Она на кухне у плиты печет оладушки для дочки, Не замечая тишины, давно «прописанной» в квартире… Поставив блюдо на столе — накроет, чтобы не остыли, Садится тихо у окна, рукой смахнув слезу в платочек… Не хочет разум принимать судьбы жестокие проделки, Реальность — полную утрат, сердечной тяжести гранит, Но, невзирая ни на что, тех давних образов любимых Под сердцем много набралось, и от того оно болит. Век воспаленных ободки… и поволока слез горючих… Она глядит в окно с тоской, и ждет, как много лет назад, Что после будней трудовых мелькнет дочурки милый образ И сядет ужинать семья, в окно любуясь на закат… Идет за часом час… темно, стряпня нетронута, остыла… Будильник ржавый на комоде натужно щелкнул шестернёй… Звонок молчит, а кран на кухне за каплей капля — время мерит… Фонарь у дома, вспыхнул ярко, отбросив тени за спиной… В пустой квартире нет движенья, не скрипнет в зале половица… Не загудит стабилизатор под телевизором в углу… Лишь промелькнут в подлунном свете неосязаемые тени… Напомнив — жизнь, увы, конечна и Все шагнут в ночную мглу… Да, это будет… но не завтра, а завтра — снова у окошка Она присядет на банкетку и просидит весь день одна… Не веря в то, что дочь погибла под колесом автомобиля… Всё время вглядываясь в лица, идущих мимо, вдоль двора… Извечный спор о смысле жизни теряет значимость момента, Когда стареющая мама в последний путь проводит дочь, Когда в тиши пустой квартиры никто не ждёт приезда внуков, Когда давление и астма… но больше некому помочь… И мысли, путая сознанье, ведут борьбу за светлый образ, Не в силах примириться с фактом, что не вернётся дочка в дом… Опять готов семейный ужин, заварен чай, пекутся плюшки… Опять — на «вечное» дежурство — встречать прохожих за окном…