Прибытие поезда Ефросиния Ивановна ожидала с большим нетерпением — ей хотелось поскорей увидеть внучек, по которым очень соскучилась. Вместе с ней поехал встречать и её внук Федя. Поезд прибывал на станцию Оболь по расписанию в полдень, а Ефросиния Ивановна и Федя из опасения опоздать почему-либо, и с самого раннего утра находясь в беспокойстве, загодя подъехали к станции на пегой лошадёнке, запряжённой в телегу. Времени до прибытия поезда оставалось ещё предостаточно, и, не зная чем скоротать его, они уселись на лужайку возле коновязи.
Федя по-взрослому ворчал на то, что рано выехали и что зря поэтому теряют время. Однако Ефросиния Ивановна всякий раз урезонивала его:
— Рано — не рано, а так спокойнее. Не прозеваем. Мыслимое ли дело откуда едут. Да при том дети, да притом одни, без родителей. И с пересадкой тут всего натерпишься. А ты — рано.
По путям в сторону Витебска и Полоцка проносились товарные поезда, а того пассажирского, с которым должны прибыть Зина и Галя, не было. И чем меньше оставалось времени до подхода поезда, тем все более беспокоилась Ефросиния Ивановна.
— Уж не случилось ли что? — хмурилась старая женщина. — Ты, Федя, сходил бы, что ли, к начальнику станции. Разузнал бы про поезд — придёт али нет?
— Придёт. Куда ему деться, — отмахивался Федя, но сам всё же сходил к дежурному, справился.
На третий раз он вернулся и сказал:
— Только что позвонили с разъезда дежурному и сообщили, что поезд минуту как миновал их.
— Чего же мы сидим тогда, — засуетилась Ефросиния Ивановна. — Пошли, что ли.
— А зачем идти? Здесь ждать будем. Пятый вагон ваккурат возле этой скамейки останавливается.
Но Ефросиния Ивановна всё же встала, подошла к самому краю платформы, прищурилась, стала высматривать поезд.
Из станции вышел дежурный, в кителе с металлическими пуговицами, в красной выгоревшей фуражке и двумя флажками в чехле. Поздоровался с Ефросинией Ивановной.
— Здравствуй, — ответила она и поинтересовалась, скоро ли будет.
— Сейчас придёт.
— Хуже нет ждать да догонять.
— Это верно. Только паровоз кнутом не подгонишь, как лошадь. Расписание.
За перелеском, с правой стороны от одноэтажного кирпичного здания обольской станции, где-то далекодалеко, пропел напряжённый свисток паровоза. А немного погодя оттуда сначала еле слышно, а потом всё громче и отчётливее стал нарастать шум и грохот приближающегося состава.
— Идёт, никак? — встрепенулась Ефросиния Ивановна и торопливо стала поправлять платок на голове.
— Точно по графику, — взглянув на часы, сказал дежурный и вынул красный флажок из чехла.
Минута-другая, и вот лоснящийся от масла паровоз стал сбавлять скорость. Проплыли вагоны. Перед глазами Ефросинии Ивановны мелькнуло множество незнакомых лиц в окнах — нет не они. И вдруг что-то очень знакомое и близкое увидела она в озорных и радостных глазах двух девочек в белых панамках. Ну, конечно, это они! Зина и Галя.
— Внучки! — старушка пошла к раскрытой двери вагона, где на подножке стояла заспанная проводница, из-за спины которой нетерпеливо махали руками Зина и Галя. Поезд остановился — девочки выпорхнули из вагона и кинулись на шею бабушке, а та обхватила их и принялась целовать.
— Батюшки, дождалась-таки. Уж и не чаяла. Думала помру и не увижу моих пташечек. Ну, здравствуйте. Не страшно было одним ехать-то?
— Нисколечко, — смеясь откликнулась Галя. — Мы ведь знали, что ты нас встречать будешь.
— И то верно, цыпляточки.
Ефросиния Ивановна вытерла краем платка слезу, взяла из рук Гали узелок, а Феде наказала нести чемодан. Они прошли за станцию, где у коновязи стояла лошадь и подле неё лежал пятнистый жеребёнок, дремал на солнышке.
Ефросиния Ивановна раструсила в телеге сено, усадила в самую середину Галю, сама с Зиной примостилась сзади, Федя пристроился в передке рядом с чемоданом.
— Ну, поехали, — он чмокнул, тронул вожжами, телега скрипнула и тронулась.
Жеребёнок проснулся, приподнял удивлённую голову, потом пружиной вскинулся с земли и поскакал следом.
— Какой прыткий! — засмеялась Галя и протянула руки к жеребёнку. — Коняшка, коняшка иди ко мне. Иди хорошая.
Глядя на жеребёнка, Зина смеялась, а бабушка приговаривала:
— Вашему приезду обрадовался.
Федя в шутку пытался достать жеребёнка на ходу хворостиной, но тот бойко увёртывался и резво ржал, точно поддразнивал.
Вскоре они въехали в посёлок с одноэтажными бревенчатыми домами. Встречные местные жители кивали Ефросинии Ивановне, здоровались и, остановившись у обочины, смотрели ей вслед, провожая приезжих девочек внимательным взглядом.
Колёса прогромыхали по гулкому деревянному мосту через неширокую чистую речку; за ней, на пологий взгорок поднималась улица деревни Зуи. Федя подстегнул лошадь вожжами, и она, не сбавляя бега, вынесла телегу к противоположной окраине и остановилась у калитки. За потемневшим от времени частоколом в кустах смородины и шиповника приютилась избушка с двумя окнами, крытая щепой.
— Приехали, — сказала Ефросиния Ивановна, ссаживая с телеги Галю.
Она растворила калитку и шикнула на большого серого петуха.
— Бабуль, — спросила Галя, — а мы здесь жить будем?
— Здесь, милая.
Какая избушка у вас… Как на курьих ножках.
— Уж какая есть. Не взыщи, милая.
— А она мне нравится.
Помолчи ты, скворец, — одёрнула Зина сестрёнку.
Бабушка отомкнула замок, открыла дверь и, шагнув в полутёмные сени, предупредительно сказала Гале:
— Не споткнись. У меня тут половицы старенькие.
Они вошли в горницу, маленькую, опрятную и уютную.
Убранство её было по-деревенски простое: в углу стояла кровать, застланная голубым одеялом, напротив стол, прикрытый чистой скатертью, за ним — деревянные лавки, в углу икона с лампадкой, у стены старый комод, на нём зеркало, цветы в кувшине, старая книга да альбом с фотографиями. А возле самой двери прилепилась печь с полукруглым закоптелым очелком и лежанкой, задёрнутой цветной ситцевой занавеской. На стенах — фотографии родственников, среди которых Зина и Галя увидели и себя.
Федя внёс в избу чемодан и весело сказал:
— Угощай, бабуля, гостей. Они небось с дороги проголодались.
— Да уж скряжничать не буду по такому случаю, не беспокойся, — отозвалась Ефросиния Ивановна и засуетилась, накрывая на стол.
И как не просила Зина с Галей не хлопотать из-за них, бабушка всё равно не послушалась и быстро понаставила столько угощения на стол, что девочки смутились.
— Бабуль, — сказала Галя, всплеснув руками, — зачем вы столько наготовили всего.
— Ничего, миленькие, — улыбнулась бабушка. — Садитесь и хоть помаленьку отведайте всего.
Бабушка достала из комода бутылку красного вина, налила маленькую рюмочку себе, а детям сладкого компота из ягод и весело сказала:
— По такому случаю так и быть пригублю. Она подняла рюмку.
— С приездом, внучки. Спасибо, что не забыли меня, старую.
Бабушка выпила полрюмки, вытерла ладонью губы и стала угощать Зину с Галей. Она всё время подкладывала в тарелки детям то блинов, то творога, то варёную курицу, подсовывала пирожки с мясом, топлёное молоко.
Галя взмолилась:
— Хватит, бабуля, а то я лопну.
К Ефросинии Ивановне пришли соседи. В избе стало шумно и весело. Бабушка угощала гостей чаем и вишневым вареньем, а Зина и Галя, счастливые и радостные, рассказывали о Ленинграде, о маме и папе, о себе и о том, как они доехали.
Морщинки на лице Ефросинии Ивановны светились, точно на них упал луч солнца. Она поглядывала на внучек и чувствовала себя помолодевшей. Порой ей не верилось, что Зина и Галя сидят у ней в переднем углу и наперебой рассказывают о городской жизни, и она наяву слышит их голоса.
Гости, забежавшие на минутку взглянуть на Зину и Галю, задержались. Они неторопливо пили чай, степенно и спокойно говорили о жизни, о работе в колхозе, мимоходом коснулись политики. Поговорили о том, что Германия захватила всю Польшу, что она всё ещё воюет с Англией, что в Европе уж слишком неспокойно и, как знать, чем всё это кончится.
За разговором взрослые не заметили, как маленькая Галя примолкла за столом в уголочке и задремала. Бабушка взяла её на руки и перенесла на постель.
Понемногу гости стали расходиться. Федя посидел ещё немного и тоже собрался уходить: ему надо было поставить лошадь в конюшню. Прощаясь, сказал:
— Ты, Зина, наведайся и к нам как-нибудь с Галей.
— Придут, — ответила за Зину бабушка. — Куда они денутся.
Ефросиния Ивановна принялась прибирать со стола, а Зина, повязав старенький бабушкин фартук, става помогать ей. Потом бабушка показала Зине и Гале своё хозяйство: огород, хлев и погреб, крытый соломой. Вместе накормили они поросёнка и напоили телка, который пасся на лугу, на привязи. Потом ходили встречать стадо. А когда бабушка доила корову, Зина и Галя стояли рядом, смотрели и слушали, как звенят о подойник тугие и прямые, точно натянутые струны, белые струйки молока.
К вечеру около дома Ефросинии Ивановны собралась молодёжь из деревни Зуи, пришли также и обольские девчата и парни. Позвав Зину и Галю, ребята гурьбой сходили в лес за сушняком и разожгли костёр на лужайке напротив дома Ефросинии Ивановны.
Ребята сидели на траве вокруг костра, рассказывали смешные и страшные истории, веселились и спорили. Костёр шумно потрескивал, жаркое пламя его высоко взвивалось вверх к тёмно-синему небу, в непроглядной глубине которого ярко светились и мерцали зелёные крупные звёзды.
* * *
Всё тот же гитлеровец, в чёрном костюме, изучающе глядя на лицо девочки, сухо спросил:
— Где ты была до войны? Чем занималась?
— Жила в деревне.
— Конкретнее. Что делала?
— Училась в школе.
— Ещё что?
— Помогала взрослым в поле.
— А ещё?..
— Ходили с ребятами в лес, в поле, собирались у костра, купались в речке.
— Зачем ходили в лес?
— Собирать грибы и ягоды.
— Кто твои друзья в Зуях?
— У меня нет там друзей. Я никогда не была там.