Летний день клонился к вечеру, и солнце заливало город предзакатным золотом. Мы с Романом прогуливались по стремительно заполняющимся улицам. Он мне нравился: веселый, симпатичный, забавный — чем-то напоминал Михаила, но более серьезен и решителен в ряде вещей. Я встречалась с ним уже полгода. Он — один из тех немногих, кто не стал обращать внимание на то, что я не девственница, и, что самое важное, на моего брата. Не знаю, как Влад это делал, но после недолгого разговора наедине мои ухажеры просто прощались со мной так или иначе. На эту тему я скандалила с братом, ругалась, даже влепила пару пощечин, но все без толку. И вот, наконец, нашелся тот, кто наплевал на его мнение, чему я не могла не радоваться. В глубине души мне бы хотелось, чтобы на месте Романа был Михаил, но он то ли не решался стать мне кем-то большим, чем близкий друг, то ли брат с ним уже давно поговорил, заставив отступиться заранее. А может, все из-за того, что три года назад я уже сказала ему нет…

На моем пальце красовалось аккуратное колечко. Роман предложил мне в недалеком будущем выйти замуж и подарил это колечко в знак помолвки. Я конечно же не преминула уколоть Влада и сказала об этом, чтобы знал свое место, а то слишком много себе позволяет, лезет в мою жизнь. Он хоть и мой старший брат и вроде как глава семьи, а потому отвечает за меня, но я уже не маленькая! Мне двадцать лет, и за последние два года я была на всех заданиях вместе с ним, так что ничуть не менее опытная и взрослая. Я убивала, я ловила преступников и сражалась с гхаттитами, порождениями Зоога и детьми Кхутуру — бестиями разных видов — пора уже перестать считать меня ребенком. Я выйду замуж за того, кого хочу, и его отцовское одобрение мне тут не нужно. Да, с Леонидом я когда-то ошиблась, но это не повод теперь всю жизнь меня опекать.

На эту ночь я собиралась остаться у Романа, хотя он пока о моих планах в курсе не был. Могу себе представить, как взбесится брат, мысли об этом вызывали у меня улыбку. Пусть, ему полезно. Сам он тоже так поступает, проводя ночи в чьих-то женских постелях, вот теперь съест свою же пилюлю. Месть воистину сладка.

Я уже представляла себе, как у нас с Романом это будет, и потому шла в предвкушении. При всей своей ненависти к Леониду я не могла не признать, что его опытными стараниями мой первый раз мне понравился, особенно если судить по рассказам подруг. Их первый раз в большинстве своем был не очень-то приятен.

Жил мой будущий муж в двухэтажном доме в хорошей многокомнатной квартире. Когда-то он продал свое поместье и переехал сюда, ему тут больше нравилось. Я уже бывала у него как гостья, но сегодня входила как будущая хозяйка. Какое странное, но приятное ощущение. Мне прямо не верилось, что я скоро стану его женой. На губах сияла улыбка счастья, и впереди ждал чудесный вечер. Я уже предвкушала, как буду трогать его аккуратно стриженые темные волосы, заглядывать в серые глаза… и однажды обязательно заставлю сбрить эти тупые усики, которые так мешают целоваться.

В ожиданиях я не обманулась, вечер был чудесен. Мы выпили вина, посидели перед камином в уютных креслах, пообсуждали книги. Солнце уже ушло, на город опустилась тьма. Мы уже оба знали, чем закончится эта ночь, хотя Роман все еще не был уверен. Он не раз говорил, что не хочет торопить и не будет давить на меня, а мне, наоборот, казалось, что Роман слишком медлит. Вот и сейчас мне уже не терпелось узнать его лучше. Ему, кажется, тоже, но он не решался.

— Ты говорил, что иногда перед сном читаешь Диккенса в оригинале, — я решила его немного подтолкнуть. — Покажешь мне книгу?

Раз читает перед сном, значит книга наверняка в таком интимном месте, как спальня. Я рассчитывала, что он предложит пройти с ним, но Роман лишь ослабил ворот белой рубашки, будто она его душила, и встал:

— Конечно. Сейчас.

Он вышел из комнаты, и я, стащив туфельки, в одних чулочках тихо проследовала за ним. Вот они, навыки слежки, пригодились в быту. Я чуть не хихикнула этой своей мысли, но вовремя сдержалась — услышит же, я иду почти сразу за ним. Роман, нервно потирая пальцы, вошел в спальню, оставив дверь приоткрытой, и я тихо скользнула внутрь. Он подошел к небольшому столику, стоящему поодаль от кровати, взял с него книгу, развернулся и увидел меня:

— Вероника? — удивленно спросил он.

А я, широко улыбаясь, приложила палец к губам, призывая молчать, опустила туфельки на пол и демонстративно закрыла задвижку на двери, затем снова повернулась к нему. Меня распирал восторг, а вот Роман нервничал. Я подошла к нему и взяла за руку, чтобы успокоить, заглянула в глаза:

— Не переживай так сильно. Это же просто приятное времяпрепровождение. И я вся в твоих руках, не надо меня бояться.

Роман положил ладони мне на щеки:

— Не хочу все испортить. Ты говорила, у тебя уже был мужчина, и он обманул тебя. Я не хочу выглядеть таким же в твоих глазах, потому что настроен серьезно. Можешь оставаться сегодня у меня или нет, если не хочешь. И пока не захочешь, у нас с тобой ничего не будет даже после свадьбы. Я не стану принуждать тебя. Хочу, чтобы ты любила меня и делила со мной постель, только если любишь.

— Я люблю, — улыбнулась я.

Немного покривила душой, конечно, он не Михаил, но он мне очень нравился, правда. Роман потянулся ко мне губами, и я с удовольствием ответила на поцелуй. Опять чертовы усики защекотали чувствительную кожу вокруг губ, но я постаралась не обращать внимание. Мои пальцы потянулись ему за спину, чтобы обнять, но на полпути свернули и закопались в его шевелюру. Роман крепко прижал меня к себе за спину и талию. Он меня хотел, и очень, это сквозило в его эмоциях, в частоте дыхания, в легком дрожании пальцев, его возбуждало, что я сама проявляю активность, сама действую. От его эмоций я получала не меньшее удовольствие, чем от своих. Восторг от происходящего буквально распирал изнутри, и я даже прервала поцелуй, чтобы издать смешок. Роман моментально заволновался, в его мыслях скользнуло предположение, что я высмеиваю что-то в его действиях. В эмоциях сразу мелькнула уязвленная гордость, обида и надежда, что он ошибся в предположениях. Он встревоженно заглянул мне в глаза и прошептал:

— Что не так?

— Ничего, — так же тихо ответила я, ласково поглаживая ему волосы и улыбаясь. — Просто мне очень хорошо. А когда мне хорошо, я смеюсь.

Облегчение в его эмоциях было настолько сильным, что почти материально ощутимым. Его руки скользнули по моей спине, поглаживая, он наслаждался прикосновениями, довольный, что я его люблю и уже вот-вот буду принадлежать ему не только душой, но и телом. Ему нравилась во мне та доля распущенности, которую он уже увидел. Все те жеманные девицы, с которыми Роман встречался раньше, утомляли его. Следуя его мыслям и пожеланиям, я молча потянула за завязочки платья у себя на груди и мягко отстранилась из объятий, чтобы было удобно снимать его с плеч. Горящий взгляд Романа светился все большим восхищением с каждым новым обнажающимся участком моей кожи, пока платье соскальзывало вниз.

— Ты великолепна, — выдохнул он, когда ненужный ныне предмет одежды свалился, оставив на мне лишь трусики и чулочки.

Никакого бюстгальтера на мне не было, его роль исполняла корсетная вставка, оставшаяся в платье. Он подошел ко мне и потянулся так аккуратно, словно боялся спугнуть. Роман делал это медленнее, чем мне бы хотелось, ему нравилось осознавать, что я в нетерпении, что жду и жажду, и я искусала всю нижнюю губу к моменту его прикосновения. Зато когда он это сделал, я получила свое сполна: его эмоции обдали меня волной желания, жажды и удовольствия. Мои эмоции облегчения оттого, что он наконец сделал это, и пьянящее ощущение власти над мужчиной полыхнули, смешавшись с пришедшими от него эмоциями в тугой комок, грозивший взорвать меня изнутри. Я снова издала довольный смешок, стараясь впрочем сдерживаться, чтобы не напугать его. Роман с опаской бросил взгляд на мою улыбку, а затем жадно впился губами в мои. Его ладони скользнули по моей груди, а затем он подхватил меня и развернул спиной к кровати, на секунду потеряв контроль над своими действиями и сразу остановился, сам испугавшись своего порыва. О да, у него от меня просто крышу сносит. А может, я неосознанно подталкиваю его к этому своими способностями по влиянию на разум. Впрочем, кому какое дело, ведь нам обоим это нравится.

Он уложил меня на кровать, схватился за чулочки и жадно стащил их. Уже через пару секунд трусики присоединились к чулочкам на полу. Я осталась совершенно обнаженная лежать на кровати перед ним, не прикрываясь, наслаждаясь его восхищением и разделяя его.

— Разденься.

Я не стала добавлять пожалуйста, потому что знала, он не ослушается. То самое пьянящее ощущение власти, когда понимаешь, что сейчас этот мужчина готов на все. Он быстро и суетно сбросил с себя все, не отрывая взгляд, а я в это время игралась, упиваясь своей чисто женской властью и зазывно поглаживая себя по груди, животу, бедрам. Действия не были спонтанными, я знала, видела в его бушующих эмоциях, что именно будоражит больше всего. Его возбуждение буквально витало в воздухе, и я наслаждалась этим чувством, с удовольствием поглощала его всем своим существом.

Сбросив одежду, Роман навис надо мной и начал целовать живот, его ладони скользнули мне по бедрам. Приятные мягкие прикосновения. Я закрыла глаза от удовольствия и снова усмехнулась вслух, издав тихое протяжное да-а-а, интонацией подразумевающее ты все делаешь правильно, хороший мальчик, продолжай. Его поцелуи поднимались выше, к моей груди, и я наконец потянулась к его разуму, чтобы вкусить все сполна, хватит уже довольствоваться внешними обрывками эмоций. Возбуждение мощной волной захлестнуло меня, закрутило в эмоциональном вихре, чуть не выветрив контроль над собой. Роман уже с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на меня, как первобытный человек, и я переняла это, разделила с ним, сходя с ума от удовольствия. Его губы обхватили мою грудь, и неожиданно во мне чувством опасности взорвалось осознание: за дверью кто-то есть. Он обнаружился так внезапно, словно стоял там все это время незамеченным. Я распахнула глаза и, закрывшись от эмоций Романа, положила руку ему на плечо, крепко сдавила:

— Стой, — нервно произнесла я, все еще слегка задыхаясь от быстро отступающего под давлением угрозы возбуждения.

Роман замер, пару раз моргнул, приходя в себя, пытаясь сбросить не желающее отступать наваждение:

— Испугалась? Не бойся. Я же сказал, что ничего не будет, если не захочешь.

Я молчала. Внимание и взгляд сконцентрировались на потолке, на котором черным дымом от двери медленно расползались щупальца тьмы, и мне был известен лишь один человек, способный на это — мой брат в крайней степени злости. Роман проследил за моим взглядом:

— Пожар? — он не был связан с Отделом и, как любой нормальный человек, попросту не мог понять, что происходит.

Дверь с грохотом разлетелась в щепки от мощного удара, и вряд ли это была нога или рука, больше походило на взрывную волну.

— Вероника! — рык брата загробным эхом разнесся по комнате, заставив мои внутренности скрутиться от ужаса в тугой узел.

Влад тенью возник в проеме, а черный дым ворвался внутрь и заставил свет погаснуть, окутав помещение туманной черной мглой.

— Что за чертовщина! — с этими словами, напуганный не меньше меня, Роман отпрянул в сторону и свалился с кровати.

Он находился на расстоянии вытянутой руки, но было так темно, что я видела лишь его размытые туманные очертания. Он только начал подниматься, когда Влад темным пятном метнулся в его сторону, и Романа окутала чернота. Всего через секунду в глухой тишине раздался неприятный хруст костей, и тело свалилось на пол с неестественно вывернутой головой. Я схватилась за рот, чтобы не закричать в истерике от страха и шока. Влад, стоящий над телом черным силуэтом во мраке, медленно и оттого жутко повернул голову на меня. Вместо глаз — проемы бездны, хотя казалось, что чернее уже некуда. Они затягивали в себя, манили, как огромная высота манит сделать смертельный шаг к земле. И пока я смотрела в них, казалось, секунды растянулись в вечность.

Влад метнулся ко мне, уничтожая магию взгляда, разрывая контакт, и время, будто восстанавливая баланс, потекло быстрее, чем мне бы хотелось. В панике я рванулась с кровати в сторону, но успела лишь повернуться к брату спиной. Влад схватил меня под затылком за шею, второй рукой придавил плечо и вжал носом в подушку, а сам сел сверху, сжимая меня ногами, не давая шевелиться. Вокруг стояла ужасающая тишина, нарушаемая лишь шорохом его одежды и тихим скрипом кровати.

Понимание происходящего ускользало от меня, паника не давала сосредоточиться и разумно рассуждать. Я позвала брата по имени, но звуки издевательски увязли в подушке. Сердце бешеным стуком отдавало в голову, легкие судорожно пытались захватить побольше воздуха, но, сдавленные его ногами, не имели этой возможности. Уже через пару секунд я поймала себя на мысли, что кислород улетучивается со скоростью мысли, и я забарахталась изо всех сил, не на шутку испугавшись за свою жизнь, пытаясь сбросить брата. Я не хотела верить, что он решил меня убить, эта мысль просто не укладывалась в голове, и я тщетно силилась сбросить с себя эту скалу. Влад заставил меня потрепыхаться несколько секунд, перед тем как ослабил нажим. Я успела повернуть лицо вбок и жадно глотнуть воздух, прежде чем ладонь снова придавила голову к подушке.

— Лежать! — прорычал он.

Получив столь желаемый кислород, я и без того перестала дергаться, пыталась лишь отдышаться и решить, что делать. Единственным путем к спасению виделась возможность уговорить его, но увы, до психолога мне было далеко, да и нервозность не давала нормально мыслить:

— Влад! Ты убил невинного человека! — звуки голоса вязли во мгле без малейшего эха.

Он ничего не ответил, лишь крепко перехватил запястье, чуть не вывернув руку и заставив меня сдавленно пискнуть, стащил кольцо с пальца и выкинул. Золотое украшение с жалобным звоном, показавшимся в этой тишине оглушительным, ударилось об стену и закатилось под кровать. Было в этом что-то символичное, словно он одним жестом перечеркивал всю мою дальнейшую жизнь, сообщал, что никогда у меня не будет мужа, потому что брат всегда будет крепко держать меня, связывать по рукам и ногам. Словно в подтверждение этого, он быстро и туго скрутил мне запястья веревкой, чуть не вывихнув суставы из плеч.

Ситуация стремительно превращалась из отвратительной в невыносимую, и надо было срочно сделать хоть что-нибудь, пока она не стала еще хуже, пусть и казалось, что хуже уже некуда. В тщетной попытке вырваться я дернулась в сторону изо всех сил, словно зверь, который уже понимает, что пойман, но все равно инстинктивно продолжает бессмысленную борьбу. В отчаянии я даже обратилась к своему дару, но увы, и так было известно, что ничего не выйдет. На других агентов, выживших после инъекции черной крови, наши способности с прямым воздействием не работали или работали очень слабо. Влад не смог бы поднять меня как ходячего мертвеца. Михаил не смог бы вселиться в меня. А я не могла повлиять на сознание брата.

Он такой пугал меня до колик в животе, и я лежала, осознавая, что совершенно не знаю своего брата, в запястьях пульсировала кровь от стягивающей их веревки, дышалось с трудом из-за тяжести чужого тела. Очередная секунда непроницаемой тишины сдавила мне нервы, и я безо всякой надежды жалобно проныла:

— Влад, пусти…

Он поднялся с меня. На миг мелькнула радостная мысль, что он послушался, но сразу испарилась, когда пальцы брата вцепились мне в плечи и рванули вверх. Влад сдернул меня, безвольную, сдавшуюся на его милость, с кровати, и я чуть не упала, но он перехватил меня за шею. Перед глазами оказалось зеркало в дверце шкафа. Кажется, я навсегда запомню то, что сейчас происходит, потому что каждая деталь выжигается в сознании раскаленным железом.

Тяжелое злое дыхание Влада греет мне ухо. Он грубо сжимает мою шею, прижимая к себе спиной, заставляя смотреть в зеркало. Странные мысли приходят в голову в такие моменты. За странные вещи цепляется внимание. Мои черные волнистые локоны растрепаны. В синих глазах горит страх. Его лицо позади меня, но здесь темно, а вокруг него тьма еще гуще, и я не различаю черт, одни бездонные провалы черных глаз. Страх сжимает мое горло его пальцами.

— Смотри. Кого ты видишь?.. — зло прорычал он, а поняв, что я не собираюсь говорить, сжал пальцы крепче. — Отвечай!

Я снова в панике дернулась в сторону, но он лишь крепче сжал мою шею и запястья, скрученные веревкой за спиной.

— Я вижу там шлюху! — рыкнул он.

Влад грубо швырнул меня на пол лицом вниз. Челюсть и плечо стукнулись о ковер. Обнаженное тело проехалось по ворсинкам. Немного больно и очень неприятно. Он буквально вытащил меня из-под Романа, и вот я лежу здесь совершенно без одежды со связанными руками. За странные вещи цепляется внимание. Я часто дышу. Ковер пахнет пылью. Перед глазами — ножка комода. Вокруг мрак. Я уже не дергаюсь, бесполезно, просто лежу на животе, как бросили. Запястья, неаккуратно и сильно скрученные веревкой, ноют.

Я услышала, как расстегивается ремень, и чуть не рассмеялась в истерике. Он собрался меня выпороть, как ребенка, за то, что я собиралась заняться любовью с тем, кто мне нравился? Это похоже на глупую шутку. Не задушит же он меня этим ремнем в самом деле. Я его сестра! Что он мне сделает в конце концов. И я, собравшись с силами, повернулась, чтобы бросить ему это в лицо и бесстрашно рассмеяться. Как раз к этому моменту его штаны упали. Отброшенный в сторону ремень звякнул бляшкой о пол. Он возвышался надо мной черной тенью в ночном мраке. От осознания того, что Влад собирается сделать, перехватило дыхание, словно он снова вцепился мне в шею. Он не станет меня пороть. Изнасилует. Мысль была настолько неожиданной, что я не сразу поверила в нее, ведь я так давно его знала. Он не может так со мной поступить.

Он свалился на колени и схватил меня за бедра, поднимая до своего уровня, раздвинул коленями мои ноги. Кричать бесполезно: Романа он убил, а больше здесь никого нет. Только сейчас до меня дошел весь ужас ситуации, и я в приступе нерациональной паники рванулась в сторону, но пальцы сжали бедра до синяков, не оставляя мне шансов.

— Нет. Не надо… Не надо, пожалуйста! — взвыла я.

— Не дергайся!

— Влад, очнись! Влад! Ты же мой брат!

Он остался глух к моим мольбам. Заставив вскрикнуть и поперхнуться последними словами, он вошел в меня до упора и замер так, крепко сдавливая бедра, чтобы я не могла никуда деться. Тяжело дыша, я тихо застонала, с трудом привыкая к его размерам, ощущая себя псом, прижатым за холку к земле: оставалось лишь скулить, признавая превосходство противника, и жалобно подергивать лапами, надеясь, что мне не перегрызут глотку.

— Ты моя, Вероника! — прорычал он, и черный дым зашевелился живыми щупальцами, вторя ему. — Только моя!

Болевые ощущения слегка отпустили, и, воспользовавшись передышкой, страх и напряжение последних минут наконец вылились в рыдания, заставив меня обессиленно упереться лбом в пол.

— Влад… Хватит уже… — сдерживать всхлипывания уже не получалось. — Я твоя сестра… Очнись… Хватит…

Попытки выговорить слова давались тяжело, рыдания не позволяли нормально дышать. И он — внутри. Уже не больно, но унизительно. Влад схватил мои запястья за веревку и потянул на себя:

— Поднимись.

Пришлось поднять голову с ковра, выгнуть спину, и он медленно продвинулся вперед, проникая еще глубже, хотя казалось, дальше некуда. Ощущение стало болезненным, и я снова застонала, не в силах сдерживаться. В тугой клубок сплелись бессилие, унижение, ощущение слабости перед ним — это растаптывало остатки воли, ломало последнее желание сопротивляться, заставляло смириться и сдаться, лишь бы все это быстрее прекратилось.

— Вла-а-ад!.. — мой умоляющий плач перешел в громкий стон.

Тело содрогалось от рыданий и нервов. Мышцы внутри сокращались, пытаясь не пустить его глубже, но сделать это в моем положении было невозможно, отчего размеры находящейся во мне части его тела казались невыносимо огромными.

— Откинь волосы на спину, — приказал он.

В его голосе больше не слышалось эхо, черный дым пеплом оседал на пол и таял, мгла медленно рассеивалась. Я, не в силах сосредоточиться из-за эмоционального истощения, пропустила приказ мимо ушей, и Влад, схватив меня за волосы, дернул назад сам, натянул, заставляя выгнуть спину еще сильнее, открыться окончательно.

— Запомни, Вероника, ты моя! Только моя! Я убью любого, кто к тебе притронется. Разорву голыми руками. Ты вся принадлежишь только мне!

Он стал двигаться, вырывая из моей груди стоны, и каждое движение вместе с болью приносило и удовольствие. Я поймала себя на этой мысли и перестала понимать сама себя: сдавшаяся, сломленная, принявшая происходящее как данность… и допускающая мысль, что мне это нравится. Еще час назад я бы сказала, что эти мысли постыдны, что я, пусть и не ангел, но благовоспитанная леди да и просто сильная женщина, которая если и не будет главной в семье, то уж как минимум будет с мужем на равных. А еще я бы сказала, что никогда не допущу того, что происходит прямо сейчас, а если это и случится, наложу на себя руки. Но оказавшись в этой ситуации, пришлось признать, что хочу жить, а значит, мне придется сжиться с этим воспоминанием, смириться со случившимся. Я, считавшая себя сильной и непреклонной, сдалась и впервые в жизни ощущала себя беззащитной, полностью доверившейся кому-то другому, пусть и по принуждению. Он мог бы сделать со мной, что захотел, и он делал, что хотел.

И только ему я могла бы это позволить… И мне это нравилось…

Осознание этого оказалось настолько шокирующим, что захотелось выбросить эту мысль из головы, потому что она пугала хотя бы тем, как резко могла изменить мою жизнь, не говоря уже о рамках морали, которые оказались безжалостно разбиты. И я испуганно отодвинула мысль в сторону, закинула в самые далекие и темные уголки души, где ей самое место, и постаралась забыть. И вместе с этим сразу навалилось ужасающее понимание того положения, в котором я находилась, душа снова зарыдала от боли, а я — от бессилия и унижения. Никто не должен узнать о таком позоре для нашей семьи, и тяжесть этого камня на своей душе я понесу одна.

Движения Влада участились, его контроль над мыслями потерялся, и я стала улавливать обрывки эмоций. Брат считал это наказанием, полагал, что раскрывает мне глаза на то, что всегда подразумевалось, хоть и никогда не говорилось: я принадлежу ему, и он не станет мной ни с кем делиться. Я должна была это понять по его поведению, но почему-то не понимала, и вот теперь Владу приходится объяснять доходчивее.

Последнее движение, до самого упора, возвестило об окончании экзекуции, и с громким криком, заглушавшим его стон, я забилась в конвульсиях болезненного удовольствия настолько мощных, словно эта точка в конце предложения была огромной жирной кляксой. Влад опустошенно опустился лбом мне на влажную спину, его губы мягко прошлись вдоль позвоночника, пока пальцы все еще сжимали мои волосы и бедро, пусть уже и не так сильно. Черный дым давно пропал, но здесь и без него было темно, на улице стояла ночь. Я обессилела настолько, что готова была просто рухнуть на пол, но Влад не позволил мне этой роскоши. Он ловким жестом разрезал веревки раскладным ножиком, а затем дернул меня за запястья, разворачивая к себе и ловя мой взгляд. Внешне равнодушная, внутри я вся сжималась от страха перед повторением, и готова была на все, лишь бы этого больше не случилось.

— Ты моя. И не смей об этом забывать, — сказал он более примирительно.

Его глаза уже были нормальными, синими. Он вообще казался таким нормальным… Но теперь-то я знала, что за чудовище скрывается там, в глубине его души.

В наше родовое поместье мы вернулись к полуночи. Оба вели себя как обычно, словно ничего не случилось. Только я была излишне молчалива, а он избегал прямого взгляда в глаза, словно глубоко в душе раскаивался, но мне было наплевать. Зайдя в свою спальню, я еще долго сидела на кровати, обняв ноги, без малейшего желания спать, а утром пришла в себя, совершенно не помня, как уснула. Весь следующий день прошел, как во сне. Шок отступал медленно и неохотно, происходящее не укладывалось в голове, ведь этого не могло быть со мной. Так же ощущает себя тот, кто первый раз прыгает с парашютом — ничего понять еще не успел, а прыжок уже закончился, и вот он сидит на земле и пытается поверить в случившееся. Михаил видел, что со мной что-то не так, пытался поговорить, но я не реагировала ни на что, не касающееся рабочих вопросов.

К вечеру я более или менее стала приходить в себя, да и эмоции окружающих на работе создавали шунт и отвлекали от жуткой реальности. А ночью Влад пришел снова, и вот тогда я поняла, что самый страшный прыжок с парашютом — второй, потому что к этому моменту уже осознаешь, что происходит. Брата не остановили ни запертая дверь, ни нож, который я прихватила заранее, ни мои жалкие попытки сопротивляться. Дверь вынесло с петель, нож улетел в окно, а я оказалась на коленях, привязанная за запястья к столбику кровати. Он снова сделал это со мной, а когда ушел, я сбежала. Страх и паника мешали думать, камень на душе давил своей тяжестью, не давая расслабиться, и именно сейчас как никогда остро я ощущала свое одиночество.

Ночные пустынные улицы не пугали: с моим даром, кроме агентов с черной кровью, мало кто мог представлять опасность, вот только идти было некуда. У меня не было друзей, не было таких же близких людей, как Влад, а те, кто мог бы ими стать, либо разъехались, чтобы не принимать черную кровь, либо погибли после инъекции. Одиночество — самое страшное, что только могло случиться, и я, благодаря брату никогда не знавшая это чувство прежде, сейчас была потерянным щенком, бредущим в темноте без цели и надежды.

Не знаю, сколько прошло времени, наверное около часа, когда ноги сами остановились, заставив отвлечься от печальных мыслей. Передо мной высилось поместье Михаила, и глядя на его деревянные двери и резную ручку, я осознала всю тяжесть груза на своей душе. Слезы жалости к себе подступали к горлу, перехватывали дыхание, и казалось, что если я не найду хотя бы немного тепла и света, сойду с ума. Мне было стыдно обращаться к Михаилу за помощью: не хотелось доставлять неприятности своими проблемами, да и я всегда представала перед ним сильной и независимой особой, но сейчас ситуация была критической, и этим я оправдывалась сама перед собой. Он был мне слишком нужен сейчас, чтобы идти на поводу у гордости, и я решительно позвонила в дверной старомодный колокольчик.

Михаил распахнул дверь через несколько минут, явив моему взору растрепанные светлые волосы и наскоро наброшенный от незапланированного пробуждения халат. Из-за его спины из прихожей лился свет, и я, привыкшая к темноте ночи, прикрыла глаза рукой, отчаянно возжелав покинуть холодный мрак и шагнуть к свету, который был так близко.

— Вероника? — его глаза расширились в удивлении, а сонливость моментально ушла из взгляда и он отступил, освобождая дверной проем. — Входи.

Стоило Михаилу закрыть дверь и отпустить ручку, как он оказался в моих объятиях. В молчаливой просьбе о поддержке я прижалась так близко, как могла, и уткнулась носом ему в шею, будто ища там укрытие, как часто делала в детстве с братом. Я замерла так, затаив дыхание, и сердце гулко застучало в ожидании его ответных действий. Если Михаил сейчас вежливо отстранит меня от себя, извинюсь и уйду, но так хотелось надеяться, что этого не случится, ведь иначе это будет означать полное и тотальное одиночество — самый страшный кошмар, который я только могла себе представить.

Та секунда, которую Михаил потратил на попытку справиться с удивлением, показалась вечностью, и наконец его ладони мягко, но решительно опустились мне на талию, скользнули по ней и провели по спине, крепко прижимая меня к нему; его голос прозвучал ласково и успокаивающе:

— Что у тебя стряслось, солнце мое? — он впервые назвал меня так, и мне понравилась эта уютная домашняя фамильярность.

Его ладонь поглаживала меня по голове, успокаивая, прямо как брат в детстве. От Михаила исходили забота, желание успокоить и защитить, и беспокойная тревога за меня, а еще глубже затаилось желание узнать ответ на вопрос, кто довел меня до такого состояния, чтобы в лучшем случае четвертовать его. Я не собиралась говорить ничего, не хватало еще, чтобы он узнал обо всем случившемся, но…

— Это Влад… Это всё Влад…

Я не выдержала. Шок отступил окончательно, и на его место пришло отчаяние и бессилие — то же, что я ощущала прошлой ночью в доме Романа. Слезы полились нескончаемым потоком, и глядя на это, Михаил не знал, куда себя деть, он готов был прямо сейчас броситься ко мне домой и избить брата, хотя даже толком еще не знал, что произошло. Пока я рыдала, он молча гладил меня по голове, а затем очень вовремя подхватил на руки, когда ноги меня держать отказались. Я ревела искренне, как ребенок, навзрыд, выплескивая нервы, освобождаясь от избытка эмоций и не замечая, как Михаил несет меня в свою спальню.

Свет здесь не горел, только узкая лунная дорожка проглядывала из щели между шторами. Он опустился вместе со мной на кровать, бережно положил на мягкие простыни и хотел выпрямиться, отпустить меня, но я, в остром желании ощущать его рядом, не позволила и в ответ лишь крепче вцепилась в него в молчаливом противостоянии и потянула на себя. Сопротивляться Михаил не стал, улегся рядом, продолжая обнимать меня, прижимать к себе и гладить по голове.

Сколько я так пролежала, закрывшись в его руках от всего мира, не знаю, вряд ли долго, но казалось, что прошла целая и такая счастливая вечность. В его объятиях было уютно и спокойно, словно меня закутали в теплое одеяло — так я себя чувствовала только на коленях брата в кресле перед камином. Рядом с Михаилом казалось, что все хорошо, острота пережитого таяла быстро, как снежинки на ладони.

Рыдания давно сошли на нет, и я продолжала лишь изредка всхлипывать, когда в эмоциях Михаила скользнуло ощущение неловкости. Он испугался, что сейчас, успокоившись, я обвиню его в слишком интимной близости, в бесстыдном поведении, что сбегу от него, и он навсегда лишится даже тех крох моего общества, что у него были до сего дня. Во избежание этого и вместе с тем в желании позаботиться он попытался найти причину отстраниться от меня:

— Ника, тебе надо поспать. Завтра станет легче. Давай я подогрею тебе молоко с медом.

Он начал подниматься с кровати и разжал объятия, отчего внезапно стало холодно. Показалось, что покинь он меня, и с ним уйдет последний кусочек тепла и света, и я в легкой панике вцепилась ему в плечи:

— Нет, не уходи! Не оставляй меня одну в темноте!

Думалось после такого всплеска эмоций с трудом, поэтому никак лучше выразить сейчас свои с трудом шевелящиеся мысли я не могла. Он замер, поняв, что сделал что-то не так, а затем ласково провел мне по волосам:

— Никогда не оставлю, ты ведь мое солнце. Давай я включу в комнате свет, хочешь?

Я взяла себя в руки, рассудила логически и угукнула, заставив себя разжать пальцы, хотя душу терзало беспочвенное опасение, что он сейчас рассеется, как дым, а я снова окажусь в руках брата среди непроглядной мглы. Приглушенный газовый свет разлился по комнате, разгоняя остатки тьмы вместе с моими страхами. Олицетворением света и тепла Михаил сел рядом и положил руку на мои волосы, и я потянулась к нему, как подснежник из-под холодного зимнего покрова тянется лепестками к солнцу:

— Ложись, — попросила я, желая снова оказаться в уюте и спокойствии, которые он мне дарил. — Пожалуйста.

Михаил уже было наклонился, но тут его взгляд упал на мои запястья. Рукава платья сдвинулись, и в комнате теперь было светло, поэтому он сумел заметить красные отметины от тугих веревок. Не веря своим глазам, он бережно, но крепко, схватил мою руку и стал разглядывать. А ведь и правда, я ему так и не сказала, что же конкретно сделал брат, и теперь в его голове взметнулось сразу несколько версий случившегося, одна хуже другой. Его глаза расширились от удивления, а зрачки сузились в гневе:

— Что он сделал?

Вся боль давно излилась в слезах, осталась лишь безмерная усталость, так что голос мой был тих, спокоен и безлик, сообщая факты так, словно они ничего не значили для меня:

— Ему нравится моя беспомощность. Она его возбуждает.

Ничего не было сказано прямо, но это и не требовалось, я вполне однозначно указала на одну из худших догадок Михаила. Его пальцы неосознанно сдавили мою руку, а в эмоциях вспыхнул такой гнев, какого я у него никогда в жизни не видела.

— Я его к праотцам отправлю…

— Не лезь к нему. Он убил Романа прошлой ночью, — даже в нынешнем состоянии крайней усталости я ощутила искры волнения за его жизнь.

— Твоего Романа? — уточнил Михаил, и его гнев на секунду сменился удивлением, он так же, как и я прошлой ночью, не смог сразу поверить в мои слова.

— Да. Я хотела провести с ним ночь, а Влад следил за мной и прервал нас. Убил его и сделал это со мной сам… Отпусти руку, мне больно.

— Прости.

Он разжал пальцы, и я повернулась на бок, подложив ладонь под щеку и уперевшись в ноги сидящего полусогнутыми ногами, стремясь прильнуть к нему ближе хотя бы так.

— Ника, я настаиваю, чтобы ты осталась жить у меня, — его ладонь успокаивающе погладила мое плечо. — И наплевать, что там кто подумает. Надо будет — женюсь, в конце концов, и знаешь, я этому даже был бы рад. Влад к тебе и на километр не подойдет, я не позволю.

Удивительно. Сделать мне предложение в такой странной форме — это надо было еще додуматься. Вот только за такое Влад его убьет, как пить дать. Я не могла этого объяснить, не понимала сознанием, но эмоции брата, когда он говорил ты моя, я прекрасно ощутила и могла во многом предугадать его реакции. Он не любил, когда на его собственность покушаются, и никаких сомнений в том, что он сделает с Михаилом, у меня не возникало.

— Влад не отдаст меня тебе. А я не хочу, чтобы он убил тебя.

В эмоциях Михаила скользнула легкая обида за, как ему показалось, упрек в слабости, а еще ярое желание доказать мою неправоту, но он сдержался, сделав выбор в пользу того, чтобы меня успокаивать, а не нервировать.

— Ну, Ника, я ведь тоже агент с черной кровью, а не обычный человек, — он продолжал успокаивающе поглаживать плечо. — Не стоит меня недооценивать. В конце концов, мы втроем уже два года работаем вместе, и мои навыки ты знаешь. Я не уступаю твоему брату.

Что ж, в чем-то он прав. Даже не считая возможностей прямого влияния, которые на Влада бы не сработали, Михаил мог многое: мерцание, временная неосязаемость и черт знает что еще, он тоже порой открывал в себе новые умения. Как боец я не могла составить конкуренцию ни ему, ни Владу, ведь мои способности — это прямое влияние на разум, и перед большинством агентов с черной кровью я беззащитна.

В очередной попытке решить, как быть дальше, я поймала себя на невозможности сосредоточиться; усталость навалилась внезапно, заставляя желать лишь одного: снова закутаться в теплое одеяло спокойствия. Я положила ладонь Михаилу на ногу, словно мне нужно было удостовериться, что он рядом, и успокенно закрыла глаза. И пусть весь мир горит синим пламенем, а я буду спать.

— Не уходи, — прошептала я, ощущая, как сон моментально охватывает меня.

— Никогда… — было последним, что я услышала, прежде чем отключилась.

— Вероника!

Злой рык брата ворвался в сон, заставив меня подскочить на месте и моментально проснуться. Сердце оказалось в горле, перехватывая дыхание и стуча так, словно отбивало последние секунды жизни. Судорожно дыша, я окинула комнату взглядом в поисках Влада, и не найдя, с облегчением выдохнула. Михаил сонно приподнял голову от подушки и обвил меня рукой за талию в жесте защиты и успокоения:

— Здесь его нет, Ника. Все хорошо.

Он сразу понял, что случилось, видимо, у меня все на лице написано. Похоже, мне теперь всю жизнь будут сниться кошмары с братом в главной роли.

— Оставайся у меня, солнце, — он сел на кровати и обвил меня второй рукой, прижимая к себе, он все еще беспокоился за мое душевное состояние. — Владислав тебя здесь не достанет, я позабочусь об этом.

Наверное, он ожидал, что я все еще в истерике, что буду приходить в себя многие дни и месяцы, но он ошибался. Чувствую я себя вполне сносно: усталости нет, разум ясен и чист, словно не случилось ничего страшного, словно я не пришла сюда в ночи в поисках поддержки и успокоения. Похоже, рассветное солнце взошло не только на улице, но и в моей душе, возвещая о приходе нового дня, о новой жизни, в которой нет места старым кошмарам. Улыбка сама появилась на лице, отражая мою готовность справиться с любой проблемой, пережить любую беду, ведь я не одна.

— Спасибо тебе, — я повернулась и положила ладонь на его щетину. — Благодаря тебе у меня все хорошо. Ты даже не представляешь, как сильно помог. И я не стану прятаться за твою спину, убегая от проблемы, а решу ее.

Он уже собрался протестовать, но я не позволила, опустив кончик пальца ему на губы.

— Я сама разберусь. Если вмешаешься, сделаешь только хуже. И возражения не принимаются.

Логика проста: Влад никогда не был таким, каким я видела его теперь, будто выглянуло второе лицо или показалась обратная сторона его монеты. Но это значит, что монету можно повернуть назад, и кому как не мне суметь это сделать? Я предам его, если отвернусь и брошу в сложный момент, надо просто найти способ вернуть его настоящего, ведь я все еще люблю его даже после того, что он сделал.

— Ника, так нельзя. Позволь помочь тебе хотя бы немного, не могу же я оставить всю эту ношу на твои плечи. Ты обрекаешь меня смотреть на твою боль и ничего с этим не делать. Это мучительно.

— Не преувеличивай, — я взяла его ладонь, приложила к своей щеке и по-кошачьи потерлась об нее. — Я прошу, сделай это ради меня, и я оценю это по достоинству.

По сути, я предложила ему сделку: в обмен на столь мучительное бездействие он получит меня. Более того, мне бы и самой этого очень хотелось, потому что, как я сейчас понимала, Михаил сумел стать мне самым близким человеком после брата. В случае их столкновения кто бы ни пострадал, в проигрыше окажусь я, так что единственным подходящим вариантом было держать этих двоих подальше друг от друга. Ну и само собой разумеется, что обо всем этом никто больше знать не должен.

— И, Михаил, пожалуйста, никому не говори о том, что узнал сегодня. Очень тебя прошу, молю всеми богами, никому ни слова.

Он смотрел на меня и метался в выборе между двух зол. С его точки зрения в такой ситуации как ни поступи — все плохо. Предложение мое он понял примерно так, как я и хотела. Но несмотря на всю его заманчивость, Михаил не был уверен, что сможет удержать себя в руках и не сорваться на Влада.

— Ника… — жалобно и в то же время укоризненно протянул он в последней попытке уговорить меня, хотя понимал, что скорее всего она окажется бесполезной.

— Просто поддержи меня, будь рядом, — тише произнесла я. — Не решай за меня, не поступай, как он.

Взгляд невольно упал на его тело, и я только сейчас заметила, что он лежит в одних лишь штанах с обнаженным торсом. Приятное зрелище — подтянутый, натренированный, слегка худощавый, но ровно настолько, как мне нравится. И я не удержалась, повела кончиками пальцев ему по груди к прессу. Он недоверчиво опустил взгляд на мои пальцы, а затем попытался поймать мой взгляд, и как раз в этот момент я чиркнула ногтями по его прессу, словно стремилась вцепиться в гладкую кожу, и потянулась к Михаилу губами. Тот лишь секунду помедлил, прежде чем ответить, зато потом быстро превратил поцелуй в такой страстный, словно сбылась мечта всей его жизни, и судя по обрывкам его эмоций, примерно так и было. Он искренне любил и был готов ради меня на все, однако твердо решил втихую от меня разобраться с братом: не убить, конечно, но крайне доходчиво объяснить ему, что с сестрой нельзя так поступать. Что ж, придется мне сегодня быть внимательнее и не отходить от них обоих ни на шаг, иначе они разнесут в щепки все, что окажется у них в зоне поражения.

Мы столкнулись с Владом в приемной, в которую попадаешь на входе в здание Отдела. Он стоял, опираясь спиной на беломраморную колонну, уже одетый в служебную синюю форму, и крутил в пальцах свой пистолет. Увидев его, я застыла на месте, будто уперлась в невидимую стену. Вся решимость и легкость куда-то испарились, и я ощутила себя маленькой мышкой перед огромным котом. Сердце испуганно заколотилось в груди, стремясь вырваться наружу, но я упрямо стиснула зубы и заставила себя пусть и не двинуться вперед, но хотя бы не отступить. Влад заметил меня, отстранился от колонны и, бросив хмурый взгляд на Михаила, направился к нам.

— Вероника, ты опаздываешь на работу.

Михаил вышел вперед и встал, загораживая меня:

— Ты ее и пальцем не тронешь.

— И не собирался, — усмехнулся Влад и приказал, не отводя от него взгляда. — Вероника, иди одевайся.

И я, сама не понимая почему, послушалась, шагнула вперед. Может потому, что стало слишком страшно на миг. А может, этот его повелительный тон, которым он говорил со мной в ту ночь, так сработал. Михаил схватил меня за плечи и повернул к себе:

— Вероника, я с тобой. Ты ведь помнишь об этом? Ты не обязана его слушаться.

— Но он прав… — вяло запротестовала я. — Нас впереди ждет работа.

Зеленые глаза Михаила внимательно изучали мое выражение лица. В его взгляде сквозили забота и молчаливая поддержка, за которые я была ему искренне благодарна. Мир, который, казалось, сузился и давил на меня под взглядом брата, теперь расступился, и даже дышать стало легче, так что фразу я продолжила более уверенно:

— Да и ты обещал мне кое-что сегодня утром. Не надо раздувать проблему.

— Ладно, я понял. Ты иди, действительно, одевайся.

Он согласился лишь для вида, обрывки эмоций подсказали, что он просто хочет меня спровадить. Я сделала вид, что ничего не поняла, прошла мимо них, свернула за угол и сразу прижалась там к стене, вслушиваясь в разговор. Несколько секунд они стояли молча, играли в гляделки, а потом мой брат произнес:

— Необходимость одеваться касается и тебя, и я говорю это сейчас как лидер нашего отряда, а не ее брат. У нас дело.

— У нас всегда дело с тех пор, как агентов остались единицы. Не уводи разговор в сторону, Владислав, ты перешел всякие возможные границы в отношении своей сестры, и пора поговорить об этом, — в Михаиле бурлила с трудом сдерживаемая злоба.

— Нам не о чем разговаривать, — брат был спокоен, словно ничего не случилось.

— Тогда я объясню молча, — Михаил размытым призрачным пятном метнулся к Владу.

Я выскочила из-за угла к тому моменту, как брат получил удар по челюсти. Со скоростью Михаила, когда тот использовал свои способности, сложно было сравниться, однако тактика моего брата по большей части заключалась в ловле на живца. Чтобы нанести удар, Михаилу пришлось стать осязаемым, и он словил контрудар. Они отшатнулись друг от друга, разрывая дистанцию с явным намерением продолжить, но дальше я им друг друга лупить не позволила: бросилась к ним и встала посередине, расставив руки, лицом к брату. Если я его не остановлю, никто не остановит. Охранники вмешиваться не спешили, и я их не винила, ведь чтобы в первых рядах влезть в драку между агентами с черной кровью, надо быть полоумным.

— Прекратите! Вы, оба! Михаил, ты обещал! — рявкнула я ему, держащемуся за сломанный нос, а затем повернулась к брату, вправляющему свою вывихнутую челюсть. — А ты только попробуй ему причинить вред снова, и я превращу твою жизнь в ад! Он мой!

Вокруг меня воздух трещал статическим электричеством, но я не обратила внимания.

— Вероника, не надо, — попросил Михаил.

А Влад, совершенно не испугавшись, обхватил меня правой ладонью за шею под волосами и склонился к уху. Жест, со стороны кажущийся ласковым, вызвал ужас, и злость за стычку с Михаилом схлестнулась со страхом, с желанием сжаться в комочек и молчать в тряпочку.

— Ты знаешь, что мне нужно, Вероника, — сказал он мне на ухо очень тихо, — и ты будешь мне это давать. Иначе я подниму мертвецов со всех кладбищ в округе и натравлю на твою игрушку. И держи его от меня и от себя подальше, это в твоих же интересах. Сейчас он все еще жив только потому, что я слишком хорошо его знаю, чтобы понимать, что этой ночью между вами ничего не было.

И что-то было такое в его словах и интонации, что я поверила. Убьет. Точно убьет.

— Убери. От меня. Руки, — угрожающе, или так мне казалось, произнесла я.

И он, как ни странно, убрал. В его взгляде не было испуга, он просто решил, что я его поняла, а мои последние слова пропустил мимо ушей. Рядом со мной встал Михаил, готовый вмешаться в любой момент, но брат никаких больше действий не предпринимал.

— Вероника Князева? — раздался позади нас голос.

Обернувшись, я увидела троих подходящих к нам мужчин в форме полицейских. Они напряженно взирали на меня и моих спутников, ожидая неприятностей, что неудивительно, ведь раз их сюда пустили, значит они осведомлены о том, кто мы такие.

— Да, это я.

— Вам предъявлено обвинение в смерти Романа Расторгуева. На месте преступления было найдено ваше кольцо, так что отпираться не советую. Пройдите, пожалуйста, с нами и не создавайте сложностей.

— Это не она его убила, — спокойно сообщил Влад, не дав мне и слова вставить. — Это я.

Мы с Михаилом изумленно уставились на него, а он продолжал:

— Господин Расторгуев пытался изнасиловать мою сестру, и мне пришлось вмешаться. Он был настроен крайне серьезно, поэтому оставить его в живых не представлялось возможным.

— Госпожа Князева, — обратился ко мне полицейский. — Вы можете это подтвердить?

— Расскажи им всю правду, Ника, — Михаил смотрел на меня.

— Да, расскажи всю правду, — произнес брат.

Я судорожно сглотнула. Это был словно выбор между ними двумя — выбор, который уже давно был сделан.

— Конечно. Только правда и ничего кроме правды, — спокойно ответила я. — Все так и было. И если бы мой брат не пришел на помощь, не знаю, что могло бы случиться…

Влада так и не посадили, лишь наказали на значительную сумму, которая с нашим наследством проблемой не стала. Брат потом беседовал с начальством наедине не один час, но слишком уж нужен он Отделу, как и любой агент первой волны, так что дело замяли. Это было далеко не последнее убийство, которое ему спустили с рук. Впрочем, к концу службы, как только нужда в нем отпала, ему их все припомнили, именно поэтому последние одиннадцать лет Влад провел в заточении.

Многие годы после я пыталась понять, кем я стала в тот день. Что он сделал со мной? Заставил ненавидеть себя? Или любить? Я сломалась? Или стала сильнее? Долго не находилось ответа, и только будущее показало, что в тот день он сам вырыл себе яму. Я стала его проклятием.