ГЛАВА 28
Под вечер, когда я успеваю и находиться по комнате, и поприседать (на обеих ногах, и на каждой в отдельности), а еще отжаться (от пола и от кровати) и трижды принять душ, звонит коммуникатор.
Как раз выхожу из ванной в одном полотенце, вода с отросших волос капает на плечи. Комм валяется на кровати. Подхожу и беру в руки. Полагаю, что это снова заскучавший Гай, но на экране высвечивается: "Нина". Хм, неожиданно.
— Привет, — тут же принимаю вызов.
— Тайлер, ты один? — голос тихий, на заднем плане что-то щелкает, похоже на дверной замок.
— Один. Что-то случилось?
Молчание, а затем совершенно непонятный ответ:
— Я это у тебя хотела спросить.
Смаргиваю воду с ресниц, мысленно перебирая, в чем мог провиниться перед Ниной. Ума не приложу, наш конфликт с Изабеллой не должен был ее коснуться никоим образом.
— Э-э, — тяну, как полный кретин, — можно поподробнее?
— То есть ты ничего не знаешь?
Так, мне уже страшно, честное слово.
— Нин, что случилось? — повторяю свой изначальный вопрос, а потом добавляю: — Что сделала Изабелла?
Если она что-то сделала Мэг и остальным…
А что тогда? Что я, черт ее дери, ей сделаю?
— Сегодня в обед всех рабочих перевели в шахту. Барак, где они жили, опечатан. Их разместили в палатках в старом забое и запретили выходить на поверхность под страхом смерти. Говорят, одна женщина уже пыталась высунуться, кричала, что не может находиться под землей…
Нина замолкает, и мне не нравится ее молчание. Сглатываю внезапно появившийся ком в горле.
— И?
— Ее застрелили, — выдыхает девушка. — Приказ Изабеллы — расстреливать любого, кто попытается подняться или хотя бы подойдет к лифтам.
Закрываю глаза и выравниваю участившееся дыхание.
— Как ее звали? — спрашиваю.
— Что?
— Как звали ту женщину?
Понимаю, что мой страх скорее иррационален: ни Ди, ни Мэг не стали бы впадать в истерику и рваться на поверхность, рискуя своей жизнью, — но не спросить не могу.
— Не знаю, — отвечает Нина, удивленная моим вопросом. — Я никого оттуда не знаю. Я и была-то у рабочих один раз, и то с тобой.
Так-с, кажется, мы друг друга не поняли — девушку явно взволновала не бессмысленная смерть несчастной.
— Понимаешь, — поясняет она прежде, чем успеваю задать вопрос, — я встречаюсь с Вилли… Только это секрет, — добавляет быстро, — Изабелла не в курсе, поэтому и хотела свести меня с тобой. Ты же ей не скажешь?
Будь моя воля, я бы не сказал Изабелле, даже как меня зовут.
— Конечно, не скажу.
— Так вот, Вилли теперь постоянно будет дежурить на рудниках, а раньше его и в барак к рабочим почти никогда не отправляли.
— А я здесь при чем? — спрашиваю довольно резко.
Мне неприятно слушать о проблемах в личной жизни сразу после того, как услышал об убийстве. Хотя картина ясная — когда мы с Гаем сбежали, именно Вилли стоял на выходе.
— Ходят слухи, что это ты так сильно разозлил Изабеллу.
— Слухи не врут, — подтверждаю. — Мне жаль.
И вдруг Нина начинает плакать, отчаянно навзрыд. Господи, да что такое?
— Тайлер, поговори с ней, — выдавливает между всхлипываниями, — у Вилли астма, ему нельзя находиться в шахте. Он умрет.
— А Изабелла не в курсе?
Плач сначала становится громче, а затем приглушеннее, будто девушка зажимает себе рот рукой, чтобы не зарыдать в голос.
— Ей пле… пле…
— Плевать, — мрачно договариваю за нее. — Я понял.
— Ты поговоришь с ней?
Под каким предлогом, хотел бы я знать?
— Я попробую, — обещаю.
— Спа… спасибо, — наконец собеседница обретает способность говорить и, вероятно, собирается оборвать связь.
— Нина, погоди.
— А? — в голосе растерянность.
— Скажи, пожалуйста, ты всегда знала, кто такие "рабочие" и как они попадают на Пандору?
Пауза. Кажется, мне удалось ее удивить своим вопросом.
— Конечно, — отвечает неуверенно. — А что?
Понятно. Сказочка про преступников только для Гая и его детской психики, остальным прекрасно известно, где они работают и ради чего.
— Ничего, — произношу преувеличенно бодро. — Все хорошо. Успокаивайся, я попробую что-нибудь сделать.
— Спасибо, Тайлер, — еще раз благодарит Нина и отключается.
* * *
Мысль о том, что команда "Старой ласточки", включая Дилайлу и Маргарет, больше вообще не поднимается из-под земли, не видит неба и свежего воздуха (и все это по моей вине), не дает мне покоя.
К тому времени, как в дверном замке проворачивается ключ, я уже весь извелся и впервые за все время рад видеть даже Изабеллу.
— Как ты? — спрашивает она, входя, вглядывается в мое лицо.
— Я — хорошо, — отвечаю с улыбкой тупоголового идиота. Изабеллу устраивает.
— Пойдем на ужин, — предлагает миролюбиво.
Ну, конечно же, график. Убийства убийствами, а обед и ужин — по расписанию.
Не спорю и выхожу в коридор вслед за Изабеллой. Она выглядит довольной. Еще бы, сорвала злость на мне, потом отыгралась на пленниках — что еще нужно для счастья?
У Нины на раздаче еды покрасневшие глаза и слишком много косметики на лице. Должно быть, пыталась замазать следы своей истерики.
Она улыбается, как обычно предлагает выбрать блюдо, советует, что вкуснее, но время от времени бросает на меня жадные взгляды, будто бы я прямо сейчас объявлю, что все уладил, и ее Вилли вернется на прежнее место работы.
Подхожу с подносом к столу, Гай и Изабелла уже заняли свои места. Гай даже не поднимает головы, с сосредоточенным видом ест какую-то неаппетитную кашу зеленоватого цвета. Бр-р-р.
Изабелла вытягивает шею, рассматривая, что я выбрал.
— Мне кажется, ты мало ешь, — изрекает она, увидев на моем подносе лишь суп и салат. — Ты похудел.
Когда бы это я успел, интересно?
Замираю с рукой над ложкой, которую не успел взять.
— Мне пойти взять что-нибудь еще? — спрашиваю серьезно.
Изабелла приободряется, уголок ее губ ползет вверх.
— А ты хочешь?
— Нет.
Зарождающаяся улыбка тает.
— Но ты должен есть, — произносит с нажимом.
— Окей, нет проблем, — встаю и направляюсь обратно к стойке.
К моему удивлению, люди сторонятся, пропуская меня без очереди. О да, я же очень важная персона.
— Нина, — прошу, — дай мне еще еды.
Девушка удивленно моргает, так как понимает, что я отошел от нее с подносом две минуты назад и при желании не успел бы съесть то, что взял до этого.
— Какой? — уточняет растерянно.
— Любой. И побольше.
Теперь Нина явно сомневается в моей адекватности, ее лицо мрачнеет, видимо, при мысли о том, что ждать помощи от ненормального бессмысленно.
Ничего не говорю, забираю новый поднос сразу с тремя тарелками (в одной из которых, кстати, та самая зеленая каша) и возвращаюсь за стол к Изабелле.
— Пойдет? — спрашиваю.
Изабелла благодушно улыбается.
— Если ты все это съешь, то да.
Про вред переедания она, похоже, не слышала.
— Как скажешь, — говорю. Я же примерный сын, мечта любой матери, весь такой покладистый и шелковый.
— Рада, что мы, наконец, пришли к взаимопониманию, — произносит Изабелла многозначительно, плавным движением берет вилку с подноса, — и пониманию границ дозволенного.
Смотрю ей прямо в глаза.
— Ты хороший учитель, — и вижу в этих глазах удовлетворение.
Еда не лезет в горло. Но мне же нельзя не есть, мамочка сказала — значит, ешь.
Гай бросает опасливый взгляд в мою сторону, но заговорить не решается. Зеленая каша — просто буэээ. Как он это ест?
— Могу я узнать, кто тебе рассказал? — через некоторое время задает вопрос Изабелла.
Как примерный мальчик, откладываю ложку, вытираю губы салфеткой и только после этого вежливо уточняю:
— О том, что ты перевела рабочих под землю на постоянной основе?
Глаза Гая становятся огромными, и он спешит опустить голову пониже, чтобы мать не заметила его удивления.
Пожимаю плечами.
— Нина, — идеальные сыновья не врут, не так ли?
Глаза Изабеллы сужаются, она бросает недовольный взгляд в сторону, где расположились на ужин Мила и ее дочь.
— А что? — "удивляюсь". — Ты же хотела, чтобы мы общались? Я позвонил Нине, спросил, как дела, поинтересовался последними новостями. Она мне рассказала.
Изабелла переводит пристальный взгляд на меня, снимая мишень со спины Нины.
— То есть ты ей сам позвонил?
— Конечно, — вру и глазом не моргнув. — Нина — приятная собеседница.
Изабелла хмыкает, но версию принимает.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мои действия — последствия твоего возмутительного поступка?
— Понимаю.
— И понимаешь то, что поступить иначе я не могла?
Как же она могла обойтись парой пощечин? Нееет, без убийства тут никак нельзя.
— Понимаю.
— Вот и хорошо, — Изабелла улыбается, но лишь губами, в глазах по-прежнему предупреждение. — Вы оба — мои дети, и ваша безопасность превыше всего. Сейчас тебе кажется, что там остались твои друзья, но это не так. Вы теперь по разные стороны. Кто ваша мать, известно всем. На меня могут давить через вас или же просто навредить вам ради мести мне. Это, надеюсь, тоже понятно?
— Вполне, — подтверждаю.
— Я рада, — кивает Изабелла.
— А охрана? — спрашиваю.
— Что охрана? — хмурит брови.
— Гай говорил тебе, как мы сбежали? — поясняю свой вопрос. — Не через дверь, а по крыше. Надеюсь, ты заодно не решила проучить охрану, которая контролировала выход?
Смотрит оценивающе.
— А что? Тебе их жаль?
— Не хочу лишних жертв, — говорю на этот раз искренне. — Это моя вина: и то, что сбежал, и то, что взял с собой Гая, — мальчик вскидывает голову, но я бросаю в его сторону предостерегающий взгляд, и он послушно не вмешивается, хотя, по нему видно, ему ужасно хочется высказаться.
— Я учту, — отвечает Изабелла, чтобы это ни значило. Вытирает губы и встает. — После того, как доешь, иди в свою комнату, — говорит мне, — я зайду к тебе через час. А ты, — мягко касается спины Гая, — обещал доделать задачу по математике, помнишь?
— Угу, — вздыхает мальчик.
— Завтра проверю, — обещает Изабелла, после чего направляется к двери.
— Давно ее не видел такой злющей, — шепчет Гай, стоит ей выйти из столовой. Кашу он тоже так и не доел.
— Она не на тебя злится.
Его щеки розовеют.
— И на меня тоже, — признается.
— За то, что сбежал со мной? — предполагаю.
— Нет, — мотает головой, будто это вообще не причина для гнева матери. — За то, что спросил, зачем она мне врала про преступников, отбывающих свое наказание на Пандоре.
Да уж, что у нас с ним общее, так это неспособность мудро промолчать, когда нужно.
— И что она сказала? — интересуюсь.
— Что я пойму, когда вырасту.
Хмыкаю. Отличный ответ сыну, что тут скажешь?
— Так себе объяснение, правда? — подмигиваю.
— И я так подумал, — вздыхает Гай. — Все, не могу это есть, — отставляет от себя поднос и вскакивает на ноги. — Я побегу, там задачка сложная.
— Помочь? — предлагаю. С математикой у меня вроде нет проблем.
Брат смотрит на меня так, будто я предложил ему выкрасть у корпорации тонну "синего тумана".
— Сделать за меня математику? — переспрашивает ошарашенно. — Это же нечестно.
Боже, Изабелла, как у тебя получилось воспитать такого ребенка?
— Ладно, — не настаиваю, — тогда беги.
Он убегает, а я вываливаю в бак для отходов почти не тронутую еду с обоих подносов.
* * *
Изабелла сдерживает свое обещание (или угрозу) и приходит в мою комнату уже тогда, когда я решаю, что она не появится. Ее пиджак распахнут, открывая вид на тонкую красную блузку с миниатюрными пуговицами и крупный круглый кулон, а в руках она держит бутылку и два стакана.
Удивленно приподнимаю брови, уставившись на прозрачную бутыль со знакомой мутной жидкостью внутри. Да быть не может.
Изабелла прослеживает мой взгляд.
— Да, с вашего корабля, — кивает. — Отличная вещь. Спрашивала, кто варил. Не признаются. А я предложила бы куда более выгодные условия труда, если бы он или она приготовили еще, — значит, Томас решил не бросать своих ради сомнительных привилегий. — Кстати, ты не знаешь, чья работа?
Пожимаю плечами.
— Я недолго пробыл на "Ласточке", — если Томас предпочел промолчать, не мне его выдавать.
— А, ладно, — отмахивается и каким-то неловким движением захлопывает дверь. — Не хочешь, не говори.
Да она уже пила.
Изабелла ставит бутылку и стаканы на прикроватную тумбочку, берет стул, поворачивает его задом наперед и садится, сложив руки на спинке. Поднимает голову.
— Ну, чего стоишь? Присаживайся.
Она не просто пила, а немало.
Сажусь на кровать, а Изабелла наливает по четверти стакана.
— Выпьем за встречу? — приподнимает свой.
Ее поведение настолько неожиданно, что соглашаюсь:
— Выпьем.
Она протягивает мне стакан и вдруг замирает, не донеся его до моей протянутой руки. Хмурится.
— Тебе ведь можно пить? Ты уже совершеннолетний?
— По законам Лондора — да, — киваю.
— Чертов Лондор, — вздыхает Изабелла, но стакан отдает. — Не смотри на меня так, — морщится. — Знаю я, знаю, что ты уже взрослый. И чтобы пить, и чтобы… — не заканчивает фразы. — Выпьем?
Сама чокается с моим стаканом и залпом выпивает варево Томаса. Снова морщится, но на этот раз от крепости напитка и нетерпеливо смотрит на часы на экране своего коммуникатора.
— Сейчас Мила принесет закуску, — поясняет в ответ на мой недоуменный взгляд.
— Ты решила напиться? — спрашиваю.
— И поговорить, — кивает. — А что делать, если у нас с тобой по-другому не клеится?
Оригинальный материнский прием — напиться вместе с сыном. Что-то Морган ни разу не предлагала мне алкоголь — у нас с ней и так не было проблем с общением.
— Что? — тут же читает по моему лицу. — Не так должна вести себя образцовая мать?
— Это не худший из твоих поступков в роли моей матери, — отвечаю. Раз уж ей хочется поговорить начистоту — пожалуйста.
Наверное, все опять написано у меня на лице.
— Если бы ту дуру сегодня не пристрелили, остальные бы не угомонились, — говорит.
Дуру, значит?
— Ты хоть знаешь, как ее звали? — спрашиваю сквозь зубы.
Пожимает плечами.
— Роза… Розалия… Розарио… Нет, не помню. Смысл? Мы их кремируем. Никаких кладбищ и табличек.
Теперь и я выпиваю залпом.
— Думаешь, я чудовище? — вопрос звучит очень обыденно.
— Иногда, — признаюсь. — Часто, — добавляю, подумав.
В этот момент в дверь стучат. Изабелла собирается встать, но опережаю ее и иду открывать.
На пороге Мила с подносом, на нем — сухарики и какие-то орешки.
— Спасибо, — благодарю, принимая поднос из ее рук.
— Все хорошо? — спрашивает одними губами.
Знал бы я сам, хорошо это или плохо, но мы с Изабеллой впервые разговариваем мирно. Значит, хорошо.
Киваю и закрываю дверь.
Изабелла тут же тянется к орешкам, стоит мне поставить поднос рядом с бутылкой.
— Последняя поставка, — комментирует. — Мои любимые. Ешь, ешь, правда тощий совсем. Еду-то, которую набрал, наверняка, выбросил, стоило мне уйти?
— Выбросил, — подтверждаю.
— Упрямый, прямо как он, — вздыхает и снова наливает.
Кто такой "он", и так понятно.
— Гай сказал, у тебя его фото в комнате, — решаюсь, пока она готова говорить, а ее язык развязан алкоголем.
— И тут…
Изабелла тянется к кулону на своей груди, щелчок, и тот открывается. Там действительно фото моего отца, совсем еще молодого. Он и погиб молодым, в двадцать девять лет, но тут Александр Тайлер еще совсем мальчишка.
— А не много ли его спустя столько лет? — спрашиваю, когда справляюсь с шоком и обретаю дар речи.
— Много, — соглашается, — теперь, когда есть ты, в изображениях нет смысла. Ты — его точная копия.
Нервно смеюсь.
— Надеюсь, ты не заставишь меня перекраситься в брюнета? — и не повесишь на стену…
Изабелла хмыкает.
— Может, я и чудовище, но не идиотка, — а потом дергает цепочку на своей шее, та рвется удивительно легко, и вот кулон уже на раскрытой ладони. — На, возьми. У тебя-то с собой и фото его нет.
Беру, скорее, на автомате. Как любой ребенок, я любил своего отца и уважаю его память, но я не настолько сентиментален, чтобы таскать с собой его фото — это не улучшит мою память.
— Ты представить не можешь, как я его любила…
Что-то мне не хочется представлять. Это какая-то нездоровая маниакальная любовь. Морган тоже любила моего папу, да так, что вырастила меня как собственного ребенка, доказала свою любовь действиями, а не обвесилась его фотографиями.
Алкоголь делает Изабеллу не только разговорчивее, но и проницательнее. Внимательно смотрит на меня, а затем выдает:
— Ты не понимаешь, почему я о нем и о нем, а не о тебе, да? — молчу. — Я сама думала об этом, — продолжает. — Я не хотела ребенка, я тебе говорила. Ты появился слишком неожиданно для меня, а потом я уехала. Я не успела тебя полюбить, понимаешь?
Это оправдание? Кажется, она считает, что да.
Качаю головой.
— Не понимаю.
— Знаю, — произносит неожиданно трезво, и мне приходит в голову мысль: не пытается ли она показаться пьянее, чем есть? — Я сознательно отказалась от тебя и смирилась. Не пыталась ни связаться, ни встретиться. Но теперь ты здесь. И я хочу быть тебе матерью.
Правда хочет, даже не сомневаюсь. Хочет, вот только ей безразлично, кто я и чего хочется мне. Будь на моем месте любой манекен, Изабелла относилась бы к нему точно так же.
И это неправда, что мне все равно, а я просто хочу домой.
Мне.
Не.
Все.
Равно.
Мы снова выпиваем.
Отличное все-таки у Томаса пойло — голова абсолютно ясная. А раз так, то Изабелла или выпила его уже чудовищно много, или притворяется.
— За что ты так с людьми на рудниках? — спрашиваю, возвращая стакан на тумбочку. — Это я нарушил твой приказ, они ни в чем не виноваты.
— Не виноваты, — не отрицает. — Но вход в шахту и так хорошо охраняется, гораздо лучше, чем наземные постройки. А ты все равно попробуешь туда прорваться.
— А если я пообещаю, что не стану? Ты вернешь их из-под земли?
— Ты соврешь, — отмахивается.
— Не совру.
— Ты и сейчас врешь, — на ее лице снисходительная улыбка.
Поджимаю губы. Вру.
Снова наливает. Интересно, Изабелла решила сама напиться до потери сознания или напоить меня? Пока не работает.
— Ты, я и Гай, — произносит после нескольких минут молчания, — мы семья, мы должны быть семьей. Долж-ны.
Придерживаю при себе мнение, что ни я ей, ни она мне ничего друг другу не должны, потому что Гай — мой брат, и мне это нравится, я хочу быть его братом, его семьей.
— Тогда полетели отсюда, — выпаливаю. — Так, как ты хочешь: ты, я и Гай.
Изабелла начинает смеяться.
— Сдурел? — выдавливает сквозь смех. — Меня пристрелят за предательство, а вас порежут на кусочки в назидание другим.
— Нет такого места, из которого нельзя сбежать, — настаиваю. — Ты здесь не последний человек, знаешь систему безопасности, лазейки…
Смотрит насмешливо.
— Думаешь, тут нет стукачей, которые меня сдадут, если я что-то затею?
— Думаю, ты знаешь, кто эти стукачи, — огрызаюсь.
Морщится.
— Конечно, знаю.
— А значит, могла бы их обезвредить, если бы хотела.
— Если бы хотела, — повторяет многозначительно.
— Но ты не хочешь.
— Естественно, не хочу, — передергивает плечами в своей излюбленной манере. — Здесь у меня власть, деньги, положение. А что там?
— Я поговорю с Рикардо, он поможет устроиться тебе и Гаю.
— Рикардо… — качает головой. — Это даже не смешно.
— Он меня любит, — не сдаюсь. — И не станет вредить тебе или моему брату.
Изабелла усмехается.
— Рикардо Тайлер? Любит? Ты наивнее, чем я думала, — вертит в тонких пальцах пустой стакан, потом поднимает голову. — Ну а что насчет рабочих на рудниках, а, мой благородный сын, выступающий против рабства? Если бы я согласилась бежать, твоя совесть успокоилась бы, зная, что они остались здесь?
Вот сейчас мне все больше начинает казаться, что она ни капельки не пьяна, и все это изощренная проверка. А еще понимаю, что мне очень хочется верить в ее искренность, и следовало бы дать самому себе пощечину за эту слабость.
Естественно, доберись я до дома, ни о каких рудниках больше не шло бы и речи. Дядя Рикардо быстро воспользовался бы своими связями, потянул бы за нужные ниточки, и Пандоре, добыче синерила и рабству в шахтах пришел бы конец. Френсис, нынешний президент Лондора, только и ждет подобной сенсации и громкого дела, чтобы укрепить позиции и увеличить свою личную популярность. А дядя хочет назад в кресло главы государства. Так что они оба тут же кинули бы все ресурсы на обезвреживание корпорации по изготовлению и продаже "синего тумана".
— Понятно, — протягивает Изабелла, догадавшись по моему молчанию, о чем я думаю. — Только все пустое, а я слишком многим обязана этим людям. Ну и — усмехается, — мне здесь нравится, в конце концов.
— Тогда отпусти меня.
Закатывает глаза.
— А ты расскажешь Рикардо, а он передаст эстафету, и Пандору накроют на следующий день. Это замкнутый круг, мальчик мой.
Морщусь от этого обращения.
Круг. Замкнутый круг…
Почему-то вспоминается круглый робот-уборщик со "Старой ласточки". Хм, а что если?..
— А если я не скажу Рикардо о Пандоре? — выпаливаю, сам пораженный пришедшей в голову идеей.
— Ага, — поддакивает Изабелла, все еще крутя в руках стакан, — дашь слово, сдержишь его, а рабочие продолжат вкалывать на рудниках, и ты спокойно об этом забудешь. Повторяю, я не идиотка.
— А если рабочие больше будут не нужны?
Она качает головой, недовольная моей непонятливостью.
— Я уже говорила, закупалось много техники. Ни одна из них не справилась. Заменить людей нельзя.
Не сдаюсь. Идея шаткая, но это все, что у меня есть. А еще, когда меня захватывает, я уже не могу остановиться.
— А если я переделаю роботов?
Изабелла как раз собирается снова выпить, но так и замирает со стаканом у губ.
— Ты — что?
— Переделаю роботов, — повторяю уверенно.
— Никто за десять лет не сообразил, что с ними делать, а ты возьмешь и переделаешь? — в голосе неприкрытая издевка.
Это ничего, мне не обидно, пусть не верит.
— Ну а если? — продолжаю настаивать.
— Хорошо, — соглашается Изабелла, так и не выпив, возвращает стакан на тумбочку. — Допустим, ты технический гений, в чем я сомневаюсь, но все же…
— Допустим, — киваю.
На гения не претендую, но определенные способности и умения у меня точно есть.
— Допустим, так, — продолжает. — Мы заменяем людей роботами и отпускаем? Вот так просто? Берем с них честное слово о том, что никому не скажут о Пандоре, и машем на прощание? — в ее голосе появляются стальные нотки. — Это так не работает.
На этот счет у меня тоже есть идея. И мне ужасно не нравится, что под ее действие попадут Ди и остальные, но если это поможет спасти им жизни, то оно того стоит. Если нам не придется бежать, а удастся договориться — трижды стоит.
— Есть препараты, стирающие память, — говорю.
Изабелла открывает рот, чтобы по инерции возразить, но потом задумывается и закрывает.
— В твоей идее слишком много "допустим", — произносит наконец.
— Но она неплоха, — настаиваю, не отвожу взгляда, смотрю прямо в глаза, чтобы Изабелла не подумала, что я шучу или заговариваю ей зубы.
— Из всех фантастических идей, да, самая неплохая, — усмехается, наполняет мой стакан и доливает в свой.
В бутылке уже на донышке.
Качаю головой.
— Я больше не буду пить.
— То есть моя затея напиться вместе и подружиться провалилась?
Это звучит вполне искренне. Вполне, но недостаточно. Мне дико хочется ей верить, но не верю.
Встаю, давая понять, что беседа по душам закончена.
— Если ты хочешь сделать для меня что-то хорошее, проверни со своим руководством эту сделку.
Изабелла смотрит на меня снизу вверх и молчит не меньше двух минут. Жду, смотрю в ответ.
— Ладно, — резко поднимается и подхватывает под мышку бутылку. — Подумаю об этом на трезвую голову, — заявляет и направляется к двери. — Не опаздывай на завтрак.
— Не опоздаю, — отвечаю уже в закрытую дверь.
Плюхаюсь на кровать, рассматривая папино фото.
— В кого же ты влюбился девятнадцать лет назад? — спрашиваю.
Изображение молчит.
