыбнувшись твоими губами, Рядом лягу листом кленовым. Бахромой из снегов укрою, Чтобы стало тебе теплее. Ты запомни, я рядом с тобою, Лишь достаточно в это верить. У любви не бывает срока, У надежды смертей не бывает. Пусть петляет твоя дорога, За тобою по ней я шагаю… Чтоб будить тебя утром ранним Криком птиц беспокойно-весёлым. Ведь любимые не умирают, Улетая листом кленовым?

Камнем с твоих опущенных плеч… И чтобы не биться волною о скалы, И чтобы не мучить тебя оскалом, К ногам упавшей звездою лечь, Прильнуть слезою к твоим губам. И чтоб не знать замираний пульса, И чтобы не сбиться с немого курса, Дыханье своё подарить мечтам. И с крыши твоей одинокою птицей — И чтобы не быть на душе твоей раной, Идти не туда под парусом рваным, Я строчкой усну на помятой странице. Судьбою в судьбе навсегда раствориться…

Устали молчать, но уже не до крика. Так давят на горло пустые мольбы. А пуля летела, смертельно безлика — Загнившее семя не нашей войны. Упав на колени, не хочется верить, Что истины Бога понятно просты, А раны от пули надеждой не склеить, Не вырастить снова на крови цветы. Устали молчать, но уже не до крика. И в землю зарыто загнившее семя Той пули, которая вечно безлика И вечно крадёт у человечества время…      Под Богом все ходим      И топчем цветы,      Уставших кричать      От недетской войны.

Тишина, как вуаль, чьим-то шёпотом бережно сорвана. Обезумев молчать, разрыдалась под утро душа. Не дыша, по камням — эта линия всё-таки ровная, Я по ней уходил, от немыслимой боли дрожа. Безнадёги края осторожно надеждой исписаны. И плитою слова улеглись на широкую грудь. Не дыша, по камням — я лечу погоревшими письмами И на пепле любви вновь пытаюсь навечно уснуть. Тишина, как вуаль, чьим-то шёпотом бережно сорвана, Только фальшью звучит надорвавшая горло душа. Не спеша, по камням, к небесам рвусь я раненым вороном, Но рыдаю дождём от немыслимой боли дрожа…

Уставший мой голос уже еле слышен. Грустит, не смолкая, в ночи патефон. Под дождь, что весною гуляет по крыше, Бессвязностью нот нарушая твой сон. Мелодия грусти, попавшая в сердце, Гуляет в душе бесприютным котом, И ищет тепла, и мечтает согреться Дождём, что бессвязно стучит за окном. Прозрачной слезою к ресницам прилипну, И пусть не смолкает в ночи патефон. Я вырву твой стон рыданием скрипки, Я ветром ворвусь в дождливый твой сон.

Уставшее время царапает спину, Упрёком молчит холодное дуло. Почувствуй мой ад в своей паутине. А сожаленье? Во лжи утонуло. Запачканы кровью гниющие стрелы, И громом летит по небу проклятье. Почувствуй мой ад по контуру тела. А правды кусок? Разорван на части. Осколки времён царапают душу, И чьё-то «люблю» покрывается пылью. Почувствуй мой ад. Он будет разрушен! Пожар за спиной — это выросли крылья.

Как покрывалом, снежной бахромой Весна укрылась, пусть ещё подремлет. Стучит в висках, а значит — я живой. Натянут трос — да, выдержали звенья. Билет «до смерти» выброшен, и значит — Не будет остановок и затихнет боль. Ах, птица синяя непойманной Удачи, Хотя бы раз схватить крыло позволь! Как покрывалом, снежной бахромой Укрыта грусть, пусть тихо себе дремлет. Стучится пульс, а значит — я живой… А через жизнь приходит воскрешенье.

А зеркала не прячут твою правду. Хоть сто дверей закрыты за плечами И хоть душа скрипит ещё на ладан, Ни жив ни мёртв в отрезках между снами. Разбавлен смысл грохочущей плеядой Безумных голосов соседей «по тюрьме». Летим с Земли? Но никому не надо, Слепцам всегда привычнее во тьме. Но зеркала не прячут этой правды — Видны оковы, и болят запястья. Летим с Земли? Уже давали старты. Во тьме от боли умирает счастье.

В сторонке века, нелюдимый, Покрыта пеплом голова — Невиноватый подсудимый. Не Бог судил, а лишь толпа. За то, что был, и есть, и будет Он перед Богом преклонённый, Пускай народ его осудит, Пред жизнью будет — невиновный. На всякий случай строем ровным Шагают прямо к чёрту люди, Забыв, что тот, кто невиновный, Навряд ли в этом месте будет. Гордясь прогнившими сердцами, Ломаем сотни тысяч судеб. Едва сведя концы с концами, На прах надежды ляжем грудью… Кто не судил, судим не будет.

В её глазах смиренно гибнет омут, И неба синь касается ресниц… В ней есть печаль по нашему былому — Она скрывает суть среди пустых страниц. А в голосе её — прощение Вселенной, Прощание давно уж отступившей ночи. Играет, веселясь, с волной морскою пенной Иль нищей к помощи взывает у обочин. Такая сильная, что плачется дождями, Такая беспокойная в своей мечте бессонной, К разбитому челу спасенье прижимает Да льнёт к душе живой, но в теле заключённой. В её глазах смиренно гибнет омут, И неба синь касается ресниц… В ней тысячи веков воспоминаний тонут, Она такая нужная… Простая наша — ЖИЗНЬ.

Заброшены сны, как тетрадки на полку. И больше не надо бросаться в атаку — Потерянный мир воет раненым волком, Глаза привыкают к объявшему мраку. Убита любовь по законам червонца, И хочется встать, но закончились силы. Людскими грехами запятнано солнце, Да поздним раскаяньем светят могилы… В оскале надежда — последней осталась, Спасенье искать — словно в стоге иголку: Так сердце моё на куски разлеталось — Я кровью истёк, собирая осколки…

Я старался дойти, но не смог оправдать ожидания. И в душе толстый лёд так и не был огнями затронут. Моя плоть — на коленях, в мольбе, в этот час покаяния: Слышишь? Бесы во мне от бессилия тёмные стонут.      Слышишь? Бесы во мне… Слышишь? Бесы во мне      От бессилия тёмные стонут. Не донёс тишину, что доверили так опрометчиво. И слова, как метель, — пеплом голову мне покрывали. Моя плоть на коленях — пусть будет тобою замечена. Слышал? Хрипы и стон — это бесы во мне умирали.      Слышал? Хрипы и стон… Слышал? Хрипы и стон —      Это бесы во мне умирали. В этот час пред тобой моя плоть пусть помолится, Тишина, что жива, долететь до тебя не поможет, Но в душе толстый лёд от тепла с места тронется… Слышишь? Это твой сын о любви твоей молится, Боже.      Слышишь? Это твой сын! Слышишь? Это твой сын!..      О любви твоей молится, Боже!

Я — Истина. Шагаю вслед за Болью. Меня познать способны только те, Кто верил в жизнь, захлёбываясь кровью, Кто ждал чудес в проклятой темноте. Я — Боль. Я признак, что вы живы, Что всё ещё вы заняты борьбой. Я Правды дочь и ненавижу лживых, Я тех, кто прав, люблю и кутаю собой. Я — Правда. Та, что чаще — режет уши, При этом убирая поволоку с глаз. Меня познает тот, кто Веру не задушит, Кто сможет защитить от всех сомнений нас. Я — Вера, слабая частица Правды. Её скрываете — меня же предаёте. Я проводник к божественным парадам, И без меня до Бога не дойдёте. Я — Бог, из Истины создавший человека. Я полон Болью за него и наполняюсь Верой, Что час за часом, годом… век за веком — Всей Правды от меня полёт не будет прерван.

Тихая ночь, тихая ночь пишет странные письма, Светом огней, светом огней озаряя мечты. Только не мы, только не мы — перелётные птицы Дарят ночам свои редкие сны. Падают сны, падают сны на пустые страницы — Это рассказ, это рассказ не из тысячи слов. Только не мы, только не мы — перелётные птицы Дарят ветрам без надежды любовь. По заброшенным улочкам памяти Ходит боль, от бессонницы мучаясь. И шаги её в сердце каменном Отдаются тоскою беззвучною. Тихая ночь, тихая ночь разрывает страницы, Пряча мечты, пряча мечты, уйдёт в никуда. Жаль, что не мы, жаль, что не мы — перелётные птицы. К ушедшей любви не долететь никогда.

То ли осень ко мне одинокой волчицей стучится, То ли сердце моё отмеряет ударами время. Иль напрасно я жду, что сегодня со мною случится То, что ждал и во что так отчаянно верил. Надо мной — небеса необычного серого цвета. Я рисую на них облаками немые картины. Я там был, хоть порою мне кажется — не был, Но я помню залитые солнцем равнины. И бродил я по ним беззаботным, смешливым ребёнком. Бесконечным казалось зелёное, тёплое лето, Что смеялось со мной то ветрами, то дождиком звонким… Но ушло то тепло и запряталось в сумерках где-то. И теперь — то ли осень дождями в окошко стучится, То ли сердце моё отмеряет ударами время. И напрасно я жду, что сегодня со мною случится То, что было со мной и во что я отчаянно верил.

Когда крадётся день к багряному закату, Укутавшись теплом, мой старый город спит. Мне кажется — звезда, упавшая когда-то, По новой в небесах огнём своим горит. И видятся мне в ней ушедших в небо лица, Таких родных — далёких, близких мне людей. Ах, если бы уметь, то я ночной жар-птицей Взлетел бы к небесам, прижался к ним сильней. — Вы знаете, — скажу, — сегодня пред закатом Мой город загрустил, поплакался дождём, Зато зажёг звезду, упавшую когда-то, — Как свечи мы за вас, ушедших в небо, жжём. Так жаль, что к небесам неведомы границы, Лишь образы с тобой таких родных людей. Ах, если бы я смог, тогда ночной жар-птицей Взлетел бы к небесам, обнял бы их сильней.

Скрип поездов — стон спящего вокзала, Дрожа под стук колёс, тревожится перрон. Не сгинула весна. Нет! Просто опоздала… Не сгинула весна! Но не вернётся он. И в шуме голосов лови прощальный шёпот. Прижми его к груди — споёте в унисон. Не сгинула весна, а опоздала, чтобы — С ней опоздал уйти — и не вернуться он. Скрип поездов — стон спящего вокзала, Морозные ветра не потревожат сон… Ты не пришла вчера, сегодня — опоздала. Ты — не смогла вчера. Сегодня — умер он.

И опять в никуда годы-гады Растерзали сомнением душу. И мне вроде куда-то бы надо, Только снова фарватер нарушен. Разбиваются волны о берег, С криком чаек смывая следы Тех, кому я отчаянно верил, Кто моей прикоснулся судьбы. На виски незаметно лёг иней, И ведут в никуда годы-гады. Я послушно иду вслед за ними, Хоть в другую мне сторону надо.

Дожди на проводах танцуют менуэт, И кутается в сон день этот непогожий. Я узнаю тебя, случайный мой прохожий. — Простите, мы знакомы? Ах, обознался. Нет. Я каплей по стеклу стучусь в чужие окна, И в сердце — тоже стук, увы, чужих шагов. Я аромат ловлю твоих, Твоих духов! — Вы извините, я… — Пустите! Я промокла! Бесцеремонно дождь в судьбу мою ворвался, На прахе всех надежд танцуя менуэт. Среди похожих лиц — знакомый силуэт! — Простите, мы знакомы?! Нет. Просто обознался… И так проходит жизнь в «простите, показалось», И, как собака — кость, меня съедает страх, Что ты когда-нибудь потянешь за рукав: — Прости, ведь это ты? Ах, снова обозналась.

Так хочу заглянуть в детство И капризно позвать маму: Мол, не видишь, твой сын резвый От мяча получил травму? И не надо бинтов и йода, Поцелуй твой залечит рану. Мамы все так на свете могут. Ну а ты ведь — лучшая мама! Не один раз я видел, честно, Как по небу летят телеграммы В виде птиц из далёкого детства. На пороге где ждёт меня мама… Даже если слишком устали И согнулись от тяжб спины, Ни на миг не забудьте о маме, Мамы ждут своих дочку и сына. Часто жизнь на колени ставит, Режиссёр она, видно, фальшивый. Но не дайте страдать мамам. Обнимите, пока… они… живы.

Давай переживём предательство весны, Зажжём (от всех потерь) в своих окошках свечи. Удержим до тепла свои цветные сны, И майский дождь, смеясь, все раны нам излечит. Давай переживём на окнах вязкий иней, Пусть снова минусы на градуснике судеб. Их скоро солнца луч в одну минуту снимет. И ты поверишь в то, что счастье ещё будет. Давай переживём!.. Но ты уже не слышишь. Дорога без тебя петляет всё сильнее. В предательство весны, увы, один я вышел, А солнца яркий луч пронзает всё больнее… «Давай переживём с тобою непогоду, — С улыбкой на устах всегда мне говорил. — Давай переживём… с тобою… год за годом». А сам — лишь только дождь… ты вдруг не пережил.

Золотые сады так же жадно впиваются в небо, Улыбаясь цветам, по горам пробегают ручьи. Только что-то не так… Это умерло сердце поэта, Что открыто для всех, оставаясь при этом ничьим. Мудрецы говорят, что без тьмы не рождается света. В кандалах на земле — всё равно каждый сможет летать. Не летают стихи… Значит, умерло сердце поэта, Что открыто для всех, только всем на него наплевать. Ноты скованы льдом, и фальшивая песня не спета. Забываю мечты, мне сказали — они лишь обман. Может быть, улыбнусь… Только умерло сердце поэта, Что доверилось людям, которые звали… в капкан.

Я с тобою, солнце, не спорю. Спотыкаясь о верх снегопада, Я иду через мрак за тобою, Ведь иного мне солнца не надо. Я с тобой ни во что не играю И спокоен под строгостью взгляда. Ведь достиг пусть чужого, но рая, Своего мне, скорее, не надо… Ты всё чаще грустишь за туманом. Тенью ляжет на грешных расплата. Я — как ты, ждал чудес. Был обманут… А теперь и весны мне не надо. Что ж, присядем давай, и — в дорогу. Нам с тобою она лишь услада — Соберём свою жизнь понемногу, Ведь другого нам больше не надо. Не мешал больше страх Оставаться задумано сильным. Он, забрызганный по уши кровью, Наступал по земле, как по сломанной веточке жизни, Закрывая глаза, чтоб не видеть, как бьют нелюбовью Те, кого полюбил, оставаясь для них ненавистным. Вновь под тысячу пульс. Боль пронзила горящие крылья. И улыбка в оскал — всё какое-то псевдоспасенье От плетей и камней. Оставаться задумано сильным, Когда рушится мир по чьему-то немому веленью. Не по правилам бой. И искрится от ярости небо, Рассекает сердца. Смысла нет наполнять их любовью. Проживая во тьме — говорят, что со временем слепнут, Да и крик в пустоту неизбежно приводит к безмолвью. Это вовсе не страх. Это боль от потерянной веры, Это боль догорающих в пламени адовом крыльев. Это боль от того, что цветное становится серым. Но придётся стоять… Оставаться задумано сильным.

Снег на плечах. Он торопится таять. Всё замерло вдруг и будто не дышит. Котёнком несмелым царапает память… Но Ангел из камня — не может услышать. Молитвы — как стрелы, летящие мимо, И плач в пустоту, кому-то так надо. Котёнком — уже не залечишь нарывы. И каменный взгляд — за веру награда… Разорван листок, и ломаются строки, За многоточием смыто начало… Мой каменный Бог рождает пороки, Котёнком царапнув, душа замолчала. Я — снег на плечах. С запоздалой весною Уйду в никуда, напоив мирозданье Окаменевшей до сердца водою, Котёнком несмелым молчу на прощанье.

Я дождями прольюсь после летнего зноя, Рябью след ты увидишь на лунной дороге. Собери до конца, их осталось немного — Все мечты о тебе. Пусть шагают за мною. С высоты упаду камнем сбитой синицей, Поцелуем укрою болью сжатые губы И оставлю на них непростительно грубо Весь поломанный — пульс. Иль хотя бы частицу. Заглушу тишину стоном вечной печали. Потушу огонёк перед светлой иконой, Я к обрыву пойду стороной незнакомой — Там назначено мне с моей долей венчанье. Я уже не король — потерялась корона. Только рябью — следы по луне на прощанье…

Зияющая пустота времён — Прилипшая песком к твоим рукам, Заставила идти. Идём По бесконечным линиям — кругам. И сплетены, как кружево, слова, Петлёй на шее затянулись струны, А под судьбой — помятая трава. Там я и жил — один. Мудрец безумный. В последнем танце закружила ночь — Она уйдёт, оставив место свету, И я за ней пойду. Чтобы тебе помочь Будить весной уснувшую планету. Иль новую найти, чтобы покинуть эту.

Не любим, не храним и не светел, Потерявший навеки покой, Снова Ангел меня не заметил, Пролетая над грешной землёй. Обезумев от жёсткой отдачи, Прекратив на мгновение бег, Я осколки души тихо прячу, Доживая без чувства свой век. В темноте своё сердце оставил, Как засохшая глина крошусь. Предложите мне игры без правил!!! Предложите. И я соглашусь… Расскажите мне, Боги, о свете, Так уставшему дайте покой. Только Ангел меня не заметил… Снова тьма остаётся со мной.

У старой божьей церкви я прислонюсь к ограде, Прислушаюсь к кристальной мелодии тиши. Подайте, Христа ради. Подайте, Христа ради, Затерянному в жизни — спасения души. Лишь небо мне ответит, и громовым раскатом Прольются мне в ладошки небесные гроши. Мне неба слёз не надо. Мне неба слёз не надо. Подайте, Христа ради, спасения души. Молчаньем и упрёком мне взгляд с иконы светит: Молись, сын. Не сдавайся. Не умирай. Дыши. Но снова не ответит. Никто мне не ответит, Кто даст мне, Христа ради, спасения души.

Ты стояла всегда у окна, Строчки-мысли слагая в поэму. А с тобою была лишь луна Да увядший цветок хризантемы. И сжимается каждая строчка, Долетает до неба и тает: «Подскажи мне, луна, где сыночек? Передай ему: мама скучает» Но в ответ — равнодушья молчанье, Не окончена мысль… многоточье. И луна, уходя, на прощанье Подарить ей тепла не захочет. Всё затёрто до дыр моим горем, Все слова зима заметает. Передай ей, луна: «Я с тобою… Мне тебя, мама, так не хватает…»

Моё исключенье из правил — Сегодня, коль снег уж пошёл, Я в угол ботинки поставил, А сланцы надел и ушёл. И точно ведь знаю, я — Гений! Теперь мне никак не грозит Беда ни мозгов воспалений, Ни лёгочный, кстати, бронхит. Иду, улыбаюсь прохожим — Пусть лица их тучи мрачней. И пусть на дебила похожий — Но я ведь их точно умней! Диагноз практически ясен… Но всё же сказать я готов! Что мне менингит не опасен, Причина же — нету мозгов!

Схороните меня, схороните Под иконою русской святой. На могиле моей напишите: Был задушен печалью-тоской. Поминайте меня, поминайте, В церкви русской зажгите свечу И любимой моей передайте: «За неверие в Бога плачу». Схороните меня, схороните Под осколками жизни моей И водою святой окропите Память прожитых в пропасти дней.

Под равнодушный стук минут Они уходят Туда, где их давно не ждут И не проводят. Две даты на камнях лежат Могильным тленом. Они уходят. Пусть молчат — Их путь бесценный. По траекториям комет Печалью судеб Они уходят. Больше нет Их света людям. Как журавли, уходят вдаль Неровным клином, И мне сейчас немного жаль, Что я не с ними.

Нарисуй мне дерево — грацию вишнёвую, Чтоб под ним и я заснул, окутанный мечтами. Пусть ласкает душу мне песнею весёлою Соловей-соловушка, укрытый небесами. Нарисуй мне облако — лошадь белогривую, Пусть на ней верхом летит муза синеокая, Что посмотрит на меня радостью игривою Да осветит лучиком грусть мою глубокую. Нарисуй мне жизнь мою на лежащем мраморе, Под которым я застыл, будто ангел каменный. Незашитые года — секут по сердцу шрамами, Раздирая в тишине вдох последний — каянный… Я когда-то превращусь в грацию вишнёвую: Колыбелью стану всем да лучами длинными, Что разрушат тишину песнею весёлою И раскрасят чью-то грусть небесами синими.

Ты потанцуй со мною, неразлучная. Наш подиум теперь — из лепестков, Что сбросило отчаянье беззвучное, Когда сломалось от ненужных слов. Ты слышишь музыку, моя печальная? Как птица в клетке тишиною мается, Так потанцуй со мной, моя случайная: Отравой по крови тоска скитается. Ты потанцуй со мною, безнадёжная. Твой век так долог, мой короток путь. Прости меня за руки ненадёжные, За то, что не пришло «когда-нибудь». Но я с тобой танцую, неразлучная. Я так ужасен, ты так хороша… Прости за то отчаянье беззвучное, Что я тебе дарил, моя Душа.

Ах, как же больно умирает лист. Сорвавшись с ветки по веленью ветра, Он проклят домом и природой предан, Душой мертвец и внешне неказист. Я видел — больно умирает снег, Скрипя душой опять под сапогами, Как пёс бездомный до крови кусает — Чтоб этот крик услышал человек. И больно мне, живой я человек. В груди же трепыхается надежда, Что осенью или зимою снежной Я незабытым завершу свой век.

Месяц плыл в тишине, Спал у кромки заката. Кто-то пел песни мне В зимний вечер когда-то.      Разрисовано окно      Разноцветными днями.      Это было так давно,      Будто было не с нами. Тихо слёзы на платок — Память бередит раны. Слышу вновь в ночи: «Сынок!» И рядом чувствую маму.      И снова месяц в вышине      Спит у кромки заката.      Спой, родная, песню мне,      Как ты пела когда-то. Мы очень быстро вырастаем И верим в истинность драмы. Но в каждом пусть снега растают От голоса любящей мамы.

Рискнул перевернуть сюжет времён, Да не успел закостенеть в испуге, Как стала смерть мне лучшая подруга, И я ей друг, один на миллион. Зажмурился, и вроде дыма мало, Но вновь дышать не позволяет тьма. Она, как строчки смятого письма, Мою судьбу своей рукой сломала. Кому-то свет — маяк в конце тоннеля, Не перестанет тишиной манить, А я в плену земли. И остаётся жить Да льнуть к любви, которая согреет. А море ласковым щенком Как часто, падая, — не поднимаемся. И давят плечи призраки надежд, Что нас простят, но сами обижаемся На то, что тяжелей с годами крест. А где-то там, не в этой жизни, море Оближет ноги ласковым щенком, И ветер криком чаек на просторе Тебе поможет строить крепкий дом…

А для мечты, бывает, жизни мало, Но чтоб не утонуть — обязан плыть. Не поддавайся мыслей урагану И постарайся этот мир простить. Ведь часто, падая, — не поднимаемся, Забыв про море, ветер, чаек, дом, Меняем жизнь на боль и не стараемся Дойти до солнца в небе голубом.

Там так пылал огонь, скрипели купола И черти в пляс пошли на острие креста. Ослепнув от тоски, она его звала, Но в этот раз и он спасением не стал. Резвится полумрак на стонущей земле. Ты улыбнёшься ей — увидится оскал. В безумии времён прижмёшь её к себе, Но в этот раз и ты спасением не стал. Разбитые мечты слезами не заклеить И в воду не войти одну и ту же дважды, Но не умрёт Любовь. Ты должен в это верить, Ведь этим сможешь ты спасти её однажды.

Отключаю возможность мыслить, Приступаю к очистке кармы. Так какие нужны были числа, Чтоб замедлить гниение раны? Расстилается болью пространство, Где-то небо порвалось на части. Кем я должен был оказаться, Чтоб меня обнимало бы счастье? Я сегодня должен был выжить… Умереть было вроде бы рано, Но сегодня последние числа, Да и солнце в тепле отказало. Превращусь я, пожалуй, в птицу Да заштопаю крыльями небо… Отключаю возможность мыслить… И лечу белой птицей за ветром.

Что ты, глупый, скулишь, не смолкая, полночи? Что ты сердце мне рвёшь и играешь с душою? Ты тепла своим плачем, наверное, просишь, Только я тебя вряд ли согрею собою. Я и сам был когда-то зимою задушен, И к замёрзшим сердцам я пытался прижаться. Как и ты, я скулил: может быть, Вам я нужен? Но, увы, до глухих я не смог достучаться. Я — остался не глух. Слышу — громче заплакал, Да стучится душа в моём сердце пустом. Ладно, друг мой, давай свою мёрзлую лапу… Видишь свет моих глаз? Это новый твой дом.

Он, к сожалению, всего лишь был дождём И, одинокий, плакал в водосточных трубах… И так мечтал — одним прекрасным днём Его, ненужного, хоть кто-нибудь полюбит. Он, к сожалению, был создан фонарём И, одинокий, плакал, отражая лужи, И так мечтал — одним прекрасным днём Он обязательно кому-то станет нужным. И кажется печаль им бесконечным сном. Осенний ветер пусть тихонько кружит, Когда поймут вдруг дождик с фонарём — Они собой согрели мою душу.

Побудь со мной немного, Ещё часок хотя бы. Успеешь за порог, Да что там! Ведь дорогу Посторожит ноябрь. Побудь ещё немного, Огни по небу мчатся. Смогу согреть, да что там! Смогут До сердца достучаться. Побудь со мной немного, Мой загрустивший вечер. Прижмусь к тебе, да что там! Небосводом Твои укрою плечи — Дышать так станет легче…

Как осенние листья, кидало по памяти дни, Ровной линией пульс — умерла искромётная мысль. Я шагну в никуда, и, возможно, там встретят они — У кого раньше дней почему-то закончилась жизнь. И замёрзла слеза в отражающих небо глазах, На секунду всего разорвал горло гаснущий крик. Я найду тишину в перепачканных кровью снегах, Замер юным глупцом, а душою — мудрейший старик. Как осенние листья, кидало по комнате сон, Чтоб заполнить собою ушедшие в прошлое дни. Ровной линией пульс — я пою с тишиной в унисон, Чтоб уйти в никуда, где возможно, остались они…

Позабытые всеми, для всех нелюбимые, Под потёртым плащом запрятаны шрамы, Да холодными ве́трами вечно гонимые, Оббиваем пороги стареньких храмов. Кем мы преданы? Кем позабыты однажды? Кто не смог уберечь в эту лютую осень? Мы об этом опять никому не расскажем, Ведь никто никогда нас об этом не спросит. Под потёртым плащом изранены души — Коротают в телах своих холодность дней Кто забыт этим миром и свету не нужен — Миллиарды оставленных Богом людей.

— Я о-о-очень устала, — сказала душа. — Бродила бесцельно по бренному телу, По сердцу метёлочкой тихо прошла — Там, кстати, заветную дверцу заело. Пустует давно — в нём никто не живёт, Поломано, бедное, стенки разбиты, Да всюду каких-то печалей налёт — Прошедших уже, но ещё не забытых. Я так предлагаю — чтоб мне веселей, Давай мы заселим туда постояльцев — Надежду и Радость, Любовь и… людей! Мне в теле одной надоело скитаться. И я призадумался: «Да, ты права! Зови постояльцев, для них всё готово!» — Я счастлива! — радостно взмыла душа. — Мне тело родным стало, ласковым — домом!

Не губи мою душу несвязностью фраз, Разреши мне успеть обнять тишину. Я взлечу к небесам. Хотя б один раз К облакам я губами тихонько прильну. Не хватай мою тень забывчивых снов, Разреши умереть от палящих лучей. Хоть на миг я избавлю себя от оков, Что давно не по силам жизни моей. Не мешай, я прошу, иллюзорностью ночи Отыскать свой покой, что кем-то запрятан. Отпускаю себя. Чтобы жить между строчек, Я ненужностью фраз в небесах был распятым.

Раскрашивал мрак мою душу словами И по тоске раскидал ощущения, Что никогда вам не будет прощения. Я, что вам преданный, — преданный вами . Касание рук — и нервы в смятении, Зажало вдруг сердце красивыми снами, Что было вам преданно — предано вами . Во мраке теперь нахожу я спасение… И правдой своею грозить перестанет Разбитое зеркало, сломанный пульс. Я никогда в этот мир не вернусь, Где преданный вам , но преданный вами .

Стирается дымка времён в никуда, И сердце стучит под ритм ожиданий: Закончатся скоро в душе холода, И счастье моё — да не за горами! Затрону в себе забытые струны: И пылью взлетит печальное время, Отправлю его по тропиночке лунной. Замёрзшую радость свою отогрею. Так хочется вдруг уйти в никуда От этих потерь, от боли, страданий… Прощайте судьбу. Хотя б иногда — Счастье есть в вас. А не за горами.

Отпылали костры, на углях тлеют чьи-то надежды, Только дым в небеса — их запачкать охота смолою. Эх, простить высоту на Земле не умеют, конечно, И как дым небосвод — всё запачкать мечтают собою. Разыгралась луна, отражаясь надменностью в луже, Снизу вверх на неё кто-то взвоет озлобленным волком — Эх, простить свет луны он не сможет за то, что не нужен: Отразится огнём и, как лужа, засохнет надолго. Год за годом костры жгут простые земные надежды. На углях день за днём умирает прожжённая вера, Что простят небеса всех, кто просит: безвинных и грешных, И меня — кто не сможет простить их… наверно.

Обниму тебя очень крепко И душою прижмусь сильно. На губах я оставлю вкус лета И улыбку в глазах тёмно-синих. Прикоснусь ожиданием чуда, Растворю одиночество дней. Я твоим звёздным странником буду, Ты — Богинею станешь моей. Обниму тебя очень крепко, По трапеции сна пробегусь. Чтоб оставить тебе в сердце лето, Я тебя солнцем ярким коснусь.

На утренней заре не таяли огни Уже отыгранных мелодий звёзд И с нежностью ласкали мои сны, Рисуя крылья лепестками роз. И чувствую вдали дыхание небес, Взлетаю к ним, дыханье затая. А я не знал прекраснее чудес, Как кружит лист под танго сентября.

Мне так невыносима тишина аллей, Луной укрыты — сладко спят ночами. Я в этот час хочу прижаться к ней, Но тишина аллей разверзлась между нами. А утром вдруг засеребрит роса, Ночные страхи с лёгкостью смывая, И небо синее — как у неё глаза, Когда слеза отчаяньем пронзает. Я тороплюсь. Мне хочется скорей Обнять её и попросить прощенья. Невыносима тишина аллей, Но только в ней —      Моё проклятье, боль…      Моё спасенье.

Уже настойчивее стала седина И серебрит виски мои игриво, Да с болью в небо тянется душа — Но только жизнью поломало крылья. Стеклом слеза порезала молчанье, Рисуя на лице моём морщины, А путешествие похоже на скитанье, Да крест сильнее раздирает спину. Уже и жизни бег — вдруг перешёл на шаг, И горы бед, увы, не передвинешь… Я не хотел идти с рождением на старт, Так почему теперь — меня пугает финиш?

Ночь-злодейка за горло схватила надежду на сон. И крадутся часы, не спугнуть чтобы тёмное время. Кто-то там, в темноте, помолился со мной в унисон И улёгся в ногах в виде жутко свирепого зверя. Не дышу. Я стараюсь опять в темноте уловить Чей-то взгляд, чей-то вздох и безумие чьё-то. Между мной и — не мной оборвалась последняя нить. Что ж, теперь с этим жить… хоть и жить остаётся немного.

Ещё по прошлогодним листьям плакал снег, Ещё весна под вьюгами порою замерзала, Но видели они, как уходил от всех поэт. За столько лет — никто не крикнул вслед. Он уходил, пока толпа молчала. Последний раз с тоской взглянув на небо, Он по привычке улыбнулся птицам, Которые, увы, — не поняли поэта. Что ищет света, но был свету предан И уходил с зимою раствориться. Ещё по прошлогодним листьям плакал снег, А небо серое со стаей птиц молчало, Но видели они, как умирал поэт, Искал что свет… Никто не крикнул вслед. Ушёл в весну — ту, что под вьюгой замерзала…

А мне не жалко рушить тишину — Навзрыд пусть плачет чародейка-осень, Когда под листопадом снова спросит: — В кого влюблён? — Влюблён в неё одну. И пусть дрожит от ветра старый клён, А в лужах серым отразится небо, Когда узнает, что одной ей предан: — В неё одну? — В неё одну влюблён. Однажды снег укроет лапы сосен, И лишь зима мне улыбнётся тайно. Она, проказница, конечно, всё узнает: — В кого влюблён-то? — В чародейку-осень…

Подари мне небо, мама. Подари мне луч рассвета. Светлый. И укрой меня утром ранним Из лучей золотых тонким пледом. Подари мне улыбку, родная. Пусть из лунного света, но всё же… Ты со мною. Ты рядом, я знаю, Хоть на облачко стала похожей. Без тебя одиноко и жутко. Без тебя даже солнце остыло. Подари, мама, счастья минутку… Как однажды мне жизнь подарила.