Офицерская столовая открывалась на завтрак в девять часов утра. Обслуживающий персонал — официантки, повара, посудомойки — приходил намного раньше. В тот день Зина пришла на работу в столовую, как всегда, вовремя. Шеф-повар Ешке уже был на кухне. Она прошла в посудомойку, спрятала сумку, в которой лежал пакет с порошком, в нижний угол шкафа с посудой, прикрыла тряпками. Прошла к мойке, засучила рукава, налила воды в титан и разожгла его. Когда вода вскипела, принялась мыть посуду. Время от времени Зина отвлекалась от своей работы и осторожно поглядывала через раскрытую дверь в кухню, на Ешке — он раскладызал продукты.

Внешне Зина была спокойна, но внутренне она чувствовала себя напряжённо. Она всё время думала о выполнении порученного задания.

Наблюдая исподтишка за Ешке, она запоминала каждый его шаг и каждое движение, ловила момент, когда он отходит от плиты на длительное время. Однако тот почти не отходил от плиты. Молчаливый, замкнутый и всегда злой, он крутился вокруг кастрюль и сковородок, проворно орудуя то ложкой, то ножом, то большим черпаком.

Завтрак прошёл быстро. У Зины было много дел, и она едва успевала справляться. Кроме посуды, ей пришлось выносить помои, ходить за дровами, скоблить столы б кухне и протирать пол. Осуществить задуманное не было никакой возможности.

После завтрака, когда тётя Ира принесла грязную посуду, Зина кивком головы намекнула ей о своей неудаче. Тётя Ира тихо шепнула в ответ:

— Ты, главное, не волнуйся. Попробуй в обед.

— Рискну, — ответила Зина.

Предобеденное время тянулось долго. Зина, как всегда, до заливки котлов водой старательно, чтобы не придирался Ешке, промыла их и насухо протёрла. Вскипятила воду и вновь вернулась в посудомойку: ей ещё надо было вымыть кастрюли, сковородки, ножи, вилки и ложки. Раза два шеф-повар посылал её за дровами. Она принесла несколько охапок и подложила в топку. Потом перекусила и снова стала мыть посуду. До самого обеда у неё не было свободной минуты.

Начался обед. Зал заполнили офицеры, прибывшие с фронта на переподготовку в Оболь.

Тётя Ира разносила на подносе первое, изредка поглядывая на Зину. По растерянному и печальному виду девочки она понимала, что ей никак не удаётся вырваться на кухню — Ешке всё время торчал там.

Зина давно уже приготовила банку: она вынула её из шкафа и поставила под руку, у самого выхода на кухню, прикрыв кастрюлей. Но дальше этого дело никак не продвигалось.

Помог случай. Почти в самой середине обеда в зале вдруг раздался возмущённый голос одного из офицеров. С брезгливой миной на лице он недовольно тыкал вилкой в тарелку и озлобленно распекал тётю Иру. Она стояла около стола, недоуменно разводила руками, оправдывалась:

— Я ни в чём не виновата, герр официр. Обед готовлю не я. За качество блюд отвечает шеф-повар. Я только разношу обед.

— Позови повара! — офицер недовольно бросил вилку на стол.

Тётя Ира побежала к раздаче. Она сказала Ешке о недовольстве офицера обедом и передала приказание, чтобы тот срочно явился к нему.

Ешке вытер руки о полотенце и потрусил торопливо в зал.

Зина всё слышала, что происходило в это время в зале и около раздачи и, лишь только Ешке вышел, быстро схватила коробку, торопливо пошла к кухню, к плите. Она быстрым взглядом окинула обеденный зал и в один миг высыпала содержимое в котёл. Пустую коробку она тут же бросила в раскрытую топку. Все, кто сидел в зале в это время, смотрели на незадачливого повара, которого распекал офицер, недовольный обедом.

Зина, не мешкая, вернулась в посудомойку и, обессиленная, опустилась на ящик в углу. Ноги её обмякли, руки вздрагивали. Она долго не могла успокоиться.

Когда Ешке вернулся в кухню, она встала, взяла стопку чистой посуды и отнесла её на раздачу.

К окну подбежала тётя Ира и торопливо сказала:

— Скорей чистые ложки, вилки и ножи.

Зина подала ей приборы.

— Ну как?

— Всё отдала, — Зина моргнула глазами.

Тётя Ира поняла смысл Зининых слов и едва приметно ей улыбнулась:

— Молодец.

Обед кончился. Зал опустел. До конца работы оставалось часа три, не более. Зина делала всё теперь машинально, с большим трудом заставляя себя работать. Мысли её всё время крутились вокруг одного вопроса: подействует ли? Тётя Ира и Нина Давыдова прибрали зал и ушли домой.

А для Зины всё остальное время прошло точно в полусне. Сперва она услышала, как за окном заскрипели тормоза. В столовую вбежали три офицера и бросились на кухню, к Ешке. Они кричали, грозились, а Ешке в страхе дрожал весь и всё время вопил:

— Найн! Найн! Найн!

Один из офицеров оглядел все кастрюли на плите, понюхал большой котёл с супом. Взяв половник, он почерпнул самой гущи со дна и налил в тарелку. Увидев Зину в посудомойке, офицер громко позвал её:

— Медхен, ко мне, быстро.

Зина спокойно вышла из посудомойки в кухню. Немец, сосредоточенно глядя ей в лицо, подал тарелку с супом, вежливо сказал:

— Ессен, кушай, кляйне медхен.

Не дрогнув ни одним мускулом лица, Зина взяла тарелку и вежливо, так же как немец, ответила:

— Данке, герр официр.

— Ессен, ессен, — подсказал немец.

Зина взяла ложку, почерпнула суп и спокойно проглотила сначала одну ложку, потом другую и третью. Она хотела зачерпнуть ещё, но тут немец вдруг сильно ударил ладонью по тарелке, она полетела в сторону и шлёпнулась о стену — мокрые черепки и остатки супа брызнули на пол.

Зина сжала плечи, ожидая удара, но немец не ударил, а только злорадно засмеялся:

— Медхен капут.

Он выгнал её из кухни в посудомойку и вновь набросился на Ешке.

Отведя душу бранью, офицер приказал Ешке срочно следовать за ним. Ешке впопыхах сбросил с себя поварской колпак, белый халат и, даже не заперев шкаф с продуктами, поплёлся вслед за офицерами на выход.

Примерно через час Зина почувствовала острую режущую боль в желудке. Появилась головная боль, в висках сильно стучала кровь. Всё тело её ослабло. Лицо позеленело. Не дождавшись окончания работы, Зина поднялась с ящика и тихим шагом, с трудом передвигая ноги, пошла домой. Дорогой она всё время повторяла про себя: «Я должна дойти. Должна. Иначе я упаду».

И она шла, выбиваясь из последних сил, и чтоб не упасть, держалась ближе к плетням, полисадникам.

Ефросиния Ивановна была на дворе и увидела Зину, когда она, покачиваясь, прибрела к Калитке. Заметив что-то странное в её лице, она заторопилась к ней. Отворив калитку, Ефросиния Ивановна подхватила Зину, отвела домой и уложила на кровать.

— Что с тобой? — спросила бабушка, положив ладонь на горячий и влажный лоб Зины. — Ты вся в огне, внучка.

— Отравление, бабушка, — с трудом вымолвила Зина.

Ефросиния Ивановна охнула в испуге, всплеснула руками. Потом быстро повернулась и выскочила на

улицу. У соседей она выпросила две кринки молока. Когда вернулась домой, то застала Зину в ещё более плохом состоянии. Девочка лежала на койке, сдавив руками живот, металась и скрипела стиснутыми зубами, чтобы не стонать: боль острая, режущая с каждой минутой всё нарастала. С большим трудом Ефросинии Ивановне удалось заставить Зину выпить сначала одну кружку молока, затем другую, третью. Зина пила молоко, и её всё время тошнило. Желудок горел огнём, и ей казалось, что у неё выворачиваются внутренности. Бабушка налила в большую бутылку горячей воды и положила ей на живот. Зине стало немного легче. А потом на ночь бабушка дала выпить Зине стакан отвара из трав — девочка пропотела и успокоилась. Ночь спала тревожным неспокойным сном. До самого утра бабушка не отходила от Зины, вытирала то и дело полотенцем бледное, осунувшееся лицо, меняла остывшую воду в бутылке и всё время шептала молитву, просила божью матерь уберечь её девочку от погибели.

Только когда настало утро, Зина открыла глаза и взглянула на бабушку:

— Отпустило, никак, оправилась, — сказала бабушка и облегчённо вздохнула.

— Если б не вы, — промолвила Зина, — наверное, конец бы мне пришёл. И как вы догадались с молоком-то?

— Ты уж помолчи, миленькая. Слаба ведь. Помолчи. Это не только молоко помогло. Отваром из трав я тебя отходила.

— А может, ещё и потому, — сказала Зина, — что там, в столовой, я не так уж много хлебнула. Чудом я, бабушка, уцелела.

— Помолчи, говорю тебе, — возразила бабушка. — Ещё неизвестно, как это ты, миленькая, на ноги встанешь.