Совершенно не помню, как уснул. Помню, как рассказывал про пещеры, угон флайера и про татуировщика, любителя латыни. Кажется, было что-то еще, но язык уже заплетался, а голова почти не соображала. Это помню, а как уснул — нет.

Зато когда просыпаюсь, не сразу понимаю, где нахожусь. Только через пару минут приходит понимание того, что мне тепло и мягко, как не может быть на полу.

Открываю глаза. Итак, пункт первый: я умудрился уснуть на кровати. Пункт второй: вырубился, как сидел, так и не раздевшись. Пункт третий: Дилайла спит рядом, устроилась на боку, прижавшись ко мне спиной. Пункт четвертый: я спал, уткнувшись носом в ее волосы, а моя рука наглым образом расположилась у нее на бедре. Пункт пятый: между рукой и бедром все же есть одеяло.

Усмехаюсь. Ничего себе, поболтали. Но надо признать, так хорошо и крепко я не спал уже целый месяц. Даже вставать не хочется.

— Ди, — убираю руку с ее бедра, аккуратно касаюсь плеча. — Ди, просыпайся.

— М-м? — раздается в ответ.

— Ди, будильник уже прозвенел.

— Да и черт с ни…

По тому, как она не оканчивает фразу, понимаю, что не я один так расслабился, что забыл, где нахожусь.

Смеюсь.

— Вставай.

Сам принимаю вертикальное положение, спускаю ноги с кровати, осматриваюсь: переодеваться точно придется — у меня вид, будто по мне проехал каток, но до конца так и не закатал.

Чувствую за спиной шевеление, оборачиваюсь вполоборота. Ди тоже садится, трет глаза. Жду реакции на наше совместное пробуждение.

Девушка поворачивается ко мне, скользит взглядом по моей мятой одежде и… улыбается. Ух ты. На меня не накинутся с обвинениями, что не убрался на ночь на пол?

Чувствую, как собственные губы расползаются в совершенно идиотской улыбке.

Ди начинает смеяться.

— Ты бы себя видел, — выдавливает сквозь смех. — У тебя было такое лицо.

— Какое? — спрашиваю жалобно.

— Будто ждал, что я сейчас наброшусь на тебя с кулаками.

— А ты не станешь?

Продолжает смеяться.

— Не планировала.

— Правильно, — соглашаюсь, — ни черта не помню, но наверняка я вел себя по-джентльменски.

— Ну, судя по тому, что ты одет, и мы спали под разными одеялами, то думаю, да, по-джентльменски.

Она перестает смеяться и просто улыбается. Улыбаюсь в ответ. Так и сидим друг напротив друга.

Ди первой отводит взгляд, на щеках появляется румянец.

— Ты — в ванную или я? — спрашивает, уже смотря куда-то в сторону.

— Иди первая, — отвечаю. — Я пока постель уберу.

Девушка снова поворачивается ко мне.

— С чего такой альтруизм? — усмехается.

Пожимаю плечами.

— Раз уж я тоже в ней спал, почему бы мне за собой не убрать?

— Ну, как знаешь, — снова улыбается напоследок.

После чего спрыгивает с кровати на пол и, как была, в футболке направляется в ванную.

Бессовестно пялюсь ей вслед. Хочу и пялюсь.

* * *

Бабушка Дора прилетает лишь в сопровождении двоих лысых охранников. Сегодня на ней темно-коричневое пальто в пол, плотно облегающее сухонькую фигуру с острыми плечами, и очередной объемный шарф, только на этот раз желтый с коричневыми нитями в тон пальто. Не шарф, а целый удав, обвивший ее шею толстыми кольцами.

Стоим с Изабеллой на посадочной площадке и наблюдаем, как госпожа Корденец величаво выбирается из флайера, затем тянется обратно и достает из салона небольшую картонную коробку нежно-розового цвета. Что это? Приглядываюсь. Торт, что ли?

Старушка перехватывает коробку поудобнее, гордо выпрямляет спину, вздергивает подбородок и с видом императрицы шествует к нам.

Изабелла тут же расплывается в приветственной улыбке.

— Госпожа Корденец, рада вас видеть.

Разве что сахар на зубах не скрипит.

Ответная улыбка старушки выходит кривой на один бок: от радости Изабеллы так и разит фальшью.

— Я тоже рада приехать, — отвечает кивком, при этом задерживается взглядом на мне.

— Здравствуйте, — подаю голос. Невежливо не здороваться со старшими.

Улыбка женщины становится куда благосклоннее.

— Здравствуй-здравствуй, — рука прохаживается по шарфу, гладит вверх-вниз. — Кстати, это тебе, наш юный гений, — бабушка Дора будто только сейчас вспоминает о своей ноше и протягивает мне коробку, автоматически принимаю. "Юного гения" проглатываю молча.

— Что это? — спрашиваю растерянно.

— Пирожные, — продолжает улыбаться. — Сладкое полезно для работы мозга.

Так, главное не рассмеяться. Она решила использовать классику? "Путь к сердцу мужчины…" и так далее?

Получаю от Изабеллы ощутимый, но незаметный со стороны тычок локтем в бок.

— Спасибо большое, — благодарю, понимая намек. — Но не стоило беспокоиться.

— Прекрати, — отмахивается старушка, но тем не менее выглядит довольной. — Я от чистого сердца. У нас в секторе очень талантливый кондитер.

Натянуто улыбаюсь, но больше не возражаю. Кондитер у них. Пирожков лучше бы напекла, если уж хотелось привезти гостинцев. Бабушки ведь обычно пекут пироги, правда?

— Ну что? — вмешивается Изабелла, не прекращая льстиво улыбаться. — Пойдемте на склад? Алекс покажет, что уже сделано. Да, Алекс? — заглядывает мне в лицо с молчаливым посылом: "Только попробуй что-нибудь выкинуть".

— Пойдем, — милостиво соглашается госпожа Корденец, осматривается по сторонам. — А далеко идти? Я сегодня не в самой удобной обуви, — и для наглядности приподнимает подол пальто.

Ого себе — да она нацепила каблуки.

Не выдерживаю, резко отворачиваюсь, прячась в капюшоне и пытаясь замаскировать смех кашлем.

Пирожные и сапоги на шпильках — отличный способ очаровать кого-то, кто годится тебе во внуки.

— Алекс, ты в порядке? — спрашивает Изабелла, дотрагивается до моего плеча и предупреждающе крепко сжимает пальцы.

— В… порядке, — выдавливаю из себя. — Простудился, кажется, — заставляю себя повернуться обратно, делаю невинное лицо. — Извините.

— Ничего, — "прощает" меня моя престарелая поклонница. — Но нужно следить за своим здоровьем. Кашель может иметь нежелательные последствия, — быстрый взгляд на Изабеллу: — А ты проследи. Молодежь всегда халатно относится к своему здоровью.

— Разумеется, — обещает Изабелла. — Ну, так пойдемте? Не будем стоять на ветру.

— Пожалуй, — кивает старушка, вновь поглаживая шарф-удава. — Молодой человек, позвольте взять вас под руку? — спрашивает меня с лукавой улыбкой. — В этой обуви я далеко не уйду.

Изабелла прожигает меня взглядом — попробуй откажи.

— Конечно, госпожа Корденец, — соглашаюсь, подставляю ей согнутую в локте руку. Старшим же нужно помогать, верно?

Еще правда свернет себе шею, если шпилька застрянет в трещине в глине.

* * *

Вилли с моей командой техников встречают нас уже на складе. Разговоры мгновенно смолкают, парни вытягиваются по струнке в ожидании приказов. Еще бы, ведь их посетила шишка из шишек.

Замечаю, как взгляд Спика задерживается на моей руке, на которой все еще болтается старушка, в его глазах на мгновение отражается смех, но Спик быстро отводит их в сторону. Вот и все, больше никаких проявлений человеческих эмоций в присутствии главы наркокорпорации не наблюдается.

— На, подержи пока, — бессовестно всовываю Вилли несчастную коробку с пирожными и веду бабусю Дору осматривать владения.

Как бы ее от себя отлепить? Ну, хоть духи у нее приятные.

Минут через десять госпожа Корденец отлепляется от меня сама. Разговор заходит о числах и сроках, и она, наконец-то, переходит на деловой тон.

— То есть все идет по плану? — уточняет женщина, выслушав мой краткий отчет.

— В принципе да, — подтверждаю. — Показатели в последние дни значительно возросли. Парни во всем разобрались, моего непосредственного участия в сборке почти не требуется. Мне понадобятся еще несколько дней, чтобы закончить "начинку" Пятилапов, после чего можно приниматься за центр управления.

— Сколько человек понадобится для запуска и контроля работы аппаратов, когда все будет готово? — спрашивает госпожа Корденец, скользя взглядом по горам еще не использованных деталей.

— На сектор хватит и одного человека в смену, — отвечаю. — Как определитесь с кандидатами, все объясню и покажу.

— Письменная инструкция также будет, — многозначительно вставляет Изабелла.

Будет-будет. Куда ж я денусь?

— Будет, — подтверждаю.

— Хорошо, — бросает госпожа Корденец, упирает руки в бока, переступает с ноги на ногу, крутится на месте, будто пытается зафиксировать взглядом мельчайшие подробности того, что творится на складе. — Что нужно для создания… Как ты сказал? Центра управления?

Киваю, делаю совершенно незаинтересованное выражение лица.

— Доступ в сеть Пандоры, — отвечаю спокойно.

От моих слов Изабелла, стоящая за плечом престарелой госпожи, даже вздрагивает. "Что?" — беззвучно произносят ее губы.

— В какую именно сеть? — госпожа Корденец тоже вся подбирается, как хищная птица, собравшаяся спикировать вниз, чтобы схватить глупую мышь. Ни следа от той улыбчивой старушки, которая привезла мне пирожные.

— Центральную сеть данного сектора, а для полной координации работы — и всей планеты, — говорю без запинки.

— Нет, — сухо отрезает шишка из шишек. — Это слишком высокий уровень доступа.

Равнодушно пожимаю плечами.

— Если хотите, я сделаю отдельный пульт на каждого робота. Так проще и быстрее. Но придется включать их по очереди, и контролировать так же.

Госпожа Корденец задумчиво закусывает губу.

— А если будет общий пульт? — спрашивает.

Колеблется — уже хорошо.

— Я могу сделать так, что все Пятилапы будут запускаться от одной кнопки, а на пульт управления будет подаваться информация с камер, а также данные о состоянии каждого робота на случай выхода из строя.

Женщина выгибает тонкую бровь, поворачивается к Изабелле, смотрит вопросительно.

— Это имеет смысл, — осторожно отвечает та на невысказанный вопрос.

— Хорошо, — решает Дора. — Я подумаю над этим.

— Думайте, — соглашаюсь. — Как скажете, так и сделаю.

Пусть думает. Я и так знаю, что она выберет.

На самом деле, мне даром не нужна их центральная сеть, если обещанная сделка реальна. А вот на случай "плохого" варианта без доступа к ней мне не обойтись. Взломать я ее, конечно, смогу и без разрешения, но остаться не пойманным — вряд ли.

— Думаю, на сегодня достаточно, — сообщает пожилая командирша и поворачивается к выходу, делает несколько шагов прочь и вновь оборачивается, проходится по мне взглядом с ног до головы. — А пирожные скушай, — произносит с плотоядной улыбкой, — а то похудел. Тебе не идет.

После чего быстрой походкой удаляется со склада. Изабелла бросает мне на прощание взгляд-предупреждение и спешит за своей начальницей.

— А что там говорили про пирожные? — спрашивает Спик, когда наши гости с охраной окончательно покидают склад.

Усмехаюсь.

— Вилли, — кричу. — Тащи сюда коробку, — и уже парням: — Угощайтесь.

— А ты что, не будешь? — удивляется Тед, видя, что уже направляюсь к роботам.

Отмахиваюсь.

— Обойдусь.

Гостинцы от Доры Корденец не вызывают у меня аппетита.

* * *

Когда вечером возвращаюсь со склада, госпожи Корденец уже нет. Изабелла и Гай, как обычно, ждут меня за столом. Отмечаю, что на запястье брата по-прежнему надет коммуниктор с битым экраном. Морщусь — нехорошо получилось, нечестно по отношению к Гаю.

А ведь еще нужно придумать предлог, чтобы снова попасть в кабинет и забрать "жучок".

— Ты вел себя отвратительно, — высказывает мне Изабелла, стоит сесть за стол.

— Почему? — изображаю непонимание.

— Почему, — передразнивает. — Думаешь, я не поняла, что ты не кашлял, а насмехался? Да ты даже за пирожные не сразу поблагодарил.

— Что за пирожные? — заинтересовывается Гай.

— Их уже съели, — нетерпеливо отрезает Изабелла.

— Угу, — каюсь. — Прости.

Мальчик досадливо вздыхает. Надо было и правда не воротить нос, а принести брату свою порцию — все какое-то разнообразие.

— Ты мог хотя бы улыбаться ей, — не унимается Изабелла. — Разве это так сложно? Я же видела, как ты зажался, стоило Доре к тебе прикоснуться.

Глаза Гая становятся огромными, брови уходят под челку, но он опускает голову, чтобы не привлекать внимания матери и подслушать побольше.

Совсем она уже, что ли? Даже при ребенке готова обсуждать эту тему?

— Еще бы я не зажался, — выпаливаю. — Я всегда зажимаюсь, когда ко мне жмутся похотливые старухи.

Гай закашливается, тянется к стакану с водой, хватая ртом воздух. Изабелла стучит его по спине и одновременно убийственно смотрит на меня. Отлично. Это я виноват?

— Алекс пошутил, — произносит сухо. — Твой брат не самый воспитанный молодой человек. Ты ведь знаешь, госпожа Корденец не заслуживает к себе такого отношения. Ты ведь пошутил? — уже сквозь зубы. — Да, Алекс?

Госпожа Корденец заслуживает смертной казни. Но не из-за пристрастия к молодежи, конечно, а за производство и продажу наркотиков, а также удерживание в плену людей и многочисленные убийства.

— А я вообще шутник, — огрызаюсь.

— Прекрати, — давит Изабелла.

Я еще ничего и не начинал.

Сжимаю челюсти и отворачиваюсь. Еда на моем подносе не тронута.

Еще бы я не похудел, если мне изо дня в день портят аппетит.

* * *

Дверь в комнату открываю рывком, залетаю внутрь и хлопаю ею так, что стены дрожат.

Ди сидит на кровати, расчесывает влажные после душа волосы. Испуганно вскидывает на меня глаза.

— Лаки, что-то случилось?

— Ничего, — выпаливаю. — Все просто замечательно.

Рука с расческой замирает. Во взгляде волнение и непонимание.

На ходу срываю с себя свитер, бросаю прямо на пол и запираюсь в ванной.

Мало Изабелле было рассуждений за ужином, так по дороге из столовой еще раз выслушал лекцию о том, что я расстроил госпожу Корденец своей холодностью. Теперь мне просто необходимо подумать о своем поведении и в следующий ее визит непременно "порадовать" гостью.

По-ра-до-вать.

Как, интересно? Прямо на посадочной площадке? Или Изабелла будет так любезна, что выделит нам комнату с кроватью? Тьфу.

Успокаиваюсь только под душем.

Не знаю даже, почему меня сегодня так задели слова Изабеллы. Вроде бы не ждал и не жду от нее ничего хорошего, но ее настойчивость и попытки уложить меня в койку со старухой уже просто за гранью. Такое чувство, что еще немного, и она перевяжет меня ленточкой и пошлет Доре Корденец посылкой. А на посылку непременно наклеит ярлычок: "Осторожно. Хрупкий груз". Я же не просто вещь, а вещь ценная. Юный гений — ни дать ни взять.

* * *

Когда выхожу из ванной, Ди все еще не спит — лежит в постели, подложив сложенные ладони под голову, ждет моего возвращения.

Снова чувствую себя оленем. У нас же было такое чудесное утро…

Подхожу, плюхаюсь на пол, опираюсь спиной о край кровати и подтягиваю к себе колени.

— Извини, — говорю. — Сорвался.

Молчание. Вопрос:

— Что она сделала?

Дергаю плечом.

— Ничего. В смысле ничего нового. Продолжила тему со старухой. И… переборщила.

— Она тебя заставляет? — ахает Дилайла, и мне хочется стукнуться головой об стену.

Кому я жалуюсь? Девушке, для которой сексуальное насилие — самый страшный кошмар?

Хмыкаю.

— Да кто ж меня заставит? Допекла просто, — оборачиваюсь, натягиваю на лицо улыбку. — Все не так плохо, правда, — Ди смотрит внимательно, кусает губы. — Кстати, она привезла мне сладостей, представляешь? — продолжаю уже совсем весело. — Старушка.

— Вкусных?

— Не знаю, — признаюсь, — не ел.

Девушка слабо улыбается.

— Думаешь, хотела отравить?

— Это вряд ли, — смеюсь, — она сказала, что я юный гений. А юных гениев не травят, — подмигиваю: — Ну, что скажешь? Похож я на юного и гениального?

Но после той хиленькой улыбки добиться от Ди новой не получается.

— Ты похож на загнанную лошадь, — отвечает совершенно серьезно. — Посмотри на себя, у тебя лицо осунулось, синяки под глазами.

А еще баба Дора и Изабелла считают, что я похудел, ага.

Поворачиваюсь, встаю на колени, а локтями опираюсь о постель.

— Что? — спрашиваю ехидно. — Некрасивый стал?

Девушка тоже меняет положение, приподнимается на локте, смотрит пристально.

— Красивый, — отвечает шепотом.

Красивый, некрасивый — не важно, а важно то, что лицо девушки моей мечты сейчас в нескольких сантиметрах от моего.

— Ди, — у меня даже дыхание перехватывает, — можно тебя поцеловать?

Идиотизм ситуации зашкаливает. Мне всегда казалось, что разрешение на поцелуй спрашивают только в детском саду. Ты просто ловишь подходящий момент и целуешь понравившуюся девушку, а она либо отвечает, либо посылает тебя куда подальше. Мне всегда отвечали. Все, кроме Дилайлы Роу.

Но я готов вести себя как идиот, лишь бы снова не отпугнуть и не обидеть.

— Нужно, — срывается с ее губ, и девушка сама подается мне навстречу.

Тот поцелуй, который я украл у нее на борту "Старой ласточки", даже и поцелуем нельзя назвать, так, пародия. А сейчас Ди хочет меня целовать не меньше, чем я ее. У меня просто крышу сносит. Не хочу останавливаться, не хочу ее отпускать. Мы как два умирающих от жажды, добравшиеся до воды.

Я как-то оказываюсь на кровати, обнимаю девушку, перебираю пальцами ее волосы. Ди сама прижимается ко мне, ее руки на моих плечах, она хватается за меня так крепко, будто я ее единственная опора: отпустишь — упадешь в пропасть.

Понимаю, что, если зайду дальше поцелуя, Дилайла меня не оттолкнет, не сегодня. И я чертовски этого хочу.

Но даже со съехавшей набекрень крышей помню о том, что ей пришлось пережить…

Черт, серьезно? Я серьезно собираюсь это сделать?

Делаю.

Отстраняюсь.

— Сегодня мне точно лучше поспать на полу, — говорю, пытаясь восстановить дыхание.

Она смотрит на меня, тоже тяжело дышит.

— Пожалуй, — срывается с ее губ, губ, опухших от моих поцелуев.

Чувствую себя уже не оленем — ослом. Но то, как легко Ди соглашается с моими словами, говорит о том, что поступаю правильно.

— Знаешь, — говорю, вставая с кровати. — По-моему, я плохо помылся. Пойду-ка я еще раз приму душ.

Холодный. Непременно холодный.

— Иди, — смеется Ди.

Но не останавливает.