Тайны прошлого иногда выходят наружу. И их не всегда просто принять.

— Тук-тук, — сказал я вместо приветствия, и вошел в комнату, — не спишь?

Оксана только что силой заставила меня поесть и только потом выпустила из кухни. Я чувствовал себя бочонком на ножках, клонило в сон, но я должен был увидеть Диму и, наконец, убедиться, что все в порядке.

Березин полулежал на кровати, опершись на подушки. Лицо вполне нормального цвета, вид жизнерадостный, на умирающего точно не похож. У меня от сердца отлегло.

— Не сплю, — скривился он, — устал уже спать. Всю неделю только и делаю, что сплю.

Вслед за мной в дверях появилась Оксана.

— Ну что тут у нас? — деловито спросила она. — Голодный?

Дима мученически закатил глаза.

— Я ел час назад, еда так быстро не переваривается! — и заговорчески подмигнул мне: — Закормила.

Я понимающе похлопал себя по полному желудку:

— Знакомо.

— То их не кормят, то закормили, — наигранно обиделась Оксана. — Перестану готовить, будете знать, — она погрозила нам пальцем, а потом сказала уже серьезно: — Болтайте, если что, я на кухне. Диму не утомляй, — это уже адресовалось мне. — И не нервируй, — и выскользнула из комнаты.

— Она золото, правда? — с обожанием сказал Березин, глядя на только что закрывшуюся дверь. — И как я только жил без нее? — вопрос явно был риторическим.

— И правда, — усмехнулся я, — как. Ты как себя чувствуешь?

— Ну как будто по мне проехал трамвай, — неудачно пошутил Дима, я нахмурился.

— Все так плохо? — я опустился на стул возле его кровати.

— Да нет, наоборот, мой врач говорит, рана затягивается просто на глазах. Он даже удивлен.

— Твой ангел старается, — подсказал я. — Жанна говорит, она у тебя молодец.

— Она? — Дима даже чуть-чуть приподнялся. — Она у меня тоже женщина?

— Ага, — я кивнул, — правда я ее тоже никогда не видел и даже имени не знаю, Жанна говорит: 'не положено'.

— Интересно, всегда представлял своего ангела-хранителя мужчиной.

— С большими мохнатыми крыльями? — подыграл я. — А демонов с рогами и копытами?

— Честно говоря, да.

Мы оба рассмеялись.

Мой смех был скорее нервным, сказывалось напряжение последней недели. Мне казалось, что я скорее участвую в какой-то плохо поставленной пьесе, чем живу на самом деле. Когда я находился за решеткой, поверить в реальность происходящего было проще, чем теперь, когда меня выпустили, привезли сюда, обогрели и накормили. И вот передо мной сидит мой спаситель Дима, живой и здоровый.

Может быть, я все еще в камере, уснул и мне снится сон? Нам часто снится желаемое…

— О чем задумался? — поинтересовался Березин.

— Да так, — я откинул челку, упавшую на глаза, — думаю, надо подстричься.

Дима кивнул, принимая мою ложь.

— Рад, что тебя выпустили.

— На время, — напомнил я

— Посмотрим, — отмахнулся он. — Никогда не умел жить сегодняшним днем. И как же я ошибался. Жизнь может закончиться в любой момент, и все, что ты почувствуешь в свой последний миг, это сожаление, что ничего так и не успел. Как говорится, дом не построил, дерево не посадил, сына не вырастил. Так что тоже не загадывай наперед, может, и повезет. Как-никак ангелы на нашей стороне.

— И демоны, — хмыкнул я.

— И демоны, — согласился Дима.

— Ты ведь действительно мог умереть, — сказал я после непродолжительного молчания. — Зачем ты кинулся меня спасать?

— А что мне было делать? Стоять и ждать, пока тебя пристрелят?

Я насупился:

— Почему бы и нет. Мог бы и об Оксане подумать. Каково бы было ей, если бы с тобой что-то случилось?

— Ты думаешь, ей было бы лучше знать, что я стоял и смотрел, как тебя убивают, испугавшись за свою шкуру?

— Думаю, да!

Наши взгляды встретились.

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Все, закрыли тему! — голос Димы был твердым. — Сколько можно решать за меня, что и как мне делать? У меня вся жизнь наперекосяк, потому что я слишком долго думал не своей головой. Я имею право решать сам за себя!

— Но…

— Без 'но'! — он сложил руки на груди, демонстрируя, что дискуссия закончена. — Между прочим, Оксана просила меня не нервировать, — напомнил он.

Я опустил глаза, признавая его правоту. Ведь действительно просила. Вот я баран. Сначала Дима чуть не погиб из-за меня, а теперь я еще и мешаю его выздоровлению.

Я полный болван!

Пытаясь не встречаться взглядом с Березиным, я попытался собраться с мыслями, чтобы вернуть незадавшийся разговор на нужный лад. Я ведь пришел, чтобы поблагодарить Диму, а не высказывать претензии.

Я посмотрел на одеяло на его кровати, бездумно пробежал пальцем по его замысловатому узору, и тут мой взгляд сфокусировался на большой книге в потертом кожаном переплете, лежащей возле руки Березина. На коричневой обложке ничего не было написано.

— Что это? — с интересом спросил я.

Березин нахмурился, не понимая, о чем я, и удивляясь резкой смене моего голоса на мирный. Потом расслабился.

— Ах, это. Это мой старый фотоальбом.

— Не похож на фотоальбом, — высказался я и потянул альбом, который я принял за книгу, к себе. Коричневая обложка была украшена переплетенными листьями.

— Говорю же, старый. Оксане с утра показывал фотографии.

— Можно? — я взялся за обложку

Дима пожал плечами:

— Валяй.

Я открыл альбом. На первом листе располагалась большая черно-белая фотография с пожелтевшими кончиками. На ней были запечатлена темноволосая женщина с годовалым малышом на руках.

Так вот она какая, женщина, обрушившая проклятие на весь город.

— Красивая, — сказал я.

Женщина действительно была красива, и очень молода. Во сколько лет она родила Диму? В восемнадцать, в девятнадцать? Как странно, если у нее у самой так рано появился ребенок, то почему она запретила Диме жениться в восемнадцать лет, аргументируя это тем, что он еще слишком молод?

Или потому что сама обожглась?

— А где твой отец? — автоматически спросил, пролистывая фотографии.

Никого подходящего под это определение я не находил. На всех детских Диминых фото присутствовала его мать и бабушка с дедушкой, другие дети с детского сада, но ни на одном не было мужчины, годящегося ему в отцы.

— Они развелись с мамой, когда мне было десять год. Он уехал за границу. Мы почти не общаемся, так, открытки по праздникам.

Значит, я оказался прав. Обжегшись на молоке, люди часто дуют на воду.

Я пролистал еще несколько листов.

Мать Березина действительно была очень красивой женщиной, и очень несчастной. Сын был ее отрадой, ее утешением. Она так страстно любила его и оберегала, что сама не заметила, как взяла контроль над его жизнью и чуть было окончательно ее не испортила. Какова же была сила ее любви, что, вырвавшись на волю, она соткала настоящее проклятие, накрывшее собой целый город?

— Она просто любила меня, — в тон моим мыслям сказал Дима. — Сейчас мне очень стыдно перед ней. Стоило мне тогда настоять, жениться на Лене, мама бы со временем приняла это и поняла. И сейчас ее душа была бы в раю, а не рассеялась в прах.

— Самобичевание по моей части, — напомнил я.

— Да чего уж тут, — вздохнул он, — бичеваться уже поздно. Я просто делаю выводы.

Я хмыкнул. Дима был прав, и мне было нечего ему возразить.

Я закрыл альбом, потом как-нибудь досмотрю, сейчас были дела поважнее.

— Вот какая штука, — начал я издалека. — Ко мне сегодня приходил Илья.

— Демон Илья? — уточнил Березин.

— Да, демон Илья. Они ведь наблюдают проклятие. Я, конечно, не совсем понял, что это значит, но Илья сказал, что при твоем ранении материя проклятия истончилась.

Дима нахмурился.

— То есть?

Я развел руками:

— Понятия не имею. Илья предположил, что это был твой эмоциональный всплеск.

— То есть если это повторить, проклятие спадет?

— Ну я тоже так понял. Теперь они продолжают изучать материю проклятия, чтобы узнать истинную причину случившегося.

Дима сильнее откинулся на подушки, его пальцы беззвучно барабанили по одеялу.

— Логично, — пробормотал он.

— Что логично? — не понял я, мне не понравился его тон.

— А то, — он, наконец, расслабил руку, — что проклятие моей матери завязано на мне. Не будет меня, не будет и проклятия.

— Ты это… — у меня даже пропал дар речи от таких выводов. — Прекрати! Илья ничего подобного не говорил. Он думал про твое эмоциональное состояние.

— А что, если моя кровь растворяет проклятие?

Дима смотрел на меня в упор, и мне стало не по себе. Определенная логика в его словах была. Но убить Березина, чтобы проверить верность его теории — не наш случай.

— Твоя мама же не специально создавала проклятие, она же не варила зелье на крови и тому подобное. Так что версия Ильи более правдоподобна.

— Возможно, — Дима пожал плечами, — будь уверен, умирать мне пока точно не хочется.

— Ну надо же, — съязвил я, — а то я уж было подумал, что тебе понравилось.

— И не надейся!

Дима кинул в меня подушкой, я успел увернуться в последний момент, вскочив на ноги.

— Лежачего не бьют! — заявил он, когда я уже хотел запустить ему 'снарядом' в ответ.

— Дремучий твой случай, — проворчал я, но кидать все же не стал. — Детство, я смотрю, так и играет в одном месте.

— Иногда полезно, а то со скуки умрешь.

Я скорчил недовольную гримасу.

— Да ну тебя… Вон смотри фотоальбом упал, все фотографии повылетали, — я опустился на колени на палас и принялся собирать снимки. — Черт! Они еще и все поперепутались! — не переставал возмущаться я.

И вдруг замер.

Меня словно ледяной водой обдало. Быть такого не может!

Мне показалось, что мое сердце провалилось не то что к ногам, а куда под них, сквозь половицы до первого этажа.

Моя рука, держащая фотографию, непроизвольно затряслась.

На снимке была девушка с волнистыми светлыми волосами в летнем платье. Волосы и подол платья развевались на ветру. Она смеялась.

— Ты чего там затих? — спросил Березин. Из его лежачего положения ему не было видно, что я делаю. — Интересное фото нашел?

Я напомнил себе, что нужно дышать.

— Д-да… да так, — я еле справился с голосом. — Кто это?

Я поднял руку с фотографией, не вставая с пола, чтобы Дима не увидел выражения моего лица.

— Где ты ее нашел? — в голосе Березина сквозило удивление. — Я думал, она не в альбоме.

— Нет, здесь…

'Скажи, что это твоя одноклассница, соседка, знакомая, — мысленно молил я, — скажи, что она тебе кто угодно, но только не…'

— Это и есть Лена… — '… Только не твоя Лена!' — Та самая, которую я бросил из-за своей трусости много лет назад.

— Ух! — я выпустил воздух через сжатые зубы.

— Ром, да что с тобой? — Дима почуял неладное. — Вставай уже с пола.

Я крепко зажмурился, затем открыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул и встал, положил альбом на одеяло.

— Вот, я все собрал. Вставишь сам фотографии? Я ведь не знаю, в каком они были порядке.

— Хорошо, все равно делать нечего, — кажется, Дима все же поверил. — Давай альбом, найду место для Лениного фото. Она все же была частью моей жизни. Хорошо, что снимок сохранился, — он вставил фотографию в свободное место. — Красивая, правда?

— Красивая, — согласился я. Я всегда считал свою маму красавицей. В юности она была еще красивее. — Дим, ты доделывай, я пойду, хочу выспаться, устал я.

Березин окинул меня оценивающим взглядом.

— Ну да, ты стал каким-то зеленым. Отдыхай, конечно. Оксану позовешь?

— Угу, — отозвался я, закрывая за собой дверь.

В голове все шумело.

Этого просто не могло быть, не имело право быть.

— Оксана! Дима зовет! — крикнул я из прихожей, а потом закрылся в своей комнате.

Было холодно. Странно, когда мы пришли, мне казалось, что в квартире очень тепло.

Я повернул ручку обогревателя до упора на максимальную температуру. Меня трясло.

Я сполз спиной по двери и уселся прямо на пол. Закрыл лицо руками.

Перед моими глазами проплывали фрагменты моей жизни, на которые в свое время я не обратил ни малейшего внимания. Словно в кино-детективе, когда в конце выясняется, кто убийца, показывают нарезку из кадров, в которых были даны намеки на то, кто преступник.

Я видел Ингу Шнайдер-тетю Аллу.

— Я вижу вас и вашего сына привело сюда непростое дело, иначе бы вы не обратились ко мне, — сказала она, когда мы пришли к ней.

А ведь тетя Алла продала душу за свой дар, она не могла ошибаться!

А вот мы сидим с Димой на кухне при нашей первой попытке поговорить по душам.

— У тебя детям уже могло бы быть лет пятнадцать, — сказал тогда я.

— Шестнадцать, — ответил Дима. — По моим расчетам мой ребенок должен был бы быть немного младше тебя.

Господи! Не младше! Дима все правильно рассчитал, только вот я родился семимесячным.

Кусочки мозаики складывались воедино, одна к одной, и все чертовски идеально подходили друг к другу.

Я все время не мог понять, почему именно я умею слышать призраков, как я связан с проклятием Березиных.

— Потому что я сам Березин, — прошептал я в пустоту комнаты, почему-то захотелось произнести это вслух, чтобы самому поверить, чтобы полностью осознать.

Первой любовью Димы была моя мама, она не сделала аборт, как он подумал, она была гордой, поэтому она просто ушла.

По датам все сходилось. Я сын Димы Березина…

Какая ирония судьбы. Я всю свою жизнь ненавидел своего биологического отца, мечтал, что, если встречу его, то, как минимум, разобью ему лицо. За то, что бросил маму, за то, что оставил меня безотцовщиной. За то, что предал нас обоих. А теперь у меня появились друзья… И мой лучший друг, человек, который совсем недавно чуть не отдал за меня жизнь, тот, за кого и я отдам свою, не задумываясь… Этот человек — мой отец.

Мне хотелось выть и биться головой об стену.

Почему мне не сказали? Почему довели до этого? Зачем позволили зайти всему так далеко?

У меня было много вопросов. А самый главный: почему Дима первым не понял, кто я. Ведь он долго встречался с моей матерью, у них были отношения, они хотели пожениться, это не была связь на одну ночь. Так неужели он не знал ее фамилию? Все же очевидно. Один город, она Марусева, я Марусев, и мой возраст!

— Он не знал твою фамилию, — голос Жанны прозвучал совсем рядом, но сама она не появилась. — Ты никогда не называл при нем ее. Когда тебя забирала милиция, он был без сознания. В отделение к тебе ходила Оксана, а ей фамилию сообщил твой учитель.

— Дремучий случай, — простонал я.

— Могу я войти? — голос Жанны по-прежнему шел из пустоты.

— Раньше ты не спрашивала.

— Раньше все было по-другому.

— Что изменилось сейчас?

— Сейчас тебе больно.

Она была права, мне было больно. Это именно то слово. От меня будто часть оторвали.

— Входи, — прошептал я, не меняя позы.

Мелькнуло белое платье моего ангела, но я не повернулся в ее сторону.

— Ты простишь меня? — робко спросила она.

Я молчал. Мой мир перевернулся с ног на голову, а она просит прощения. Неужели ей будет достаточно слов: 'Я прощаю тебя'? Или их будет достаточно мне?

— Почему ты скрыла от меня, что я тоже Березин? — я нарочно сформулировал так, чтобы не произносить: 'что Березин — мой отец'.

— А ты бы согласился нам помогать?

Ответ последовал незамедлительно:

— Конечно же, нет!

— Поэтому и не сказала. А даже если бы ты и согласился, ты бы изначально воспринимал Диму как врага, вы не смогли бы работать вместе, и, естественно, вы никогда бы не подружились.

— Мой отец — мой друг! Это нормально?! — я непроизвольно всхлипнул.

— Это нормально, — Жанна говорила спокойно и уверенно. — Это как раз совершенно нормально. В большинстве семей так и есть.

— У меня нет семьи! — прорычал я сквозь зубы.

— Теперь есть.

— Ни черта у меня теперь нет!

Я оперся головой о дверь и закрыл глаза. Хотелось провалиться сквозь землю. А еще лучше повернуть время вспять и не брать в руки этот чертов фотоальбом. Все ведь было хорошо, не нужно мне это знание, пусть бы у меня оставалась куча вопросов, зато я бы не чувствовал то, что ощущаю сейчас.

Жанна заговорила первая, когда поняла, что я ушел в себя и не собираюсь больше вести дискуссию:

— Почему, когда ты узнал свою маму на фотографии, ты сразу не рассказал все Березину? Если бы вы пережили это вместе, тебе было бы легче.

Ну это было уже слишком.

Я открыл глаза и посмотрел на ее глаза впервые за время нашего разговора.

— Ты хочешь, чтобы я взвалил это еще и на него? — в моем голосе была желчь. — Он пережил расставание с Леной Марусевой шестнадцать лет назад, тогда же он похоронил своего неродившегося сына. С него хватит. У него новая жизнь. Мне нет в ней места как его сыну.

— Мне кажется, ты не прав.

— А мне кажется, ты не имеешь права решать! — рявкнул я.

Жанна дернулась как от удара. Я ее обидел. Но сейчас мне было плевать. Чувства вины на сегодняшний день с меня уже хватит.

— На что вы делали ставку? Что ни я, ни Березин не догадаемся раньше времени?

— Да, — признала она.

— А если бы я при первой же встрече представился Романом Марусевым?

— Оставался шанс, что Дима просто сочтет тебя однофамильцем. Он был слишком уверен в том, что твоя мать избавилась от ребенка, эта убежденность могла не дать ему сопоставить очевидные факты.

Меня тошнило, тошнило от того, в каком вранье я все это время барахтался.

— Рома, ты должен понять, — снова начала Жанна.

Я не хотел ничего понимать, я не хотел ни с кем разговаривать.

— Умоляю, уходи, — простонал я. — Просто уходи.

Жанна смотрела на меня бесконечно долгую минуту, а потом все же исчезла, больше не произнеся ни слова. Я не был уверен, что она ушла на самом деле, а не просто притаилась, чтобы подслушать мои мысли. Впрочем, и на это мне было наплевать.

Я поднялся с пола и выскочил из комнаты.

— Уходишь?! — крикнула Оксана из кухни.

— Да, — я второпях натягивал куртку и ботинки. Мне нужно было на улицу. Мне нужно было остыть.

— К ужину ждать?

— Не ждите! — крикнул я, уже захлопывая дверь.