Малыш, Отцу послушный, Зеленый шар несет, — На нитке равнодушной Порывный газолет. Шалун, махнувши ручкой, Пускает красный шар, Чтоб скрылся он за тучкой, На тусклом небе яр. А девочка на синий Уставила глаза, — Над пестрою пустыней Мечта и бирюза.

И этот день такой же будничный, Такой же серый и безрадостный. Засыпан мелкой пылью уличной Короткий стебель травки радостной. И только есть одно различие, Что я бежал приюта малого В снега, где бело безразличие К трудам и радостям усталого. Короткий срок мне сердце тешило Небес безоблачных молчание. Оно парчой снегов завышало Мою печаль, мое молчание. Прошли минуты слишком краткие, Предстали снова будни серые, Но сердце кроткое обрадую Привычкой к вам, о будни серые.

Лиловато-розовый закат Нежно мглист и чист в окне вагона. Что за радость нынче мне сулят Стенки тонкие вагона? Унесусь я, близко ль, далеко ль, От того, что называю домом, Но к душе опять все та же боль Приползет путем знакомым. В день, когда мне ровно пятьдесят Лет судьба с насмешкой отсчитала, На пленительный смотрю закат, И все то же в сердце жало. То, о чем сказать не смею сам, Потому что слово слишком больно, Пусть заря расскажет небесам. Ей не трудно и не больно.

Не надо скорби, не надо злости. Живи под солнцем, цвети утрами В нерукотворном Господнем храме. Счастливый путник не сломит трости, Уже надломленной ветрами. Пусть будет в жизни всё переменно, Всё ненадёжно, как сон мгновенный, — Счастливый путник в стране невинной Поёт в дороге пустой и длинной Беззаботно и вдохновенно. Белеют ночью в полях туманы, И к небу всходят, как облак горний, И улетают в иные страны, И вновь дымятся росой поляны. Кто счастливей, и кто покорней? Цветёт и вянет цветок умильный На радость людям, на пользу пчёлам. Медвяны росы в стране обильной. Счастливый путник, в пути весёлом Цветам и травам ты — свой, ты — сильный. Росою травной омывши ноги, Счастливый странник, слагай же песни Про облак горний, про пыль дороги, И про лачуги, и про чертоги. Что слаще песни, и что чудесней? Любовь, ты скажешь? Любовь земная, Счастливый путник, тебе услада, Как за оградой гроздья винограда, Как в сенях сада плеск водопада, Как после зноя тень лесная. Но не печалься, когда покинет, Когда устанет, когда остынет. Счастливый путник, твой дом далеча, Но путь твой верен, — тебя не минет Твоя награда, святая встреча.

Волна морская — веселый шум. Еще ль мне надо каких-то дум? Опять ли буду умнее всех? Ужель забуду, что думать — грех?

Иду, цветы сбираю. Зачем же их гублю? Цветущими играю, Которых так люблю. Сорвал немного веток, И бросил в поле. Нет, Губить цветущих деток Не должен ты, поэт. Цветите в ясном поле, Невинные цветы, В моей и в Божьей воле Возникшие мечты.

Жизни, которой не надо, Но которая так хороша, Детски-доверчиво рада Каждая в мире душа. Чем же оправдана радость? Что же нам мудрость дает? Где непорочная сладость, Достойная горних высот? Смотрим в горящие бездны, Что-то хотим разгадать, Но усилья ума бесполезны — Нам ничего не узнать. Съевший в науках собаку Нам говорит свысока, Что философии всякой Ценнее слепая кишка, Что благоденствие наше И ума плодотворный полет Только одна простокваша Нам несомненно дает. Разве же можно поверить В эту слепую кишку? Разве же можно измерить Кишкою всю нашу тоску?

Мудрец мучительный Шакеспеар, Ни одному не верил ты обману. Макбету, Гамлету и Калибану Во мне зажег ты яростный пожар, И я живу, как встарь король Леар. Лукавых дочерей моих, Регану И Гонерилью, наделять я стану, Корделии отвергнув верный дар. В мое труду послушливое тело Толпу твоих героев я вовлек, И обманусь, доверчивый Отелло, И побледнею, мстительный Шейлок, И буду ждать последнего удара, Склонясь над вымыслом Шакеспеара.

По дорожке солнечного сада Вкруг лужайки медленно иду. Вянут маки. Желтая досада Угнездилась в солнечном саду, И пчела жужжать уже не рада, И уж горечь есть в её меду, И дрожать незримо капли яда, Растворясь в лазоревом бреду. Сердце ноет. Ах, счастливый жребий Мне игра полночная дала! И от зависти в безумном небе Стала Венус мраморно-бела, И, пролив таинственные слезы, Сходит долу исполнять угрозы.

Беден дом мой пасмурный Нажитым добром, Не блестит алмазами, Не звенит сребром, Но зато в нем сладостно Плакать о былом. За мое убожество Милый дар мне дан Облекать все горести В радужный туман И целить напевами Боль душевных ран. Жизнь влача печальную, Вовсе не тужу. У окошка вечером Тихо посижу, Проходящим девушкам Сказку расскажу. Под окном поставил я Длинную скамью. Там присядут странницы, — Песню им спою, Золото звенящее В души их пролью. Только чаще серая Провлечется пыль, И в окно раскрытое На резной костыль Тихо осыпается — Избитая быль.

Березка над морем На высокой скале Улыбается зорям, Потонувшим во мгле. Широко, широко Тишина, тишина. Под скалою глубоко Закипает волна. О волны! о зори! Тихо тающий сон В вашем вечном просторе Над скалой вознесен.

Путь над морем вдруг обманет, Он сползет немного вниз, И на выступ скал он станет, — Зеленеющий карниз. Только с краю, точно срезан, Ряд уже непрочных плит С диким скрежетом железа На морской песок слетит. Ты замрешь в неловком жесте, Но за их паденьем вслед Полетит с тобою вместе Прыткий твой велосипед.

Только забелели поутру окошки, Мне метнулись в очи пакостные хари. На конце тесемки профиль дикой кошки, Тупоносой, хищной и щекатой твари. Хвост, копытца, рожки мреют на комоде. Смутен зыбкий очерк молодого черта. Нарядился бедный по последней моде, И цветок алеет в сюртуке у борта. Выхожу из спальни, — три коробки спичек Прямо в нос мне тычет генерал сердитый, И за ним мордашки розовых певичек. Скоком вверх помчался генерал со свитой. В сад иду поспешно, — машет мне дубинкой За колючей елкой старичок лохматый. Карлик, строя рожи, пробежал тропинкой, Рыжий, красноносый, весь пропахший мятой. Всё, чего не надо, что с дремучей ночи Мне метнулось в очи, я гоню аминем. Завизжали твари хором, что есть мочи: «Так и быть, до ночи мы тебя покинем!»

Две проститутки и два поэта, Екатерина и Генриета, Иван Петрович Неразумовский И Петр Степаныч Полутаковский, Две проститутки и два поэта Сошлись однажды, — не странно-ль это? — У богомолки княжны Хохловой В ее уютной квартире новой. Две проститутки и два поэта Мечтали выпить бокал Моэта, Но богомолка их поит чаем, И ведь не скажут: «Ах, мы скучаем!» Две проститутки и два поэта, Как вам противна диета эта! Но что же делать? Княжна вам рада, В ее гостиной скучать вам надо. Две проститутки и два поэта, Чего вы ждете? Зачем вам это? Зачем в гостиной у доброй княжны Вы так приличны и тошно-важны? Две проститутки и два поэта, И тот и этот, и та и эта, Вновь согрешите в стихах и в прозе, И в ресторане, и на морозе.

По силе поприще едино Пройди со мной В пути, где яркая кручина И темный зной. Хотя одно пройди со мною, А сможешь, два. Юдолью бедственной земною Иду едва. А может быть, с тобой прошли бы До склона дней Мы вместе жесткие изгибы Моих путей Навстречу пламенному Змеею Рука с рукой? Но разве я просить посмею Любви такой! Не я ли выбрал эту долю И этот страх? Не я ли девственную волю Повергнул в прах? Пройди ж со мною хоть немного, Хоть малый круг, И это я, как милость Бога, Приму, мой друг.

Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад. Сказать по правде, а я порой шеолу был бы рад. В докучной смуте, во тьме ночной, в мельканьи наших дней Напиток мерзкий и лжи и зла, хоть и не хочешь, пей. И разве горше или темней в безумных муках дна, Чем в этих жутких, немых на век силках земного сна?

Ты живешь безумно и погано, Улица, доступная для всех, — Грохот пыльный, хохот хулигана, Пьяной проститутки ржавый смех. Копошатся мерзкие подруги — Злоба, грязь, порочность, нищета. Как возникнуть может в этом круге Вдохновенно-светлая мечта? Но возникнет! Вечно возникает! Жизнь народа творчеством полна, И над мутной пеной воздвигает Красоту всемирную волна.

Призрак моей гувернантки Часто является мне. Гнусные звуки шарманки Слышу тогда в тишине. Все уже в доме заснули, Ночь под луною светла; Я не пойму, наяву ли Или во сне ты пришла. Манишь ты бледной рукою В сумрак подлунный, туда, Где над холодной водою Тусклая тина пруда. Разве же я захотела, Чтоб разлюбил он тебя? В буйном неистовстве тела Что же мы знаем, любя? Помню, — захожий шарманщик Ручку шарманки вертел. Помню, — в беседке обманщик Милый со мною сидел. Мимо прошла ты, взглянула С бледной улыбкою губ… Помню смятение гула, Помню твой жалостный труп. Что же земные все реки? Из-за предельной черты В нашем союзе навеки Третья останешься ты.

Любви томительную сладость неутолимо я люблю. Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю. Лилею соловей прославить, — в прохладе влажной льется трель. А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю. Об утолении печалей взыграла легкая свирель. Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю. Плясуньи на лугу зеленом, сплетаясь, пляски завели. Гирлянды трель, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю. Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели. Земля светла любовью, — землю в весельи милом я люблю.

Продукты сельского хозяйства Не хуже поместятся в стих, Чем описанья негодяйства Нарядных денди и франтих. Морковки, редьки и селедки Годны не только для еды. Нам стих опишет свойства водки, Вина и сельтерской воды. Дерзайте ж, юные поэты, И вместо древних роз и грезь Вы опишите нам секреты Всех ваших пакостных желез.

Не снова ли слышны земле Вещания вечно святые? Три девушки жили в селе, Сестрицы родные. И в холод, и в дождик, и в зной Прилежно работали вместе С другими над нивой родной, — Но вот, заневестясь, Оставили дом свой и мать, Босые пошли по дорогам, Отправились Бога искать В смирении строгом. Пришли в монастырь на горе В веселии тенистой рощи. Там рака в чеканном сребре, В ней скрыты нетленные мощи. Умильные свечи горят, И долгие служат молебны, Но девушки грустно стоять, — Ведь им чудеса непотребны. Обычность для них хороша, Весь мир непорочен для взора, Еще не возносить душа За скорбь и за слезы укора, Покров безмятежных небес Хранить их от вражеской встречи, — Зачем же им чары чудес, И ладан, и свечи! Покинули светлый чертог, Воскресшего Бога мы ищем. В тоске бесконечных дорог Откройся же странницам нищим! И долго скитались они В томленьях тоски вавилонской. Не в сени церковной, а вне Им встретился старец афонский. Он был неученый простец, Не слышал про Канта и Нитче, Но правда для верных сердец Открылася в старческой притче. И мир для исканий не пуст, И вот наконец перед ними В дыхании старческих уст Звучит живоносное имя, Которым в начале веков, В надмирном ликующем дыме Воздвиглись круженья миров, — Святейшее имя! Святейшее имя, в веках Омытое жертвенной кровью, Всегда побеждавшее страх И злобу любовью. И снова пред ними миры Воздвигнуты творческим словом В блаженном восторге игры, В веселии новом. И радостны сестры, — в пути Нашли воплощенного Бога. Домой бы идти, — Но нет, бесконечна дорога. Просторам воскресшей земли Вещают святые надежды. Склоняйтесь пред ними в пыли! Лобзайте края их одежды!

— Конь Аполлона! Я недостойна Твоих копыт. Вождь не такую Скует подкову Тебе Гефест. — Молчи, подкова! Тебя я выбрал, Тебя хочу. Я Аполлона Стремлю с Олимпа К земным путям.

Бай, люби ребенка, баюшки баю! Беленькую рыбку, баюшки баю, Зыбко убаюкай моего бебе В белой колыбельке, баюшки баю. Будешь, будешь добрый, улыбнусь тебе. Позабудь про буку, баюшки баю. Бьется в колыбельку басня о судьбе. Зыбок твой кораблик, баюшки баю. Бури ты не бойся, белый мой бебе, Бури разбегутся, баюшки баю.

Не болтай о том, что знаешь, Темных тайн не выдавай. Если в ссоре угрожаешь, Я пошлю тебя бай-бай. Милый мальчик, успокою Болтовню твою И уста тебе закрою. Баюшки-баю. Чем и как живет воровка, Знает мальчик, — ну так что ж! У воровки есть веревка, У друзей воровки — нож. Мы, воровки, не тиранки: Крови не пролью, В тряпки вымакаю ранки. Баюшки-баю. Между мальчиками ссора Жуткой кончится игрой. Покричи, дитя, и скоро Глазки зоркие закрой. Если хочешь быть нескромным, Ангелам в раю Расскажи о тайнах темных. Баюшки-баю. Освещу ковер я свечкой. Посмотри, как on хорош. В нем завернутый, за печкой, Милый мальчик, ты уснешь. Ты во сне сыграешь в прятки, Я ж тебе спою, Все твои собрав тетрадки: — Баюшки-баю! Нет игры без перепуга. Чтоб мне ночью не дрожать, Ляжет добрая подруга Здесь у печки на кровать, Невзначай ногою тронет Колыбель твою, — Милый мальчик не застонет. Баюшки-баю. Из окошка галерейки Виден зев пещеры той, Над которою еврейки Скоро все поднимут вой. Что нам, мальчик, до евреек! Я тебе спою Слаще певчих канареек: — Баюшки-баю! Убаюкан тихой песней, Крепко, мальчик, ты заснешь. Сказка старая воскреснет, Вновь на правду встанет ложь, И поверят люди сказке, Примут ложь мою. Спи же, спи, закрывши глазки, Баюшки-баю.

Восстановители из рая В земной ниспосланы предел: Холодный снег, вода живая И радость обнаженных тел. Когда босые алы ноги И хрупкий попирают снег, На небе голубеют боги И в сердце закипает смех. Когда в пленительную воду Войдешь, свободный от одежд, Вещают милую свободу Струи, прозрачнее надежд. А тело, радостное тело, Когда оно обнажено, Когда веселым вихрем смело В игру стихий увлечено, Какая бодрость в нем и нега! Какая чуткость к зовам дня! Живое сочетанье снега И вечно-зыбкого огня!

Хорошо, когда так снежно. Всё идешь себе, идешь. Напевает кто-то нежно, Только слов не разберешь. Даже это не напевы. Что же? ветки ль шелестят? Или призрачные девы В хрупком воздухе летят? Ко всему душа привычна, Тихо радует зима. А кругом все так обычно, И заборы, и дома. Сонный город дышит ровно, А природа вечно та ж. Небеса глядят любовно На подвал, на бельэтаж. Кто высок, тому не надо Различать, что в людях ложь. На земле ему отрада Уж и та, что вот, живешь.

Приходи, мой мальчик гадкий, К самой кроткой из подруг. Я смущу тебя загадкой, Уведу на светлый луг. Там узнаешь ты, как больно Жить рабыням бытия, Кто мечтает своевольно И безумно, так, как я. Расскажу я, что любила Я другого, не тебя, Что другому изменила, Всё-ж тебя не полюбя. Новый милый мой способен Оттолкнуть меня ногой. Мы с другой прекрасны обе, Но мечты его — другой. И твоей любви мне надо, Чтоб любимому отмстить, Чтобы горькая досада Стала грудь его томить. Ну, не плачь, мой мальчик. Делай Всё со мной, что хочешь ты, Разорви одежды смело, Брось нагую на цветы.

Люблю я все соблазны тела И все очарованья чувств, Все грани дольнего предела И все создания искусств. Когда-нибудь в немом эфире Моя охолодеет кровь, Но Ты, Господь, живущий в мире, Благослови мою любовь. Прости грехи моей печали И муку страстную мою За то, что на Твои скрижали Порою слезы я пролью. И ныне, в этой зале шумной, Во власти смеха и вина, К Тебе, Отец, в мольбе бездумной Моя душа обращена.