Что бы мы ни делали, с каждым днем у нас появляются все новые и новые проблемы. Это нормально, ведь, по сути, из этого и состоит наша жизнь. И все бы ничего, если бы новые трудности появлялись, а старые исчезали. Только как бы ни так! На гору нынешних проблем так и норовят взгромоздиться прежние…

Люди встречаются, знакомятся, влюбляются, расстаются… Так и должно быть, это закон жизни. Но, чтобы первые три пункта происходили так быстро, я видел впервые. То ли на скорость процесса повлиял всеобщий стресс, то ли этим двум людям суждено было найти друг друга… Прошло три дня с момента нашего знакомства с Оксаной и ее тетей, и вот уже они с Березиным не отходят друг от друга ни на шаг. Мне каждый раз кажется, что удивить меня уже нечем, но потом снова случается нечто, отчего я начинаю задумываться, кто из нас сошел с ума: я или окружающий мир.

В тот день Жанна исчезла из квартиры Инги Швайдер и больше не появлялась. По правде говоря, я даже не пытался ее звать. Все равно в ближайшие дни Диме было не до проклятия его матушки. Оксана затмила собой буквально все. Ясное дело, я не собирался давать ему расслабляться и должен был призвать к ответственности, потому что мне не хотелось отдуваться за всех. Однако пока что я решил терпеливо подождать. Странно, конечно, звучит сочетание слов: 'я' и 'терпеливо'. Но, честное слово, я старался.

Просто дело в том, что демон Илья забрал только дух тети Аллы, а тело-то осталось. Тела, как известно, просто так не испаряются и не исчезают. Следовательно, это самое тело нужно было похоронить, причем по всем правилам, то есть, с вызовом похоронной службы, милиции, скорой помощи, получением свидетельства о смерти и так далее. Естественно, со всем этим пришлось возиться Оксане, как единственной родственнице умершей. И кто, угадайте, был тенью Оксаны во всем этом нелегком деле, кто следовал за ней по пятам и не отходил ни на шаг, кто, к тому же, помог материально? Не ломайте голову, все равно не догадаетесь. Представьте себе, это Березин! Удивились? Может, вы и нет, но я точно удивился, да что там — удивился — я просто не верил своим глазам.

В следующую ночь после всех описанных мною событий в квартире 'псевдонемки' я ночевал у Березина. Конечно, денег у меня еще было предостаточно, и я мог, как и в прошлый раз, снять себе комнату в гостинице. Но, когда Дима предложил мне остановиться у него, пока суд да дело, надо мной взяло верх чувство бережливости. В конце концов, дома у меня нет, семьи тоже, заботиться обо мне некому, пора бы браться за ум и все-таки жить не только сегодняшним днем, но хотя бы еще и завтрашним. И я согласился.

К моему шоку такое же предложение поступило и Оксане. И, видимо, чтобы окончательно довести меня до сердечного приступа, она тоже согласилась.

— Мне неудобно, — мялась она, — мы ведь только пару часов знакомы. Но мне, правда, просто мучительно оставаться одной в квартире, где все это произошло…

Дима был просто счастлив. А я что, я здесь никто и дело это не мое. И не мне решать, что Березину делать и кого зовет к себе ночевать. Мое дело — проклятие и приведения. Ну, не только приведения, еще ангелы и демоны и остальное, о чем я, возможно, еще не знаю.

Квартира Березина мне понравилась. Для дома холостяка здесь было необычно чисто и уютно, видимо, это еще постаралась его ненаглядная мать, а сын только поддерживал атмосферу 'домашнего очага'.

Кроме того, квартира была большая, трехкомнатная, так что Березин знал, сколько человек он может позвать к себе в гости с ночевкой.

Впрочем, рассматривать Димино жилье детально мне не хотелось. Я ужасно устал за этот безумный день. Пришлось проторчать в квартире Оксаны до самого вечера в ожидании похоронной службы и милиции, которые, как известно, быстро приезжают только в американском кино. А потому, как только Дима показал мне, в какой комнате мне лечь, я немедленно упал в подушку лицом и заснул, как никак мой порез еще давал о себе знать, я же не инопланетянин с мгновенной регенерацией клеток…

Следующие два дня я тоже играл в домоседа. Так сказать пользовался временным домом, и не важно, чей он, свой у меня навряд ли скоро появится.

Наконец-то, я по-настоящему отоспался и отдохнул. Я уже на самом деле забыл, каково это — ничего не делать. Конечно, я не так давно провалялся в домике кладбищенского охранника целую неделю, но это не в счет, так плохо, как тогда, мне не было еще никогда в жизни.

Когда я проснулся на четвертый день, Оксаны и Димы снова не было. На столе на кухне я нашел записку, что они ушли по делам и вернутся вечером. Рядом с тетрадным листком лежали ключи от квартиры. Да уж, Березин оказался на редкость предусмотрительным, я от него такого не ожидал. Или это намек, что пора поднять свою пятую точку и сместить ее на улицу? Даже если и так, то Димка все равно прав, и я на самом деле засиделся.

Итак, вняв немому совету Березина, я оделся и собрался на улицу.

Было прохладно и ветрено. Я поднял воротник своей легкой куртки и зашагал по улице. Надо бы купить вещь потеплее, октябрь на носу.

Я шел по улице и думал о будущем. На самом деле, в последнее время я много думал. Нет, я и раньше часами размышлял, то о том, то о другом, но в последние дни я уж слишком посвятил себя этому занятию.

В последний раз я был в школе двенадцатого числа, а сегодня уже двадцать четвертое. Почти две недели прогулов. Действительно, есть над чем задуматься. Поскорее бы разобраться со всем этим призрачным делом и вернуться к нормальной жизни. Только как же это сделать?

Я, конечно, знаю много историй учеников старших классов, которые пропускали учебу не меньше целой четверти, но потом умудрялись-таки окончить школу и получить аттестат. Но кто сказал, что я из их числа? И как я буду объяснять свои пропуски? Я ведь со своим порезом даже в больнице не был, чтобы свалить все на него…

Итак, я ничего так не решил. Была у меня мысль зайти к нашему физику, который, по моему мнению, являлся лучшим учителем в мире, и спросить совета, что делать; но эта мысль до конца так и не оформилась. Он-то может и даст дельный совет. А дальше-то что? В жизни не поверю, что он сам не потребует правдивых объяснений, где я был. И что я ему скажу? Правду? Увольте. Тогда он лично поместит меня в психиатрическую лечебницу, чисто по доброте душевной…

Мысли оборвались. Навстречу мне шел Игаев. Голова опущена, голова втянута в плечи.

Я замер. Что делать? Вот ведь не повезло. Спрятаться от греха подальше? Ведь сейчас мне только лишних разборок не хватало. Или — ну его? Встретиться лицом к лицу, а там посмотрим?

От огромного потока информации, нахлынувшего на меня за последние дни, и последствий избиения мыслил я медленно. Как остановился, так и стоял, как дурак, посреди тротуара: ни туда и ни сюда.

Иге до меня оставалось несколько шагов. Головы он так и не поднял, меня не видел. Дремучий случай, он же сейчас просто со мной столкнется! Осознав всю нелепость ситуации, я, наконец, решил сместиться с середины дороги: не видел и не видел, ну и шут с ним.

Я уже поднял ногу, чтобы сделать шаг в сторону, но снова замер, даже не замер — остолбенел. Фигура Иги была полупрозрачной!

Пребывая в полнейшем шоке, я раскрыл было рот, чтобы окликнуть его, но не успел — сгорбленная фигура прошла сквозь меня, и Ига зашагал дальше, так и не обернувшись. По всем органам пробежал нечеловеческий холод. Сердце бешено заколотилось в груди. Я резко обернулся и выдохнул — никого. Ига растворился, будто и не было.

— Дремучий случай, — прошептал я и нервным движением потер глаза. — Дурдом на колесах.

Таак! Называется, не знал, чем заняться. Вот и занятие. Надо выяснить, что произошло. И немедленно.

'Жанна! — мысленно заорал я. — Жанна!'

Никакого эффекта. Мой ангел игнорировал меня уже который день.

Черт! Я выругался и побежал. Проклятые нервы сдавали. Я уже просто не мог идти спокойно.

Я находился недалеко от дома Мохова. Если и он не вздумал стать приведением, то точно мне все расскажет. Да Мох при виде меня, живого и здорового (ну, по крайней мере, физически) так перетрусит, что выложит все.

Мне повезло. Кодовый замок на двери оказался сломан. И не лень же кому-то мелкие пакости делать? Мне почему-то подумалось, что именно у Моха и хватило бы ума на такое 'злобное действо'. Тьфу ты, хулиганье мелкое.

Лифт оказался в том же состоянии, что и замок. Что за дом, ё мое? И я подался пешком на восьмой этаж. Если Моха не будет дома, поймаю и покалечу. Я, конечно, не из тех, кто бьет слабых, но Моху уже пора получить по зубам. Вполне справедливо: мне из-за него ножом под ребра, а ему по зубам — всем по способностям, как говорится.

Я вдавил клавишу звонка.

Пара секунд. Шаги и замок щелкнул. На пороге показался Мох, собственной персоной. Видок тот еще: майка со слоненком Думбо на груди и голубые шорты в ярко-желтых одуванчиках. Мох жевал яблоко, и явно не ожидал ничего недоброго.

'Живой!' — чуть не заорал я. Я даже обрадовался.

У Моха же энтузиазма по поводу нашей встречи оказалось меньше. Он побледнел до зеленого отлива и подавился, яблоко из руки упало и покатилось по лестничной площадке.

Я заботливо похлопал его по спине.

— Дыши-дыши, — промурлыкал я и уточнил: — Пока дыши, — и покосился на брошенное яблоко. — Мусорить в подъезде неэтично.

Моха трясло, он хватал ртом воздух и не мог вымолвить ни слова.

— Саша! — донесся из квартиры женский голос, видимо, его мамы. — Кто там?

Мох боязливо оглянулся, снова беззвучно пошевелил губами и так и остался стоять.

— Друг, — тихо подсказал я. — Мама, я выйду на полчасика и вернусь. Ну!

— Одноклассник, мам! — наконец, разродился Мохов. — Я в подъезд. Сейчас вернусь!

Мох снял с вешалки женское пальто, завернулся в него, как в махровый халат, и вышел ко мне на лестничную площадку. Его все еще трясло.

— Успокоился, — жестко приказал я. — Быстро!

— Т-ты ж-ж-жи-в-вой? — выдавил он.

Его страх меня умилял, надо же, меня еще хоть кто-то боится.

— Живой-живой, — заверил я со злорадной улыбкой. — Не добили. А теперь спрашиваю я. Понятно? Не ответишь, труп ты.

— Мама! — завопил он и бросился назад.

— Дебил, — прошипел я, зажал ему рот и потащил вниз. Надо признать, он не особо сопротивлялся, то, что он меня панически боялся, сыграло мне на руку.

Я успел, дома его не услышали.

Я стащил его на пару этажей вниз и отпустил.

— Еще одна такая выходка, — предупредил я, — и я престану быть таким добрым. Понял?

Мох закивал. Китайский болванчик, дремучий случай.

— Что случилось с Игой? — спросил я.

— Застрелили.

У-у-у, клинический случай. Пояснил, называется. Прямо руки зачесались. Нет, пожалуй, нос я ему сегодня все-таки сломаю…

— Спокойно и по порядку, — приказал я. — Спокойно! — я присел на подоконник и приготовился слушать. — Что случилось после того вечера на кладбище?

Мох нервно потер переносицу, будто почуял, куда я мечу. Вздохнул и начал более-менее спокойно:

— Мы ушли с кладбища. Сазан ликовал. Остальные были в шоке. Ига особенно, все тер руки, будто на них еще осталась твоя кровь, — я закатил глаза: таких подробностей я не просил. Но Мох продолжал, и я не стал его перебивать. — Мы вернулись в подвал. Посидели там. Сазан доказывал, что пора идти на дело, что надо забыть о тебе и продолжать работу. Ига с ним поспорил, доказывал, что в таком состоянии идти на дело глупо. Но Сазан победил, все его поддержали, Ига сдался, и… — он задохнулся и замолчал.

— И вы пошли, — подсказал я.

— Да, — снова закивал он. — И мы пошли. Сазан не смог снять сигнализацию, как это умеешь делать ты… Приехали менты. я не знаю, как они так бесшумно подкрались! Все думали, что все идет по плану. Все действительно шло по плану!… Пока не раздался крик сзади: 'Всем стоять! Руки за голову!' А потом была страшная неразбериха. Ига прикрыл. Все убежали, а его подстрелили. Неделя в реанимации — и все.

Мох замолчал и опустил голову, прямо как Ига, когда шел по улице.

— А что следствие?

— Ищут. Пока нас не подозревают, никого не нашли и даже не допрашивали. Вот твое исчезновение стало подозрительным. Так что…

— Так что выйду на свет — упекут, — закончил я за него. Вот, называется, и приехали. Докатились…

Он снова кивнул.

— Черт! — я с силой ударил кулаком в стену. — Я же говорил! Говорил…

— Сазан и остальные смотались из города, — в пустоту добавил Мох.

Класс! Свалили на меня и дёру. Теперь все стало еще замечательней. Они там, наверху, что, издеваются? Удавиться мне теперь, что ли?..

Ладно, делать нечего. Нужно взять себя в руки.

Я спрыгнул с подоконника, на котором до этого восседал.

— До встречи, — я приблизился к Моху на опасно близкое для него расстояние. — У меня дела, я ухожу. А ты, — мой карающий перст уперся ему в грудь, прямо в лоб веселому слоненку Думбо, — будешь молчать, как миленький. Я пропал без вести. Ты меня не видел. Имей ввиду, если меня повяжут, я молчать не буду. Это друзей прикрывать надо, а тех, кто хотел меня порешить, я утяну за собой. Буду сыпать именами, адресами и телефонами. Понял?

Мох стоял, уставившись в пол. И чего он меня так боится? Не соображает, что я, в отличие от Сазана, не идиот и не садист, и даже не буду пытаться его убить? Больше мне делать нечего, как в его крови мараться.

— Понял? — опасно тихо повторил я, продолжая действовать строго в выбранном стиле, поддерживая имидж главаря банды.

— Понял, — сказал Мох, наконец, подняв на меня испуганные глаза.

— Отлично. Тогда удачи, — я развернулся и направился вниз по лестнице.

Мерзко так сделалось от своей правоты, ведь говорил же я пацанам, что не надо было в тот вечер идти на дело, седьмым чувством знал. А теперь Ига в могиле. Несмотря на то, что он встал на сторону Сазана, несмотря на то, что он своими руками пытался меня убить, несмотря на то, что предал — несмотря на все это мне было его чертовски жаль.

— Змей, — тихо окликнул меня Мох. Я обернулся и очень удивился: лицо Мха из испуганного приняло виноватый вид. — Ромка, ты это… до меня только на следующий день дошло, что тебя того… убили… из-за моих слов…

Я равнодушно смотрел на него, не испытывая ни жалости, ни злости. Никаких эмоций. Он ведь действительно мелкий пакостник.

— Чего ты ждешь? — спросил я. — Прощения?

Он молчал.

— Там простят, — я пафосно указал на потолок и побежал вниз.

Дверь подъезда хлопнула за спиной.

На улице стало еще холоднее, поднялся ветер, даже природа против меня, осень в этом году выдалась на редкость ранней. Мне вообще как-то расхотелось болтаться по улицам, где меня могут узнать и отправить в милицию. Конечно, стоит сесть и подумать, что делать дальше, может, получится выкрутиться и никуда не уезжать.

И я пошел на кладбище. Захотелось сходить на могилу Иги. Как-то странно было думать о нем, как о мертвом. Непривычно.

Я всегда считал его своим другом, вот уж от кого я не ждал удара ножом под ребра. Вот, кому я верил… По сути, тогда, очнувшись в избушке кладбищенского охранника, больше всех я ненавидел именно Игаева, мечтал отомстить…

Как там в 'Кавказской пленнице'? Грехи нужно смывать — кровью. В таком случае, Ига свой грех смыл… Какой-то я сентиментальный стал, даже самому противно.

До кладбища я дошел быстро. Шел, прямо как Ига, смотрел себе под ноги, никого не замечая и думал. Кто же знал, что все так повернется. Что в могилу лягу не я, а мой несостоявшийся убийца.

Глубоко погруженный в свои невеселые мысли я совсем не заметил, как оказался на месте.

А вот и домик Федора Прохоровича. Зайти, что ли? Я улыбнулся при мысли о старике. Странный, хороший человек, которому я был безмерно благодарен.

Я помялся пару секунд и все-таки решил зайти. Заодно и подскажет, где Пашку похоронили.

Я постучал. Хоть бы повезло и хозяин был дома.

В ответ из домика не раздалось ни звука. Я постучал еще. 'Ну же, — мысленно взмолился я. — Прохорович, не подведи'

— Это Ромка! — на всякий случай крикнул я, вдруг старик туговат на ухо. — Эй!

— Эхе, — наконец раздалось в ответ и Прохорович появился из-за угла. — И все-таки ты больной, — констатировал он, посмотрев на меня. В шестнадцать лет не с девчонками встречаться, а по кладбищам бегать. Мож, ты сектант? — и расхохотался.

Ну и шуточки.

— Я с призраками болтаю, — обиженно напомнил я. — Забыли?

— Ох, какие мы важные, — продолжал веселиться старик. Что ж, хоть у кого-то сегодня хорошее настроение. — Да не дуйся ты. Я на самом деле рад тебя видеть, поправился, гляжу.

— Ага, — кивнул я, — со здоровьем порядок, — я подумал, не поведать ли образованному старику всю историю с Березиным, его мамой и душами умерших, но передумал. Нечего других грузить своей проблемой. Разберемся сами как-нибудь. — Я собственно спросить хотел, вы же тут все знаете, — я махнул рукой в сторону могил. — Когда я только ушел от вас, или чуть позже (я не знаю точную дату) хоронили семнадцатилетнего парня. Во время задержания застрелили. Может, слышали?

— А то, — не раздумываясь, ответил старик. — Молодежь, слава богу, не так часто помирает. Во-о-он тот ряд, поворачиваешь направо и до конца, там свежие.

Меня передернуло. 'Там свежие' у меня явно ассоциировалось с продуктами на рынке, а не с могилами. Но Прохорович здесь живет, для него это все привычно и не страшно. Вот я же тоже уже приведений не боюсь, ко всему можно привыкнуть.

— Ну, что ж, пойду тогда, — сказал я и еще раз поблагодарил: — Спасибо за помощь, — редко я людей благодарил, но Прохорович все же спас мне жизнь. — Как разгребу все проблемы, обязательно зайду в гости.

Я помахал рукой на прощание и побрел по глинистой дорожке, на которую указал мне охранник кладбища. Ну и грязища. Интересно, когда у нас кладбища, как в Америке, станут? Ну там газончики, урночки? Да уж, не в этой жизни, или не для простых смертных.

Я проходил ровные ряды свежих могил. Жутко было смотреть на лица на фотографиях, лица людей, которые были живы совсем недавно, пару дней, недель назад, а теперь их тела умерли, а души болтаются между небом и землей.

Я читал фамилии на памятниках, но, слава богу, знакомых пока не находил, пока…

И тут мое бедное сердце провалилось куда-то еще ниже пяток.

— Вы, что, издеваетесь? — повторил я то, о чем недавно уже думал.

Передо мной была свежая могила с именем: 'Хомов Федор Прохорович', и фото.

Я смачно выругался.

У меня чуть истерика не началась. Та же история, что и с бабушкой. Если призраки захотят, их легко принять за живых.

— Пошутил; прости старика, — раздалось у меня за спиной.

Я тяжело сглотнул и обернулся. В тени от деревьев прозрачность Прохоровича была очевидна.

— Ваши потусторонние шуточки стоят у меня уже поперек горло, — зло ответил я. На меня вдруг напала такая ярость. Что это? Заговор небес против меня? Умирают все, кого я знаю. Это специально? Чтобы я не сбежал и помог Березину?

— Дремучий случай, — простонал я, — это несправедливо.

— Отчего ж? — старик снова, как тогда в его избушке, посмотрел на меня снисходительно, как на неразумного малыша. — Все справедливо, Ром. Просто ты раньше не сталкивался с этой стороной жизни, или смерти. Я же сам тебе объяснял то, что каждый рожден для чего-то. Вот и я. Я прожил долгую, даже очень долгую жизнь, а все не происходило то, что должно было, то, для чего я родился.

— И что же это?

— А ты не понял?

Не понял… Не хотел понимать…

— Если бы понял, то не спрашивал бы, — снова огрызнулся я.

— Ты, — с улыбкой ответил Прохорович.

— То есть?

— Я жил для того, чтобы однажды спасти тебя. Это же очевидно. А едва ты поправился, я выполнил свой долг и…

— И умер, — закончил я за него, чувствуя озлобленность на весь мир.

— Да. И тогда узнал, что уйти не могу. А помочь можешь ты.

— Что, обо мне все мертвые знают?

— А то, — заверил старик. — На тебя вся надежда. Вот я и понял тогда, на тебе большая ответственность, а я тебя спас. Меня тут уважают, — он подтянулся, и вдруг вся его фигура озарилась ярким светом. Только что рядом со мной стоял Прохорович, охранник кладбища, неопрятный старик, одетый в обноски. И вот передо мной профессор Федор Прохорович в пиджаке и очках.

Вот оно как. Вот как жизнь людей ломает. Вот что действительно несправедливо, так это то, что достойные люди слишком часто не имеют достойной их жизни…

— На тебя вся надежда, — повторил Федор Прохорович. — Обернись.

Ох, и не понравилось же мне это предложение, у меня даже мурашки пробежали между лопаток.

Однако я послушался.

— Дремучий случай, — почти бесшумно прошептал я.

Я за моей спиной стояла толпа. Полупрозрачная толпа. Сотни людей, умершие после матери Березина. Все они не могли уйти и бродили тенями по земле, которой больше не принадлежали.

Жуткое зрелище. И это я недавно хвалился, что привык к виду призраков? Черта с два! К такому количеству нельзя привыкнуть.

Сотни лиц, сотни просящих глаз…

Нет, Жанна была не права, говоря, что на посторонних мне все равно, но она надеется, что судьба души моей бабушки не будет мне безразлична. Ей стоило раньше показать мне, насколько БОЛЬШАЯ ответственность лежит на мне, не называть цифры, а показать.

Я снова повернулся к Прохоровичу, заговорить далось с трудом:

— Прохорович, я…Я не знал…Не осознавал…

— Вот я и показываю тебе, каковы ставки в этой игре.

Я наконец собрался и заставил свой голос звучать ровно:

— Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

Старик кивнул:

— Мы верим тебе. По-другому и быть не может.

— Змей! — снова окликнули меня и опять со спины. Что-то нынче это модно.

Это был Ига, вернее, его призрак. Он почему-то улыбался.

Мне захотелось плакать, видя все эти мертвые лица, плакать, выть, биться головой об стену в своем бессилии.

Надо бы все это показать Березину, чтобы прочувствовал, как я сейчас…

Игаев подошел ближе.

— Привет, — сказал я, как полный идиот, и зачем-то помахал ему рукой.

— Поговорим? — предложил он.

Я пожал плечами.