На время стоянки скорого поезда Калипсо-Санкт-Петербург перрон станции Жмеринка заполнился торговым людом, предлагающим сонным пассажирам пиво, мороженое, копченую рыбу и прочую снедь.

— Санкт-Петербург воздвигнут на крестьянских костях, а Жмеринка — на куриных!

Мужик в мятом пиджаке показал Романову образцовый завтрак плацкартного пассажира: жареное бедро курицы в обрамлении вареного картофеля и кружочков малосольного огурца. Сомнительный натюрморт был выложен на картонке и затянут в целлофан, по которому изнутри стекали рыжие капли.

Арсения отчего-то испугал хаос жареного мяса, равно как и рассеченная симметрия копченых лещей. Белесые паровые котлеты и бутерброды в колбасных панцирях также вызывали недостойное путешественника чувство гадливости. На всякий случай он купил у сгорбленной старушки два килограмма яблок, пирожки с творогом и поспешил обратно.

У вагона Беспрозванный беседовал с франтоватого вида пожилым мужчиной в льняном сиреневом костюме. Как правило, такие люди первую половину жизни работают в бухгалтерии, живут скромно и незатейливо, а ближе к пенсии открывают собственный бизнес и пускаются во все тяжкие. Судя по неспешности беседы, сиреневый ехал в том же поезде.

— Знакомьтесь, это мой старый друг, — представил франта капитан. — Станислав Вольдемарович. — А это мой юный товарищ, — он указал на Арсения. — Случайно встретились, представляете?

Романову показалось, что франт ехидно усмехнулся.

— Ларионов, поэт-песенник, — на мизинце сиреневого сверкнул и прибавил силу рукопожатию перстень с голубым камнем. — Да уж, никогда не смог бы представить вас в плацкартном вагоне, — продолжил он разговор с капитаном. — Перебирайтесь в мою каюту — спальный вагон, одно место свободно.

— Дядя, пожалуйста, дай на хлебушек, — потянул за сиреневый рукав оборванец лет десяти с профессионально грустным лицом.

— Мальчик, иди в школу! — рыкнул франт.

— В школе каникулы, — попрошайка на всякий случай сделал два шага назад.

— Ну так иди воруй, — мягко сказал ребенку Беспрозванный. — Даже не знаю, Стас, как быть, — обратился он к Ларионову, — У тебя ведь только одно место свободно, а нас двое.

— Не волнуйтесь, — сказал Арсений. — Я прекрасно доеду в плацкарте, а вы перебирайтесь к старому товарищу, раз уж так совпало.

— Вот именно, совпало! До встречи, молодой человек, — Станислав Вольдемарович увлек капитана в сторону спального вагона.

— Дядя, дай на хлебушек, — теперь это была девочка лет восьми в застиранном платьице, из которого торчали загоревшие до черноты тоненькие ручки и ножки.

— Девочка, иди в… — попытался подобрать Арсений достойный ответ.

— Внимание! — захрипел громкоговоритель. — Скорый поезд Каллипсо — Санкт-Петербург отправляется с четвертого пути. Просим пассажиров занять свои места.

— Иди, девочка, — сказал Романов, сунул в исцарапанные ладони попрошайки свои пирожки, и запрыгнул в тронувшийся вагон. Пакет с яблоками порвался, и красные шарики упруго застучали по перрону, выложенному желтой восьмиугольной плиткой.

Звон гитары отражался в зеркалах двухместного купе. Запотевший графинчик с водкой, две тяжелые рюмки, тонко нарезанный белый хлеб, маслины и лимоны, хрустальные розетки с икрой и чай в серебряных подстаканниках восхитили бы любого преподавателя композиции, все равно — живописной или музыкальной.

— Удивительное дело, — Ларионов отложил инструмент, — достаточно повторить самую глупую фразу в припеве больше трех раз, и песня становится популярной.

— Красиво живешь, — капитан неодобрительно кивнул на деликатесы. — Шикуешь, механик.

— Издержки профессии. Хорошая песня стоит не дешевле хорошего автомобиля. Я, между прочим, на общее дело и за себя, и за Абрамыча взносил. Больше всех.

— Ладно, не горячись, — Беспрозванный налил по полной. — Все старались, кто сколько мог. Теперь все, я вчера в последний раз деньги перевел. Как соберемся, так и отвалим.

— Все там уже! И старики, и салаги. Капитана ждут.

— Есть люди, у которых капитан внутри, — строго сказал Беспрозванный. — Ты кого видел в последние годы? Как жил, Стас?

— Никого не видел. Жил как все, — Ларионов взял гитару и нарочито небрежно забренчал дворовой «восьмеркой»:

— Слышал я эту песню, — капитан закурил. — По радио. Твоя?

— Моя. Полгода в хит-параде «Блатпедали» на первом месте. Никто и не догадался, что это — перевод стихотворения Киплинга. Вот так и жил. Между ходками и движениями. Сам знаешь, все срока потянули огромные. Даже Харламов. Короновали его в Чите. Смотрящий теперь.

— Кому смотрящий, а кому впередсмотрящий. Привыкай опять. Как только окажемся на борту, сухопутные титулы в сторону. А то переменили участь, кто во что горазд. Саблин вон, к примеру, на днях организовал какую-то «Выставку регенеративного искусства», не слышал?

— Знаю, — кивнул Ларионов. — Спецназ приехал дом в центре расселять, а там эти флаги, телевидение еще. Синичкину пришлось отвалить несолоно хлебавши, но дом все равно расселили.

— Какие флаги? — спросил Беспрозванный. — И Синичкин каким боком?

— Флаги самые разные. Короче говоря, Харламов жил на крыше дома Краснова, который наш старый друг генерал Синичкин хотел по-тихому расселить и продать. Решили Саблин с Иванычем утереть нос старому знакомому и подняли шум под предлогом выставки. Проект назывался «Ни родины, ни флага». Художественная идея была такая: смешать цвета внутри каждого государственного флага в соответственных пропорциях. От этого желто-голубой флаг Украины стал чисто зеленым, японский — розовым, а флаги России, Великобритании и США — одинаковыми как близнецы-братья. Почти черными. Неотличимыми стали Андреевский флаг и государственный флаг Израиля.

— Концептуально, — ухмыльнулся капитан. — Давай, Стас, за прозрачный флаг выпьем. И за тех, кто не дожил. Пятьдесят миллионов погибло за четыре года. Я как-то посчитал, что в день умирало около тридцати тысяч человек. Это не считая животных и растений. И вот теперь все по новой. Ты газеты читал? Скоро в Арктику пойдем. Спой, Стас, старую песню из тех, что на «Гаммарусе» пел. Что-то там у тебя про пилотку было.

— Сейчас изобразим, — Ларионов разлил остатки и взял гитару.

Рано утром поезд прибыл в Санкт-Петербург. Встретившись на перроне с капитаном и Ларионовым, Арсений шагал к выходу из вокзала и думал о том, что сейчас, расставшись со своими спутниками, он позвонит Вере и попытается не бросить трубку до окончания разговора, который на этот раз должен быть дружелюбным и доброжелательным.

Рядом грузно ступал одетый в черный с зеркальным отливом костюм мужчина лет пятидесяти, обладатель огромного живота и килограммовых усов. Мужчина говорил по мобильному, выглядевшему в огромной ручище не больше спичечного коробка: «Лачо дывэс, чиргенори. Прокурор саро джинэл, бэнг шэнгэнца. Адана джяла обыск и выемка документов одой. Ап, ракло, ту джинэс со тэкэрав».

— Какой красивый язык, — тихо сказал капитан. — Очень певучий, но главное — нет в нем слов «прокурор», «обыск» и «выемка документов».

— Чувствуется древняя культура, — согласился Ларионов. — Послушайте, Арсений, сходите за папиросами, уважьте стариков.

Возвращаясь с двумя пачками «Эвереста», Романов столкнулся с усиленным патрулем. В результате проверки документов, он оказался в отделении и с ужасом выслушал знакомый уже рассказ о приказе два-два-девять. Рядом с решеткой «телевизора» висел свежий плакат, с которого из-под текста «Служба в армии — священный долг каждого гражданина» строго смотрел ретушированный Клейн в камуфляже с орденским крестом на груди.

— О, да ты еще с психиатрического обследования у нас сбежал, — офицер разложил на столе конфискованное содержимое сумки: разрывающийся от звонков мобильный телефон, антикварный футляр, папиросы для Ларионова, носовой платок и пачку банкнот, о существовании которой Арсений почти забыл. — Теперь так просто не отделаешься. Родина, блядь, в опасности! — продолжал офицер, пересчитывая купюры. — Пять тысяч долларов, — сказал он заполняющему бланк протокола сержанту.

— Там минимум десять, — заметил Арсений.

— Задержанный, не спорьте, — взвился сержант. — Капитан лучше знает.

— Кстати, вас уже третий раз какой-то капитан вызывает, — кивнул офицер на вибрирующий мобильный. — Интересное совпадение. Да, слушаю! — ответил он на вызов. — Ваш товарищ задержан и находится в отделении. Да, можете посетить. Разрешается принести пару теплых носок, зубную щетку, эмалированную кружку, сигареты без фильтра…

— Ты дешево отделался, — заявил Ларионов, когда спустя час они шли по Невскому проспекту. — Считай, даром.

— Ничего себе — даром, — сказал Романов. — Десять тысяч баксов, это все что у меня было.

— Самое дорогое у человека — это свобода. Свобода выбирать и свобода отказаться от выбора, — строго сказал капитан. — И воспользоваться свободой надо так, чтобы в случае ее потери не было мучительно больно. Что это за футляр лежал среди ваших вещей? Бритвенные принадлежности?

Самое дорогое у человека — это свобода. Свобода выбирать и свобода отказаться от выбора

Терять Арсению было нечего. Остановившись на мосту с чугунными перилами, он рассказал капитану и Ларионову все: об ушедшей Вере, старике-обманщике с Варсонофьевского переулка, повести «Неолит», близоруком Клейне и странной новой работе. На рассказ ушло минут десять, и примерно столько же времени капитан и Ларионов хохотали, глядя то друг на друга, то на застывшего в недоумении Арсения. Со стороны это была странная картина: два старика — один в сиреневом одеянии, другой — в черном — сгибаются от хохота под фонарем с канделябрами рядом с остолбеневшим молодым человеком.

— Пачка чаю… — давился смехом Ларионов. — За сеанс… Муза Иван Иванович Харламов, вдохновляющий молодого автора!

— Не понимаю, что в этом смешного, — сказал Романов. — Наверное, мне пора.

— Ну, стоп машина, — утер выступившие от хохота слезы капитан. — Вот что, молодой человек. Этот кожаный футляр имеет для нас очень большое значение. Для вас же имеет значение не только футляр, но и тот факт, что он оказался в вашей сумке первого августа, а вы вместе с сумкой оказались в городе Ленинграде… то есть Санкт-Петербурге. У вас есть срочные дела?

— Не очень срочные, — ответил Романов.

— Тогда мы почти пришли, — сказал капитан и махнул рукой вдоль набережной Мойки.

В полдень первого августа в конференц-зале гостиницы «Астория» началось собрание Совета акционеров ЗАО «Невесомость Инвестмент». Прежде всего, Беспрозванный объявил минуту молчания. Романов исподтишка разглядывал присутствующих: слева от него сидел Стас Ларионов, успевший сменить фиолетовый костюм на серый пиджак с люрексом и белые джинсы, справа покачивал длинной бородкой, заплетенной в косу, легендарный питерский музыкант Боб, основатель группы «Прозрачный стеклянный куб». Всего за круглым столом расположилось человек тридцать самого разного возраста — от подростков в пестрой одежде до степенных старцев. При всем разнообразии присутствующих, в зале не было ни одной женщины. С удивлением, Арсений обнаружил рядом с капитаном старика, читавшего в метро «Загадки Мирового океана». Попискивая маленьким пультом, тот увеличивал чувствительность слухового аппарата до максимума, словно рассчитывая услышать в минуте молчания что-то важное.

— Дорогие друзья, — начал капитан. — Предполагаю, что большинство присутствующих не имеют представления о собравшей нас здесь причине. Немногие же остальные пусть будут готовы услышать нечто неожиданное, что превзойдет их самые смелые надежды. Прошу считать заседание Совета акционеров «Невесомость Инвестмент» открытым и обратить внимание старших товарищей, что кроме минеральной воды на столе имеется валидол, валокордин и корвалол. Слово для доклада представляется нашему бессменному финансовому директору. Прошу вас, Левон.

— Уважаемые господа! — отозвался старик с белоснежной бородой, похожий на Деда Мороза. — Подробно описывать финансовую деятельность нашей организации нелегко, тем более что отчетный период составляет шестьдесят лет, поэтому ограничусь лишь общими цифрами. Первый слайд, пожалуйста.

На окнах конференц-зала беззвучно сошлись тяжелые шторы, и в полумраке на стене замерцал гигантский экран. После логотипа «Невесомость Инвестмент», представлявшего собой нехитрую графику — над фиолетовой линией горизонта вытянул прямые лучи полукруг солнца — появились столбики роста стоимости акций.

— В отчетный период деятельность организации была диверсифицирована более чем на триста шестьдесят градусов… — расслышав знакомые по работе в «Царь-банке» бухгалтерские нотки, Романов предположил, что выступление финансового директора будет скучным и растянутым. Как только он приготовился к подобающему ситуации сонному состоянию, в кармане проснулся мобильник. Арсений как можно тише пересек полумрак конференц-зала и вышел в холл, где тем временем накрывались для участников столики с чаем и кофе.

— Могу я услышать Арсения Романова? — защекотал слух бархатный голос в трубке.

— Можете, — осторожно ответил Арсений.

— Говорит Андрей Человеков, редактор отдела ненаучной фантастики издательства «Ундервуд». Мы прочитали ваш «Неолит» и хотим его напечатать. Вы готовы заключить договор? Тогда у нас есть некоторые условия, — не дождавшись утвердительного ответа, тараторил Человеков. — Во-первых, вы должны понимать, что все права будут принадлежать нашему издательству, в том числе и права на экранизацию. Это ведь первая книга? Тогда никто других условий и не предложит. Во-вторых, нас не устраивает финал. Нужен счастливый конец, иначе книгу не станут читать. Например, команда «Гаммаруса» в мирное время создает международную финансовую корпорацию и тайно строит звездолет и станцию на Марсе, а Харламов встречается с Любой, от которой у него внук. Если не хотите сами, у нас есть специалисты, они допишут.

— Мне все равно, — сказал Арсений.

— Вот и хорошо! — обрадовался Человеков. — А то, знаете, есть такие авторы — носятся со своей книгой как со списанной торбой, или как там говорят. Ну, что касается стиля, мы там тоже немного подправим. Это все мелочи. Согласны?

— Валяйте, — в этот момент Арсению стало не до разговора с издательством.

По ковровой дорожке в его сторону шел Иваныч.

— Ну, и последнее, — заливался голос в трубке, — ваш гонорар мы выплатим частью тиража. Такая традиция для новых авторов. Сто экземпляров.

— Договорились, — попрощался Романов. — Здравствуйте, Иван Иванович, — с вызовом сказал он старику. — Черного чайку не желаете? А вы мне потом про подводную лодку расскажете.

— Здравствуйте, Арсений, — будто не расслышав иронии, Иваныч протянул руку. — Началось уже? Давайте быстрее.

Последние слова были обращены к подмигнувшему из-за спины Иваныча детскому писателю Журавлеву, допризывному подростку Равилю и прихрамывающему седому человеку со шрамом на лице, специалисту по завариванию трехслойного чая. Неожиданно возникшая троица исчезла в полумраке конференц-зала, и оторопевшему Арсению ничего не оставалось, как отправиться следом и вернуться на свое место.

— Таким образом, — заканчивал выступление Левон, — с учетом расходов на финансирование различных гуманитарных проектов, чистая прибыль организации за шестьдесят лет стараниями наших акционеров составила около пятидесяти миллиардов долларов. Естественно, из этой суммы ни копейки налогов не было перечислено ни в один бюджет ни одного государства.

Финансовый директор «Невесомость Инвестмент» умолк под бурные аплодисменты. В свете мерцающего монитора Романов заметил, как Иваныч слепил из листка бумаги самолетик и запустил в Левона, который нисколько не удивился такому ребячеству и даже приветливо махнул Харламову рукой.

Во время десятиминутного перерыва, Арсений пил кофе в стороне, наблюдая за тихим, но оживленным общением акционеров. Несмотря на ощущение собственной чужеродности, он не хотел уходить не попрощавшись. Чтобы не выглядеть унылым столбом среди общего веселья, Романов позвонил Мандарину.

— Привет, консультант по вопросам литературы, — после десятка долгих гудков отозвался Кондратьев. — Ты уже в курсе? Давай быстро, мне некогда.

— Мне Кузя о вас написала. Я не в обиде, у нас с ней все равно не сложилось бы, — Романову не понравился отчужденный голос Мандарина. — Поздравляю.

— Ты о чем? — не понял Кондратьев. — Про Козетту? Да ну ее, таких как она — миллион на меня одного. Я ее не видел уже пару дней. Я спрашиваю — ты насчет ООО «Генри» в теме уже? Из-за тебя наш филиал закрывают.

— Не в теме, — ответил Арсений, предчувствуя неприятности. — Я в командировке. А что случилось?

— Контора, которая тебе сто тысяч баксов заплатила, не простая оказалась. Теперь они требуют деньги назад. На нас наехали, генерал приезжал. Дамианский арестован, а ты в розыске. Так что я тебе сейчас номерочек сброшу, ты позвони обязательно, может, все и обойдется. Генерал Синичкин Сергей Александрович велел передать, если ты объявишься, что чистосердечное признание облегчает понимание. И еще он Капитоном интересовался. Вы сейчас где?

— В Улан-Удэ, — ответил Арсений и отключил телефон.

После перерыва заседание Совета акционеров продолжилось в легком полумраке, над которым витал голос Беспрозванного.

На экране вращалась трехмерная модель космического корабля, словно вылетевшая из безвоздушного пространства голливудской кинофантастики. Несмотря на наличие нескольких прогулочных палуб, оранжереи и футбольного поля, корабль был похож на концептуальный спорткар, а его обтекаемые формы напоминали дельфиньи.

— … приблизительно в одно время с закладкой строительства «Гаммаруса-два», нам удалось совместно с аргентинскими товарищами запустить программу освоения планеты Марс, — докладывал капитан. — Все это было бы невозможно без подвига профессора Краснова, передавшего ключи запуска единственного в то время космического аппарата нашему дорогому коллеге Всеволоду Абрамовичу Третьяку. Год за годом, десятилетие за десятилетием, он руководил строительством станции «Яблоневая» в кратере Скиапарелли. — Сколько времени осталось до вхождения в зону приема? — капитан задал неожиданный вопрос куда-то в сторону.

— Десять секунд.

— Итак, внимание! Комиссар «Гаммаруса» на связи!

Экран расцвел неожиданной белизной, от которой в глазах запрыгали яркие пятна. На фоне цветущего сада стоял крепкий пожилой человек с загорелым лицом.

— Товарищ капитан первого ранга, шестьдесят лет на базе «Яблоневая» прошли без особых происшествий, — голос доносился сквозь треск трехсот миллионов километров. — Вот только в яблочках червячки стали встречаться. Так я ж их не опрыскиваю ничем…

— Абрамыч! — крикнул Саблин. — Мы скоро прилетим! Новый «Гаммарус» может хоть под водой, хоть на Марс!

— К посадке борта «Гаммарус-два» готовы, — доложил загорелый старик и смахнул слезу. — Жду вас, братва. А ты, Саблин, готовься. Здесь такая акустика под куполом…

У Романова кружилась голова, его тошнило и покачивало. Спотыкаясь, он покинул темный зал и побрел к выходу из «Астории», слегка пощипывая себя за руку, чтобы проснуться. В дверях он почти столкнулся с пожилой женщиной в шляпе с вуалью, которая вела за руку молодого брюнета в дорогом костюме.

— Польдик, не волнуйся. Я обо всем договорюсь. Все-таки, он твой дедушка. Пусть возьмет тебя в команду. Хоть юнгой, хоть курсантом…

Все происходящее могло быть только сном, и ничем другим. В подтверждение этой версии свидетельствовал еще и тот факт, что неделю назад Арсений видел афишу концерта «Прозрачного стеклянного куба», где Боб был без бороды. — Если бы наоборот — раньше с бородой, а теперь без бороды, бормотал Арсений, было бы еще ничего…

— Эй, автор, ты куда? — догнал его Равиль. — Капитан просил передать, чтобы ты через полчаса стоял на Фонарном мосту. Там будет катер проходить, он тебя заберет в Кронштадт на «Гаммарус-два». Вечером будет фейерверк, а мы под шумок вылетим на Марс. Неделю проведем на «Яблоневой», потом — в Аргентину, а оттуда — в Арктику. Эй, братуха, с тобой все в порядке?

— Все нормально, — Романов почему-то решил не игнорировать персонажа собственной галлюцинации. — Передай, что меня в больнице доктор ждет, я еще не весь «Калифорнийский личностный опросник» заполнил. Как заполню, так сразу на Марс.

— Ладно, передам, — вздохнул Равиль. — Дело твое. Только мобилу включи, тебе еще Иваныч собирался звонить.

— Пожалуйста, — Арсений демонстративно включил мобильник. — До свидания.

Экран доложил о пяти непринятых вызовах и двух новых сообщениях. Не обращая на них внимания, Романов побрел мимо мраморных львов. Все время пока он шел по набережной, телефон в кармане мелко вибрировал одним вызовом за другим. Остановившись перед очередным питерским мостом, Арсений достал трубку.

— Ты как? — спросила Вера.

— Я в розыске, лечу на Марс, — признался Романов.

— Шутишь, значит, все нормально. Я тебе хочу сказать что-то очень важное. Ты спрашивал — кто у меня здесь появился?

— Ну, — выдохнул Арсений.

— Так вот не у меня, а у нас. Будет мальчик. Ребенок, понимаешь? Уже скоро. Ты должен это знать. Я расскажу сыну о тебе, но постараюсь, чтобы он вырос другим. Только без обид, ладно?

— Я устроюсь на работу, — ощущение реальности возвращалось к Арсению с каждой секундой.

— Не обманывай ни меня, ни себя. С таким чувством реальности ты проведешь жизнь в бесцельных перемещениях по планете и утопических проектах.

— Я приеду, — сказал Романов. — Вы не подскажете, как называется этот мост? — спросил он у проходящего мимо бледного молодого человека.

— Это Фонарный мост, — бледнолицый указал на фонарь, висящий на увенчанном спиралью торшере. — Если вам нужен катер в Кронштадт, то вот он подходит.

К мосту и в самом деле вдоль рыжей гранитной набережной шел тихим ходом плоский катер. В кресле на прогулочной площадке сидел Боб и пел под гитару. «Есть люди у которых капитан внутри», — подпевали пассажиры. Арсений заметил Иваныча, стоящего в обнимку со старушкой в шляпке с вуалью.

— Арсений, прыгайте, — крикнул старик, когда нос катера оказался под мостом.

— Я никуда не полечу, — сложив руки трубочкой, крикнул Романов. — Я в Америку хочу!

Шумный катер прошел под Фонарным мостом и стал удаляться. Некоторое время Арсений прощально помахивал рукой, пока мобильный не доложил еще об одном звонке.

— Послушай, — сказала Кузя, — у нас мог быть ребенок.

— И что? — ощущение реальности происходящего покидало Романова с каждой секундой.

— Все уже позади. Такие проблемы надо решать на ранних сроках. Только ведь я потратила все деньги, и теперь нечем платить за квартиру. Надеюсь, ты поступишь как мужчина.

— Да, — сказал Арсений и бросил мобильный в воду. — Стойте! — крикнул он зеленой точке, скрывающейся за изгибом гранитного русла.

Романов побежал по набережной, пытаясь разглядеть в реке хотя бы след катера, но на чернильной поверхности Мойки покачивался только старый кожаный футляр.