Я нервно ходила по нашему маленькому кабинету из стороны в сторону и задумчиво постукивала по губам свернутыми в маленький рулон бумагами. Это помогало мне думать. В руках я держала нераскрытое дело об убийстве пяти молодых девушек. Оно долго пылилось в полиции, но потом, после ревизии Отдела, было изъято и передано нашей команде вместе с рядом других дел, в которых, по мнению ревизоров, могли быть замешаны чудовища или артефакты. Да, в задачи нашей группы порой входили и такие вещи. Изучив подробно все детали дела, я пришла к выводу, что насчет чудовищ не знаю, а вот к некоторым высокопоставленным чиновникам ниточки тянулись, да все никак вместе не увязывались. В голове зрело ощущение, что я близка к разгадке и все нужные данные у меня уже в руках, но никак не могла ухватить ее за хвост. Все бы сошлось, но не хватало одной лишь детали: артефакт, который мог использоваться для совершения этих преступлений, находится в руках очень уважаемой семьи как семейная реликвия, и эта семья никак напрямую не связана с обвиняемым… Я резко остановилась, когда вдруг вспомнила. Да ведь жена главы этой семьи до замужества носила другую фамилию! Она его сестра, и вполне могла передать брату артефакт. Чтоб взяло меня и мою дурную память, это же так просто! Я расплылась в улыбке. Похоже, теперь мы прижмем этих чиновников, и в отличие от полиции, которая давно у тех под рукавом, Отдел им неподвластен.

От счастья захотелось прыгать до самого потолка, и я бросила взгляд на Михаила. Тот сидел, склонившись над столом и перебирал бумаги. Во время работы, когда приходилось много читать и думать, он задумчиво разбрасывал бумаги по столу и не замечал даже, как они слетают на пол, а убирался уже потом, вот как сейчас. И это значит, что он не занят. Я подошла к двери кабинета, закрыла ее на замок и повернулась.

— Я это сделала! — гордо заявила я, подошла к столу и бросила на него трубочку бумаг. — Теперь мы можем прижать хвост этому драному коту Коновалову.

— Поздравляю, солнце, — Михаил оставил бумаги в покое, поднял на меня взгляд и улыбнулся. — А у меня пока глухо, хотя очень похоже на работу баньши.

Пока он говорил, я оперлась ладонями на стол, нависла над ним:

— Влад вчера уехал в командировку в другую страну. На неделю, — с обидой и обвинением в голосе сообщила я.

Михаил молча внимательно смотрел на меня, и пока я говорила, его улыбка становилась все шире. Конечно же он догадывался, к чему я веду.

— Да, я знаю, — отозвался он.

— И он наверняка вернется раньше, как всегда.

— Наверняка, — согласился Михаил.

Я склонилась к его лицу и коснулась губ, словно собиралась начать поцелуй. Он разомкнул губы, стремясь его продолжить, но я стала медленно отодвигаться, дразня его, заставляя тянуться следом, и продолжила говорить, но теперь уже шепотом:

— Ну так какого черта ты ничего не делаешь и заставляешь меня ждать?

— Ника…

Я так и не дала ему дотянуться до губ, и его голос звучал укоризненно, но в то же время он улыбался. Я снова коснулась его губ, а когда он опять потянулся за поцелуем, не позволила это сделать.

— Это за твоё бездействие, — с улыбкой хмыкнула я.

И в этот же момент, словно наконец не сумев совладать с желанием, он обхватил мое лицо ладонями, не давая отодвинуться, и впился в губы. Михаил любил целоваться, и я от этого была в восторге. Я хмыкнула от распирающего грудь счастья и отдалась во власть его губ. Такие мягкие и теплые, они дарили мне нежные поцелуи. Глубокому и жадному поцелую Михаил предпочитал множество мягких прикосновений губ, и я не удержалась, игриво лизнула, заставив его хмыкнуть с улыбкой. Его поцелуи переместились на край губ, к уху, затем на шею. Я хотела прижаться к Михаилу, но разделявший нас стол мешал, и я решила эту проблему самым простым способом. Не прерывая поцелуй, я медленно забралась на него и осталась стоять на нем на четвереньках, опираясь одной рукой на него, а второй на плечо Михаила, с упоением наслаждаясь моментом.

Михаил провел мне по плотной ткани одежды на плечах, а затем подхватил под мышки и стащил на свою сторону стола, поставил на ноги, лишь на пару секунд оторвавшись от губ, а затем посадил обратно на стол.

— А ты знала, что меня заводит, когда ты в форме? — он усмехнулся мне в губы и снова начал их целовать, но я возмущенно отстранилась, приложив ему палец к губам, и нахмурилась.

— Не знала! И почему же ты молчал?

— Ты такая милая, когда злишься, — он обхватил мой палец губами, и я буквально растаяла от мягкости его языка на подушечке пальца.

Злиться моментально расхотелось. С Михаилом хотелось быть нежной и ласковой, хотелось смеяться и радоваться. И я буквально светилась счастьем, Михаил — мое личное теплое солнце. Я хохотнула, отбирая у него палец и обвивая шею руками, потерлась носом о его нос.

— Ника, если ты не перестанешь, я забуду, что мы на рабочем месте, — прошептал он.

Я от этого заявления расплылась в еще более широкой улыбке и таким же шепотом ответила:

— Забудь… — и снова впилась своими губами в его.

Мои пальцы сами собой расстегнули его жилетку и рубашку, и я с удовольствием коснулась обнаженного торса. Руки легли ему на пояс выше штанов, чтобы ощущать теплую кожу всей поверхностью ладони. Ноги сами обхватили его, я стремилась прижаться как можно ближе.

— Не шевелись, — наполовину попросила, наполовину приказала я, оторвавшись наконец от его губ.

Мои губы скользнули ему на шею, затем на грудь. Михаил знал, что я наслаждалась, губами исследуя его подтянутое тело, ласково водя пальцами по крепкому торсу, и ему это нравилось. Ему нравилось, что я получаю удовольствие, в какой бы форме это ни происходило. Я получала от него то, чего мне так не хватало: чуткости, нежности, возможности следовать своим капризами и желаниям, какими бы они ни были. Его пальцы зарылись мне в волосы и медленно сводили с ума мягкими поглаживаниями, словно говорившими, что я все верно делаю, награждавшими меня за то, что я получаю удовольствие, и доставляю его ему.

Я услышала, как громыхнул слишком резко отодвинутый стул, и даже на секунду отвлеклась от своего приятного занятия, чтобы посмотреть, что произошло. Михаил, воспользовавшись этим, подхватил меня со стола и вместе со мной резко развернулся, усадив на подоконник. Я ликующе рассмеялась его порыву, лишь крепче прижав его к себе ногами, а он схватился за мою рубашку, выдернул ее из штанов и опустил ладони мне на пояс, медленно поднимая их, ведя к ребрам. Его губы вожделенно потянулись к моим, чтобы принести новую порцию ласки, а затем бросились исследовать шею, плечи, руки, и его пальцы обнажали эти части моего тела. Он словно впал в беспамятство от удовольствия и не отдавал себе отчёт в своих действиях.

Горячее летнее солнце грело мне спину сквозь стекло, приятно дополняя поцелуи, и я наслаждалась, вбирая в себя каждую секунду происходящего, словно цветок, ловящий лучи солнца. Михаил всегда был для меня именно таким солнцем, которого хотелось больше и больше, которое грело и дало жизнь и счастье.

Он впился в мои губы, и растрепавшиеся волосы влезли в наш поцелуй. Я издала смешок ему прямо в губы, и Михаил хмыкнул вместе со мной. Убрал волосы с моих губ, вновь коснулся своими, но поцелуй не был долгим, он стал целовать мне щеку, висок, ухо, шею, почти неотрывно скользя по ним губами. Ему было так же хорошо, как и мне, я ощущала его эмоции. Ему нравилось, как я смеюсь. Ему нравилось, когда я возбуждена. Ему почти все во мне нравилось. И он играл со мной в эту забавную приятную возбуждающую игру.

Он слегка прикусил мне ухо, и я от удовольствия крепче сжала его ногами, стремясь прижаться так близко, как только можно. Мой. Он мой. Полностью. Целиком и безвозвратно. Только мой. Его поцелуи переместились мне во впадинку шеи, затем спустились ниже в декольте. Тяжело дыша, я запустила пальцы ему в волосы, сжимая их от удовольствия. Смешки с моей стороны уже прекратились, теперь я лишь тихо довольно постанывала. Я откинула голову назад, открывая шею. Его пальцы закопались под пояс моих штанов и легли на бедра.

— Я люблю тебя, Ника. Только тебя. И далее если захочу, никогда не смогу разлюбить, — проговорил он мне в грудь и провел по ней зубами так, словно собирался укусить.

Дрожь удовольствия пробежалась по моему телу. Не только физическое, но и моральное, и эмоции, которые я так четко ощущала: мои и его. Все это смешивалось в настолько приятный коктейль, что я, казалось, сходила с ума от удовольствия. Я сама быстро потянулась к нему, уткнулась в шею, носом заставляя его поднять подбородок, и несильно укусила за шею, еле сдерживаясь, чтобы не сомкнуть зубы крепче. Михаил разжигал во мне страсть слишком легко, и я за это одновременно и любила, и ненавидела его, и эта смесь эмоций только усиливала возбуждение. Я вцепилась ногтями ему в плечи и прошептала только одно слово, которое он так любил:

— Хочу…

Мы с ним уже давно придали этому слову множество дополнительных смыслов. Только что я буквально сказала ему, что хочу его прямо здесь и сейчас, что он должен избавить меня от всей одежды и что может делать со мной все, что хочет. Михаил всегда терял голову от этого слова, от обилия смыслов в нем и от желания, которое он испытывал, когда слышал его. От одежды он меня избавил быстро. Его поцелуи стали менее нежными, более страстными. Мы оба потеряли голову и наши действия стали менее осознанными — мы двигались по наитию, отдаваясь во власть эмоций. И спроси нас потом, вряд ли мы смогли бы вспомнить, что именно делали. Мы любили друг друга и доставляли друг другу удовольствие.