События бывают разные, хорошие и плохие, ожидаемые и удивительные. Но, что бы ни случилось, мы просто идем дальше…

На улице было пасмурно и холодно. Ветер трепал волосы, задувая за воротник куртки. Я поднял его выше и застегнул до конца. Не помогло. Холод пробирал насквозь. В последнее время я стал очень чувствителен к холоду.

В голове была полная каша. Я мечтал охладиться и остыть эмоционально, но даже пронизывающий ветер не помогал.

Ноги несли меня все дальше и дальше от дома Березина. Мне хотелось бежать, но я осадил себя, не желая привлекать к себе внимания на улице.

Даже призраки шарахались от меня и не решались подходить. Наверное, от меня самого веяло холодом за версту.

На душе было скверно, отвратительно, мерзко. Хотелось забраться, как одинокому дикому зверьку, в самую глубокую темную нору, и там умереть, да так, чтобы уже никто не нашел.

Мысли роились в голове, как стадо диких пчел, жалящих все, что попадется на их пути. В этот раз на их пути оказался мой мозг.

Я не знал, что мне делать, не знал, как мне все это осознать и принять. Все то, что я знал раньше, оказалось неправдой. Вокруг меня был океан лжи и недомолвок, а у меня не было моторной лодки, чтобы переплыть этот океан, даже захудалого плота и весла не было. Вот я и барахтался, как лягушка в молоке.

Я всю свою жизнь ненавидел своего отца. С самого детства, как понял, что он не погиб, не пропал без вести, как рассказывала мама, а просто бросил нас. Мне казалось, такое нельзя понять, нельзя простить. Предательства не прощают. Я всегда так думал, я был в этом уверен, а сейчас я уже во всем сомневался.

В детстве я много думал об отце. Представлял, какой он, чем занимается, где живет. Гадал, почему он отказался от нас, и никогда не находил ответа. Иногда я мечтал отомстить ему, иногда найти и плюнуть в лицо. Но даже в самом страшном сне я не мог бы представить, что полюблю его.

Я привык быть один, привык, что мне никто не нужен, и я совершенно не нужен никому. Я был один, я никому не верил, я ни в ком не нуждался, я никем не дорожил. Прошло так мало времени, но я действительно привязался к Диме. Я ему поверил, более того, я ему доверял. Для меня слова 'вера' и 'доверие' имели в жизни самую большую ценность.

И вот человек, которому я доверял больше всех на свете, оказался тем же самым лицом, которого я искренне ненавидел всю свою жизнь.

Дима — мой отец. И я должен был с этим смириться. Прошлое не изменить.

Теперь важно было решить, что делать с этим знанием, как жить дальше, как себя вести.

Прошлое нельзя изменить, но его можно скрыть.

Самое главное, что я решил для себя, это то, что Дима никогда не узнает правду. Узнает мою фамилию, совру, что однофамилец, придумаю моей матери другое имя, совру, что дальний родственник — что угодно, лишь бы он не узнал правду.

Я был уверен, что так будет лучше. Правда вызовет у него только чувство вины. А это самое отвратительное чувство.

Больше всего на свете я боялся того, что Дима будет ко мне хорошо относиться только из-за того, что я его сын, обделенный заботой в детстве. Я очень дорожил дружбой Димы, его искренним расположением ко мне, именно ко мне, как к личности, как к человеку. Мне хотелось бы верить, что, узнай он правду, для него ничего не изменится, но я не был уверен, что тогда ничего не изменится для меня. Я знал, что каждый раз буду сомневаться в его искренности, хотя и знал, что это будет неправильно и несправедливо, но ничего не мог с собой поделать.

Ноги сами привели меня в городской парк, в тот самый, где почти два месяца назад мы с Димой нашли в газете объявление Оксаниной тети. Как много произошло с тех пор. Будто бы в прошлой жизни я назывался Змеем и ходил в школу. Тысячу лет назад…

Погода была плохой, поэтому парк был пуст. Именно этого я сейчас и хотел — побыть одному.

Мимо проходили безмолвные призраки, но я не обращал на них особого внимания. Они не трогали меня, я не трогал их. Откуда их здесь столько? Что привязало их к этому месту? Неужели в главном городском парке случилось столько смертей. Мне стало жутко. А еще я подумал о том, как я жил раньше, сколько всего я не замечал и не понимал, и насколько же мне проще жилось!

Меня мучил вопрос, смогу ли скрыть от Димы то, что я узнал сегодня? Я не актер, а всего лишь малолетний преступник, сумею ли я? Хватит ли у меня вообще смелости вернуться в квартиру Березина? Войти, сказать привет и жить дальше, будто ничего не произошло?

Сейчас я чувствовал себя очень слабым, маленьким мальчиком, заблудившимся в парке и не знающим дорогу домой.

Ветер гнал по земле последние жухлые листья с деревьев, навевая еще более мрачные мысли.

— Жанна! — крикнул я в хмурое небо. — Жанна!

Хотел бы и я иметь способность призраков пропадать…

— Я здесь, — она появилась так быстро, что я ни секунды не сомневался, что все это время она подглядывала за мной.

Присматривала, значит, боялась, что я наделаю глупостей. Зря, в последнее время я вел себя настолько разумно, что самому было тошно.

— Я хочу поговорить с бабушкой.

Она удивленно вскинула брови.

— Ты впервые за все это время захотел ее увидеть.

Увидеть… Да я даже и не вспоминал о ней. Мне сделалось безумно стыдно.

— Я осел, достаточно веский аргумент? — нервозное состояние выливалось в хамство, и это тоже было неправильно, как и все происходящее.

— Веский, — согласилась Жанна.

— Я не знаю, как правильно ее позвать. Она не знает этого города, сможет ли она прийти сюда, если я ее просто позову, как тебя?

— Я сама ее позову, — сказала Жанна. — Так будет проще, — и исчезла.

Я остался один. Прошел еще раз взад-вперед по выложенной плитами дорожке и опустился на скамейку. Мне оставалось только ждать. Ветер трепал волосы, заставляя их падать на глаза, и я снова вспомнил, что нужно подстричься.

— Здравствуй, внучек, — бабушка появилась на скамье прямо рядом со мной.

— Привет. Я не очень тебя отвлек?

Бабушка улыбнулась своей теплой бабушкиной улыбкой. Так умеют улыбаться только родные и близкие люди.

— Погода плохая, все соседки по домам попрятались, сплетни не послушаешь.

— Соседки тебя не видят? — спросил я.

— Слава богу, нет. Перепугались бы. А так хорошо, гуляю, сижу с ними рядом на солнышке, слушаю, как раньше.

— Я скучаю, — признался я. — И мне так стыдно, что при жизни часто забывал про тебя и обижал. Да и сейчас…

— Ну что ты, — она протянула руку ко мне, но она прошла насквозь.

Я вздохнул. Сейчас я бы многое отдал за одно бабушкино объятие.

— Тебе плохо? — заботливо спросила она. — Поэтому ты меня позвал?

— Поэтому, — признал я. — Ты была знакома с Димой… Березиным?

— Конечно, — у бабушки даже не возникло вопроса, о ком я говорю. — Твоя мама его очень любила. Она нас познакомила. Должна признать, он мне понравился, я и подумать не могла. Что у них все так закончится.

— Закончится мной?

— Расставанием, глупенький, — пожурила она меня. — Ты — это подарок, плод большой любви.

— Мама его возненавидела тогда? — спросил я главное, что меня интересовало. — Почему она не сказала ему, что оставляет ребенка?

— Ну что ты, — она покачала головой. — Она не злилась на него. Она надеялась, что пройдет время, и он одумается и разыщет ее.

— Но этого так и не произошло, — закончил я.

— Так бывает, — на губах бабушки была улыбка, а в глазах мудрость. — Ненависть она к нему никогда не испытывала, только сожаление. Твоя мама умела прощать. А ты?

Я непроизвольно поежился под ее взглядом.

— Я ненавидел образ отца, Диму я ненавидеть не могу.

— Тогда чего же ты мучаешься, если все для себя решил?

— Не знаю, — я закусил губу, — все это неправильно.

— Все к лучшему, внучек, что бы ни случалось, все к лучшему. Никогда не забывай об этом.

— И что же мне делать?

Она снова улыбнулась. Таким взглядом смотрят матери на своих малышей, которые пытаются сделать первые шаги, но у них не получается, и они снова и снова падают на попку.

— Мы просто живем дальше, — сказала бабушка. — Просто живи. Ты любишь Диму, и он любит тебя. И поверь мне, совершенно не важно, кем вы являетесь друг для друга по родству. Мы просто живем дальше. Запомни это. Иногда обстоятельства складываются совсем не так, как бы мы хотели, но карты розданы, приходится играть теми, что нам достались. Вы с Дмитрием стали не чужими задолго до того, как ты узнал, что он твой отец, поэтому нет смысла накручивать себя и придумывать несуществующие проблемы.

— Спасибо, — искренне сказал я. Мне становилось легче с каждым произнесенным ею словом.

— Не за что, — снова улыбнулась она. — Ты хотел бы еще что-нибудь узнать о своих родителях?

Если бы она не спросила, я, наверное, постеснялся бы спросить сам.

— Как они познакомились?

Бабушка рассказывала охотно. Мы просидели в парке не меньше двух часов. Я спрашивал все. Где познакомились, как часто встречались, куда ходили.

Если бы меня спросили, зачем мне все это, я не смог бы ответить и самому себе. Просто иногда лучше разом выдавить нарыв и оставить его засыхать.

Мне было приятно ее слушать, словно я перенесся назад в детство, когда она рассказывала мне сказки перед сном. Ее голос звучал умиротворяюще. Становилось легко и спокойно на душе, не хотелось, чтобы она уходила.

Я слушал о своих родителях, и мне казалось, что все это произошло очень давно и не с реальными людьми. Но мне было приятно, новая информация заполняла пробелы, расставляя все на свои места.

— Спасибо тебе, бабуля, — сказал я, наконец, — ты мне очень помогла.

— Ну тогда и ты мне расскажи, что там у вас с проклятием? Мы все ждем с нетерпением.

Ее слова меня удивили. Я-то думал, что призраки не хотят уходить.

— Ждете? — уточнил я. — Вы хотите уйти? — а я-то воображал себя исчадием ада, жаждущим отобрать у призраков последнее.

— Конечно, — она снова посмотрела на меня как на несмышленыша, — у всех должно быть свое место. И наше давно не здесь.

— Я думал, вы считаете иначе, — признался я, — что вы привязаны к этому миру. Мне казалось, многие души возненавидят меня, если благодаря мне проклятие будет снято.

— Да они все тебя поблагодарят! Это единственное, чего мы все желаем.

Я снова поежился.

— Шел бы ты домой, — тут же заметила бабушка, — совсем околел, губы синие.

— Домой, — хмыкнул я, — а где мой дом?

— Дом там, где нас ждут.

Словно в ответ на ее слова у меня зазвонил телефон. На экране высветилось: 'Дима'.

— Да? — удивленно ответил я. Бабушка сделала выражение лица: 'Я же тебе говорила'.

— Ты куда умчался? — в его голосе сквозила тревога. — Был сам не свой, позеленел, убежал, сказал, что спать, а сам умчался в неизвестном направлении. Что случилось, нужна наша помощь?

На душе сразу потеплело.

— Вот видишь, — шепнула бабушка, — дом там, где нас ждут, — и растворилась.

Я провожал ее взглядом, тихонько улыбаясь.

— Рома! — напугал я Березина. — Ну чего ты молчишь?

— Да здесь я, здесь, — отозвался я. — Я уже иду ДОМОЙ.

Я засунул телефон в карман джинсов и поднялся со скамейки, подтянул повыше воротник куртки. Потом глубоко вздохнул.

Бабушка права, уже ничего не изменишь, придется жить дальше с тем, что имеешь.

Я засунул руки в карманы и зашагал в сторону дома Березина.

* * *

— Тук-тук, — я заглянул в комнату Димы.

Он по-прежнему сидел на кровати, но на этот раз с пультом от телевизора в руках и нервно переключал каналы, не в силах остановиться на чем-то одном.

— Ну слава богу, — выдохнул он и тут же отбросил пульт в сторону. — Ты нас напугал. Мне вдруг показалось, что ты не вернешься.

Дима даже представить не мог, насколько он мог оказаться прав и насколько я был близок к тому, чтобы сбежать.

Я ухмыльнулся.

— Еще чего. Мне некуда идти.

— Где пропадал?

Я присел на край его кровати, чувствуя себя виноватым, что заставил его волноваться.

— Гулял. Думал, — честно ответил я.

Мой взгляд снова упал на фотоальбом, который до сих никто не убрал на место. Я поджал губы.

Дима проследил за моим взглядом и нахмурился.

— Может быть, расскажешь, что стряслось? — спросил он. Я помотал головой. — Ну я же не слепой. Ты увидел фотографию Лены, побелел, как полотно, и унесся стремглав.

Черт бы побрал его проницательность. Я оказался куда более худшим актером, чем сам о себе думал.

И как же теперь выкручиваться? Я твердо решил, что не стану говорить Диме о том, что узнал, кто мой отец, по крайней мере, пока не буду. Но что тогда сказать? Он уже понял, что мое странное поведение связано с фотографиями, более того, понял, с какой именно. Теперь он ждал, что я снова совру, начну изворачиваться, поэтому ложь раскусит сразу же.

Значит, мне нужна была ложь, максимально, по грани граничащая с правдой.

— Напряжение последних дней дало о себе знать, — сказал я чистейшую правду, — не справился с эмоциями.

Дима нахмурился еще больше. Такое пространное объяснение его не устраивало. Я уже ждал, что сейчас он спросит, что это были за эмоции и чем они были так внезапно вызваны. Но я снова ошибся.

— Ты с ней знаком? — спросил он.

Дремучий случай, в точку! Как ему это удается?

Я почувствовал ком в горле. Нужно было идти ва-банк.

— Она напомнила мне маму, — сказал я чистейшую полуправду. — У мамы было фото, очень похожее на это. Она тоже была блондинкой, а такие платья тогда были в моде…

Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я все рассчитал правильно. Складки между бровей Березина разгладились. Он поверил. Я тайком выдохнул.

— Ты скучаешь по ней?

— Иногда, — признался я, — а сегодня особенно. Нахлынуло как-то… — я смутился, уж очень близко я подобрался к истинной причине.

— Не надо этого стесняться, — Березин неправильно понял мою заминку. — Я тоже иногда очень скучаю по своей маме. Если тебе тяжело, нужно просто поговорить об этом, и станет легче.

— Я уже поговорил. Позвал бабушку.

— Умершую бабушку? — уточнил Дима.

— К сожалению, да, — кивнул я. — Она мне очень помогла. Помогла посмотреть на все с другой стороны.

— И?

— Ну, как задницу ни верти, она остается задницей.

Дима хмыкнул.

— Какая философская мысль, — съязвил он.

Я пожал плечами:

— Университетов не заканчивали.

— Закончишь, — убежденно сказал Дима, мне бы его уверенность. — Все у тебя еще впереди.

— Надеюсь, — и я постарался перевести тему на более для меня безопасную. — Так что говорит доктор, когда тебе можно будет вставать?

— Дня через два уже можно. Говорит, заживает как на собаке, — он нервно хихикнул.

У меня в детстве была собака. Она часто болела, мы с мамой только и делали, что водили ее в ветклинику, а потом она все-таки умерла. Руки повыдергал тому, кто выдумал это выражение: 'Заживет, как на собаке'.

— Собаки, они как дети, — сказал я.

— Это была шутка, — напомнил Дима.

— Несмешная.

Березин снова нахмурился.

— Ром, ты уверен, что больше ничего не хочешь мне рассказать? Ты какой-то сам не свой.

Я вздохнул.

— Я просто чертовски устал. Кажется, мне действительно необходимо выспаться.

Дима посмотрел на часы.

— Уже даже всем нормальным людям пора спать.

Я не обиделся на 'нормальных' и на то, что он не причислил меня к их числу, куда уж мне до нормального.

Я встал.

— Пообещай, что на этот раз действительно идешь спать и не выкинешь ничего нового, — попросил он.

Я ненаигранно зевнул.

— Дим, если я решу что-нибудь 'выкинуть', у меня все равно не получится, засну по дороге.

Дима поднял руки ладонями вверх в знак капитуляции:

— Теперь верю.

Я улыбнулся, и теперь на самом деле отправился спать. Я чертовски вымотался.