— Я принял важное решение.

Влад стоял перед мольбертом с палитрой и кистью в руках. Он делал мой набросок как обычно увлеченно, не замечая, что вся его белая рубашка уже давно покрылась цветными пятнами, и не только она. Краска была везде: на молодом двадцатилетнем лице, на черных вьющихся, как у меня, густых волосах, собранных в небольшой хвост и даже на штанах.

— Какое решение? — не поняла я. — Женишься?

Я лениво развалилась в кресле в длинном домашнем халате, поджав под себя ноги, опираясь на подлокотник боком. Мне всегда нравилось позировать ему, и это совсем не было скучно. Наблюдение за тем, как самозабвенно он отдается тому, чем занимается, приносило массу удовольствия. Если братец женится, то я лишусь своего любимого занятия. Очень жаль.

— Нет, — он общался, не отрываясь от работы, его взгляд то и дело бегал между мной и мольбертом. — Помнишь, Отдел искал добровольцев для их новой экспериментальной иньекции?

Он что, собрался согласиться? Несколько месяцев назад химики Отдела разработали инъекцию вещества, которое неофициально уже успели назвать черной кровью. Основная ее составляющая — вещество черного цвета, которое обнаружили в крови наших главных врагов, культистов бога Гхаттота, коих мы сокращенно звали гхаттитами. На людях инъекция еще не тестировалась, и химики честно предупредили, что с большим шансом возможен летальный исход, однако если все пройдет успешно, у испытуемого откроются невероятные нечеловеческие способности. Несмотря на такой лакомый кусочек, желающих рискнуть жизнью пока не находилось.

— Нет! Ты не имеешь права так поступить. Я против. Ты можешь погибнуть! — возмутилась я, нервно заерзав в кресле.

— Не шевелись! — недовольно рыкнул брат. — Я сказал, что уже принял решение. Я не спрашиваю разрешения, а ставлю тебя в известность. И это не для того, чтобы ты меня отговаривала.

У меня все внутри перевернулось. Это конец. Судя по тону голоса, он не отступится. А мне ведь казалось, что он никогда не бросит меня. Да всю жизнь так было! Он всегда был рядом, помогал, заботился. Всегда был больше, чем просто братом. Он был моей семьей. Всем для меня.

— А обо мне ты подумал?! — я вскочила с кресла в ярости. — Что мне делать, если ты умрешь?!

— Будешь жить! — он опустил кисть и пристально посмотрел на меня. — Ты уже не маленькая, выживешь без меня.

— Да при чем тут выживание? Мне это не требовалось с тех пор, как Отдел взял над нами опеку! Мне нужен ты! Живой и невредимый! Неужели это так сложно понять?

— Я — агент Отдела уже два года в отличие от глупой тебя, которая стала им всего месяц назад, он указал кистью в мою сторону. — Ты еще не понимаешь, но агенты своей смертью не умирают никогда, они погибают в бою! Не хочу кончить, как все, это бессмысленно. А с этой инъекцией у меня есть шанс получить силу. Огромную силу! И я смогу отомстить этим тварям за наших родителей.

— Да никому ты не сможешь отомстить, ты умрешь! Умрешь, даже не сражаясь! И это будет еще более бессмысленно!

— Ты ни черта не понимаешь! Сядь обратно и не дергайся, — последняя фраза была сказана тем спокойным твердым тоном, которым он обычно заканчивает разговор.

Во мне кипели гнев, обида и боль — взрывоопасное сочетание. Я буквально подлетела к мольберту и, выплескивая эмоции, отшвырнула его в сторону. Ножки сложились, а тонкое дерево еле слышно треснуло.

— Зачем мне эта картина, если ты решил бросить меня?!

— Я никогда тебя не брошу, — он зло уставился мне в глаза. — И не смей говорить обо мне так, будто я уже мертв.

От злости и избытка эмоций уже наворачивались слезы. Я ударила его по руке, выбивая палитру, второй шлепнула по щеке. Он попытался меня схватить, но кисть в руках помешала, я смогла вывернуться, убежала в свою комнату и заперлась. Прислонившись спиной к двери, я наконец дала волю слезам.

На моей ладони отпечаталась черная краска с палитры, словно черная кровь. Я стала яростно тереть ее, пытаясь избавиться, но добилась лишь того, что чернота расползлась мне по обеим рукам, будто захватила новую территорию. Черная кровь прилипла ко мне и не желала отпускать. Именно в этот момент, глядя сквозь слезы на черные ладони, я приняла свое решение.

— Вероника! — брат ударил в дверь ладонью. — Открой немедленно!

Я провела ладонями по лицу, стирая слезы, и только после этого распахнула дверь.

— Ну чего тебе?! — рявкнула я на него.

Он окинул меня внимательным взглядом и резко шагнул вперед. Я рефлекторно отшатнулась, а он схватил меня и прижал к себе, сдавил в объятиях:

— Я не умру, Вероника, потому что мне есть ради кого жить. Я получу силу и уничтожу гхаттитов и всех темных тварей. Верь в меня.

Он погладил меня по волосам, и от этого стало так тепло на душе, что я снова всхлипнула и, обняв его в ответ, пробормотала:

— Я очень боюсь тебя потерять…

Именно сейчас, сказав мысль вслух, я осознала, насколько сильно боюсь, и слезы снова потекли в два ручья. Я оплакивала то, что еще не случилось, и наслаждалась заботой и чувством защищенности, которые он мне давал. Я не мыслила своей жизни без него. Он еще долго стоял так со мной и гладил по голове, ожидая, пока я выплесну эмоции и приду в себя. Когда рыдания стихли, он отстранил меня и большим пальцем провел по влажной щеке.

— У тебя по всему лицу черная краска, — сказал он, словно извиняясь за это, и улыбнулся.

Он редко улыбался, и всегда только мне. И я улыбнулась в ответ. Я посмотрела на его лицо в красной краске и провела влажными от слез пальцами, оставляя на щеке темно-красные разводы:

— У тебя тоже. Только красная. А теперь еще и черная.

Он усмехнулся и тыльной стороной руки провел себе по щеке, посмотрел на руку и, убедившись в моей правоте, покосился на меня:

— Все из-за тебя.

А я не выдержала и рассмеялась, отпуская скопившееся напряжение. Я тоже люблю тебя, Влад, и не пущу по этому пути одного. Ты узнаешь об этом, но не сейчас. Мы с тобой оба получим эту силу. И снова все станет как прежде, мы будем вместе. Мы оба станем лучшими агентами в истории Отдела. Вот мое решение.

Боль. Тупая боль рвала голову. Я металась по кровати в полубреду и стонала, не в силах сдерживаться. Запястья ради моей же безопасности удерживались плотными кожаными ремнями, прикрепленными к койке на коротких цепях. Белый потолок белоснежной комнаты. Белые простыни и подушка. Тумбочка у кровати. Ковер на полу. Даже больничная сорочка на мне белая. И тупая боль в висках. Ненавижу эту комнату. Это длилось уже три дня, и мне яростно хотелось выбросить из себя эту боль, выплеснуть куда угодно, лишь бы избавиться от нее.

Мы оба сделали это месяц назад. Он тогда не сказал мне ничего, но я и так поняла, слишком хорошо его знала, слишком внимательно следила. На следующий же день это сделала и я. Моим единственным условием согласия на эксперимент было сокрытие этого факта от брата, по крайней мере до того, как все случится. Мы были единственными подопытными, поэтому выбора у руководства не осталось, и они согласились на мои условия. Поначалу после инъекции никаких изменений не наблюдалось. Все началось лишь через три недели. Брату стали сниться кошмары. Я слышала, как он стонал во сне по ночам и приходила к нему, чтобы разбудить и успокоить, но он неизменно прогонял меня, не любил выглядеть уязвимым. А потом у него стала темнеть кровь. Все вены, артерии и даже капилляры стали отлично видны сквозь кожу, которая приобрела бледный, как у гхаттитов, оттенок. И тогда химики посоветовали Отделу забрать его из дома под их постоянный надзор.

Со мной ничего подобного не происходило, и я даже решила, что на меня черная кровь не сработала, пока однажды через пару дней после госпитализации Влада не свалилась без сознания прямо в здании Отдела. Моя кровь потемнела, а кожа побледнела за считанные минуты, процессы хоть и начались позже, но шли значительно быстрее, чем у брата. В больничную койку меня отправили сразу.

С момента прихода в сознание я все время испытывала боль в голове. Она то накатывала волнами, то ненадолго успокаивалась, но лишь для того, чтобы ударить по мне с новой силой, и никакие обезболивающие не помогали. Я так устала от этой боли, что начала кусать себе руки, лишь бы приглушить одну боль другой. На все увещевания со стороны наблюдавших меня врачей и химиков я наплевала, поэтому они приняли решение приковать меня к кровати этими кожаными наручниками.

Боль в очередной раз стихла, и я перестала стонать, расслабилась, в ужасе ожидая новую волну. Я не могла больше это выносить. Не могла и не хотела. Уж лучше наложить на себя руки.

— Отпустите меня! — закричала я, срываясь на хрип, голосовые связки не выдерживали постоянных криков. — Я хочу уйти! Отпустите!

Никакого ответа не последовало. Мир вокруг будто вымер. И вновь накатила волна боли.

Нет-нет-нет, только не опять! Не надо! МНЕ БОЛЬНО!

Кажется, я прокричала это. А может и нет, потому что мое горло не издало ни звука. Но я уверена, что прокричала.

Боль бьет в виски тупым молотком. Внимание цепляется за странные вещи. Белый потолок. Белые стены. Тумбочка у кровати. Ковер на полу. Статическое электричество потрескивает рядом с ухом.

Внезапно пришло осознание, что меня услышали. Пять человек, все в разных местах. Один — около моей комнаты, но снаружи. Охранник. Еще двое — поодаль, их головы забиты формулами и спором, желанием отстоять свою точку зрения. Химики? Еще один охранник около другой комнаты. И брат. Мой брат был совсем рядом, через одну комнату от меня. Я не слышала его и не могла слышать, звукоизоляция здесь отменная, но я уверена, что он близко, и он слышал меня.

ВЛАД!

Я звала его так сильно, как не звала никогда. Хотелось, как в детстве, свернуться калачиком у него в руках, слушая сказку, и спокойно уснуть под его голос. Хотелось так сильно, что из глаз потекли слезы. Черные слезы. Боль снова ненадолго отступила, оставив меня бессильно шевелить скованными конечностями. Снаружи донесся шум и грохот.

— Прочь с дороги! — я услышала грозный рев своего брата.

Настоящий рык зверя, способного на все. Он рядом. Он стремится ко мне. Он идет. И сметет все преграды на своем пути. Кому-то он причинил боль. Кого-то лишил сознания. Я знала это. Ощущала. И наконец дверь распахнулась. Он ворвался внутрь в такой же, как у меня, белой больничной сорочке. Встретившись со мной взглядом, он на мгновение замер. У нас одинаковые глаза — некогда синие, но теперь черные,

испещренные проступившими черными капиллярами. На его лице кровь. Кровь тех, кто пытался его остановить. Красная кровь, так похожая на краску.

— Вероника!

Он был невероятно зол, что я тоже тоже рискнула жизнью и приняла черную кровь. Потому что боялся за меня. А еще я ощущала, как его раздирает физическая боль, которую он, словно берсерк, в данный момент игнорирует. А вот моя рядом с ним утихла. Или мне так показалось.

Влад бросился к моей койке и в пару рывков оторвал наручники, словно они крепились тонкими нитками, а не металлом. Вокруг его рук витал черный дым, но я не обратила внимания. Брат поднял меня на руки и прижал к себе. Я обняла его и всхлипнула, уткнувшись в шею.

— Почему ты здесь? — спросил он обеспокоенно, а затем повторил свой вопрос зло. — Почему ты здесь?! Отвечай!

— Я не брошу тебя, — прохрипела я шепотом сорванного голоса. — Не брошу. Что бы ты ни сделал. Куда бы ни пошел. Я буду с тобой. Я не брошу.

Мои черные слезы намочили его белую в брызгах крови сорочку. Он устало сел на кровать, продолжая прижимать меня к себе. Опустил губы мне в волосы. Я ощутила, как боль, что раздирала его тело, стихает, и улыбнулась этому. Мне тоже было хорошо и спокойно рядом с ним, и никакой боли. Он, продолжая одной рукой обнимать меня, второй приподнял подбородок и заглянул в глаза.

— Выпороть бы тебя, как неразумного ребенка, кем ты и являешься.

Я ощущала во Владе огромную усталость и моральную боль за меня. Он не хотел, чтобы я сделала то, что сделала, и злился на меня за это, но сейчас было не время об этом говорить. И он не стал.

— Ты сказал, что я уже взрослая. И я приняла решение. Мы либо вместе получим силу, либо оба умрем, — прохрипела я.

Он усмехнулся и провел мне большим пальцем по щеке, стирая слезы:

— У тебя по всему лицу черная краска.

И я не смогла не улыбнуться. Я посмотрела на его лицо в крови и провела влажными от слез пальцами, оставляя на его щеке темно-красные разводы:

— У тебя тоже. Только красная. А теперь еще и черная.

— Все из-за тебя.

И я рассмеялась от переживаний и поднимавшегося во мне ликования. Я знала: он был готов убить их всех, лишь бы добраться до меня. И знала, что будь я на его месте, поступила бы так же.