Это очень болезненно, узнать, что тебя ненавидят, когда ты думаешь, что любят. Оказывается, наоборот, не менее тяжело.

Вчерашний день был бесконечным. Долгим и мучительным.

Мне казалось, что призрак Олеси появился в квартире Березина целую вечность назад.

Так многое случилось за один день. Олеся, звонок Сазана, Алексей Дмитриевич, Дима, который прикрыл меня собой…

Я засыпал и просыпался, словно в бреду. Мне снились кошмары, выстрелы и кровь. Реки крови, журчащей как весенний ручей, лица перемазанные кровью…

Я проснулся от холода. Было дико холодно, одеяло, которое мне дали, слишком сильно воняло, и не мог заставить себя им укрыться. Мою куртку отобрали, а также часы, ключи, деньги и ремень.

Моя рубашка была порвана и пропитана кровью Березина.

Вчерашний день получил свое логическое завершение. Диму увезли в больницу, Оксана поехала с ним. Бендин повез сына домой, а меня забрали в отделение милиции. Все так, как должно было быть.

У меня все еще стояло перед глазами полное ужаса лицо Оксаны, когда она увидела Диму на носилках.

И во всем виноват я…

Это не давало покоя.

Допрос начался сразу же, как меня привезли в отделение. Оказалось, что еще месяц назад взяли еще одного члена моей бывшей банды — Клима, Витьку Климова. Вот он и сознался во всем. Как говорится, сдал все явки и пароли. Кто был членами банды, как работали, где прятали товар, через кого сбывали, кто выступал заказчиками, ну и, естественно, кто такой Змей.

Все это поведали мне на допросе, и мне оставалось лишь кивать и говорить, что все это правда.

Я был в настолько подавленном состоянии, что не пытался ничего отрицать. Мне хотелось провалиться сквозь землю, пропасть, не быть.

Все, на что я был способен, это думать о том, что там с Димкой и просить Бога, чтобы он не умер. Я не умел молиться, никогда не пробовал, и не знал слов молитв. Сейчас я об этом жалел.

Дима не просто спас мне жизнь, он прикрыл меня собой.

Я много раз задумывался над тем, кто бы переживал, если бы я умер, но я даже не решался задавать вопрос, кто бы согласился умереть за меня.

'Лучше я', - сказал он тогда. Чем лучше? Кому лучше? Кому я нужен в этом мире?

Я чувствовал себя чудовищем. Мне было невыносимо знать, что из-за меня Дима страдает. Более того, что из-за меня Дима может умереть.

Допрос прошел как в тумане. Я все подтвердил, все подписал. Рассказал всю правду, как мы с Бендиным оказались в гараже, только об Олесе умолчал. По моим словам, история начиналась со звонка Сазана, в ходе которого он сам сказал, что у него в плену сын моего учителя.

Больше я не о чем не врал. Не хотелось. Все уже решено до моего появления здесь еще со слов Клима, меня ждет колония, и оттого, что Сазана и Мохова ждет то же самое, меня не радовало.

Когда меня проводили по коридору, я видел, как в отделение приехала мать Мохова, как она плакала и умоляла отпустить ее 'сыночка', что все это ужасная ошибка, и он ни в чем не виноват.

Я подумал, что Мох из хорошо обеспеченной семьи, и вполне возможно, что деньги и слезы его матери, смогут сделать его 'невиновным'.

Странно, но я даже не испытывал злости по этому поводу. Я злился не на Мха, я злился на себя. А Мох был совершенно прав, если бы я умер тогда на кладбище, ничего бы этого бы не было, все было бы хорошо… Если бы…

На ночь меня отвели в камеру предварительного заключения. Надо же, одного. То ли преступников в тот день больше не поймали, то ли мне в очередной раз повезло.

Я забился в угол на койке, подтянув колени к подбородку, и так просидел всю ночь. Засыпал и просыпался. Но главным впечатлением от этой ночи было одно — холод.

Жанна не появлялась. И я не знал, рядом ли она, появится ли, если позову. Я не звал. Не то что мне хотелось побыть одному, мне вообще в этот момент не хотелось быть.

Несколько раз за ночь ко мне приставали призраки, бродившие по отделению. Им было скучно, но я в тот момент, я не был хорошим собеседником. Некоторых я игнорировал, некоторых просил оставить меня в покое.

— Эхе-хе, — сказал мне призрак пожилого полковника, видимо, он здесь работал, а теперь его дух привязан к этому месту, — не дрейфь, парень, всякое бывает в жизни.

Я не ответил, и он ушел.

Окон в камере не было, и я не знал, сколько прошло времени с вчерашнего дня, понял, что наступило утро только потому, что мне принесли завтрак. Я не стал есть, взял только стакан воды. И без еды было тошно.

Часа через два после завтрака за мной пришел молоденький младший лейтенант.

— К тебе пришли, — коротко сообщил он и повел меня за собой.

У меня ухнуло сердце. Пришли? Кто? Оксана, чтобы разбить мне в лицо и сообщить, что из-за меня Дима скончался?

Пока я шел по длинному коридору с голубыми панелями, мое сердце стучало, как у канарейки.

Меня привели в комнату для свиданий. И я удивленно распахнул глаза.

Ну что тут сказать, я перебирал в уме разные варианты, но точно не этот. Честно говоря, я вообще не вспоминал долгое время о существовании этого человека.

Вадим, мой отчим, стоял с противоположной от меня стороны стола, сложив руки на груди, и испепеляя меня взглядом.

— Привет, — голосом, лишенным эмоций, сказал я, отодвинул стул ногой и плюхнулся на него.

Лейтенантик вышел.

— Ну здравствуй, сынок! — Вадим стремительно шагнул ко мне и влепил мне пощечину. Моя голова качнулась, как у тряпичной куклы. — Допрыгался?!

Я молчал. Странно, у меня даже не возникло желания встать и ответить ему. Мне не захотелось ответить ему даже словесно. Я просто сидел и смотрел на него. Щека пылала, но я постарался этого не замечать.

— Чего ты молчишь? — продолжал Вадим. — Добился своего? О чем ты только думал? Где это видано, звонят с утра пораньше, говорят, вашего сына задержали! А до этого допросы, чем сын занимался, где пропадал и куда пропал окончательно в начале учебного года! А мне что сказать? Что он мне и не сын вовсе? Говорил. А они мне: по документам сын… — он осекся, не получив от меня никакой реакции. Я просто сидел и смотрел на него. — Может быть, ты хоть что-нибудь скажешь?

— А ты трезвый, — это все, что я мог сказать.

Надо же, действительно трезвый. Причесан, гладко выбрит. Такой, каким был при маме.

Я понял, что сижу и глупо улыбаюсь.

Вадим посмотрел на меня с тревогой. Моя улыбка остудила его пыл. Он прошелся по тесному помещению и опустился на стул напротив меня.

— С тобой все нормально? — с тревогой спросил он.

Будто и не было этих лет, полных ненависти, ссор и алкоголя. Будто он действительно мой отчим, отчим в полном смысле этого слова, почти отец.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал я. — Я рад. Правда, рад.

Вадим шумно втянул воздух.

— А вот ты плохо выглядишь, — он будто только что меня увидел. — Это твоя кровь?

Я непроизвольно провел рукой по рубашке.

— Нет, к сожалению, не моя.

Вадим смотрел на меня так, что мне показалось, что он сейчас покрутит пальцем у виска

Несколько минут мы оба молчали.

— Я ведь даже не знал, чем ты занимаешься, — внезапно заговорил он. — Не замечал. Я плохо помню тот день, когда ты ушел. Думал, перебесишься, вернешься, но ты не вернулся. А пришли милиционеры с расспросами о тебе. И тогда я узнал… кто ты, — он поднял на меня глаза, я молчал. Если он решил исповедаться, это его право. Мне сказать было нечего. — А когда они ушли, мне стало страшно. Страшно оттого, во что я превратил свою жизнь… и твою. Понимаешь?

— Ты не в ответе за мою жизнь, — сказал я.

— Я любил твою мать, понимаешь? Любил. И я должен был позаботиться о тебе, а я расклеился, поддался жалости к самому себе. Я не пил уже месяц, устроился на новую работу… Я думал, если ты однажды вернешься, ты увидишь… Ты извини, что я тебе сейчас ударил, просто я был в полнейшем шоке, узнав, во что ты вляпался. А твоя мама, она ведь умерла, думая, что я позабочусь о тебе…

— Вадим, — перебил я. Он посмотрел на меня. — Ты просишь прощения не у меня, а у нее. А она ушла. Ее здесь нет. Она не слышит тебя, не видит, не может простить, потому что ее здесь нет. Возможно, она в раю, а быть может, возродилась в новой жизни, и сейчас играет с игрушками и ходит в детский сад. — Вадим хотел что-то сказать, открыл рот, и снова закрыл. — Ты прав, она умерла, думая, что ты позаботишься обо мне. Не беспокойся, она так и не узнала, что это не так. Так что не надо просить прощения у нее, она умерла счастливой, а у меня его просить тем более не надо, кто я такой, чтобы тебя прощать или судить. Если это важно для твоей совести, то зла я не держу.

Вадим опустил голову на руки и просидел так несколько минут.

— Как же я был все время пьян, что не заметил, когда ты вырос, — он не смотрел на меня.

— Бывает, — я печально улыбнулся, автоматически посмотрел на руку, но часов на ней не оказалось. — Свидание, наверное, кончается, — я встал и стукнул в дверь, нечего затягивать подобный разговор.

— Что я могу для тебя сделать? Я найму адвоката.

Я покачал головой.

— Не нужно ничего. Это лишнее.

— Рома, но тебе же нужна помощь.

— Ты уже помог, — я усмехнулся. — Я не ожидал, что когда-либо буду рад тебя видеть. Классно выглядишь…

Стукнул засов, свидание закончилось. Я послушно направился к выходу.

— Не приходи больше, — обратился я к Вадиму в последний раз. — Мама бы тебя простила, я уверен. Приводи свою жизнь в порядок. Со своей я разберусь сам.

По дороге назад я плохо видел длинный коридор с голубыми стенами. В глазах стояли слезы. Я не разревелся, не разнылся, как девчонка, просто несколько раз пелена чертовски закрывала глаза.

Младший лейтенант закрыл мою камеру и ушел. Интересно, почему он занимается тем, что водит заключенных на свидания? Персонала не хватает?

Я остался один и снова сел на койку, уткнувшись головой в колени.

Ненавидеть Вадима было легче. Теперь мне было его жаль. Может быть, теперь его жизнь станет нормальной, раз уж моей не суждено быть таковой. Хоть кому-то я принес пользу. Своим отсутствием, если уж быть до конца честным. Ведь когда я был рядом, Вадим только и делал, что топил горе в алкоголе, а стоило мне исчезнуть из его жизни, и она стала налаживаться.

— Ты не прав, — голов Жанны прозвучал в тишине неожиданно и совсем рядом, но на этот раз я даже не вздрогнул.

— Прав — не прав. Я несу разрушение людям.

Она присела рядом.

— Ну, с чего такие мысли? Ты же уже стольким душам помог, и Пашиной маме тоже. Это добрые дела.

— А Диму пристрелили из-за меня, — при мысли о Березине хотелось выть.

— Ну, во-первых, не пристрелили, а ранили, а во-вторых, пуля прошла навылет, очень удачное ранение, его обещали недельку подержать в больнице и отпустить домой.

Я вскинул голову:

— Правда?

— Правда, — ее улыбка была по-матерински мягкой. — Как же я за тебя испугалась.

— Ну да, — согласился я, — я понимаю, я ведь единственный, кто вас понимает.

— Ром, я испугалась не из-за проклятия, я испугалась за тебя.

Наверное, я целую минуту пытался понять, что она имеет ввиду, а потом удивленно открыл рот.

— Ну и чего ты так удивляешься? — она хихикнула. — Тоже мне, исчадие ада, которого все должны ненавидеть. Тебя любят, и как бы тебе не было бы сложно это признать, это так. По-твоему, Дима кинулся тебя спасать из-за какого хитроумного плана. Поверь мне, Рома, он даже не думал, он просто хотел защитить тебя, потому что он тебя любит.

Это стало для меня откровением.

— Любит… меня?

— Тебя, дурачок, — ее рука приподнялась, будто он хотела потрепать меня по волосам, а потом вернулась на место. — Между прочим, Оксана сейчас здесь.

— Где? — не понял я.

— Здесь, в этом здании. Она принесла тебе одежду переодеться, она видела, в каком виде тебя вчера увезли.

— Димка попросил?

— Она тоже тебя успела полюбить.

Я молча уставился на нее. Мой ангел сошел с ума и плетет всякий бред?

— Неужели проще думать, что ты никому не нужен, что все тебя ненавидят?

Я задумался над этим ее вопросом. Возможно, она права. Я привык к тому, что моя жизнь не представляет ценность ни для кого, кроме меня. И открытие, что я могу быть важен для кого-то, пугало.

В коридоре послышались шаги.

— Опять свидание, — сказала Жанна.

— Я, что, вип-клиент? — удивился я. — Разве можно столько посетителей подряд?

Жанна пожала плечами:

— Просто Оксана находчива, — и испарилась.

В дверях появился все тот же младший лейтенант.

— На выход, — объявил он.

Я встал и последовал за ним. Приятно было выйти из холодной камеры, я попытался расслабиться и впитать в себя теплый воздух, чтобы хватило на потом.

Оксана ждала меня в тесной комнатке для свиданий.

— Рома! — воскликнула она и заключила меня в объятия. — Мы так беспокоились за тебя! — она отстранила меня на длину вытянутых рук и тревожно вгляделась в мое лицо. — Как ты? Глаза чернющие! Ты ел? Я принесла тебе еды и одежду, выглядишь ты отвратительно.

— Знаю, — буркнул я. Было неуютно, когда она меня так обнимала. Я не привык к нежности.

— Садись, — она отошла от меня и устроилась на стуле на противоположной стороне стола.

— Как тебя пропустили? — спросил я. — Вроде бы, пускают только родных и адвокатов.

— Ах это, — отмахнулась она. — Так я твоя сестра! — я выпучил на нее глаза. — Ага, двоюродная сестра, троюродная, если быть точной. Короче говоря, я им такое семейное древо закрутила, что им проще было меня впустить, чем перепроверять мои данные.

— Потрясающе, — восхитился я.

— А то, — она была очень довольна собой. Да и вообще довольна. А это могла значить только одно, то, что Жанна не ошиблась, и с Березиным все в порядке.

— Как Дима? — мой голос дрогнул и выдал мое волнение.

— С ним все хорошо, — она протянула руку через стол и сжала мою ладонь, успокаивая. Мне захотелось рвануться от нее в другой конец комнаты, но я сдержался. Вечно живущая во мне ненависть к себе пребывала в полнейшем шоке. Меня любят? Обо мне заботятся? За меня беспокоятся?

— Он злится? — спросил я совершенную чушь. Как может злиться человек, который сам прикрыл меня своим телом.

— Конечно, нет! Все действительно хорошо, поваляется неделю на больничной койке, и все. Нам всем очень повезло.

— Это точно, — я опустил голову. Скверно-то как на душе.

— Дима передает тебе привет, и просит не унывать, мы тебя отсюда вытащим.

— Как, интересно?

— Совсем забыла, — тут спохватилась Оксана, — у тебя же руки ледяные, — она придвинула мне стопку одежды, лежащую на столе. — Они все проверили, — она покосилась на дверь, — и разрешили мне отдать все тебе лично здесь. Быстро одевайся!

— Прямо здесь? — изумился я.

— Конечно, здесь, я отвернусь, — и она немедленно выполнила обещание.

Я пожал плечами и взял одежду. Водолазка и теплый свитер — это же чудо! А еще нижнее белье и джинсы!

— Оксана, ты чудо! — вместе со свитером по телу разливалось блаженное тепло.

— Я подумала, здесь плохо топят, и оказалась права. Можно поворачиваться?

— Можно, — переодевшись, я чувствовал, себя довольным, как удав.

— Ну вот, на человека похож, — прокомментировала она. — Другое дело. К слову о вытащим, мы с Лёшей сегодня идем к адвокату, будем действовать. Нечего затягивать и держать тебя здесь.

— С Лёшей? — не понял я.

— Ну с Алексеем Дмитриевичем, — объяснила Оксана. — Дело непростое, от суда тебе не уйти, но может быть удастся вытащить тебя под залог.

— Кстати, у меня есть деньги.

— Разберемся, — Оксана отмахнулась. — Ты, главное, не вешай нос. Лёша тоже хотел к тебе попасть, но сам понимаешь, не пропустили, я и так пробилась, можно сказать, с боем. Он передает тебе свою благодарность в спасении Сережки.

— Ну-ну, — грустно усмехнулся я, — за что? Я стоял там, как осел. Нет, скорее, как корова на убой.

— И на старуху бывает проруха, ты сам говорил, — не дала она мне вернуться к самобичеванию. — Ты сделал главное, ты не позволил ему впасть в панику, ты вселил в него надежду, во всех нас.

— И натворил столько глупостей.

— Тот, кто ничего не делает, вообще не ошибается. Все будет хорошо. У Лёшки есть кто-то знакомый в прокуратуре, может, выкрутимся.

— Спасибо, — в последнее время я чересчур часто благодарил, наверное, больше, чем за всю свою жизнь до этого.

— Не дрейфь, — подмигнула она мне. За дверью послышался шорох. — Ну мне пора. Ты только не кисни. Как только смогу, приду. Постараюсь завтра.

— Хорошо.

Она еще раз обняла меня на прощение и выпорхнула в открывшуюся дверь.

На этот раз в камеру я возвращался с легким сердцем.

Впервые за мои шестнадцать лет жизни, у меня появились друзья. Настоящие друзья.

Я вернулся в камеру и улегся на жесткую койку. И, несмотря на эту камеру, сложившиеся обстоятельства и предстоящие трудности, впервые за четыре года, со дня маминой смерти, я почувствовал себя счастливым.

Я растянулся на койке и тут же уснул.