«Бич французов»

«У вас перед Революцией были политические связи с королем Богемии и Венгрии, и эти связи противоречили интересам Франции, которая так щедро одаривала вас… Именно вы научили Людовика Капетинга этому искусству глубокой скрытности, при помощи каковой он давно обманывал добрый французский народ… Именно из-за ваших советов и вашей назойливости захотел он бежать из Франции и оказался во главе негодяев, вздумавших извести нашу родину».

Такими словами 12 октября 1793 г. примерно в 6 часов вечера гражданин Эрман, глава революционного трибунала и правая рука Робеспьера, обратился к Марии Антуанетте, которую теперь называли Капетингской вдовой. Она прекрасно понимала, что «тайный допрос» устроили лишь затем, чтобы предъявить ей обвинение. На встрече, предварявшей официальное судебное заседание, которое было запланировано на послезавтра, присутствовали глава трибунала, публичный обвинитель Фукье-Тенвиль и секретарь. Марии Антуанетте было страшно уже сейчас. Эрман не занимался расследованием. Он добивался признания и подбирал такие пункты обвинения, которые позволили бы осудить стоящую перед следователями королеву. Мария Антуанетта все отрицала: «Мне запретили вести какую-либо личную переписку с заграницей, и я никогда не вмешивалась во внутренние дела».

Никогда, продолжала королева, не имела она тайных агентов для переписки с родственниками и не передавала деньги своему брату-императору. Она, пребывая в Тюильри, не готовила заговор против Революции и не подстрекала мужа бежать из страны.

14 числа утром поседевшая и изнуренная королева предстала перед официальными судьями в большом приемном зале Дворца. Ее опять объявили в сговоре с врагом, а также в том, что она расточила «совершенно отвратительным способом денежные средства Франции, заставляла народ лить пот ради своих удовольствий и интриг». Она всем напоминала «Мессалину, Брунгильду, Фредегонду и Медичи [sic]».

Мария Антуанетта ответила достойно: «Я просто была женой Людовика XVI, и от меня требовалось только подчиняться его воле». Прокурор Фукье-Тинвиль заключил, что Антуанетта была «заклятым врагом французского народа», а потом Эрман охарактеризовал ее «соучастницей или даже подстрекательницей большей части преступлений, в которых сочти виновным последнего тирана Франции».

16 октября Марию Антуанетту казнили на гильотине. Значительная часть обвинений, выдвинутых этими судьями, повторяли содержание памфлетов, песенок и пошлых пасквилей, которыми сопровождалось все правление королевы. Ходили истории о преступных влюбленностях Марии Антуанетты и ставилась под сомнение законорожденность ее детей. Ее называли нимфоманкой и лесбиянкой. «У королевы, – писала мадам Кампан, – всегда были какие-то противники». По ее мнению журналист Эбер, чтобы оправдать заключение королевы в Тампль, пытался выставить ее чудовищем, совратившим дофина.

«Если я не отвечаю [на оскорбление], – заметила с негодованием Мария Антуанетта, – то лишь потому, что сама природа отказывается отвечать на подобные гнусные обвинения в адрес матери. Я призываю всех, кто может, явиться сюда».

Главными пунктами обвинения были следующие два: расточение королевской казны, которое стало причиной финансового кризиса в государстве и снискало Марии Антуанетте прозвище мадам Дефицит; и политические интриги, которыми занималась она, иностранная принцесса, урожденная Габсбург-Лотарингская, поскольку, несмотря на то, что была королевой Франции, любила родину куда больше. Она была австрийкой, которая поначалу преданно служила венской дипломатии, а потом звала правителей вражеских государств совершить вторжение во Францию, чтобы уничтожить Революцию и восстановить абсолютную монархию.

Кроме того, Мария Антуанетта чересчур вмешивалась в политику, опустошала государственные сундуки и тратила их содержимое на легкомысленные прихоти, ставила и убирала министров, пеклась исключительно об интересах своей семьи. Говорили, что она злоупотребляла влиянием и вечно помыкала королем. Ведь сказала же Людовику XVI, когда он еще пользовался народной любовью, одна простая женщина через два дня после взятия Бастилии: «Скажите вашей королеве, чтобы она больше не встревала в управление нами».

Нельзя писать историю, ссылаясь на памфлеты. Из всех королев Франции Марию Антуанетту, пожалуй, не любили больше всех. На нее лились потоки совершенно беспочвенной клеветы. «Что же я им сделала?», – простодушно спрашивала она, когда приезжала в столицу, а парижане оказывали ей ледяной прием. Стараниями тех, кто ругал королеву за легкомыслие и неумеренный вкус к развлечениям, и тех, кто считал ее Макиавелли в придворных одеяниях, мы мало что знаем о ней настоящей. Безвольная и расточительная королева? Заложница собственного окружения, искушавшего ее властью? Она умело вертела собственным мужем, которого принято считать нерешительным?

12 октября на обвинения Эрмана по поводу политических связей с братом-императором Францем II королева отвечала, что до Революции никогда не вмешивалась в политику, а после ей запретили вести какую-либо переписку с приемником австрийского правителя Леопольдом II. Она отрицала, что вдохновляла контрреволюцию.

Мария Антуанетта солгала по всем пунктам обвинения. Да, процесс был организован кое-как, доказательств не хватало, вердикт вынесли авансом, а сами по себе обвинения были весьма безосновательными.

Чтобы ни утверждали враги Марии Антуанетты – называвшие ее «Австрийской эрцтигрицей» и «пиявкой, присосавшейся к французам» – и защитники обвиняемой, историк должен постараться быть объективным.

 

Двойная ошибка

Не каждый день женишься на дочери императора. Следовало вести род от Карла IX, одного из последних представителей рода Валуа, чтобы состоялся подобный союз между королем Франции и принцессой из венских Габсбургов. Замысел поженить дофина, внука Людовика XV и эрцгерцогиню Марию Антуанетту, приходившуюся пятнадцатым, предпоследним ребенком Францу I и Марии Терезии Австрийской был очень выгоден для французского двора. Этот престижный брак должен был укрепить союз между Бурбонами и Габсбургами, существовавший с 1756 г. Союз столь же удивительный, столько неожиданный. Настоящая «дипломатическая революция». Ведь раньше между этими домами существовало старинное, казавшееся непримиримым соперничество. Договор положил конец двухсотлетней борьбе против Габсбургов, а свадьба закрепила примирение, так потрясшее Европу.

Нечасто невеста встречала в Версале столь нерадостный прием. Причина крылась не в юном возрасте принцессы – Марии Антуанетте было 14 с половиной лет, а придворные обычаи не запрещали жениться на едва оформившихся девушках. Дело было в неприязни к родовому врагу, которую недавно заключенный союз вовсе не умерил. С самых первых переговоров о браке в 1764 г. мать будущего Людовика XVI Мария Жозефа Саксонская желала сосватать сына за какую-нибудь саксонскую принцессу, а отец – дофин Людовик – до самой смерти (унесшей его в следующем году) горячо возражал против договора с австрийцами, подписанного в 1756 г. Оба они не любили герцога де Шуазеля, который был министром при Людовике XV и организовал подписание договора о будущем союзе. Стараниями дочерей правящего монарха – мадам Аделаиды, Виктории и Софии – королевская семья (за исключением самого Людовика XV) разделяла враждебные предрассудки, присущие значительной части французского общественного мнения, которое, встревоженное недавней перетасовкой союзов, оставалось антиавстрийским.

Несмотря на препятствия, переговоры о браке продвигались успешно. Посол Марии Терезии в Париже граф де Мерси-Аржанто регулярно встречался с Шуазелем. Воспитателем будущего дофина назначили аббата де Вермона. Тот оставил пост библиотекаря в парижском коллеже Четырех Наций и в ноябре 1768 г. уехал в Вену, чтобы обучать Марию Антуанетту истории и обычаям ее новой страны. О свадьбе условились в мае 1770 г.

Будущий жених не испытывал ни капли радости. 15-летний Людовик был стеснительным, неуклюжим. Его подавляло величие стареющего деда. Его родители рано умерли и он вырос, не зная их любви, а потом замкнулся в себе, когда скончался его старший брат и он стал дофином. Хилый (позже он превратился в великана), неразговорчивый подросток, не обладавший ни величием, ни элегантностью – Людовик плохо танцевал и ходил вразвалку – нашел убежище в учебе и в результате получил отличное образование.

14 мая 1770 г. в Компьеньском лесу молодые люди в первый раз встретились, и будущий Людовик XVI познакомился со своей суженой. Скорее очаровательная, нежели хорошенькая Мария Антуанетта сразу понравилась королю, но оставила его внука равнодушным. Спустя день их обвенчали в Версале. Маленькая эрцгерцогиня австрийская после счастливого и беззаботного детства в Вене стала женой дофина, ее ждал трон Франции, и ей приходилось соответствовать высокому положению под безжалостными взглядами тех, кто знал обычаи самого элегантного двора в Европе.

Родня не оставила ее без попечения. Трое человек следили за каждым шагом Марии Антуанетты: мать, тревожившаяся за будущее своей младшей, последней дочери, что вышла замуж так рано, а также австрийский министр Кауниц и посол Мерси-Аржанто, которые то в письмах, то при личном общении щедро давали Марии Антуанетте советы, подсказывали, как избежать опасностей, предостерегали от ошибок. Иногда эти наставления не отличались логикой или последовательностью. В первую очередь Марии Антуанетте советовали угождать королю. Тут она преуспела: Людовик XV обожал свою юную сноху. Самым сложным являлось предписание не связываться ни с какими группировками. Едва приехав в Версаль, жена дофина вошла в партию врагов мадам Дюбарри, королевской фаворитки, и засвидетельствовала почтение герцогу де Шуазелю, который устроил ее брак, но через семь месяцев после свадьбы утратил расположение Людовика XV. Каждая жена должна слушаться мужа. Мария Антуанетта получила этот наказ в одном из первых писем матери.

В Вене Мария Терезия мечтала как можно скорее узнать, что дочь беременна. Недостаток внимания со стороны мужа, «что на людях, что наедине», рисковал задержать появление ребенка. Конечно, чета была очень молода. Но проходили месяцы, а за ними годы. Стало казаться, что брак так и не будет осуществлен. Дофин, в конце концов, придумал, как договориться со своей очаровательной супругой. Людовик переступил через себя и стал брать уроки танцев, чтобы понравиться жене. Впрочем, Мария Антуанетта была пока очень молода. И она вовсе не рвалась становиться матерью. Для счастья ей было достаточно развлекаться, танцевать, радоваться жизни на балах в Опера. «Надо хорошенько повеселиться, ведь молодость так коротка», – любила повторять она.

Юный возраст служил Людовику и Антуанетте оправданием их неопытности, когда смерть Людовика XV 10 мая 1774 г. сделала их новыми государями. «Мы восходим на престол слишком молодыми», – заявил Людовик XVI, которому не исполнилось еще и 20 лет. «Какое бремя! – добавил он, обращаясь к жене. – Однако неосмотрительно взяв его на себя, вы поможете мне его нести». Оба они не были готовы к управлению. В последние годы власти покойного короля Людовика держали подальше от государственных дел. Мария Антуанетта считала, что новый ранг сулит независимость нового масштаба. Еще сильнее, чем раньше, она нуждалась в руководстве. «Следует уметь играть свою роль, если вы хотите, чтобы вас уважали», – в поучениях матери слышался призыв взять себя в руки.

В Версале обезоруживающая кротость Людовика XVI наводила всех на мысль, что монарх пребывает под каблуком у жены. Когда король назначил графа де Морепа государственным министром и главным советником, австрийский дипломат посетовал, что Мария Антуанетта не приняла в этом никакого участия. Морепа, служивший министром флота при Людовике XV, был достаточно силен для своих 73 лет и рассчитывал подмять под себя неопытного короля, пользуясь поддержкой трех мадам – сестер покойного короля. Они, особенно Аделаида, были готовы опекать царственного племянника. Мария Антуанетта очень уважала посла и старалась помочь королю противостоять такому влиянию. «Завоевывать авторитет монарха», – не уставал повторять в Вене канцлер Кауниц. В одной из записок по поводу достойного поведения королевы он советовал ей вдохновлять мужа на различные решения, но так, чтобы он об этом не догадывался, и использовать его доверие, чтобы назначать на министерские посты нужных людей.

Однако у юной королевы отсутствовали и необходимые полномочия, и стремление к настоящей власти. Ее мать оказалась проницательнее собственных советников. «Я подозреваю, – писала она послу, – что она не будет особо принимать участие в делах… нерадивость всегда слишком мешала ей». Слабость дочериного характера не позволила бы ей руководить королем. Да и она не предпринимала для этого никаких усилий. «Он любит меня и делает все, что я хочу», – пыталась заверить мать Мария Антуанетта. Оптимизму де Мерси, уверенному, что обаяние юной королевы позволит ему забрать в свои руки политические дела королевства, Мария Терезия противопоставляла свойственные дочке безалаберность, отсутствие вкуса к серьезным занятиям, нежелание прилагать к чему-то усилия. Чтобы служить интересам Вены императрица, знавшая собственных детей, свела роль королевы к двум функциям: угождать мужу и родить сына.

Знавший Версаль де Мерси был уверен, что Мария Антуанетта научится влиять на короля, поскольку тот вел себя удручающе. Склонность к задумчивости, переходившая в нерешительность, и слабая воля вынуждали сомневаться в способностях Людовика XVI. Королева «обладает абсолютной властью над мужем», спешили заключить многие. На самом деле, несмотря на внешнее впечатление, монарх не был человеком нерешительным. Он любил свою жену, но не допускал, чтобы она или ее родня влияли на него. Людовик сам признался Морепа – впрочем, возможно, он просто хвастался – «что он никогда не говорит с королевой о делах государства»! Кое-кто думал, что монарх держал жену подальше от политики, когда был занят корреспонденцией или принимал министров. Людовик опасался легкомысленного и увлекающегося характера королевы, старался не допустить, чтобы Вена давила на него при помощи императорской дочки. Едва взойдя на престол, король научился не поддаваться Марии Антуанетте. И нарочито-пассивным поведением он лишал ее возможности манипулировать собой.

Королева должна была добиться, чтобы герцога Шуазеля вернули. «Ведь это он нас поженил», – напоминала она. Немолодого министра любили, но Людовик XVI отказался вручить портфель тому, кто превратил принадлежавшее ему поместье Шантелу в очаг оппозиции покойному королю. Приказ о ссылке отменили, но никаких милостей герцог не получил. В честь коронации в Реймсе в июне 1775 г. Мария Антуанетта получила разрешение провести с Шуазелем аудиенцию. «Я ваша должница; благодаря вам, я стала самой счастливой женщиной», – нежно сказала она герцогу, который тут же решил, что эти слова дают ему право критиковать политику правительства и советовать королеве взять над мужем верх, «хоть при помощи нежных взглядов, хоть при помощи страха». Несмотря на старания жены, Людовик XVI настойчиво отказывался дать приглашение Шуазелю и при встречах обращался с ним холодно. Старый министр скончался через девять лет. Он страдал от разочарования, но был уверен, что Мария Антуанетта влияла на короля слабо. «Королева, – говорил он, – не будет править вместе со своим унылым супругом».

В этом пророчестве он опирался на неудачный личный опыт, а также создание первого правительства при новом монархе. Через три месяца после коронации Людовик XVI избавился от министров, служивших при деде: предупрежденный об отставке герцог д’Эгийон, бывший министром иностранных дел, уволился в июне, канцлер Мопу и генеральный контролер финансов Терре последовали его примеру 24 августа. То, что позднее назовут – с некоторым преувеличением – «Варфоломеевской ночью министров». Марию Антуанетту никак не затронуло. Кто их мог заменить? Двор и город гудел слухами, волновались различные группировки: шуазелистам, выступавшим за сохранение союза с Австрией, противостояла партия ревностных католиков во главе с тетушками правящего короля и его братом, графом Прованским.

В отсутствие Шуазеля, которого не допустил до политики монарх, Мария Антуанетта не была готова вмешаться в происходящее и поддержать нужного кандидата на должность министра иностранных дел: она симпатизировала барону де Бретейлю, при том, что Вене нравился кардинал де Берни. В итоге выбрали профессионального дипломата Вержена. Это назначение явилось неожиданностью для всех, включая его самого: он вовсе не стремился на это место. Людовик XVI послушался совета Морепа. Возглавлять финансы поручили Тюрго, до настоящего момента вполне довольного постом интенданта в Лимузене. Королеву это устроило. Он – «очень честный человек», – только и повторяла она. Мария Антуанетта не проявила в отношении выбранных кандидатов ни враждебности, ни особой радости.

Король всем демонстрировал, что не позволит жене играть какую бы то ни было роль в государстве. Когда та выразила желание поучаствовать в небольших министерских комитетах, Людовик отказал ей. Зато он поручил супруге руководить организацией придворных развлечений. Немалая ответственность для двадцатилетней королевы, не имеющей опыта и незнакомой с обычаями страны. После последних лет царствования Людовика XV, выставлявшего напоказ скандальную связь с мадам Дюбарри, после обязательного траура в связи с его смертью версальская жизнь мало-помалу приходила в себя и давала королеве прекрасные возможности для того, чтобы найти себе полноценные занятия и создать свою независимую нишу. По силам ли это Марии Антуанетте? Людовику хотелось в это верить, но самой королеве этого было мало.

Молодую женщину снедала политическая жажда. Ей хотелось не участвовать в делах или правительственной рутине – это не интересно, – а выбирать кандидатов на высшие посты, возвышать друзей, отправлять в немилость тех, в ком она видела врагов. Интрига, игры группировок, кулуарные заговоры, великие судьбы. Король ухитрился увернуться от настойчивых советов жены, но все же пообещал вернуть титул сюринтендантки дома ее близкой подруге принцессе де Ламбаль. Вместе с этими полномочиями Людовик, знавший цельный и кипучий характер жены, доверил ей почетную представительскую роль, чтобы таким образом, держать ее подальше от дел. Австрийская партия ошибочно считала Людовика слабым, а королева недооценивала, насколько она могла влиять на мужа. Из-за этой двойной ошибки посол Мерси подталкивал Марию Антуанетту, чтобы она взяла короля в оборот, считая, что она сильнее его по характеру и из нее выйдет Ментор в юбке.

 

В поисках семейного счастья

Поверхностный характер королевы заметили и ее мать, и ее брат император Иосиф II. И со временем их письма запестрели выговорами. Манера, с какой Мария Антуанетта подчас осмеливалась разговаривать с мужем, казалась им недопустимой. Гордясь, что ей удалось добиться у короля санкции на встречу с Шуазелем в Реймсе, она похвалилась успехом в письме, адресованном одному австрийскому дипломату, другу ее матери: «Я так хорошо все провернула, что этот бедолага [Людовик XVI] самолично устроил мне самое удобное время для встречи с ним [Шуазелем]». Эти строки были зачитаны Марии Терезии по ее повелению, и она принялась отчитывать дочку: «Что за манеры! Что за легкомыслие! Что за слог! Бедолага! Где уважение и признательность? Хотя это слово было сказано просто в шутку и означало, что Мария Антуанетта «сыграла на всей своей женственности, чтобы добиться того, что ей надо», ее долго потом попрекали им.

Более однозначным стало еще одно суждение о Людовике, которое Мария Антуанетта беззастенчиво высказала в другом письме. «Мои вкусы, – говорила она, – не совпадают со вкусами короля; его интересуют только работа и механические конструкции. Согласитесь, мне не пойдет стоять возле кузницы». Неблагоразумие этого послания и его непристойность разозлили Иосифа II. Он тут же довел до сведения королевы свое негодование: «Куда вы суетесь, моя дорогая сестра: смещать министров, раздавать кому-то земли, вручать одному или другому должности, одерживать победы, придумывать новые, разорительные для собственного Двора расходы…. Спросили ли вы себя хоть раз, по какому праву вы суетесь в государственные дела и французскую монархию? Кто вас этому научил? Что вы знаете, что осмеливаетесь думать, что ваши взгляды или мнения могут принести какую-то пользу?» Иосиф не стал отсылать этот нагоняй. Через какое-то время он отправил сестре другое письмо, не столь резкое, но оно до наших дней не сохранилось.

Когда Мария Антуанетта хотела дать отпор родственным упрекам, она напомнила, как Вена сама подталкивала ее отстаивать интересы родины. Габсбургские правители, их канцлер и посол отныне зареклись высказывать королеве претензии поучительным тоном, забыв, что они сами ее провоцировали на подобное поведение. И какое у них право возмущаться несправедливыми словами Марии Антуанетты в адрес мужа, когда они сами нарисовали ей такой нелестный портрет Людовика?

И в Версале, и в Шенбрунне всех волновало одно: после долгих лет брака у королевской четы не было ребенка. Марию Антуанетту муж не сильно привлекал в физическом плане, да и он, в свою очередь, нередко ее игнорировал. «Удвойте нежности», – посоветовала дочери Мария Терезия. Ведь двор только и судачил об этом бесплодном союзе, а в министерствах из-за него сходили с ума от волнения. Виновен ли в бездетности Людовик? Императрица была в том уверена. Дофин, а затем король прошел четыре курса осмотра у лучших хирургов. Все они заключили, что он нормально сложен и «нет никаких физических препятствий для супружеской жизни». Монаршеский фимоз и помощь, оказанная ловким движением ланцета – не более чем плод воображения Стефана Цвейга.

Но ожидание уже казалось вечным. Граф д’Артуа, второй брат короля, женившийся раньше Людовика, успел обзавестись сыном, герцогом Ангулемским, пока монарх безуспешно силился стать мужем собственной жены. В апреле 1777 г. Иосиф II решил, что он обязан нанести визит в Версаль и разобраться с тайной. Побеседовав без ложной скромности с четой, австрийский император поставил собственный решительный диагноз: «Это двое неопытных юнцов». Сексуальность проснулась в короле с опозданием, его потребности отличались скромностью. Долгое время считали (с легкой руки его брата Прованса) что он в данной области глух. А у Марии Антуанетты, по свидетельству Иосифа II, было «мало темперамента»: «Проявляете ли вы, сестра моя, привязанность, нежность, когда он подле вас?.. Не холодны ли вы, не отстраняетесь ли, когда он ласкает вас, говорит с вами?.. Не создаете ли вы впечатление, что вы раздосадованы или даже что вам неприятно?»

И Людовик, и Мария Антуанетта вступили в брак слишком рано, их невезучие (и болезненные) попытки в постели привели к тому, что они совершенно утратили веру в себя. Эти неудачи, ранящие их целомудрие, происходящие под нескромными или насмешливыми взорами придворных, порождали в супругах чувство стыда и вины. После книги Стефана Цвейга, омытой фрейдистскими настроениями эпохи автора, многие писатели видели в этом причину, определившую отношения четы. Людовик сбрасывал физическое напряжение во время охоты и компенсировал свою брачную «несостоятельность» тем, что закрывал глаза на женины капризы, а Мария Антуанетта забывалась, развлекаясь в своем маленьком кружке, и проводила ночи, не ища общества мужа.

Ситуация разрешилась в августе 1777 г. Ликующая королева сообщила матери: «Я испытываю самое большое счастье за всю свою жизнь. Вот уже более девяти дней, как наш брак состоялся… Я не уверена, что уже беременна, но хотя бы у меня есть надежда, что это однажды свершится». Ей был всего 21 год.

20 декабря 1778 г. родилась девочка, будущая старшая дочь короля. В 1781 г. появился дофин Людовик Жозеф, а в 1785 г. последовал второй сын – он стал Людовиком XVII, и еще через год – София. Через семь лет ожидания Мария Антуанетта подарила монарху и королевству детей. С рождения уже первого ребенка Мария Терезия могла радоваться: ее дочь не только не отвергли, но она стала матерью, завоевала уважение при дворе, и союзу с Австрией больше ничего не угрожало. Вена рассчитывала, что новое положение королевы даст ей кое-какие выгоды.

 

Обманчивые видимости

Долгое ожидание наследника компрометировало Марию Антуанетту. Ее вкус к независимости и отказ подчиняться требованиям шокировали общественное мнение. Еще будучи женой дофина, она бегала по парижским спектаклям в компании придворной молодежи. Став королевой, она не собиралась отказываться от таких развлечений и заявляла, что «веселится на балах в Опера так же скромно, как последняя женщина королевства». Образ молодой четы, дружной и добродетельной, хоть и пока бездетной тут же пошатнулся, а потом и вовсе рассыпался. В самом Версале, где она откровенно показывала, как тяжелы для нее обязанности, налагаемые королевским рангом, – равно как в Париже, где ей нравилось быть без короля и это давало пищу всяческому злословию, – Мария Антуанетта вызывала неодобрение. Милости, которые она бездумно расточала, доделали остальное.

Вокруг королевы немедленно собрался «легкомысленный народец», развязный, насмешливый, жадный до монаршеских подарков, выпрашивающий должности, который она опекала в ущерб обычных хозяев двора. К этой группе примкнули, помимо Артуа, приходившегося деверем нашей героине, герцог Куаньи, графы Гинский и Адемарский, Водрей, принц де Линь – «австриец во Франции и француз в Австрии», барон де Безенваль, умевший так хорошо веселить Ее Величество, Лозен, фамильярный до неприличия. А первое место занимала принцесса Ламбаль, сюринтендантка дома с 1774 г., а затем оно досталось Полиньяк. С 1775 г. в фавор попала Йоланда де Поластрон, герцогиня де Полиньяк, который продлился пятнадцать лет. В 1782 г. ее назначили гувернанткой французских инфантов, эту обязанность она превратила для себя в синекуру. Ее муж, граф Жюль занимал пост первого оруженосца, а в 1780 г. получил герцогский титул. Вместе с Дианой де Полиньяк, фрейлиной графини де Артуа, а затем сестры короля мадам Элизабет, чета сумела сдружиться с королевой. Мария Антуанетта была готова удовлетворить любые, даже самые непомерные аппетиты своих друзей. А если те пересекались с государственными делами, то королева тут же бросалась уговаривать министров, плести интриги и осаждать монарха. По тому, как она хлопотала для графа де Гин, было видно, что Мария Антуанетта интересовалась политикой только в связи с амбициями ее любимчиков.

Де Гин пользовался немалым влиянием. Он служил послом в Лондоне, где его в свое время обвинили в растратах и «преступном использовании секретных сведений». Следствие по этому делу шло в Большом Шатле с 1771 г. Никто не мог предсказать его итог. Дело тянулось долго, и непосредственный начальник дипломата, герцог Эгийонский, который раньше поддерживал своего подчиненного, теперь стремился доказать его вину. Гин считал, что пострадал из-за махинации, устроенной врагами Шуазеля, который оказывал ему протекцию. С самой коронации Людовик XVI унаследовал это запутанное дело, где ответчик из кожи вон лез, пытаясь выставить себя жертвой мнимых мстителей. Под давлением окружения Мария Антуанетта, не знавшая де Гина и не имевшая никакого интереса в данном деле, вмешалась и стала защищать его. Дипломат выиграл процесс. Королева на этом не остановилась и стала преследовать д’Эгийона. Тот предпочел уйти в отставку. Марии Антуанетте этого было мало, и она добилась, чтобы король отправил герцога в изгнание. Но не в Турень, как надеялся д’Эгийон, а в далекую Гасконь. Королева в открытую праздновала успех. «Его отъезд – целиком и полностью плод моих усилий, – писала она – Он получил по заслугам; этот наглец … не раз пытался проявить дерзость в отношении меня». В народе устоялось мнение, что королева раздавала и забирала министерские посты.

Через четыре года в 1775 г. Гин снова впутался в неприятности, на сей раз куда более серьезные. До сих пор он служил послом, и ему сообщили, что его собирались освободить от официальных полномочий. Ведь он успел выразить личное сочувствие испанцам в связи с тем, что Франция собиралась пренебречь интересами Мадрида, несмотря на Фамильный договор, и обещал англичанам, что французы не станут вмешиваться в их борьбу с американскими мятежниками. В Версале королевский совет единодушно обвинил дипломата в том, что тот ведет собственную политическую игру, но только Малезерб, министр королевского Двора, и его друг Тюрго открыто попросили отозвать Гина. Чем разгневали королеву. Мария Антуанетта стала хлопотать перед королем, дабы тот пожаловал Гину компенсацию и покарал Тюрго, которого она считала виновным в отзыве ее протеже. Малезерб ушел в отставку сам, и 12 мая 1776 г. стало известно, что Тюрго сняли, а граф де Гин стал герцогом.

Следует ли винить Марию Антуанетту в немилости Тюрго? Масштабный замысел экономического и социального обновления Старого режима потерпел крах из-за каприза молодой королевы, взявшей верх над малодушным монархом?

Хотя в свое время Мария Антуанетта тщетно возражала против вручения министерской должности Малезербу, к назначению Тюрго она отнеслась равнодушно. Ее нисколько не интересовали реформы, предпринятые тем, о ком говорили, что он «жаждет общего блага». Что значили для королевы отмена цехов или свободная торговля зерном?

У министра финансов хватало и других врагов: его привилегии мешали их интересам, Шуазель вечно был настороже, парижский парламент внимательно присматривался к проектам о реформе муниципалитетов. Морепа завидовал сопернику, король, в конце концов, лишил Тюрго права проводить реформы и отнял все его полномочия. «Господин Тюрго хочет быть мной, – недовольно заявил Людовик XVI, – а я не желаю, чтобы он стал мной».

В истории с Тюрго Мария Антуанетта сыграла роль назойливой мухи. Ее старания несколько повлияли на исход, добились которого другие люди, несмотря на то что она сулила министру страшную кару, если он осмелится ей противоречить. Дарование Гину герцогского титула, которое королева буквально выжала из супруга, было негативно встречено общественным мнением. В народе громко заявили о своем недовольстве и винили во всем посредничество Марии Антуанетты, осуждали ее за то, что она стала заложницей собственного окружения, а короля – за то, что плясал под дудку жены. Никто не хотел видеть, что незаслуженная милость была сделана из тактических соображений: она затыкала рот нескромному человеку, слишком хорошо знавшего секреты французской дипломатии. Торжествуя в связи с отзывом всеми любимого министра и наградой, пожалованной сомнительному кандидату, Мария Антуанетта беззастенчиво хвасталась перед всеми своей властью над королем.

 

Переоцененное влияние

Стремилась ли королева попасть на политическую арену? Именно такое впечатление складывается, когда читаешь признания министров и фаворитов, торопившихся приписать все назначения и отзывы воле государыни, а не заслугам тех, кто удостоился награды, и ошибкам тех, кто попал в немилость. Одни говорили, что Мария Антуанетта собирала в своих покоях всех государственных деятелей, которых она считала своими врагами, и разносила их в пух и прах. Несчастным оставалось лишь согнуть спину и ждать, пока утихнет буря. Другие утверждали, что королева использовала положение жены, и матери, чтобы добиваться своего. В 1775 г. Мария Антуанетта сообщила престарелому Морепа, что хотела бы убрать г-на де ля Врийера из королевской свиты: «Я желаю передать его место господину де Сатрину… Предупреждаю вас, что сегодня вечером скажу это королю, а завтра повторю свое желание». В результате, ей пришлось объясняться в присутствии короля.

Многие из современников свидетельствуют, что Мария Антуанетта держалась с королем развязно, а ее насмешки и непочтительность показывали презрение, которое она к нему питала. И действительно, Людовик XVI гордился женой, ее элегантностью и королевским величием; он потакал ей и был готов простить что угодно. Кое-кто уверяет даже, что он ее побаивался. «Видно было, – утверждает аббат де Вери, – что он держится так же весело и даже более непринужденно в обществе, где ее нет». Однако легкомыслие мешало Марии Антуанетте заниматься политикой последовательно. Она была импульсивной, могла внезапно изменить мнение, яростно поддерживала одного кандидата сегодня, а завтра так же страстно начинала выступать за другого. Королева любила удовольствия и не утруждала себя разгадыванием тайн политики или долгими размышлениями, прежде чем примкнуть к какой-то партии. Зачастую подобные назначения на государственные посты оставляли ее равнодушной. Так случилось, когда в 1777 г. Неккер занялся финансами, а в 1783 г. оставил пост, и тот перешел к Калонну.

Если кое-кто из современников, наименее знавших реальное положение вещей, и приписывал королеве власть и влияние, то это лишь потому, что сама Мария Антуанетта их в этом убедила. Двор, всегда бывший рассадником слухов и интриг, за каждым решением видел заговор. Королева была постоянно на виду, она не умела притворяться, имела склонность к категоричным суждениям. Она с легкостью могла сойти за всемогущую волшебницу. Многие думали, что она стоит за каждым назначением, за каждой немилостью. И весьма преувеличивали ее влияние. На самом деле все было не так. Сама Мария Антуанетта признала это в одном из писем к брату, и тот поразился, какую ясность сознания проявила та, кого он еще недавно называл «ветреной головой»: «Я не обманываю себя по поводу своих возможностей, я знаю, что, особенно в политике, не обладаю большим влиянием на мнение короля… Не имея намерения похвалиться или ввести кого-то в заблуждение, я заставила общество поверить, что обладаю большей властью, чем на самом деле, поскольку, если в это не будут верить, от моей власти вообще ничего не останется». Это трогательное признание показывало, что легкомыслие Ее Величества было мнимым, и она понимала границы своих возможностей. «Будет ли благоразумно с моей стороны, – добавляет Мария Антуанетта, – устраивать сцены с министром Его Величества по поводу вещей, в связи с которыми он почти точно уверен, что король меня не поддержит?» Королева признавала: Людовик XVI умел дать ей отпор.

Он постоянно отказывал ей, когда она заводила речь о возвращении Шуазеля. Говорят даже, что однажды чета поссорилась из-за этого. И Людовик якобы сказал жене: «В стране может быть только один хозяин, и этим хозяином, мадам, буду я».

Король держал подле себя графа де Морепа вплоть до самой его смерти в 1781 г., несмотря на то что Мария Антуанетта не доверяла наставнику, временами пыталась оспаривать его авторитет, общалась с ним жестким «деспотичным тоном».

В 1775 г. Людовик назначил в министерство военных дел графа де Сен-Жермен, при том, что его супруга настаивала на маркизе де Кастри. Приемником Вержена, скончавшегося в 1787 г. был выбран граф де Сен-При, хотя королева хотела дать эту должность Монморину. По собственному признанию, она не могла «идти против мнения короля». Когда в 1780 г. понадобилось вручить кому-то портфель министерства флота, участия Марии Антуанетты не потребовалось: король самолично решил назначить Кастри.

В этом списке неудачных попыток участия в политике, есть одно исключение: трижды королева, под нажимом родственников, просила отозвать графа де Монбари, государственного секретаря военных дел. Этот легкомысленный и всеми ругаемый человек совершил большую ошибку – «проталкивая» своих протеже перед любимцами Марии Антуанетты. В конце концов, королева своего добилась, и, невзирая на старания Морепа, желавшего дать пост Пюисегюру, должность с огромным трудом досталась графу Сегюру. Чтобы убедить короля, его супруга явилась к нему однажды в декабре 1780 г. в семь утра и вызвала Морепа. Тот, не вполне пришедший в себя спозаранку, был в состоянии привести против кандидата Ее Величества лишь самые слабые доводы. «Королева, – написал Безенваль, – с легкостью разбила его наголову и почти заставила его закрыть рот». При дворе знали, что успех Марии Антуанетты – это также успех Неккера, хотя правительство и списывало все на шуазелистов. Но тут же пошли разговоры, что выбор в пользу Сегюра – дело рук партии с Марией Антуанеттой, Полиньяком и Безенвалем во главе. «Королева… – радовался последний, – прекрасно знала, когда ей надо, и как использовать средства для убеждения и успеха». Сегюр стал министром, получившим пост благодаря прямому вмешательству государыни.

Своим назначением на должность генерала-контролера в 1783 г. Калонн обязан больше клану Полиньяков, нежели королеве, поддерживавшей возвращение Неккера. Сам король считал, что лишь он один сумеет навести порядок в государственных финансах. Вскоре Мария Антуанетта невзлюбила Калонна. Когда тот решил созвать совет государственных деятелей, чтобы добиться проведения реформ в финансовой сфере, королеве это так не понравилось, что она отказалась присутствовать на открывающем заседании в феврале 1787 г. Кастри нужно было срочно найти приемника Калонна, и он нажимал на королеву, а Мария Антуанетта не скрывала желания убрать генерала-контролера. Тот отправился к королю с жалобой на его супругу. «Людовик поначалу пожал плечами при мысли, что королева (женщина, как он ее называл) рискнула составить мнение по данному вопросу». Затем он попросил позвать Марию Антуанетту, сделал ей упреки в присутствии министра и сурово отругал ее за то, что она вмешивается в дела, «на которые женщине и смотреть нечего». Он взял ее за плечи и вывел, как напроказившего ребенка. «Мне конец», – вдруг догадался Калонн. 8 апреля он попал в опалу.

Подчас было неблагоразумно получать правительственную должность, не заручившись одобрением Марии Антуанетты. Опасно было – и министр это уже понял – настроить ее против себя. Получается, что весной 1787 г., за два года до того, как разразилась революция, королеве удалось, наконец, добиться политической власти?

 

Миф об австрийской партии

Несмотря на собственные предостережения, Мария Терезия Австрийская приходила в отчаяние из-за легкомыслия и «беспутности» дочери, поскольку сомневалась, что однажды та сумеет «правильно воспользоваться своим влиянием на короля». Ведь посол Мерси так и не сумел заручиться ее помощью, чтобы провести в министерство нужных кандидатов. Когда Мария Антуанетта вмешивалась в назначения, она следовала, как все понимали, своим капризам или мнениям свиты, а не инструкциям Вены. В памфлетах ее окружение ошибочно окрестили «австрийской партией». Во внешней политике Мария Антуанетта и вовсе не преуспела: ее защита семейных интересов, вопреки надеждам Вены, не превратила Францию в покорного союзника Австрии.

Многие забывают, что Людовик XVI сделал дипломатию исключительно своей прерогативой. Он хорошо разбирался в ней и, опираясь на качественную помощь Вержена, выдвигал четкие замыслы, знал, как принимать решения. Оценив шансы на успех, он поставил страну на сторону американских мятежников. В феврале 1778 г. он подписал с ними договор о союзничестве, а в июле следующего года объявил войну Англии. «Окончательно решение принимал король, – сказал его министр иностранных дел. – Влиянию министров он не поддавался… Я могу достоверно заявить, что Его Величество придал нам всем мужества».

Королевская воля не встретила ни согласия, ни неудовольствия со стороны Марии Антуанетты. Дело, не касавшееся австрийской династии, нисколько не интересовало ее. Но, поскольку брат королевы Иосиф II хотел заручиться поддержкой Франции на случай, если в Баварии разразится открытый спор о преемственности, и занять герцогство, чтобы открыть на Шельде торговые пути, его сторонники активно склоняли Марию Антуанетту, чтобы она повлияла на Людовика XVI в нужном направлении.

Мария Антуанетта затаила обиду на нелицеприятное обращение брата в те времена, когда она только перебралась в Версаль в 1777 г. Она успела заметить импульсивность, с которой Иосиф II вел дела, его нетерпеливость и внезапные капризы, и публично заявляла, что сомневалась в том, что «ее брат на ее стороне». Известно, что эти слова разозлили де Мерси, он сделал королеве выговор и продемонстрировал печальные последствия ее ветрености. Если бы королевские министры, сказал он, узнали бы о ее страхах, она потеряла бы «средство для употребления своего влияния на то, чтобы поддерживать союз двух дворов». Опытная Мария Терезия добавила небольшой, но действенный шантаж: «Перемены в нашем союзе погубят меня, а я ведь так нежно вас люблю». Двойной упрек сработал: отныне Мария Антуанетта, пусть неохотно, но старалась служить интересам Вены.

В 1778 г. Иосиф II подумал, что своих целей лучше всего добиваться силой. Императорские войска вторглись в Баварию. Тут же прусский король Фридрих II решил вступить в вой ну против Австрии. Иосиф II рассчитывал на военную помощь Франции, с которой состоял в союзе с 1756 г. Но Людовик XVI, не желавший, чтобы Австрия разрасталась, предпочел сдержать территориальные амбиции императора. Король потрудился выслушать Марию Антуанетту, сообщил ей основное содержание переговоров, не скрывая, насколько сомнительными являлись австрийские притязания. Он постарался аккуратно растолковать супруге ситуацию и попросил Вержена сделать то же самое. Причиной такой деликатности была не слабость, а положение Марии Антуанетты: она, наконец-то, ждала ребенка. Людовик был готов оберегать ее от всякой неприятности. И как сообщал Мерси, он сказал ей, что «ему невыносимо видеть ее в таком большом волнении, что он хочет сделать все на свете, лишь бы утешить ее боль, что он готов на все», но ни в чем не уступил, потому что «благо его королевства не позволяет ему сделать больше, чем он уже сделал».

Монарх отказался втягивать себя в конфликт и припугнул императора, упускавшего Баварию из рук, что подпишет мирный договор с прусским королем. Людовик уже научился противостоять королеве, не уязвляя ее самолюбие. Послу Марии Терезии пришлось признать, что он сам «не сумел, ни в коей мере, добиться от королевы действий, настолько четких и настолько последовательных, насколько требовали бы обстоятельства». Мария Антуанетта была слишком занята последней стадией беременности и не настаивала. В конце 1778 г. она произвела на свет своего первого ребенка, будущую старшую сестру короля.

Император Иосиф II снова прибег к оружию в 1784 г. Он хотел выступить против Голландии, чтобы открыть Шельду, уже более века закрытую для судоходства, в обмен на австрийские Нидерланды и порт Антверпен. Франция, выступавшая поручительницей в Вестфальских договорах 1648 г., которые определяли данные границы, играла роль посредницы. Она занималась этим и год спустя, когда Иосиф II предложил обменять австрийские Нидерланды, где Габсбургов никогда не любили, на столь желанную Баварию.

Чтобы убедить голландцев открыть Шельду, Иосиф II снова обратился к Франции за помощью. Королева постаралась переговорить с мужем. На сей раз она не прибегала к слезам или недовольным гримасам: родив стране инфантов, Мария Антуанетта укрепила свое положение и могла говорить громко. С Верженом она держалась надменно, призывала его «вмешаться в ситуацию, дабы на деле доказать свою преданность союзу». Беседуя с королем, который был согласен со своим министром, Мария Антуанетта использовала различные методы, задевавшие его самолюбие – не кажется ли он в глазах всего мира игрушкой собственных советников? – или устраивала бурные сцены, предрекая, что король растеряет всех своих союзников в Европе. Людовик XVI дал буре побушевать, но уступать не стал: Франция не будет хлопотать за императора перед голландцами.

Иосиф II тем временем попробовал применить силу: он подготовил восемьдесят тысяч человек для похода в Голландию. Ситуация в Европе резко накалилась. Пруссия и Англия объявили, что дадут агрессору отпор. Война казалась неминуемой. В Париже поговаривали, что Мария Антуанетта науськивала брата начать вторжение, нашептывая ему, что Франция не станет поддерживать Амстердам. В кулуарах гуляли слухи и сплетни. Кое-кто даже утверждал, что королева изъяла фонды, предназначенные для покупки замка Сен-Клу, чтобы заплатить императорским войскам.

В Версале министры решительно не соглашались с авантюрной политикой Иосифа II вплоть до того, что рассматривали вопрос о заключении франко-прусского договора. Людовик XVI был в растерянности. Он отправил шурину личное письмо с предупреждением, но предварительно дал жене его прочесть. Она убедила его не торопиться и смягчить условия. Король представил Совету итоговое решение: он решил поддержать Голландию и, в случае каких-либо действий со стороны императорских войск, мобилизовать армию. Иосиф II отступил. Мария Антуанетта злилась на Вержена и «лицемеров», но не знала, что делать. Ей приходилось признать, что во внешней политике у нее влияния мало.

Император хотел загладить неудачу и задумал новое предприятие: он обменяет Нидерланды на Баварию, чтобы сделать свои владения более цельными. От этого нарушения равновесия в Европе Людовику XVI не было никакой выгоды, и Вержен тоже не поддерживал этот замысел. Однако первый не хотел огорчать жену и портить отношения с шурином, и ловко приостановил свое соглашение с прусским королем и немецкими принцами, так чтобы вовсе забыть об императорской затее. Второй, вынужденный следовать столь противоположным целям, официально отказался участвовать в предприятии Иосифа II, что фактически означало крах его амбиций, каковые Вержен находил противоречащими интересам королевства. Мария Антуанетта хотела добиться от мужа нужного решения и открыть ему двуличие министра. 27 декабря 1784 г. она ворвалась в кабинет, где работали Людовик и Вержен. Королева с таким ожесточением обрушилась на министра, что тот счел необходимым пообещать ей уйти в отставку. Людовик молчал. Всего один раз он попробовал утихомирить жену, заговорил о недоразумениях, попытался оправдать министра. Мария Антуанетта опять завела обличительную речь, снова вспыхнула, начала превозносить выгоды союза с Австрией, напомнила, как огорчили ее брата дипломатические настроения Франции. Но Людовик XVI не стал ничего обещать.

Иосиф II отказался от своего замысла, и королеве, решившей, что король стал игрушкой в руках министров, пришлось в очередной раз признать поражение.

Во время обострения отношений с Иосифом II общественное мнение волновали не столько его проигрыши, сколько сохранение союза с Австрией. Впрочем, самые умные считали, что надо от него постепенно отходить и сближаться с Пруссией. В противовес этому, королева выступала за неизменную дружбу с Веной, необходимую, по ее словам, «для счастья и спокойствия». И Мария Антуанетта стала настолько непопулярной, что ее обвиняли в том, что она из королевской казны компенсировала императору убытки.

Обвинение это было несправедливым, но в него поверили надолго – глава революционного трибунала повторил его в октябре 1793 г. Именно из-за него укоренилось убеждение, что Мария Антуанетта помыкала мужем, пользуясь его безволием, чтобы тратить ресурсы страны на интересы своих родственников.

Тем не менее все свидетельствовало, что невзирая на постоянные вмешательства, выпады против министров, устроенные королю сцены, Мария Антуанетта так и не сумела как-то воздействовать на французскую дипломатию. Она ни разу не смогла ничего добиться. Уговаривая короля как-то поучаствовать в судьбе австрийского императора, она провоцировала все большую нелюбовь в народе. Общество шокировали ее выступления против Вержена; Марию Антуанетту обвиняли, что она влезла в королевский совет и, по слухам, вертела Людовиком, как ей надо, не давая работать министрам. Говорили, что супруга монарха «не любит французов». Все поспешили забыть, что подробности дипломатических дел королеве никто не сообщал, и закрывали глаза на то, что «королева тщетно металась между желанием не огорчить Иосифа II… и не оскорбить общественное мнение».

Она сама понимала, насколько слабо ее влияние. «Признаюсь вам, – говорила она брату, – что в политических [т.е. иностранных] делах я наименее властна». Королева была права: никогда внешняя политика королевства не делалась в будуаре Марии Антуанетты.

 

Доверенное лицо королевы

В самый разгар лета 1785 г. счастье королевы, которая едва успела стать матерью сына, получившего титул герцога Нормандского, резко оборвалось: 15 августа разразился скандал в связи с королевским ожерельем. Это знаменитое мошенничество переросло в дело государственной важности и серьезно подмочило репутацию королевы, хотя она была ни в чем не виновата. 31 мая следующего года парижский парламент вынес оправдательный приговор одному из участников дела – кардиналу Рогану – и французская корона оказалась опозорена. «Идите жаловаться на вашу оскорбленную королеву, жертву интриг и несправедливости», – простонала Мария Антуанетта перед мадам Кампан, своей горничной.

Изменил ли как-то королеву данный инцидент? Об этом свидетельствовало многое. После последнего баварского предприятия Мария Антуанетта освободилась от австрийского влияния. Она сама признала, насколько слаб ее авторитет у короля. Казалось, она стала зрелой личностью. Чем ближе надвигалась буря, тем больше Мария Антуанетта осознавала свой долг матери и королевы.

«Разве вы не знаете, что говорите с сестрой императора?» – однажды заявила она Вержену. Но тот был не склонен потакать ее капризам. «Я знаю, – спокойно отвечал министр, – что разговариваю с матерью французского дофина».

Мария Антуанетта урок усвоила. Она должна быть в первую очередь француженкой, а уж затем габсбургской принцессой.

Иосиф II и его посол Мерси были вынуждены признать, что многочисленные вмешательства королевы оказались бесплодными. Нужных им кандидатов на министерские посты в Совет не пускали; ни разу им не удалось получить дипломатической помощи, на которую они рассчитывали. Император не списывал неудачи на непослушание сестры. Единственную причину он видел в ее неопытности. Как ни странно, как только Вена разочаровалась в Марии Антуанетте, та начала принимать полноценное участие в государственных делах.

Министр финансов Калонн попал в немилость 8 апреля 1787 г. За этим стояла королева. Кто сумел занять его место и сократил огромнейший дефицит в королевской казне? Мария Антуанетта подумывала о тулузском архиепископе Ломени де Бриенне, которого ей представили как нового Шуазеля, но в кандидаты его пока не выдвигала. Король, казалось, совсем не справлялся с ситуацией, не знал, кому доверить финансы, однако отказывался препоручить заботу о них Неккеру, как ему советовали супруга и некоторые министры. Столкнувшись с монаршим упрямством, члены Совета предложили Ломени де Бриенна. Людовик питал немало предубеждений в отношении этого прелата, который, кажется, не верил в Бога, однако недостатки остальных кандидатов и острое неприятие Неккера заставили его, в итоге, согласиться с Королевским советом по вопросу финансов.

Роль Марии Антуанетты свелась к тому, что она поддержала мнение советников короля, но общественное мнение приписало назначение прелата ей. Отныне Бриенна называли «доверенным лицом королевы». Разве она не сказала: «Мы дали королю хорошего министра?» Только это мы означало не лично ее величество, а трех или четырех единодушных министров. Королева в этом кружке не состояла – из-за опалы Калонна у нее охладели отношения с Полиньяком. Она успела осознать текущие затруднения, поставила интересы королевства ниже своих дружеских связей и, как и Людовик XVI, ждала от Ломени де Бриенна смелых шагов.

Совпадение взглядов у супругов стало очевидным: неожиданно Марию Антуанетту позвали присутствовать 23 апреля на приеме министра у короля. И когда Бриенн предложил монарху вернуть Неккера, которого он поддерживал, и созвать Генеральные штаты, король, давая отказ, сослался и на супругу: «К реформам, экономии мы с королевой совершенно готовы, но, умоляю вас, не требуйте ни Неккера, ни Генеральных штатов». Их Величества стремились заявить о своем единодушии.

По воле Людовика королеву отныне стали приглашать к участию во внутренних делах государства. Король давал ей советы и звал даже на заседания министерских комитетов. Бриенн искал ее поддержки и старался держать в курсе своих действий. Он подумывал ввести ее в королевский совет, а ведь такой привилегии не знала ни одна королева, не считая регентш. Мария Антуанетта, казалось, хотела избавиться от репутации фривольной, легкомысленной, расточительной королевы. Теперь она разделяла желание министров сократить непомерные расходы королевского дома. Мария Антуанетта уменьшила личные расходы на девятьсот тысяч франков, упразднила сто семьдесят три расходных статьи своего дома, заставила близких отказаться от многих привилегий. Перестала ли она быть королевой Трианона, главой группки, жадной до дорогих развлечений? Окружение Марии Антуанетты, привыкшее к ее милостям, не скупилось на упреки. «Мадам, – осмелился заметить барон де Безенваль, – страшно жить в стране, где нет уверенности, что завтра ты будешь владеть тем, чем владел накануне. Так бывает только в Турции».

Место, которое Людовик XVI отвел жене, было тем более странным, потому что король, казалось, старался уйти от управления страной. Людовика охватила своеобразная депрессия, парализовавшая волю. Впервые его задевала народная нелюбовь. Все было против него: восстание парижских магистратов летом 1787 г., враждебные пасквили, которые писались в его адрес, а затем «королевское» заседание парламента 19 ноября, когда кузен Людовика герцог Орлеанский осмелился оспаривать монарший авторитет, постоянные волнения, которыми сопровождались все указы Бриенна, дефицит, день ото дня становившийся все катастрофичнее.

На долю четы выпадали суровые испытания: в 1787 г. 18 июня скончалась младшая дочь Софии, а 23 декабря – ее тетушка Луиза; да еще и здоровье дофина давало серьезные поводы для беспокойства. Людовика XVI охватила растерянность. Современники сохранили множество свидетельств о том: король забывался изнурительными выездами на охоту, откуда возвращался, еле волоча ноги, а потом тонул в алкогольной бездне. Затем следовали, как пишет Морепа, «трапеза столь неумеренная, что подчас вызывала потерю рассудка» и частая, неуместная дремота. Приступы слезливости, периоды апатии, постоянное замыкание в себе, и непреходящая тоска отнимали у теряющего власть монарха уверенность и стойкость духа, уступая место равнодушию и досаде.

Со смертью Верженна в феврале 1787 г. Людовик XVI потерял второго наставника. Король был не способен в одиночку руководить происходящим в государстве. И 26 августа 1787 г. он назначил Ломени де Бриенна премьер-министром. Королева, не принимавшая никакого участия в этом назначении, могла только радоваться. Она неустанно помогала Бриенну, одобряла его попытки взять парламент в железные тиски, поддерживала юридическую и политическую реформу, запущенную на «королевском» заседании парламента 8 мая 1788 г. Этот «жест Его Величества» забирал значительную часть законодательных полномочий у парламентов в пользу сорока семи окружных судов и, самое главное, лишал их права регистрировать и издавать королевские указы, передавая эту обязанность Общей палате. Данный акт – «последний шаг просвещенного деспотизма» – казался Марии Антуанетте необходимым. Но поддерживать его было несколько рискованно. Нелюбовь, которую питали к Бриенну, перекинулась на королеву. Здоровье ее с тех пор пошатнулось.

Пасквили становились все наглее. Недовольные магистраты находили союзников среди духовенства, державшегося за свои привилегии, и среди знати, возмущенных новыми поборами. «Парламенты, знать и духовенство осмелились возражать королю, – предрек хранитель печати Кретьен-Франсуа де Ламуаньон, – меньше чем через два года не останется ни парламентов, ни знати, ни духовенства». Раз уж верхушка общества взбунтовалась, не поискать ли королю общий язык с третьим сословием?

Финансовый кризис ускорил события. Людовик XVI, как всем казалось, перестал препятствовать созданию Генеральных штатов и пообещал учредить их к 1792 г., а в августе 1788 г. заявил, что они появятся к 1 мая уже следующего года. 16 августа государство уже не могло покрывать даже текущие расходы: казна опустела, ссудодатели испарились. Бриенну пришлось приостановить государственные выплаты. Назревало банкротство. В результате придворной интриги, возглавляемой братом короля герцогом д’Артуа и Полиньяками первый министр был побежден. Бриенном пришлось пожертвовать: 25 августа он, к огорчению короля и королевы, ушел в отставку.

«Я очень несчастна», – призналась Мария Антуанетта, которой следовало задуматься о преемнике. Трогательное признание королевы, не способной занять место супруга, ревностно оберегающего свою власть, и еще нерешительность и слабость женщины, оказавшейся один на один с драматической ситуацией. Лишившись первого министра, который координировал все его государственные действия, Людовик XVI, погрузившийся в депрессию и замкнутость, казался парализованным. Марии Антуанетте пришлось принимать решения, как выйти из тупика и попытаться вернуть на свою сторону общественное мнение. Спасение она видела только в Неккере и, несмотря на нежелание короля, добивалась его возвращения. Оно состоялось 26 августа. Удастся ли теперь перетянуть мнение народа на свою сторону?

Немолодой директор финансов получил от короля всего одну ноту. Но написана она была рукой королевы. Мария Антуанетта обещала Неккеру место в Совете, в котором ему было отказано в 1781 г. 27 числа государь вместе с женой принял его в кабинете королевы. Испытывающий неловкость, ворчливый и удрученный Людовик признался, что он более не имел права выбора: «Меня заставили позвать Неккера. Я этого не хотел. Но скоро всем придется в этом раскаяться. Я сделаю все, что он скажет, и мы увидим, к чему все приведет». Вскоре практичный женевец взял на себя обязанности премьер-министра. Французы уже посмеивались над тем, как потеснен монарх. «Представляю вам месье Неккера, короля Франции», – иронизировал Мирабо.

В первый раз Мария Антуанетта приняла важное и ответственное решение вместо мужа: фактически навязала ему нового министра вопреки его воле. Тот станет консультировать ее по всем вопросам, а к концу года даст санкцию на присутствие в Совете. Как же далеко те времена, когда молоденькая королева пыталась, зачастую безуспешно, добиться министерского портфеля для кого-то из своих сторонников! Остались в прошлом сцены, которые она устраивала мужу, а тот всегда умел поставить ее на место! У Марии Антуанетты не было ни политического опыта, ни практических решений кризиса, но она упрямо смотрела на приближающуюся бурю и надеялась спасти то, что можно. «Я трепещу при мысли, – написала она Мерси, – о это я настояла на его [Неккера] возвращении. Мой рок – приносить несчастье, и, если вновь коварные интриги помешают ему осуществить задуманное для спасения королевства или же он нанесет ущерб авторитету короля, меня возненавидят еще больше». Пока монархия была абсолютной, Мария Антуанетта ничего из себя не представляла. Она стала личностью, когда монархия обессилела.

 

Объединенные бурей

Королева не ошиблась. За пять месяцев, предшествовавших походу на Версаль, она стала объектом все возрастающей всеобщей ненависти. Во время процессии 4 мая 1789 г., накануне открытия Генеральных штатов, толпа встретила Марию Антуанетту злым молчанием; королю при этом рукоплескали. А когда епископ, проводивший мессу, стал в проповеди поносить расточительность Двора и тех, кто на нем бессовестно наживался, Мария Антуанетта тут же поняла, что речь идет о ней. Ее ненавидели все больше и больше. На следующий день после взятия Бастилии за голову королевы назначили цену. 6 октября стали кричать: «Смерть Марии Антуанетте!» Каждый день звучали речи, изобличающие в ней душу «заговора аристократов».

В июне 1789 г., когда депутаты от третьего сословия пригласили знать и представителей духовенства присоединиться к ним, королева отвергла все умиротворяющие действия, предложенные Неккером. 17 числа третье сословие провозгласило Национальное собрание, и король на чрезвычайном Совете, собравшемся в Марли, выразил желание последовать советам министра. Но Мария Антуанетта проявила невиданную доселе инициативность и остановила заседание, уговорив Людовика выйти вместе с ней. Совместно с деверем Артуа она целый час упрашивала мужа не уступать.

Отставка Неккера 11 июля обрадовала королеву. В Совете Мария Антуанетта только и думала, что о реванше над теми, кто якобы олицетворял народ, и даже была согласна на размещение иностранных полков вокруг Парижа, чтобы обеспечить безопасность своей семье. Она была готова покинуть Версаль, при условии, что король последует за ней.

Приказывая своему небольшому окружению бежать за границу, она при этом с радостью председательствовала на банкете, который спровоцировал 5–6 октября поход на Версаль и отъезд королевской семьи из Парижа. Мария Антуанетта выбрала лагерь контрреволюционеров. В народе ее обвиняли в желании прибегнуть к силе, уморить столицу голодом, уничтожить Собрание, отравить короля с целью занять его место (sic) и не находили слов, чтобы заклеймить ее пагубное влияние.

Время и терпение. Именно они были, по словам Марии Антуанетты, союзниками королевской четы, вынужденной под надзором поселиться в резиденции в Тюильри, пока шли безумные революционные дни. Измученные монархи старались вернуть доверие народа. Людовик выразил солидарность с Конституцией, которую как раз разрабатывали, и заявил, что так же думала его жена. «В согласии с королевой, которая разделяет мои чувства, – провозгласил он в Собрании в феврале 1790 г., – я буду готовить к нужному часу дух и сердце моего сына для нового порядка вещей, сложившегося по воле обстоятельств». Мария Антуанетта показалась перед парижанами, притворяясь, что не понимает тех немецких слов, которые ей адресовали, сообщая, что она стала доброй француженкой и позабыла родной язык.

Были ли монархи искренны? Действительно ли они желали удачи новой Франции? Одним хотелось в это верить: Людовик утвердил действия, принятые на голосовании в Собрании; чета осудила воинственные заявления герцога Артуа, сбежавшего в Турин. Другие, напротив, сомневались и подозревали, что за спиной королевы прятался опасный «австрийский комитет», готовый взяться за оружие. На самом деле и Людовик и Мария Антуанетта слишком волновались о своей безопасности, чтобы заниматься каким-нибудь вредительством. Напротив, они надеялись, что конституция даст им возможность удержать хоть какую-то власть.

Однако чтобы изменить ход работы Собрания в пользу усиления королевских полномочий, следовало наладить связи в депутатской среде. Как раз тогда Мирабо и сделал чете деловое предложение. Политический идеал трибунала мог вывести к конституционной монархии, наделенной исполнительной властью, а сам граф имел лишь честолюбивое желание служить в качестве премьер-министра. Мирабо, ненавидевший и контрреволюцию, и народную диктатуру, хотел олицетворять примирение монархии и революции. На мгновение оцепенев, Людовик и Мария Антуанетта дали согласие. Король доверил жене организацию встречи с посредником, графом де Ла Марком – бельгийским дворянином, дружившим с депутатом.

В апреле 1790 г. был разработан пакт: Мирабо, получивший щедрое вознаграждение, повлиял на работу Собрания в нужном королю направлении. Он регулярно сообщал королеве, надзор за которой был слабее, чем над королем, обсуждаемые вопросы и давал ей советы, как действовать дальше. Первая записка поступила к Марии Антуанетте 10 мая. 3 июля королева – вместе с королем – в самой секретной обстановке встретилась с Мирабо в Сен-Клу. В письме, которое спустя четыре дня она отправила своему брату императору Леопольду II, выражалась надежда на успех этого странного сотрудничества – «Мы уверены, что все спасено» – и совпадение взглядов между ней и королем – «Возле меня все крепко надеются, что со временем все удалится». Мария Антуанетта не вела личной политики. Она действовала заодно с мужем. К чете вернулась надежда. На празднике Федерации 14 июля 1790 г. государыня показала дофина рукоплескавшей толпе. Раздавались крики: «Да здравствует король! Да здравствует король!»

К осени ни одно из обещаний весны не осуществилось. В Собрании депутаты-«патриоты», невзирая на старания Мирабо, добивались сокращения королевских полномочий, и без того урезанных в пользу Учредительного собрания. Людовик упрекал себя за то, что утвердил гражданскую Конституцию духовенства, которую осудил папа. Присяга на верность, навязанная церковным служителям, принесла немало неприятностей, сбор налогов шел плохо, ассигнации обесценивались. «Вот и начался хаос и все, чего мы боялись!» – написала королева. Супруги тревожились все больше, а парижане относились к ним все недоверчивее. В искренности короля сомневались, за распоряжениями королевы видели «австрийский комитет». Чета подумывала о бегстве за границу. Мирабо работал над этим. Однако 2 апреля 1791 г. трибун скончался. А 18 числа, когда король и королева выразили желание вернуться в Сен-Клу, свою прежнюю резиденцию, народ запротестовал. Людовик и Мария Антуанетта больше не были уверены в своей безопасности, поэтому решили уехать в Монмеди. Организовывать путешествие должна была Мария Антуанетта при помощи шведского графа Акселя фон Ферзена. Вечером 20 июня в Варенне попытка бегства провалилась.

Вернувшись в Париж, король и королева, понимая, что им угрожало потерять корону, попытались удержать трон, то есть вернуть власть, скомпрометированную их бегством, и нашли преемника Мирабо. Депутат Барнав, которому Собрание поручило препроводить королевскую семью в Варенн, предупредил обо всем Марию Антуанетту. В дорожной карете депутат, поддавшись очарованию королевы, завел с ней беседу. Мария Антуанетта узнала, что вместе со своими политическими соратниками Адриеном Дюпором и Александром де Ламетом – труимвирами – молодой гренобльский адвокат готов сблизиться с королевской четой и спасти монархию. Королева с легкостью убедила его завести с ней секретную переписку. Кроме того, Барнав стал тайным советником Людовика и его жены. Причина, заставившая адвоката ввязаться в столь опасное предприятие, заключалась не в его нежных чувствах к несчастной королеве. Все дело было в политических интересах. Умеренное течение, к которому принадлежал Барнав, нуждалось в монархе, договорившемся с народом по поводу пересмотренной Конституции. Триумвиры хотели не допустить дальнейших революционных событий.

Королева стала рассказывать Барнаву о том, что она думала, а тот в ответ сообщал, какие у Собрания планы в отношении монархов. Мария Антуанетта пообещала поддержать умеренных, депутат щедро давал ей советы, уговаривал короля искренне согласиться на роль конституционного монарха, приглашал королеву, чтобы она убедила императора признать новый режим. Союз принес определенные плоды: комиссия по расследованию бегства королевской семьи, несмотря на все свидетельства, заключила, что короля «похитили». Повторяя, как любят французы своего правителя, она потребовала внести в Конституцию пункт о неприкосновенности монарха. Несмотря на Робеспьера и Дантона, несмотря на возмущение парижан, Барнав заставил Собрание признать короля неприкосновенным. «Все в мире должны почувствовать, – заявил он, – что всеобщий интерес заключается в том, чтобы революция остановилась».

С июля по декабрь 1791 г. Барнав стоял за королевской политикой и составил текст многих его выступлений. Была ли Мария Антуанетта искренна в этой игре? В письмах она не упускала возможности пожаловаться на убогие результаты, которых удалось добиться ее советчику, она не слушала его рекомендаций и даже лгала ему, что не получала помощи, при том, что постоянно переписывалась с Ферзеном, горячо ее поддерживавшим. Общение Марии Антуанетты с Барнавом проходило в одном ключе: она ждала от него сведений и услуг, пыталась выиграть время, в надежде, что заграничные монархи придут к ней на помощь, давала мало, ждала многого, равнодушно относилась к судьбе самого депутата, которого уже обвиняли в предательстве соратников.

В конце концов, советы Барнава стали раздражать королеву. Тот понял, что им играли. К письму, составленному под диктовку, которое Мария Антуанетта отправила императору, дабы объяснить ему, что король поддерживал новый режим по причине своего миролюбия, она приложила второе послание, адресованное Мерси: «Кажется, я должна уступить желаниям руководителей партии, которые и дали мне черновик этого письма». Мария Антуанетта цинично признавалась своим заграничным друзьям: «Для меня крайне важно, чтобы хотя бы некоторое время они верили, что я разделяю все их взгляды». Королевская чета полагала, что можно обойтись без Барнава и даже сторонников конституционной монархии. Депутат понял, что над ним вечно насмехались. Союз распался.

 

Двойная игра

Марию Антуанетту любят выставлять агентом контрреволюции. Ей даже приписывают склонность к политике по принципу «чем хуже, тем лучше». Кто-то говорит, что рядом с безвольным мужем, Мария Антуанетта оказалась единственной, кто был готов заняться спасением того, что еще можно было спасти. На самом деле все было по-другому. Людовик и Мария Антуанетта придерживались примерно одинаковых взглядов на судьбу новой Франции. Официально они поддерживали Конституцию, принятую Собранием 3 сентября 1791 г. 14 числа в присутствии королевы Людовик репетировал текст присяги на верность, который, хоть и сохранял «королю французов» роль столпа институционной структуры, не давал ему права на верховную власть и лишал большинства привилегий. Людовик, как и Мария Антуанетта, был вынужден уступить обстоятельствам: ни первый, ни вторая не признали за Конституцией право служить сводом законов. Ее использование на практике, предсказывали они, обнажило бы все ее недостатки. В декабре в одном из писем к барону Бретейлю Людовик назвал документ «бессмысленным и отвратительным, который поставил меня ниже польского короля», а Мария Антуанетта сердилась на «эту наглую систему и ее бессмысленную чепуху».

Равно как мнение о Конституции, отношение к эмигрантам у супругов было одинаковым. Король, отказавшийся утвердить декрет Собрания, который запрещал эмигрантам возвращаться во Францию, не поддержал также – вместе с королевой – бредовые заявления и самоубийственные замыслы своих братьев, графов Прованского и д’Артуа, скрывшихся за границу. Кроме того, он решил отказаться от идеи о всеобщем контрреволюционном восстании, которое должно было помочь королевской семье скрыться от надзоров и отвоевать Париж. Ведь если бы этот план был запущен, он поставил бы под угрозу безопасность монархов и политическую линию, которую вели гости Тюильри.

Зато, когда депутаты позвали короля приказать принцам Священной империи и избирателям Трира и Майенна, чтобы те разогнали эмигрантские группировки, Людовик и Мария Антуанетта сделали вид, что согласны с точкой зрения Собрания. Монарх стал изо всех сил стараться успокоить заграничные дворы, оправдываясь обстоятельствами, которые не позволяли ему «поступить по-другому», и заверяя, что он примет «всегда с радостью и признательностью то, что они могли бы для него сделать». Мария Антуанетта, тайно переписывавшаяся с Австрией с 1790 г. рассчитывала на монаршескую солидарность. «Наша участь, – писала она Мерси, полностью находится в руках императора. От него будет зависеть наше будущее существование: я надеюсь, что он проявит себя нашим братом и настоящим другом и союзником короля».

Аналогичная двусмысленность звучала, когда 20 апреля 1792 г. Людовик предложил Законодательному собранию (и то с энтузиазмом согласилось) объявить войну молодому королю Богемии и Венгрии Францу II, приходившемуся Марии Антуанетте племянником. Как при удачном, так и несчастливом исходе война виделась королю лучшим средством для того, чтобы восстановить свой авторитет в стране. Его расчеты не встретили одобрения королевы. «Эти дураки, – написала она Ферзену об участниках конфликта, – не видят, какую службу это может нам сослужить». Оба они отвергали мысль о том, что победа в войне «как минимум невероятна», поскольку Франция не способна сейчас устроить полноценную кампанию. «Мы хотим идти в атаку без армии, без дисциплины, без денег!», – иронизировала Мария Антуанетта.

И Людовик, и его жена вели двойную игру, уверенные, что ничто в столице «не помешает их связям с заграницей». Дело в том, что с самого начала военных действий королева сообщала Мерси и Ферзену о всех перемещениях армии. «Вот итог вчерашнего Совета, – писала она австрийскому дипломату. – Г-н Дюмурье [министр, занимавшийся иностранными делами] имеет замысел сделать первый шаг, совершив нападение на Савойю, а также на Льеж. Вторую атаку поручили армии Лафайета… Стоит знать об этом замысле, чтобы быть настороже и принять все соответствующие меры». Ферзену она уточнила: «Турин я предупредила три недели назад».

Осенью 1791 г. королева мечтала, что европейские монархи соберутся на военный совет с целью задавить Революцию. Королевских особ смущал и злил текст присяги, которую Людовик должен был принести Конституции. Супруг поручил Марии Антуанетте вернуть доверие иностранных монархов. Она изо всех сил рассылала гонцов и посланников к Дворам Мадрида, Стокгольма, Санкт-Петербурга и Вены, дабы признаться в двойной игре, которую вынужден вести Людовик, и заручиться их помощью. «Если император встанет во главе остальных держав и покажет свою силу, силу внушительную, я вас уверяю: все вздрогнут», – написала королева брату в феврале 1792 г.

После революционных событий 20 июня, когда толпа ворвалась в Тюильри, 4 июля Мария Антуанетта отправила просьбу о безотлагательной помощи. Вот бы Австрия и Пруссия стали угрожать королевству наказанием! Ведь «эти мятежники желали республики любой ценой; и для этого они решили убить короля!» 24 числа, встревоженная угрозами умертвить королевскую семью, Мария Антуанетта снова запросила о помощи: военные заявления иностранных держав объединили, полагала она, «многих людей вокруг короля, обеспечив ему уверенность в завтрашнем дне». 28 числа Париж узнал о манифесте, подписанном за три дня до этого, герцогом Брауншвейгским, где французскую столицу угрожали «разрушить до основания», если в отношение короля будет применено какое-либо насилие. Эффект этого громогласного заявления оказался противоположным ожидаемому. Отныне в Людовике видели соучастника врагов народа. Конечно, манифест нельзя считать причиной событий 10 августа, положивших конец монархии; однако поводом к ним он стал.

Хотя обычно супруги шли в ногу, сейчас их мнения о том, какого рода власть они должны отвоевать, разделились. Людовик, казалось, хотел примкнуть к умеренным, служить изо всех сил новым институтам, которые были ему навязаны, «какое бы отвращение он к ним ни испытывал», чтобы спасти трон и укрепить свои позиции. Манифест, которого он ждал от иностранных держав, не должен был грозить королевству жестокой местью или приказывать ликвидировать Конституцию. Королю было достаточно различать мятежных санкюлотов и простых людей. Как говорит Жан-Кристиан Птифис, Людовик XVI рисовал себе проект конституционной, а не абсолютистской монархии. И в тексте есть указания на то, что в конце июля парижане не просто развили королевский замысел, но и сделали его более радикальным. Участвовала в этом процессе и Мария Антуанетта. Она мечтала приобрести, опираясь на помощь союзных войск, полномасштабный и единоличный политический авторитет. Такой, какой был у нее до 1789 г., контрреволюционный, по-бурбонски абсолютистский. Людовик, тонкий политик, понимал, что вернуть такое влияние трудно, практически невозможно. А импульсивная королева верила, что им удастся при помощи нескольких иностранных гренадеров за один миг перечеркнуть четыре года потрясений. Это стало единственным расхождением во взглядах четы, растерявшейся перед лицом трагических событий.

 

Печальный эпилог

Вечером 12 октября 1793 г. президент Эрман сумел-таки доказать двуличие королевской четы. Если в памфлетах королеву несправедливо обвиняли в том, что она манипулировала безвольным супругом, то судьи Марии Антуанетты совершенно верно определили ее роль, которую она играла рядом с Людовиком, стремясь прибрать к рукам власть. Современные историки убеждены: после возвращения из Варена Мария Антуанетта выполняла практически министерские функции, распоряжалась действиями информаторов, размышляла над полученными советами, неустанно вела переписку, пыталась добиться, чтобы ее услышали. Король и королева мастерски овладели искусством двойной игры.

Их двуличие не осталось незамеченным самыми наблюдательными из современников. Например, мадам Ролан отпускала колкости в адрес «несчастных интриганов» из королевской семьи и их «неискренних поступках и лживом поведении». Иногда Мария Антуанетта сама признавалась, что запуталась в обмане: «Иногда я сама себя не понимаю более и заставляю себя призадуматься, действительно ли я говорю такое. Но чего вы хотите? Все это необходимо, и поверьте мне, мы опустились бы еще глубже, чем сейчас, не обратись я сразу же к этому средству. Во всяком случае, время мы выиграли, а это все, что нам нужно».

Чтобы как можно выгоднее сманеврировать при помощи тех узких возможностей, что давала Конституция главе исполнительной власти, Людовик и Мария Антуанетта, судя по всему, договорились с Мирабо, а затем с Барнавом, надеявшихся примирить короля и народ. Но, как мы уже знаем, подобный альянс был фальшивым. «Какое счастье, если б однажды, в один прекрасный день, я вновь стала сама собой и могла бы показать всем этим нищим, что не дала им себя одурачить». И чтобы обезопасить себя от радикально настроенных республиканцев и защитить свою жизнь, чета стала рассчитывать на вмешательство иностранных монархов и их армий. Королева лгала председателю революционного трибунала вплоть до того, что отрицала переписку с венскими родственниками. Она просила их о помощи и отправляла сведения, которые должны были способствовать их победе.

10 августа 1792 г. Собрание отстранило короля от дел, а потом объявило о низвержении монархии. Через три дня королевскую семью заключили в Тампль. В октябре Людовика разлучили с родными, в ноябре судили, а 21 января казнили на гильотине. Страдания «вдовы Капетинга» тянулись до осени 1793 г. «Австрийка» взошла на эшафот 16 октября. Правление четы составило восемнадцать лет.

Из неразумной девушки с «ветром в голове», игравшей судьбами близких, из молоденький королевы, пытавшейся, без особого успеха, раздавать и забирать министерские должности, и тщетно направлять французскую дипломатию в русло, выгодное ее родине, выросла зрелая женщина, осознававшая с 1787 г., что монархическое государство обречено и необходимо оздоровить его, правительница, сражавшаяся тем оружием, которое давали ей в руки обстоятельства, чтобы как можно раньше задавить революцию. Затеи молодой и легкомысленной Марии Антуанетты нередко раздражали монарха. Она выслушивала советы матери, но не позволяла решать вместо себя. Совпадение во взглядах и активное сотрудничество с мужем во время революции показывали единство четы перед лицом врага, которое однако не сумело изменить движение судьбы, завертевшей, а затем поглотившей их.

Потомки оценивали чету по-разному. Для некоторых сторонников возвращения Бурбонам французского престола, Людовик XVI и Мария Антуанетта стали почти что святыми. В январе 1815 г. их тела были эксгумированы и перезахоронены в Сен-Дени. Тогда же в Париже был заложен первый камень Часовни искупления. Ее поставил Людовик XVIII на месте кладбища Мадлен, где изначально тела монархов бросили в могилу. Открытие часовни состоялось в 1825 г. В честь короля-мученика было воздвигнуто немало памятников. Не забывали и о королеве. Единственное сохранившееся напоминание о ней – убогую камеру в Консьержери – с 1816 г. переделали в часовню. После революции 1830 г. культ Людовика и Марии Антуанетты пошел на спад, отношение к каждому из них сложилось особое. Короля стали изображать в карикатурном виде: он якобы погубил монархию по причине своей слабости и нерешительности. Из Марии Антуанетты сделали фигуру трагическую. Жена Наполеона III Евгения всячески этому способствовала. Она велела организовать в 1867 г. на Всемирной выставке первую ретроспективу, посвященную хозяйке Трианона и деревенской пастушке. Затем общественное мнение опять изменилось. Капризную и фривольную королеву объявили виновной в собственной судьбе, в слепоте, приведшей к падению монархии, а в короле обнаружили невиданные ранее личные качества и снова его полюбили. Видимо, Людовику и Марии Антуанетте, долгое время бывшим друг другу чужими, не суждено соединиться в людской памяти.