Мне боги праведные дали, Сойдя с лазоревых высот, И утомительные дали, И мёд укрепный дольных сот. Когда в полях томленье спело, На нивах жизни всхожий злак, Мне песню медленную спело Молчанье, сеющее мак. Когда в цветы впивалось жало Одной из медотворных пчёл, Серпом горящим солнце жало Созревшие колосья зол. Когда же солнце засыпало На ложе облачных углей, Меня молчанье засыпало Цветами росными полей, И вкруг меня ограды стали, Прозрачней чистого стекла, Но твёрже закалённой стали, И только ночь сквозь них текла, Пьяна медлительными снами, Колыша ароматный чад. И ночь, и я, и вместе с нами Мечтали рои вешних чад.

Я люблю весной фиалки Под смеющейся росой. В глубине зелёной балки Я люблю идти босой, Забывая пыль дороги И лукавые слова, Высоко открывши ноги, Чтоб ласкала их трава, Опустившись по ложбинкам, Через речку вброд брести, Выбираться по тропинкам На далёкие пути, Где негаданны и новы, Как заветная земля, И безмолвные дубровы, И дремотные поля.

На свете много благоуханной и озарённой красоты, Забава девам, отрада жёнам – весенне-белые цветы. Цветов весенних милее жены, желанней девы, – о них мечты. Но кто изведал уклоны жизни до вечно-тёмной, ночной черты, Кто видел руку над колыбелью у над могильной, немой плиты, Тому понятно, что в бедном сердце печаль и радость навек слиты. Ликуй и смейся над вещей бездной, всходи беспечно на все мосты, А эти стоны: «Дышать мне нечем, я умираю!» – поймёшь ли ты?

  Спокойно и просто Иду в неоглядную даль.   У каждого моста Ручейно проблещет печаль.   Но верную сладость Познал я в просторе дорог,   Где умная радость Таится в круженьи тревог.   И если морока Совьёт перелётную пыль,   Я с властью пророка Подъемлю дорожный костыль.   Всю нечисть земную Сберёт ли грохочущий гром,   Врага зачарую Моим кипарисным крестом.

  Дорожки мокрые бегут, Свивался по рыжеватым травам, И небеса о вечности не лгут,   Завешаны туманом ржавым.   Глотая мимолётный дым Неторопливого локомотива,   Поля молчат, а мы скользим По неуклонным рельсам мимо, мимо. Как бессознателен их тусклый сон,   Так слепо и стремленье наше, Но если цели нет в дали времён,   То есть напиток в дивной чаше, Что опрокинута в творящий миг   Над милою землёю нашей,   Которую сам Бог воздвиг, Неистощимою любуясь чашей.

Улыбались, зеленея мило, сосенки,   Октябрю и Покрову,   А печальные березыньки Весь убор сронили в ржавую траву. Ах, зелёные, весёлые бессмертники,   Позавидую ли вам?   Разве листья-кратколетники Наклонять не слаще к свежим муравам? И не слаще ль вместе с нашей тёмной матерью   Умирать и воскресать?   Разве сердцу не отраднее О былом, о вешнем втайне помечтать?

Пробегают грустные, но милые картины, Сотни раз увиденный аксаковский пейзаж.   Ах, на свете всё из той же самой глины,   И природа здесь всегда одна и та ж! Может быть, скучает сердце в смене повторений, Только что же наша скука? Пусть печалит, пусть!   Каждый день кидает солнце сети теней,   И на розовом закате тишь и грусть. Вместе с жизнью всю её докучность я приемлю, Эти речки и просёлки я навек избрал,   И ликует сердце, оттого что в землю   Солнце вновь вонзилось миллионом жал.

  Как ярко возникает день, В полях оснеженных, бегущих мимо! Какая зыбкая мелькает тень   От беглых, белых клочьев дыма!   Томившая в ночном бреду   Забыта тягость утомлений, И память вновь приводит череду Давно не мной придуманных сравнений.   И сколько б на земле ни жить,   Но радостно над каждым утром Всё тем же неизбежным перламутром И тою ж бирюзою ворожить. Людей встречать таких же надо снова,   Каких когда-то знал Сократ, А к вечеру от счастия земного   Упасть в тоске у тех же врат,   И, так же заломивши руки И грудью жадною вдыхая пыль, Опять перековать в ночные муки   Земную сладостную быль.

На всё твоё ликующее лето Ложилась тень осенних перемен, И не было печальнее предмета, Чем ожидаемый подснежный плен. Но вот земля покрылась хрупким снегом, Покорны реки оковавшим льдам, И вновь часы земные зыбким бегом Весенний рай пророчествуют нам. А зимний холод? Сил восстановитель. Как не́ктар, полной грудью воздух пей. А снежный плен? Засеянных полей Он – верный друг, он – жизни их хранитель.

В норе темно и мглисто, Навис тяжёлый свод, А под норою чисто Стремленье горных вод. Нору мою оставлю, Построю крепкий дом, И не простор прославлю, Не светлый водоём, Прославлю я ограды, И крепость новых стен, И мирные отрады, И милый сердцу плен. Тебя, оград строитель, Прославить надо мне. Ликующий хранитель, Живи в моём огне. Все ночи коротая В сырой моей норе И утром насекая Заметки на коре, Скитаяся в пустыне, В пыли дневных дорог, В безрадостной гордыне Я сердцем изнемог. Устал я. Сердцу больно. Построить дом пора. Скитаний мне довольно! Прощай, моя нора! Хочу я новоселья, Хочу свободных слов, Цветов, огней, веселья, Вина, любви, стихов!

Людская душа – могила, Где сотворивший мирно спит. Жизнь живую земля покрыла, Травами, цветами она говорит. Приходи помечтать над могилой, Если сам не умер давно. Проснётся с несказанною силой Всё, что казалось темно. И травы приклонятся к травам, Цветы улыбнутся цветам, И ветер зашепчет дубравам, Нивам, полям и кустам.

Когда я стану умирать, Не запоёт ли рядом птичка, И не проснётся ли привычка В бессильи силы собирать? Мой вздох последний замедляя, Не встанет ли передо мной Иная жизнь, иной весной Меня от смерти откликая? Не в первый раз рождённый, я Смерть отклоню упрямой волей И отойду от смертных болей Ещё послушать соловья.

Пройдёт один, пройдёт другой, И перекрёсток снова пуст, Лишь взвеется сухая пыль Дыханием далёких уст, И над пустынною душой Синея, тают небеса, И тучи переносят быль Томления за те леса, Где кто-то светлый и благой Благословляет нашу грусть. Безмолвная душа, не ты ль Запомнила всё наизусть, Как шёл один, как шёл другой, И как вокруг обычность вся Металася, степной ковыль Медлительным дождём рося.

Снова саваны надели Рощи, нивы и луга. Надоели, надоели Эти белые снега, Эта мёртвая пустыня, Эта дремлющая тишь! Отчего ж, душа-рабыня, Ты на волю не летишь, К буйным волнам океана, К шумным стогнам городов, На размах аэроплана, В громыханье поездов, Или, жажду жизни здешней Горьким ядом утоля, В край невинный, вечно-вешний, В Элизийские поля?

Порозовевшая вода О светлой лепетала карме, И, как вечерняя звезда, Зажёгся крест на дальнем храме, И вспомнил я степной ковыль И путь Венеры к горизонту, И над рекой туман, как пыль, Легко навеивал дремоту, И просыпалася во мне Душа умершего в Египте, Чтобы смотреть, как при луне Вы, люди нынешние, спите. Какие косные тела! И надо ли бояться смерти! Здесь дым, и пепел, и зола, И вчеловеченные звери.

В прозрачной тьме прохладный воздух дышит, Вода кругом, но берег недалёк, Вода челнок едва-едва колышет, И тихо зыблет лёгкий поплавок. Я – тот, кто рыбу ночью тихо удит На озере, обласканном луной. Мне дрозд поёт. С чего распелся? Будит Его луна? Иль кто-нибудь Иной? Смотрю вокруг. Как весело! Как ясно! И берег, и вода, – луне и мне Всё улыбается и всё прекрасно. Да уж и мне не спеть ли в тишине?

  Призрак ели с призраком луны Тихо ткут меж небом и землёю сны.   Призрак хаты с призраком реки, Чуть мерцающие, зыблют огоньки.   А над зыбко ткущимися снами, И над тихо зыблемыми огоньками,   И над призраками бедных хат Ночь развёртывает чародейный плат,   Опрокидывает чёрный щит, И о свете незакатном ворожит.

Как незаметно подступила Успокоительница-ночь! Но где же все твои светила? «Я тучею заворожила Мои светила», – шепчет ночь. Одна ты радоваться хочешь Тому, что есть, вещунья-ночь. О чём же тьмой ты мне пророчишь? «Ещё ты много стрел отточишь, Ликуй, но бойся», – шепчет ночь. Зачем и чем меня тревожишь Ты, предвещательница-ночь? Судеб ты изменить не можешь. «Ты сам томления умножишь, Но не печалься», – шепчет ночь. Ночным вещаньям чутко внемлю И вопрошаю снова ночь: «Какую радость я приемлю?» – «Свой жезл вонзи в родную землю, Вновь расцветёт он», – шепчет ночь. Мне внятен твой утешный шёпот, Тебе я верю, верю, ночь, Но что же значит дальний топот? «Иди спокойно. Что твой ропот? Всё в Божьей воле», – шепчет ночь.

Только мы вдвоём не спали, Я и бледная луна. Я был тёмен от печали, А луна была ясна. И луна, таясь, играя Сказкой в зыблемой пыли, Долго медлила у края Тьмою дышащей земли. Но, восторгом опьянённый, Я взметнул мою луну От земли, в неё влюблённой, Высоко на крутизну. Что порочно, что безгрешно, Вместе всё луна сплела, – Стала ночь моя утешна, И печаль моя – светла.

Ты хочешь, девочка луна, Идущая с крутого неба Отведать горнего вина И нашего земного хлеба. Одежды золотая сеть Пожаром розовым одела Так непривыкшее гореть Твоё медлительное тело. Вкусив таинственную смесь Того, что в непонятном споре Разделено навеки здесь, Поёшь ты в благодатном хоре. Твой голос внятен только мне, И, опустив глаза, я внемлю, Как ты ласкаешь в тишине Мечтательною песней землю.

И это небо голубое, И эта выспренная тишь! И кажется, – дитя ночное, К земле стремительно летишь, И радостные взоры клонишь На безнадёжную юдоль, Где так мучительно застонешь, Паденья ощутивши боль. А всё-таки стремиться надо, И в нетерпении дрожать. Не могут струи водопада Свой бег над бездной задержать, Не может солнце стать незрячим, Не расточать своих лучей, Чтобы, рождённое горячим, Всё становиться горячей. Порыв, стремленье, лихорадка, – Закон рождённых солнцем сил. Пролей же в землю без остатка Всё, что от неба получил.

Пал на небо серый полог, Серый полог на земле. Путь во мгле безмерно долог. Долог путь в туманной мгле. Веет ветер, влажный, нежный, Влажно-нежный, мне в лицо. Ах, взошёл бы, безмятежный, На заветное крыльцо! Постоял бы у порога, У порога в светлый дом, Помечтал бы хоть немного, Хоть немного под окном, И вошёл бы, осторожный, Осторожно в тот приют, Где с улыбкой бестревожной Девы мудрые живут!

Час ворожбы и гаданья. Солнце в далёкой стране. Но не его ли сиянья На безмятежной луне? И не его ли очами Жизнь на земле зажжена? И не о нём ли ночами Томно мечтает она? В ясную ночь полнолунья Над колыханием трав Пляшет нагая колдунья, Золото кос разметав. Пан ли играет на флейте? Звучно ль падение вод? Девушки резвые, рейте, Вейте за ней хоровод. Вкруг одинокой берёзы, Дикого духа моля. Лейте горючие слёзы, Смехом будите поля. Тело стихиям откройте. Пыль полуночных дорог Росами травными смойте С голых стремительных ног. Вот, под луною мелькая Длинной и светлой косой, В белом покрове Иная С вашей сплелась чередой. Словно возникла из праха, Мчится, как вихорь, легка. В зыбком томлении страха Веет от дивной тоска. Смейтесь, и плачьте, и рейте, Вейте одна за другой, Страх и тоску одолейте Буйной ночною игрой.

Яро длился милый день И склонился под плетень. Тот, кто любит жить со мглой, Проводил его хулой. Страстным пьяная вином, Ночь маячит за окном, Шепчет ветру: «Помолчи! Потеряла я ключи!» Всходит томная луна, Как невольница бледна, Шепчет ветру: «Будет срок, Раскуёт мой брат замок». Что же делать ночью мне? Посидеть ли на окне, Помечтать ли о былом, Погадать ли об ином? Добрый день погас давно. Затворить пора окно, И тебе, хмельная мать, Доброй ночи пожелать.

Плыву вдоль волжских берегов. Гляжу в мечтаньях простодушных На бронзу яркую лесов, Осенней прихоти послушных. И тихо шепчет мне мечта: «Кончая век уже недолгий, Приди в родимые места И догорай над милой Волгой». И улыбаюсь я, поэт, Мечтам сложивший много песен, Поэт, которому весь свет Для песнопения стал тесен. Скиталец вечный, ныне здесь, А завтра там, опять бездомный, Найду ли кров себе и весь, Где положу мой посох скромный?

Левкой благоухала нежно Под стрекотание стрекоз И улыбалась безмятежно Дыханию усталых роз. И всё, что вкруг неё дышало, Вкушая сладостный покой, Хвалой согласною венчало Благоуханную Левкой. И уж не ты, о роза мая, Тогда царицею была, Когда, зарницами пылая, С востока поднималась мгла. Пускай пылающие бои Затмят высокую лазурь, Но в безмятежности Левкои Победа над безумством бурь.

  Кукушка кукует. Забавится сердце приметами.   Весна поцелует Устами, едва разогретыми,   Лесные опушки Цветеньем мечты обнесёт, –   К чему же кукушки Протяжный, медлительный счёт?   Зарёю вечерней Поёт соловей, заливается.   Душа суеверней. Светло и отрадно мечтается.   Нездешняя радость Наполнила даль бытия.   К чему ж эта сладость В призывной тоске соловья?

Нисходит милая прохлада, В саду не шелохнётся лист, Простор за Волгой нежно-мглист. Нисходит милая прохлада На задремавший сумрак сада, Где воздух сладостно-душист. Нисходит милая прохлада, В саду не шелохнётся лист. В душе смиряется досада, И снова облик жизни чист, И вновь душа беспечно рада, Как будто соловьиный свист Звучит в нерукотворном храме, Победное колебля знамя.

Узнаёшь в тумане зыбком Всё, чем сердце жило прежде, Возвращаешься к улыбкам И к мечтательной надежде. Кто-то в мочки пару серег, Улыбаясь, продевает И на милый, светлый берег Тихой песней призывает Посидеть на куче брёвен, Где тихонько плещут волны, Где песочный берег ровен, Поглядеть рыбачьи чёлны, Рассказать, чем сердце жило, Чем болело и горело, И кого оно любило, И чего оно хотело. Так мечтаешь, хоть недолго, О далёкой, об отцветшей. Имя сладостное Волга Сходно с именем ушедшей. В тихий день воспоминанья Так утешны эти дали, Эти бледные мерцанья, Эти мглистые вуали.

Знойно туманится день, Гарью от леса несёт, Тучи лиловая тень Тихо над Волгой ползёт. Знойное буйство, продлись! Длися, верховный пожар! Чаша земная, курись Неистощимостью чар! Огненным зноем живу, Пламенной песней горю, Музыкой слова зову Я бирюзу к янтарю. Тлей и алей, синева, В буйном кружении вьюг! Я собираю слова, Как изумруд и жемчу́г.

Туман и дождь. Тяжёлый караван Лохматых туч влачится в небе мглистом. Лесною гарью воздух горько пьян, И сладость есть в дыхании смолистом, И радость есть в уюте прочных стен, И есть мечта, цветущая стихами. Печальный час, и ты благословен Любовью, сладкой памятью и снами.

Туманы над Волгою милой Не спорят с моею мечтой, И всё, что блистая томило, За мглистою никнет чертой. Туманы над милою Волгой В забвении тусклых болот Пророчат мне счастья недолгий, Но сладостно-ясный полёт.

Амур – застенчивое чадо. Суровость дня него страшна. Ему свободы сладкой надо. Откроет к сердцу путь она. Когда ничто не угрожает, Как он играет, как он рад! Но чуть заспорь с ним, улетает И не воротится назад. И как ни плачь, и как ни смейся, Уже его не приманить. Не свяжешь снова, как ни бейся, Однажды порванную нить. Поймите, милые, что надо Лелеять нежную любовь. Амур – застенчивое чадо. К чему нахмуренная бровь?

«Бойся, дочка, стрел Амура. Эти стрелы жал больней. Он увидит, – ходит дура, Метит прямо в сердце ей. Умных девушек не тронет, Далеко их обойдёт, Только глупых в сети гонит И к погибели влечёт». Лиза к матери прижалась, Слёзы в три ручья лия, И, краснея, ей призналась: «Мама, мама, дура я! Утром в роще повстречала Я крылатого стрелка И в испуге побежала От него, как лань легка. Поздно он меня заметил, И уж как он ни летел, В сердце мне он не уметил Ни одной из острых стрел, И когда к моей ограде Прибежала я, стеня, Он махнул крылом в досаде И умчался от меня».

За цветком цветёт цветок Для чего в тени дубравной? Видишь, ходит пастушок. Он в венке такой забавный. А зачем, скажи, лужок? На лужке в начале мая Ходит милый пастушок, Звонко на рожке играя. Для чего растёт лесок? Мы в леску играем в прятки. Там гуляет пастушок. С пастушком беседы сладки. А песочный бережок? Он для отдыха годится. Там гуляет пастушок, В воды светлые глядится. А прозрачный ручеёк? Хорошо в ручье купаться. Близко ходит пастушок, Хочет милую дождаться.

Цветков благоуханье, И птичье щебетанье, И ручейков журчанье, – Всё нам волнует кровь, И сказывает сказки Про радостные ласки, Про сладкую любовь. Прекрасна, как цветочек, Легка, как мотылёчек. Иди ко мне в лесочек, Иди ко мне смелей. Чего тебе бояться? Не долго улыбаться Весне в тени ветвей. Поспешно мчатся Оры. И дни, и ночи скоры. Замолкнут птичьи хоры, Всё милое пройдёт. Настанет час истомный, Увянет ландыш скромный, Фиалка отцветёт. К чему терять мгновенья На ложные сомненья, На скуку размышленья? Целуй меня, целуй! Любви отдайся нежной И ласке безмятежной У этих звучных струй.

Нет, я тому не верю, что шепчет мне Колен, Как радостен для сердца любовный милый плен.   Перед Клименой отчего же     Климен в слезах,   И вечно всё одно и то же,     То ох, то ах! О нет, я не поверю, как ни шепчи Колен, Что сладостен для сердца любовный нежный плен.   Тогда зачем же все моленья     У милых ног,   И столько горести, томленья,     Тоски, тревог? О нет, о нет, не верю, как ни шепчи, Колен, Что для сердец отраден любовный хмельный плен!

  Тирсис под сенью ив   Мечтает о Нанетте,   И, голову склонив,   Выводит на мюзетте: «Любовью я, – тра, та, там, та, – томлюсь, К могиле я, – тра, та, там, та, – клонюсь».   И эхо меж кустов,   Внимая воплям горя.   Не изменяет слов,   Напевам томным вторя: «Любовью я, – тра, та, там, та, – томлюсь, К могиле я, – тра, та, там, та, – клонюсь».   И верный пёс у ног   Чувствителен к напасти,   И вторит, сколько мог   Усвоить грубой пасти: «Любовью я, – тра, та, там, та, – томлюсь, К могиле я, – тра, та, там, та, – клонюсь».   Овечки собрались, –   Ах, нежные сердечки! –   И вторить принялись,   Как могут петь овечки: «Любовью я, – тра, та, там, та, – томлюсь, К могиле я, – тра, та, там, та, – клонюсь».   Едва от грусти жив   Тирсис. Где ты, Нанетта?   Внимайте, кущи ив!   Играй, взывай, мюзетта: «Любовью я, – тра, та, там, та, – томлюсь, К могиле я, – тра, та, там, та, – клонюсь».

Румяным утром Лиза, весела, Проснувшись рано, в лес одна пошла. Услышав пенье пташек по кустам, Искала гнёзд она и здесь и там, И что же взор прекрасной подстерёг? То был Амур, любви крылатый бог. Она дрожит, в огне жестоком кровь, Лицо горит, и к сердцу льнёт любовь. Корсаж Амуру сделавши тюрьмой, Она несёт его к себе домой, И говорит отцу, едва дыша: «Смотри, отец, как птичка хороша!» Ждала улыбки Лиза от отца. Отец ворчит: «Узнал я молодца!» Амуру крылья вмиг обрезал он, И в клетке бог, – попался в злой полон.

Скоро крылья отрастут У пленённого Амура, И фиалки зацветут В сладких песнях трубадура. Прутьев клетки не разбить Соловью иль робкой кенке, Но Амура полонить Разве могут эти стенки? Ах, придёт, придёт весна, Засмеются гибко ветки, И, проснувшийся от сна, Улетит Амур из клетки.

Не пойду я в лес гулять одна, – Тень лесная мне теперь страшна.   Накануне повстречалась   Там я с милым пастушком,   Но лишь только обменялась   С ним приветливым словцом,   Уже он меня лобзает   В щёки, в губы и в плечо,   И о чём-то умоляет,   Что-то шепчет горячо. Не пойду я больше в лес одна, – Мне страшна лесная тишина.   Поняла, о чём он стонет,   Что стремится он найти,   И к чему он речи клонит.   Как мне честь мою спасти?   Уж смыкаются объятья,   В бездну жуткую влача.   Развязался пояс платья,   Лямка падает с плеча. Нет, уж не пойду я в лес одна, – Мне лесная тишина страшна.   Так бы я совсем пропала,   Но на счастие моё   В том лесу Филис гуляла.   Мы увидели её,   И в смущеньи, и в испуге   Он умчался как стрела.   Побежала я к подруге:   «Хорошо, что ты пришла!» Не пойду вперёд я в лес одна, – Мне страшна лесная тишина.

Как мне с Коленом быть, скажи, скажи мне, мама. О прелестях любви он шепчет мне упрямо.   Колен всегда такой забавный,   Так много песен знает он.   У нас в селе он самый славный,   И знаешь, он в меня влюблён, И про любовь свою он шепчет мне упрямо. Что мне сказать ему, ах, посоветуй, мама!   Меня встречая у опушки,   Он поднимает свой рожок,   И кукованию кукушки   Он вторит, милый пастушок. Он про любовь свою всё шепчет мне упрямо… Но что же делать с ним, скажи, скажи мне, мама.   Он говорит: «Люби Колена.   Душа влюблённая ясна,   А время тает, словно пена,   И быстро пролетит весна». Всё про любовь свою он шепчет мне упрямо. Что мне сказать ему, ах, посоветуй, мама!   Он говорит: «Любви утехам   Пришла пора. Спеши любить,   И бойся беззаботным смехом   Мне сердце томное разбить». Люблю ли я его, – меня он спросит прямо. Тогда что делать с ним, скажи, скажи мне, мама.

Не знают дети, Зачем весна, Какие сети Плетёт она. И я не знала, Зачем весна, И я срывала Цветы одна. Но наступила Моя весна И разбудила Меня от сна. О чём, какою, – Скажи, весна, – Душа тоскою Упоена? О чём мечтаю? Скажи, весна. В кого, не-знаю, Я влюблена. Ручей струится, – Тобой, весна, Он веселится, Согрет до дна. Иду я в воды К тебе, весна, И речь природы Мне вдруг ясна. Люблю Филена, – Узнай, весна! Мои колена Ласкай, волна!

Весна сияла ясно. Фиалка расцвела. Филис, легка, прекрасна, Гулять в поля пришла. И думает фиалка: «О дева, ты – весна, И как мне, бедной, жалко, Что слишком я скромна! Увы, мой венчик малый Что даст её мечте? Цвести бы розой алой На пышном мне кусте. Она меня взяла бы, Мой аромат вдохнуть, И я тогда могла бы К её груди прильнуть». Фиалкиным мечтаньям Не внемлешь ты, весна. Иным очарованьем Филис упоена. Мечтает о Филене. Филен сюда придёт, И о любовном плене Ей песенку споёт. Она ступила белой И лёгкою ногой, Ещё незагорелой, На цветик полевой. На травке увядает Помятый стебелёк. Фиалка умирает. Увы! Жестокий рок! Любовь неодолима, Проносится, губя. Филис проходит мимо, Мечтая и любя.

Скупа Филис, но пыл мятежный Сильвандру надо утолить. Баранов тридцать деве нежной Он дал, чтоб поцелуй купить. Наутро согласилась рано, И к пастушку щедрей была, – Лобзаний тридцать за барана Пастушка милому дала. День ото дня Филис нежнее, Боится, – пастушок уйдёт. Баранов тридцать, не жалея, За поцелуй ему даёт. Потом Филис умней не стала, И всех баранов и собак На поцелуи променяла, А он целует Лизу так.

В лугу паслись барашки. Чуть веял ветерок. Филис рвала ромашки, Плела из них венок.   Сильвандра   Она ждала.   Филис Сильвандру,   Сильвандру   Венок плела. А в роще недалёкой Сильвандр один гулял. Для Лизы черноокой Фиалки он сбирал.   Сильвандра   Филис ждала.   Она Сильвандру,   Сильвандру   Венок плела. Вдруг видит, – Лиза входит Украдкою в лесок. Её к ручью выводит Коварный пастушок.   Сильвандра   Филис ждала.   Филис Сильвандру,   Сильвандру   Венок плела. Таясь в кустах ревниво, Увидела она, Как Лиза шаловлива И как она нежна.   Сильвандра   Филис ждала.   Она Сильвандру,   Сильвандру   Венок плела. К траве склонившись низко, И плачет, и дрожит, Но утешенье близко, – К Филис Филен бежит.   Сильвандра   Она ждала.   Она Сильвандру,   Сильвандру   Венок плела. «Филис, к чему же слёзы? – Ей говорит Филен. – В любви не только розы, Бояться ли измен?»   Сильвандра   Филис ждала.   Но не Сильвандру,   Филену   Венок дала.

  В лес пришла пастушка,   Говорит кукушке:   «Погадай, кукушка,   Сколько лет пастушке   Суждено прожить?» Кукушка кукует: раз, два, три, четыре, пять, шесть, – Кукует, кукует так долго, что Лизе не счесть.   И, смеясь, пастушка   Говорит с кукушкой:   «Что же ты, кукушка?   Неужель старушкой   Весело мне быть!» Кукушка кукует: раз, два, три, четыре, пять, шесть, – Кукует, кукует так долго, что Лизе не счесть.   Вздумала пастушка   Так спросить кукушку:   «Погадай, кукушка,   Сколько лет пастушку   Будет друг любить?» Кукушка кукукнула раз, и молчит, и молчит, А Лиза смеётся: «Так что же, хоть год!» – говорит.

«Вижу, дочь, ты нынче летом От Колена без ума, Но подумай-ка об этом, Что тебе сулит зима. У Амура стрелы метки, Но ещё грозит беда: Был же аист у соседки, Не попал бы и сюда». – «Мама, я не унываю. Чтобы ту беду избыть, Я простое средство знаю: Надо аиста убить. Что же мне тужить о ране! Как она ни тяжела, У Амура есть в колчане И на аиста стрела».

  Небо рдеет.   Тихо веет Тёплый ветерок.   Близ опушки   Без пастушки Милый пастушок.   Где ж подружка?   Ах, пастушка Близко, за леском,   Вдоль канавки   В мягкой травке Бродит босиком,   И овечки   Возле речки Дремлют на лужку.   Знаю, Лиза   Из каприза Не идёт к дружку.   Вот решился   И спустился К быстрой речке он.   Ищет тени,   По колени В струи погружён.   Еле дышит   Лиза, – слышит Звучный лепет струй.   Друг подкрался,   И раздался Нежный поцелуй.   Славить радость,   Ласки сладость, Где найду слова?   До заката   Вся измята Мягкая трава.

  Соловей   Средь ветвей Для подружки трели мечет,   И ручей   Меж камней Ворожит, журчит, лепечет.   Не до сна!   Ах! весна И любовь так сладко ранят.   Тишина   И луна Лизу в рощу к другу манят.   Мама спит, –   И спешит Лиза выскочить в окошко,   И бежит,   И шуршит, И шуршит песком дорожка.   У ручья   Соловья Слушай, милому внимая.   «Жизнь моя!» –   «Я – твоя!» О, любовь в начале мая!

Ах, лягушки по дорожке Скачут, вытянувши ножки. Как пастушке с ними быть? Как бежать под влажной мглою, Чтобы голою ногою На лягушку не ступить? Хоть лягушки ей не жалко, – Ведь лягушка – не фиалка, – Но, услышав скользкий хруст И упав неосторожно, Расцарапать руки можно О песок или о куст. Сердце милую торопит, И в мечтах боязни топит, И вперёд её влечёт. Пусть лягушки по дорожке Скачут, вытянувши ножки, – Милый друг у речки ждёт.

Не дождь алмазный выпал, – То радугу рассыпал Весёлый Май в росу. Вдыхая воздух чистый, Я по траве росистой Мечты мои несу. Я не с высоких башен. Моим ногам не страшен Твой холодок, роса. Не нужны мне рубины, Фиалками долины Осыпана коса. Не пышные, простые, Цветочки полевые, Но все они в росе, Как бриллианты, блещут, Сияют и трепещут В густой моей косе.

Солнце в тучу село, – Завтра будет дождь. Но пойду я смело Под навесы рощ. Стану для забавы У седой ольхи, Где посуше травы И помягче мхи. Хорошо, что дождик Вымочит весь луг, – Раньше или позже К роще выйдет друг.

Солнце от востока Зажигает в росах Травных огоньки. Друг мой одиноко, Опершись на посох, Дремлет у реки. В утренней прохладе Мягко тонут звуки Бега моего. Подбегу я сзади, Положу я руки На глаза его, И ему шепну я На ухо: «Не мешкай, Угадай, кто я!» Руки мне целуя, Скажет он с усмешкой: «Ты – Филис моя!»

Дождик, дождик, перестань, По ветвям не барабань, От меня не засти света. Надо мне бежать леском, Повидаться с пастушком, – Я же так легко одета. Пробежать бы мне лесок, – Близко ходит мой дружок, Слышу я, – кричит барашек. Уж давно дружок мой ждёт, И меня он проведёт Обсушиться в свой шалашик. И тогда уж, дождик, лей, Лей, дождинок не жалей, – Посидеть я с милым рада. С милым рай и в шалаше. Свежий хлеб, вода в ковше, – Так чего же больше надо!

Погляди на незабудки, Милый друг, и не забудь Нежной песни, звучной дудки, Вздохов, нам теснивших грудь. Не забудь, как безмятежно Улыбался нам Апрель, Как зарёй запела нежно В первый раз твоя свирель. Не забудь о сказках новых, Что нашёптывал нам Май, И от уст моих вишнёвых Алых уст не отнимай. И, когда на дно оврага Убежишь от зноя ты, Где накопленная влага Поит травы и цветы, Там зашепчут незабудки: «Не забудь её любви!» Ты тростник для новой дудки, Подзывать меня, сорви.

Посмотри, какие башмачки! Как удобно в них ходить и ловко! Высоки и тонки каблучки! Разве же не славная обновка? Чтоб совсем была нарядна я И тебе понравилась, дружочек, Набери цветочков у ручья, Подари мне свеженький веночек. А когда журчащий ручеёк Перед нами на дорогу прянет, Башмачки сниму я, а венок Сохраню, пока он не завянет.

Лизу милый друг спросил: «Лиза, не было ль оплошки? Не сеньор ли проходил По песочной той дорожке? Не сеньор ли подарил И цепочку, и серёжки?» Говорит она: «Колен! Мой ревнивец, как не стыдно! Отдала я сердце в плен, Да ошиблася я, видно. Ты приносишь мне взамен То, что слышать мне обидно. Ревность друга победить Знаю я простое средство. Уж скажу я, так и быть: Старой бабушки наследство Не даёт мне мать носить. Это, видишь ли, кокетство. И надела я тайком И цепочку, и серёжки, Чтоб с тобой, моим дружком, По песочной той дорожке Тихим, тёплым вечерком Прогуляться без оплошки. Не люблю сеньоров я, Их подарков мне не надо. Рвать цветочки у ручья, Днём пасти отцово стадо, Ночью слушать соловья, – Вот и вся моя отрада. На твоих кудрях венок, У тебя сияют взоры, Твой пленительный рожок Будит в рощах птичьи хоры, Я люблю тебя, дружок, – Так на что мне все сеньоры!»

За кустами шорох слышен. Вышел на берег сеньор. Губы Лизы краше вишен, Дня светлее Лизин взор. Поклонилась Лиза низко И, потупившись, молчит, А сеньор подходит близко И пастушке говорит: «Вижу я, стоит здесь лодка. Ты умеешь ли гребсти? Можешь в лодочке, красотка, Ты меня перевезти?» – «С позволенья вашей чести, Я гребсти обучена». И в ладью садятся вместе, Он к рулю, к веслу она. «Хороша, скажу без лести. Как зовут тебя, мой свет?» – «С позволенья вашей чести, Имя мне – Елизабет». – «Имя славное, без лести. Кем же взято сердце в плен?» – «С позволенья вашей чести, Милый мой – пастух Колен». – «Где же он? Ушёл к невесте? Знать, ему ты не нужна». – «С позволенья вашей чести, Я – Коленова жена». Стукнул он о дно ботфортом, Слышно звякание шпор. Наклонившися над бортом, Призадумался сеньор. «С позволенья вашей чести, Я осмелюся спросить, Мы причалим в этом месте. Или дальше надо плыть?» – «Погулять с тобой приятно, Но уж вижу – ты верна, Так вези ж меня обратно Ты, Коленова жена». И, прощаяся, лобзает Лизу прямо в губы он, И, смеяся, опускает За её корсаж дублон.