Темно. Моя пятая опорная точка изрядно затекла и подмёрзла на холодном камне. Встал. Немного болят колени, ноющая боль в районе желудка и припухшая нижняя губа. Ну, с коленями – всё понятно, затекли ноги, желудок болит – проголодался, а вот губа – не помню… Последнее, что припомнилось, как мы с ребятами влезли в пещерку на острове, которая показалась мелковатой, низковатой и тесноватой, в отверстии – светящийся шар и убегающую толпу раколовов. Где я сейчас – непонятно, сумки с фонарём и прочими туристическими принадлежностями нет, маски нет, вокруг темнота, камни… Пошарил руками вокруг – пусто. Встав, медленно ощупывая влажные стены, стал искать выход. Наткнулся на родник из стены, сделал пару глотков из ладоней. Страха совсем не было. Наоборот, было чувство, что я знаю здесь каждый камень. Ощупью стал продвигаться в подсказываемом подсознанием направлении. Запнулся за что-то мягкое, оказалась сумка, а в ней все свои туристические мелочи и маска, правда фонарь разряжен и запасные батарейки тоже. Вот узкий проход, кучи камней под ногами, сухие водоросли на стенах. Постепенно появилась вода, но вроде подсознание говорит, что её тут раньше не было. Двигаюсь вперед, вода всё выше. Не знаю, что делать, или доверять интуиции или слушать мозг, который говорит – не ходи, утонешь. В момент размышлений заметил неяркий свет, дальше по проходу. Свет в виде круглого, неяркого светильника, двигался и как будто приглашал за собой. Решил, что страшнее возвращаться обратно в темноту, и нужно дальше двигаться за светом. Вода уже под самое горло и тут рукой нащупываю за огромным, низким камнем свода потолка пустоту. Подныриваю и оказываюсь под звёздным небом. Только вот проход очень узкий и нога застряла между каменных глыб. Лёгкая паника. Но резиновый кед выскальзывает из-под поросшего мелкой, скользкой травой камня, и цепляет небольшой соседний обломок другого камня. В этот момент начинается какое-то подводное движение. Я на половину вплавь, на половину – по дну руками, быстро перебираюсь ближе к берегу, а каменная глыба, из-под которой я кедом выдернул обломок, начинает смещаться в сторону. При этом свод подводного грота тоже смещается вниз, а я «пулей» выскакиваю на берег в страхе быть придавленным этой каменной подвижкой. На улице темно, только рой звёзд на небе и яркая точка света, взлетающая вверх, касаясь макушек сосен Заозёрного хребта. Мгновение, и она растворяется в ночном океане галактик над головой. Сижу весь мокрый на береговом камне и вглядываюсь в ночное небо, такое глубокое и такое странное. В голове всплывает недавняя мысль о мерцающих звёздах. Если кто-нибудь отправит сигнал с одной из таких звёзд сорок тысяч лет назад, то долетит этот сигнал до моего взора только сейчас, спустя столько лет, что и отправителей сигнала, да и самой звезды, возможно, уже и не будет. Время – великое Ничто, для кого-то – это Миг, а для другого – Вечность. Показалось, что пару дней назад я уже об этом думал, но точно не помню, где и когда это могло случиться… С такими «недетскими» размышлениями я двинулся по берегу на отблески костра и пение под гитару, разносившееся над поверхностью воды так, как будто играли и пели в двух шагах, а не в километре ходьбы.

Обойдя по каменистому берегу половину полуострова в сторону нашей стоянки и подойдя к илистой заводи, я разулся и пошёл босиком по мягкому ковру придонной травы. Глаза уже «пригляделись» к темноте, да и за Ильменским хребтом начинал брезжить ранний летний рассвет. Тут мой большой палец левой ноги наткнулся на что-то колючее, и я ощутил резкую боль. Рефлекторно я одёрнул ногу из воды. В палец вцепился клешнёй огромный рак, второй клешней – он грозно щелкал, задрав её над головой. При этом хвостовая часть рака с молниеносной скоростью билась взад – вперед в попытке уплыть, но так как рак висел на моём пальце в воздухе, то эти дрыганья только разбрызгивали по сторонам остатки воды с хвоста. Дежавю! Что-то всколыхнулось в памяти и тут же исчезло, как утренний туман, как сон, виденный накануне, «расползается по швам» в момент пробуждения. Я схватил этого монстра за спину, так, чтобы он не смог вцепиться в меня свободной клешнёй и когда он отцепился от пальца – сунул в сумку. Потом, осмотревшись вокруг, я заметил в воде под камнем – дохлого полуразложившегося чебака, вокруг которого было около двух десятков таких же крупных раков. Собрав почти всех в сумку, я с гордым видом удачливого охотника, твёрдой походкой двинулся к нашей стоянке. Костёр мерцал всё ближе и слова «плаксивых песен» – всё отчётливее. Вот я уже слышу, как корабль тонет, лошади остаются плыть в океане…

Когда до нашего пляжа оставалось метров десять – лошади уже все утонули и заунывные голоса поющих с лёгкими всхлипываниями заканчивали под последние аккорды горестный рассказ. Вдруг у самого берега произошёл резкий всплеск воды такой силы, что брызги долетели до моего лица, а крупные круги по воде мощно стали расходиться во все стороны на зеркальной поверхности чёрного ночного озера. Этот всплеск был для меня неожиданным, но испуга я не испытал, хотя если представить – такой хлопок по силе, мог принадлежать только очень крупному экземпляру хищной рыбы. Может щуке или окуню. Я воспринял это обрызгивание, как своего рода – Привет, от водных обитателей глубин. Приблизившись к костру, я почувствовал бешеный прилив голода, как будто я не ел неделю. Ребята, с которыми я отправлялся за раками, почти все разбрелись по палаткам. Только Санёк, сидя у костра, вглядывался в темноту береговой линии озера и всё думал: сказать вожатому или нет о том, что я отстал от них и сейчас блуждаю в районе полуострова. Завидев меня, он соскочил с бревна у костровища и радостно кинулся в мою сторону. Радостно, потому что я решил его дилемму. Он боялся говорить о моей пропаже из-за того, что всем строжайше было запрещено отлучаться без старших из палаточного городка, тем более – ночью. С другой – он переживал за меня, так как я остался наедине со светящимся шаром, и ему уже представлялось, что инопланетяне меня унесли куда-то и совершают надо мной опыты. А еще он переживал из-за того, что бросил меня и, испугавшись – убежал, а когда немного успокоился, стало стыдно. Добежав до меня, он по футбольному, сделал подсечку, свалил меня на песок и по-борцовски – уселся верхом, издав победный выкрик.

– Ты где два часа по острову шлялся? – заорал он мне в ухо от радости – Я уже Михалычу собрался рассказать, чтобы организовать поиски.

– Охотился – устало ответил я и кинул к его ногам свою ношу.

Сумка брякнулась рядом и раки, ударившись о песок, заскрежетали клешнями и забили хвостами, издавая устрашающие звуки. Ткань «ожила» и стала трястись и шевелиться, как в рассказе «Живая шляпа». Сашка, не ожидавший такого поворота событий, отскочил в сторону и уставился на нее. Стало смешно и я, еще мокрый и вымазанный пляжным песком, подтянул сумку к себе и вытащил «на свободу» ближайшего рака. Тот, почувствовав постороннюю хватку за свой панцирь, изогнулся дугой, поднял вверх клешни, ежесекундно щелкая каждой, как ножницами по металлу, а хвост заработал, как мощный водомётный двигатель. Этот устрашающий вид и огромные размеры добычи привели в дикий восторг моего друга, и он уже готов был сорваться с места, поднять весь лагерь «на уши», чтобы организовать новую экспедицию на отлов ракообразных. Но я, как заправский охотник, сделал ему останавливающий жест рукой, неизвестно откуда всплывший в моей памяти, и попросил не поднимать шума из-за того, что не вспомню того места, где попались раки. Была полная темнота – это раз, и в том месте мы с вечера прошли уже туда и обратно, и ни чего не нашли – это два. Ещё я подумал, что того улова, который я принес – достаточно для любителей варёных раков и лишняя ловля приведет к нарушениям в жизни озера, в пищевых цепочках, о которых нам рассказывали на уроках биологии. Потом отдал ему сумку, чтобы он решил вопрос – варить раков сейчас, или оставить до утра, а сам узнал, осталось ли чего пожевать в котлах, потом забрался в палатку, нашёл котелок с кружкой, перешёл к костровищу, нагрёб полную миску уже остывшей еды и полную кружку какао. Ел с таким аппетитом, как будто это был не походный вечерний ужин, а изысканный обед в ресторане. Усталость была сильнейшая, как будто из меня вытянули «все жизненные соки».

Я даже не стал мыть после еды посуду и поплёлся к палатке, закутался в спальный мешок и когда восток уже стал розоветь от приближающегося утра и совсем скоро должен был наступить общий подъём, и зарядка, и умывание, и прочие ежедневные действа, я забылся крепким сном. Не слышал ни общего подъёма, ни звона чёрной чугунной сковороды, призывавшей на завтрак, ни криков футбольных болельщиков и ударов мяча в крышу палатки. Ни вползающего и выползающего Санька, всё время ищущего всякие безделушки в своём рюкзаке и переодевающегося в плавки перед купанием. Спал до самого обеда, без снов, крепко, на одном боку, а когда проснулся, показалось, что палатку затопило и я лежу в воде. Оказалось, что жаркий летний день, застёгнутая палатка и ватный спальник столько выгнали из меня пота, что на мне вся одежда была мокрой, хоть выжимай и спальник тоже. Пришлось его вытаскивать и сушить, накинув на палатку. Почему-то с ночных похождений всё еще ныли коленки. Я сел у кромки воды на пляже и сунул ноги в набегающие мелкие волны. Взгляд, брошенный на колени, вдруг зафиксировал два старых шрама, которых до сего момента я ни разу не наблюдал. Попытался вспомнить, где я мог заработать такие, но память так и не нашла нужного ответа. Неожиданно рядом со мной плюхнулось в воду тело Санька, который играл в догонялки по колено в воде с девчонками. Меня обдало волной брызг, и последние секунды сонного состояния сняло как рукой. Я соскочил и, загребая сразу двумя ладонями воду, стал обрызгивать приближающихся девиц. Сашка в это время на коленках, закатываясь со смеха, уползал в сторону. В считанные секунды я тоже был забрызган от макушки до пяток. Не снимая одежды, я забрался в озеро и решил смыть остатки сна и пота. Нырнув под воду, я приоткрыл глаза и поплыл в сторону глубины. Без маски конечно видимость была не такая чёткая, но трава на горизонте и тёмные глубины озера были видны. Впервые я не ощутил «животного страха» при виде этих глубин, он улетучился тогда, когда я поплыл этому страху навстречу. Я вынырнул на поверхность, огляделся и повернул назад, выбрался на берег, снял футболку и трико, потом развесил их на прибрежных кустах под палящими лучами солнца. Сам свалился тут же на песок, подставив солнцу спину, и стал разглядывать насекомых в мелких окатых камушках пляжа. Огромные муравьи тащили прибрежных личинок по своей тропе в кусты ближнего леса. Я поднял голову и передо мной в траве «проявился» большой муравейник. Пока я всматривался в него, рядом на песок плюхнулись три девчонки, среди которых была и Света. Они что-то хотели спросить. И вдруг, глядя на неё, у меня вперёд них, возник вопрос сам собой:

– Как твои ступни, зажили быстрее после муравейника? – неожиданно для себя спросил я.

Она удивлённо посмотрела на меня и дёрнула вверх вопросительно бровью. И тут я поймал себя на мысли, что несу чушь. Откуда у меня прилетела мысль о муравейнике? Ведь мы практически не общались во время похода. И чтобы снять эту затянувшуюся паузу, выпалил, что это мне приснилось. Девицы переглянувшись, парировали:

– Ладно, хоть приснилось, что ногами стояла, а не попой сидела! – закатились звонким смехом они, и с ехидством добавили – А почему это тебе Светик снился?

Естественно, я покраснел до ушей и ни чего не нашёл, что сказать в ответ. Они залились снова звонким смехом и, забыв, о чём хотели изначально спросить меня, унеслись в озеро купаться. Я снова повернулся на живот для наблюдения за муравьями, но их почему-то не стало видно. Муравейник до этого был весь испещрен мелкими входными отверстиями, а теперь ни одного я не замечал, а муравьиная куча представляла собой монолит, своей макушкой устремляющийся в небо, как ракета за секунду до старта. Пока я наблюдал за этими сверхскоростными изменениями в жизни насекомых, резко набежал ветер и своими порывами сдул мой спальник с крыши палатки, и одежду с кустов. Последняя, чуть вновь не оказалась в воде, и я чудом успел её подхватить в воздухе. Потом поднялась пыль до макушек сосен, в которой скрылись все палатки и костровище. Порыв был сильный, но не долгий. Так же резко всё стихло, как и началось. Я подобрал спальник между палатками, затолкал его внутрь и правильно поступил, потому что в тишине я услышал мерно нарастающий звук ударов крупных капель о землю, о крыши палаток, об водную гладь озера. И вот уже редко падающие стучащее-булькающе-стрекочащие капли переходят в стену мощного ливня, небо резко темнеет, а из-за Липовской горы и Заозёрного хребта наползает свинцового цвета туча, несущая тонны воды, сотни молний и оглушающий гром. Темнота наступила резко, как будто нас накрыла крылом огромная птица по имени «Вечер». Полумрак, шум потоков, быстро прибывающие лужи и ручьи мутной воды в озеро. Все туристы разбежались по палаткам и, высунув носы из-за пологов, молча созерцали стихию. Вдруг, яркий столб золотистой энергии пронзил воздух вблизи берега, и в воду вонзилась молния, с треском разрезая окружающее пространство. Потом прозвучал такой резкий и громкий хлопок, что почти все туристы исчезли в палатках, отпрянув от входов. Заложило уши. Запахло озоном, как во время прохождения в поликлинике процедур на «кварце». За первой молнией, последовали – вторая, третья…, и каждая последующая, «ложилась» недалеко от предыдущей, как будто нас подвергли «ковровой» бомбардировке «Небесные силы». Грохот отдавался в животе спазмами, но в отличие от других жителей палаток, мне было скорее интересно наблюдать за молниями, чем трястись от страха, хотя грохот наводил некоторую жуть. Палатки были брезентовые и быстро намокли. По швам начала медленно струиться вода, предательски проникая под спальники и смачивая нашу одежду. Хорошо, что мы догадались свою палатку поставить на возвышенном месте поляны, где не было травы, зато сейчас было сухо. А вот те, кто не стал отдельно рвать под палатку траву, как я, а просто нашли в низинке – погуще «травяную подушку» и натянули там свои палаточные домики, сейчас оказались в роли тонущих крейсеров. Жители этих палаток в растерянности стояли, наклонившись по щиколотки в воде, и держали в руках всё, что могло намокнуть. А снаружи продолжалась стихия.

Туча ушла также неожиданно, как и пришла. Выглянуло яркое летнее солнце и так невинно продолжило светить и согревать, как будто ни чего и не было пять минут назад. От огромного количества пролившейся с неба на горячую землю воды всё пространство поляны и ближайшего леса заволокло дымкой лёгкого тумана. Влажность воздуха зашкаливала и костровище, на котором уже начали, было готовить обед, представляло залитое и размытое месиво черной грязи. Все дрова промокли насквозь. Обед задерживался. Михалыч перебрав кучу собранного в лесу хвороста, таки нашёл в самом низу полусухие ветки и сейчас пытался их разжечь. Остальные – носились по поляне, раскладывая замоченные вещи с «затонувших крейсеров» на ветки кустарников для просушки. Мы с Сашкой сидели в палатке и наблюдали, как медленно разгорался костёр.

– Чего-то не получается с сырыми дровами добыть огонь – философски заметил Санёк.

– Да сейчас Тырыый махом разведёт костерок, только подкинет свежих сосновых веток. Смола хорошо загорается – ответил я.

– Как ты его назвал? – скосился он на меня, и, упав на дно палатки – закатился смехом.

Действительно, что это за кличка, и откуда я её выкопал. Сама на ум пришла. Мне тоже стало смешно глядеть на валяющегося и «ржущего» соседа по палатке. Вспомнив, как я обозвал Михалыча, я тоже упал рядом с Саньком и закатился смехом. Но всё равно, смейся или не смейся – кого-то он мне напоминал из недавнего или наоборот, давнего прошлого. Постепенно огонь был восстановлен и обед всё-таки сварили. После него мы ещё пинали мяч, прыгая по высыхающим лужам, но я только стоял на воротах из-за ломки в коленках. Видимо нагулялся по колено в холодной воде ночью.

Вечером небо заволокло тучами, и начался нудный, затяжной, моросящий дождь. Поужинав на скорую руку, мы разбрелись по палаткам. Сашка предложил сделать вокруг нашей, обводную канаву, чтобы дождь не скапливался а, стекая с крыши, уходил по канавке в сторону озера. Так мы и поступили. В это время в одной из соседских палаток, в окружении большинства девиц, успевших занять место в мини-зрительном зале, с надрывом подвывал Юрка-гитарист походную песню, навивающую дополнительную тоску на наше сосуществование с дождём. Как сейчас помню эти заунывные строки, распеваемые на десяток нестройных голосов:

В другой палатке мальчики рассказывали страшные истории девочкам и те, изображая страх, наиграно вздрагивали и взвизгивали, когда кто-нибудь специально стучал по палатке ладонью. Мы с Сашкой, Эдиком и ещё одним раколовом, который водил нас к пещерам, играли в «переводного дурака» на щелбаны. Потом, все постепенно разбрелись по своим палаткам, затихли и заснули. Я, уткнувшись во влажный угол и обмотавшись со всех сторон ватным одеялом с пуговками, которое при случае можно превратить в спальник, тоже провалился в глубокий сон. Под утро, когда, отлежав один бок, я в полусне перевернулся на другой, не открывая глаз, мне вдруг ясно стал слышен знакомый голос за правым плечом.

– Смотрю, ты легко перенёс этап «перехода» и даже в твоей памяти всплыло несколько смутных эпизодов из «путешествия». Я довольна нашей первой «совместной работой» и всё, что ты мог привнести в нее, ты привнёс. Пока я ограничу твою память этими несколькими эпизодами и обнаруженными шрамами. По мере необходимости и накопления личной силы к тебе будет возвращаться память и осознанное углубление в события, произошедшие с тобой накануне, и в последующей жизни, но это случится не ранее того, как ты сможешь адекватно оценить то, что с тобой приключилось. Я, иногда, буду с тобой встречаться, исключительно в предутренних снах, как сегодня, и по мере накопления у тебя вопросов, будем вместе искать правильные ответы – произнесла она мягким бархатным голосом.

Это же «Учитель» – вспомнил я знакомый, ставший уже родным, голос. И мысленно попросил её взять меня с собой. Казалось, что там, где живет она – Рай, Нирвана… или как там ещё называют подобное безмятежное состояние Души. Но она ответила мягким отказом с той мотивацией, что я должен прожить свой путь до логического завершения и осознания всего, что будет мне дано в будущем. Потом я ощутил огромный прилив тепла и доброты, прошедших через моё спящее тело и растаявших в мерном цоканье капель дождя по крыше палатки. Я открыл глаза, образы и слова плавно ускользали из сознания, но осталось это чувство умиротворения, с которым я вновь медленно погрузился в сон с надеждой на новую встречу…

Утром, того же дня мы получили «сухой паёк» из остатков походной кухни, перекусив консервами с галетным печеньем, запив вечерними остатками чая, не разводя костра, вновь залитого ночным затяжным дождём, снялись с насиженного места стоянки. Оставшиеся полпути к лагерю от полуострова Веры прошли незаметно. Рюкзаки были уже без провизии, а значит легче. Моросящий дождь давал некоторое облегчение из-за того, что солнце было скрыто тучами и не так пекло во время перехода, да и вдобавок смывал струйки пота, когда мы шли по прибрежным горам вдоль Заозёрного хребта. Потом появилась хоть и плохонькая, но всё же дорога, ведущая к прибрежным базам отдыха, «Золотому пляжу» и выводила к посёлку «Тургояк». А там уже и до лагеря было «рукой подать». В общем – дошли! Мокрые, но счастливые. Все уставшие, но ни одного больного, ни одного голодного. В столовой нас уже ждал горячий обед, после которого всех отправили в душевые, отмывать накопившуюся за походные дни грязь. Там-то я и разглядел в зеркало внимательнее свою нижнюю губу, которая постоянно ныла после ночного похода на «Веру». Прямо над подбородком, у края нижней губы вырисовывался один шрам в сантиметр длиной, а чуть выше, на самой губе – второй такой же. Показалось странным, что когда я пошёл ловить раков, шрамов не было, а когда выходил ночью с полуострова, раны уже появились, болели и должны были кровоточить и опухнуть – чего не наблюдалось. Да и на коленках я обнаружил рубцы, хотя вообще не помнил, когда и где я мог их заработать. Приходилось неохотно согласиться с Сашкиной версией, которую он выдвинул, когда я поделился с ним сомнениями. По его словам, инопланетяне из светящегося шара – выкрали меня, и после серии опытов, «заживив» все раны – вернули обратно. Это конечно было смешно, но другого объяснения я пока найти не мог. Поэтому я не стал спорить и покорно принял его точку зрения. Дальше, жизнь в лагере пошла по стандартному сценарию и наша дружная команда третьего отряда со слезами расставалась друг с другом. Все обменивались адресами, телефонами и фотографиями. Даже многие менялись личной одеждой, кто-то футболками, кто-то кепками. Со Светой дружить так и не получилось из-за «разлучника» Юрки-гитариста. У меня сохранился в детском альбоме десяток фотографий с этой смены, где была и она, и групповые фотографии в лесу, и на пирсе, и в центре лагеря. Имена и фамилии очень многих я, казалось, запомнил на всю оставшуюся жизнь…