— Подъем! Быстро наверх! Дверь кубрика хлопнула так, что тусклая лампочка-двенадцативольтовка под потолком мигнула и совсем погасла. В кубрике стало темно и пусто.

Саня долго не мог сообразить, что ему нужно делать. Его удивила эта ранняя побудка. Ведь на вахту с шести утра, когда уже светлым-светло. Он нашарил на откидном столике карманный фонарь и щелкнул кнопкой. Часы на руке показывали четверть второго. Саня вскочил и стал быстро одеваться.

Вечернюю вахту ему не пришлось достоять. Пока было светло, все надеялись, что придет ледокол. Но к девяти часам сильно заморочало, поползли по небу рваные грязные облака. Быстро стемнело. Юрий понял: ждать «Каму» бесполезно. Там наверняка думают, что самоходки благополучно прошли по чистому коридору. Значит, ледокол встал на ночь у кромки ледяного поля, чтобы утром встретить новый караван. Поэтому с наступлением темноты Юрий отправил всю вахту отдыхать. В рубке остался лишь вахтенный матрос.

Тихо гудел и мелко дрожал корпус самоходки — на малых оборотах работал двигатель. Но к этому привычному подрагиванию примешивались непонятные тупые толчки то с левого, то с правого борта, словно судно металось между двумя упругими упорами. Под еланью и внутренней бортовой обшивкой что-то скрипело и потрескивало. Саня наспех запахнул ватник и загремел тяжелыми ботинками по крутому трапу.

Едва он ступил на палубу, как сильный ветер рванул полы, обжег размягченное сном тело, зло загудел в уши. Сначала трудно было рассмотреть что-либо. Густой, влажный снег хлестал по лицу, бил по глазам. По щекам потекли холодные струйки.

Небо нависло тяжелое, однотонное. Куда ни повернись — с обоих бортов, носа и кормы, — отовсюду доносились уханье и глухой треск. Этот однообразный грохот торосящегося льда заглушал и свист ветра в снастях, и рокот дизеля.

Палуба была обледенелой и скользкой. Придерживаясь за колючий леер и набычившись, Саня пошел вдоль борта на тревожно-красный огонь.

В рубке был Юрий. Опустив боковое стекло, он смотрел в бинокль на далекий берег, на чуть заметные огоньки лесного поселка. Он даже не обернулся на звук хлопнувшей двери.

— Сносит, черт побери! Сильно сносит, — пробормотал он и легонько стукнул биноклем по столику.

На крыше рубки топтался Виктор. Он возился со стареньким прожектором, который ремонтники так и не смогли заменить перед выходом в рейс более надежным и мощным.

Вскоре вспыхнул слабый луч света. Он наискось лег на кромку надстройки, скользнул по горбине трюмной крышки и, коснувшись близких льдин, растаял, растекся по их мутно-белой поверхности. Ветер дул с правого борта. Отсюда и надо было ожидать большей опасности.

Порывы становились все резче, все напористее. Саня стоял на ходовом мостике и смотрел вдоль прожекторного луча, чтобы сообщать капитану в рубку о движении льдин. Он чувствовал, как сильно зажало в ледяные тиски самоходку, словно его самого кто-то обхватил цепкими руками и давит, давит…

Двигатель работал неустанно, то сбавляя обороты, то взвизгивая на предельном напряжении. Юрий подавал судно вперед, пятил его — маневрировал, чтобы смягчить напор. Он использовал малейшее ослабление, малейший просвет, старался увернуться при подвижке льда от прямого тарана. Это было единственное, что могли противопоставить на самоходке силам непогоды.

Вот опять вздыбилась возле борта угластая льдина, придавленная второй, и пошла наискось под днище. На вторую наползла третья. Казалось, еще немного — и тонкий металлический борт лопнет под их напором, как сильно натянутая бумага от нажима пальца. Хлынет в трюм вода, и тогда уже никто и ничто изменить будет не в силах. Придется капитану отдать последнюю команду: сходить всем с левого борта на крепкий лед.

Юрий вцепился в штурвал с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Единственный выход — сдать назад. А как там лед, пустит ли?

— Под кормой льдины помельче, раскрошило! — крикнул с мостика Саня.

Юрий навалился на рукоятку реверса, перевел на задний ход. Опасный ледяной «кулак» медленно пополз вдоль борта к носу.

Еще одна отсрочка!

Но не утихает тревога: вдруг разошлась обшивка, и вода, страшная и всесильная сейчас вода, уже просачивается внутрь?

— Саня! Бегом в центральный кубрик. Послушай воду…

В кубрике испуганная спросонья кокша:

— Что случилось?

— Льдом затерло, к берегу сносит.

— Беда-то какая! Так и до греха недолго…

Успокоить бы, пустяки, мол. Так нет, напустил на себя:

— Да, дело серьезное.

Шарит Саня фонариком вдоль бортовой стенки. Прильнул ухом — слушает: не булькнет ли где, не плеснет ли вода. Плохо слышно. Трещат продольные и поперечные крепления. Стонет весь корпус, словно протяжно охает от тяжелой боли.

А как трюм проверить? Он полон мешков с мукой: не увидишь, что там внизу. Да и крышки закрыты наглухо. Контрольный тросик протянут сквозь ушки, запломбирован. А если посмотреть на шкалу, нанесенную на борту краской, проверить: не изменяется ли осадка? Выскочил Саня снова на палубу под липкий снег. А там уже Анатолий перегнулся через леер к близкому льду, смотрит на деления… Пока все в порядке.

Снег шел такой же густой и липкий, но ветер поутих чуть-чуть. Юрий расставил людей: на носу, на корме, по обоим бортам — везде по одному. Чуть что, они крикнут, доложат обстановку, Саня подхватит и передаст капитану. У всех стало поспокойней на душе.

Поднялся из машинного отделения Виктор. Как всегда невозмутимый, с ухмылочкой. Умеет тревогу прятать — не прошла, знать, даром служба в военном флоте.

— Порядочек, кэп. Мой старик дизель не подведет. Напоен, и смазан, и к бою готов. Девяносто процентов гарантии. Дал бы и сто, да лично я считаю: такой гарантии не существует…

Юрий улыбнулся — первый раз за эти часы — махнул рукой:

— Ну, пошел, говорун…

А Виктора теперь, раз уж он заговорил, остановить не так просто. Закатил в уголок рубки круглый табурет и пошел рассуждать:

— Вот бьемся мы, маемся. А будь под руками ледокол — вмиг бы дорожку нам проутюжил. Плыви да радуйся… Говорят, когда вся Кама будет шлюзованной, почти круглый год ходить будем. Понаделают ледоколов, и никакого тогда тебе зимнего отстоя.

— Ну, по таким глубинам далеко не уйдешь, — неожиданно возразил Саня, сам удивившись своей смелости. — Водохранилище за зиму вон как сработалось, обмелело сильно.

— Конечно, не во все места попадать сможем, — согласился Виктор. — Хотя бы на крупные пристани, где поглубже да судовой ход попроще…

— Так, пожалуй, оно и будет, — поддержал Юрий. — Речные перевозки самые дешевые. Зачем же от них отказываться, если условия позволяют. Ведь часть грузов на север и сейчас можно забросить самолетами и вертолетами. А в какую копеечку все это вскочит? Так что неспроста речные ледоколы строить стали и нас сквозь лед гонят.

Еще посвистывал ветер, еще липли к стеклам снежные хлопья и змеились вниз мутными струйками, но подвижка льда стихла. Правда, никто не мог поручиться, даже Виктор с его девяностопроцентной гарантией, что ветер не завоет с новой силой, не начнет озверело сшибать друг с другом льдины и грудить, упрямо гнать их к прибрежным отмелям и ставить там «на мертвые якоря». А ведь вместе с этими льдинами будет дрейфовать маленькое суденышко с командой из восьми не спавших ночь упрямых парней.

Может быть, каждому из них приходила мысль о самом худшем, но вслух никто не сказал ни слова. Все они думали о «Каме» и часто поглядывали в ту сторону, откуда вчера пришли сами.

До рассвета оставалось еще три долгих тревожных часа.