Пепельное утро. Постепенно яснеют дали.

Ничего праздничного. Так же усыпляюще потакивает двигатель, тянутся бесконечные берега, редкие деревни.

Вот опять показались избы над рыжим обрывом. И стайка ребятишек вынырнула невесть откуда. Все в алых галстуках. Машут флажками, кричат.

— Да посигналь ты! — не выдержал Анатолий. — Они, может, целый месяц шили эти флажки, готовились встречать пароходы…

Саня опомнился, рванул рукоятку. Над рекой проревела сирена.

— Гляди, сразу успокоились, — заулыбался Анатолий.

Ребятишки и вправду примолкли, уселись на скамеечку рядом с девушкой, видимо, своей пионервожатой.

А на Саню от красных галстуков, от флажков и от детских улыбок пахнуло вдруг сегодняшним праздником. Тем, к какому привык: с демонстрацией, музыкой, песнями, смехом.

Не успела забыться подарившая праздничное настроение деревня, как снова на берегу — жилье. Сверкают желтизной домики. Чувствуется, что все они в каплях и потёках янтарной смолы. Дымится на вырубке развороченная бульдозерами земля. Тракторы, лесовозные машины стоят в ряд.

А на лоцманской карте до самой деревни Харино, слившейся с рабочим поселком Тайны, никакого селения нет и в помине. Только знак перевальный да на судовом ходу кружок с цифрой «455» — количеством километров от Камской ГЭС.

Идут по берегу вдоль новенького поселка нарядные девчата, косынки легкие вьются по ветру. Смеются заливисто. Дескать, и куда вы торопитесь, парни! Оставайтесь, попразднуем!

Виктор что-то забористое кричит им.

Анатолий же сразу вниз, за гармошкой.

Завихрилась над рекой озорная мелодия. Быстрее пошли девчата, словно не желая отставать от судна. Веселее заплескалась вода вдоль бортов. А гармошка вдруг осеклась и повела: «Я трогаю русые косы…»

И уже лесной поселок позади. И скрылись из виду девчата. А гармонь все поет и поет, будто Анатолий торопится излить душу. «Вдоль крутых бережков…»

Ведет Саня самоходку по древней и бессмертной реке, величественной в ее весеннем разливе среди необозримых лесов.

Вот уже слева по высокому берегу разбежались дома поселка Гайны. Удобное место, огражденное с юго-запада невысокими увалами. Недаром «гайно» — по коми-пермяцки «беличье гнездо». Старейшее селение на Каме в пределах национального округа. По первой переписи Перми Великой в 1579 году в нем числилось семнадцать дворов «пашенных крестьян» и четыре пустых двора.

Весной 1875 года здесь впервые прозвучали пароходные гудки, пугая местных жителей и зверя в лесах. С тех пор сюда в большую воду заходили одиночные пароходы. Чердынские купцы, скупавшие пушнину, завозили на них муку и самые необходимые предметы хозяйственного обихода.

Сейчас по берегу среди старых деревянных построек белеют каменные здания. Вдоль длинных складов стоят самоходки, буксиры, баржи. Шумное оживление, полным ходом идет разгрузка.

А СТ-250 надо еще больше ста километров пробиваться против течения.

Наконец-то, вот она, отметка на карте — «501,5». Устье Весляны. Вода вокруг стала темной, с коричневым отливом, как крепко заваренный чай. Берега низкие. Ощетинился по сторонам затопленный лес, в узких местах навис кружевными сводами.

Юрий вышел на вахту озабоченный. Кокше хочется приготовить праздничный ужин для ребят. А заранее не побеспокоились. Продуктов вообще осталось только-только. И в Усть-Весляне видел ведь, что баржи-«румынки» стоят. Склад на берегу. «Сотка» причалена возле буксира. Надо было подойти — может, чего-нибудь бы купили. Спохватился сейчас, когда прошли. Придется заворачивать в первый поселок лесорубов.

Вот и домики. Поселок Сосновский. И опять народ на берегу — по-легкому одетые женщины, ребятишки, празднично оживленные. Не успели подать чалку, как мальчишки подхватили ее и бегом припустили цеплять за столбик на кромке берега.

Кокша и еще двое спрыгнули с самоходки. «Бабоньки! Где у вас тут магазин?» И пошли быстро по улице, скрылись за углом.

Саню окружили:

— К нам?

И хотя он отвечает, что не к ним, никто не торопится с берега и настроение ни у кого не портится. Все знают: скоро и к ним придет судно.

Вдруг как загалдят все.

Оглянулся Саня.

Подточила вода берег. Не выдержал столбик, пополз и рухнул в реку вместе с чалкой. Только Саня в три прыжка запрыгнул на палубу, потащило самоходку.

Из-за поворота — вот он, рукой подать — вывернулась «сотка». Как увидел ее Юрий, чертыхнулся. Не хватало еще при Мешкове под берегом шлепаться. Засмеет при случае. Надо хоть практиканта в рубку, чтобы руки были свободны.

— Саня! В рубку!

— Капитан! Почему остановка? Отходи!

Растерялся Юрий от окрика. Чего Мешкову надо? Вот черт! Он же старший каравана.

— К берегу, Саня! К берегу! — Передал Юрий штурвал — и вон из рубки, только дверка грохнула. Объясняется с мостика: — Люди у меня там! В магазине.

— Отходи! Заберу я людей, догоним, — гремит голос, усиленный рупором.

— Что-о? — взвился Юрий. «Ах он, толстобрюхий адмирал Котомкин!» — Чтобы я команду бросил! Иди… Своих оставляй, раз такой прыткий.

— Давай, давай, Саня! Повыше держи, к дереву… Налил глаза да и распоряжается! Не слышал еще, чтобы старший каравана так права качал.

Ткнулся Саня в берег — неудачно. А СТ-100 уже под самой кормой.

— Последний раз говорю, отходи!

А Юрий ушел в рубку и на «сотку» не глядит.

— Погоди… Сейчас мы с тобой потолкуем!

Зачалились, наконец, за дерево. Вздохнул Саня. Что-то сейчас будет. Достанется Юрию. Зря он с этим Мешковым связывается. Что гусей травить…

«Сотка» тоже подошла, подали с нее носовую чалку, завернули на кнехт. Стоит на ее мостике грузный человек в плаще с форменными пуговицами. Фуражка накосо сползла, глаза водянистые. Уши кровью набрякли. Одной рукой крепко держится за ограждение, другой намахивает жестяным рупором.

— Капитан! Пройдите ко мне…

У Юрия руки длинные, сильные. Бросил их на леер, одним махом перекинул тело и зашагал по чужой палубе. Невысокий, собранный, в простой клетчатой рубахе, в распахнутом пиджачке.

Мешков тоже спустился с мостика и прямо при всех, кто был из команды вокруг, на Юрия:

— Самовольничаете! Так вас разэтак! Вас ждут. А вы так показываете свою сознательность! Акт составим на самовольную остановку.

— Вы… Вы мне про сознательность не поминайте. И акт не стану подписывать. Вы в таком состоянии, что…

— Забываетесь, капитан! Пройдемте в каюту.

Когда Юрий вернулся, ребята уже пришли из магазина.

— Ну что? — кинулся к нему Виктор.

— А, ну его! — махнул рукой Юрий. Он еще не успокоился, по шее красные пятна. — Акт ему подпиши! Психанул я. Думаю, гореть так гореть. И попер на него. Если, говорю, на меня — акт, то и на вас. За пьянку во время рейса. Вначале хорохорился. А ты, дескать, докажи, что я пьян. Но потихоньку отработал назад.

Из поселка уходили с испорченным настроением.

Солнце село, туман пополз над ивняками, звезды заискрились в небе. А они все шли и шли. Не сговариваясь, упрямо двигались вверх. Прошли деревню Зюлево, где встали на ночевку несколько самоходок во главе с «соткой», но не остановились. На ощупь, постоянно промеряя дно наметкой, приткнулись к берегу чуть повыше деревни со странным и гостеприимным названием — Забегаево.

Там, где остались суда, взвилась в небо зеленая ракета и, угасая, покатилась вниз.

— Адмирал иллюминацию устраивает, — объяснил Виктор. — Как выпьет или праздник какой — давай пулять.

Саня только что вернулся с берега — крепил чалку и теперь стоял вместе со всеми на палубе, слушал Виктора.

— Было раз дело. Лично я тогда отчудил. На стоянке как-то баловался он ракетами. Я к нему: дай стрельну разок, не приходилось никогда. Покуражился, покрутил ракетницу, потом отдал. Поднял я руку. Щелк. Щелк. Нет выстрела. Смотрю на Мешкова. А тот хохочет, захлебывается: «Да она не заряжена. У меня и ракет-то ни одной больше нет».

Виктор нахмурился, махнул рукой, будто ракетницу швырнул в воду.

— Обиделся я. Пошел в машинное отделение, выключил осветительный движок и к себе. Приходит он вскоре: «Запусти движок, почитать хочу». — «Добро, — говорю, — будет сделано». Заело меня еще больше: ночь глухая, а ему свет подай. Взял я большую стеариновую свечу и к нему в каюту: «На, Федорович! Жми из нее двести двадцать вольт. Авось получится…»

Посмеялись ребята — вроде светлей стало на душе. Отправились отдыхать.

Только поспать почти не пришлось. Чуть стало развидняться, завели двигатель.

«Сотка» догнала их, когда солнце было уже высоко, вровень с вершинами деревьев. На ее ходовом мостике, во вчерашней позе, опираясь на руку, стоял краснолицый человек в форменном плаще. Он махал совершенно ненужным ему рупором и ревел хриплым голосом:

— Молодцы, ребята!