Мари Портер терпеть не могла обслуживать Извращенца. Так она его мысленно называла, хотя, по правде сказать, все ее клиенты были извращенцами. И каждый раз Мари устраивала для них что-то вроде шоу. Единственное, чего такие профессионалы, как она, не допускали, — это боли: ни причинять ее, ни терпеть. Обычно Мари, думая о своих клиентах, называла их по имени. Кроме Извращенца.

Надо было сразу отказать Мареку, но это очень бы разочаровало ее сутенера Джорджа Вэнга: Джордж был ее спасителем. Он увидел Мари, когда та работала на Медисон-стрит. Это была слишком темная улица, чтобы разыгрывать на ней невинность, хотя девушке едва исполнилось тогда шестнадцать лет.

Мари оказалась на улице потому, что собственная мать год назад выбросила ее из дома. Она поселилась у родственников, ходила в школу. Но исподволь дядя открыл для нее сначала прелести героина, а потом и всего остального.

Через месяц она уже была собственностью сутенера Гектора Корте по прозвищу Поппи, специализировавшегося на подростках мужского и женского пола. Тот, кто у него работал, трудился без сна и отдыха, прогуливаясь по улице с зажженными сигаретами «Мальборо». Поппи знал, что подростки могут сбежать от него, если их как следует не припугнуть.

Мари боялась собственной тени и, главное, не видела никакого выхода из создавшегося положения. Поэтому встреча с Джорджем Вэнгом показалась ей чудом, хотя многие сказали бы, что это рядовое событие в бизнесе такого рода.

— Я видеть тебя на улице. Я думать, ты очень красивая.

В сером двубортном льняном костюме и галстуке в тон, с узенькими глазками и тоненькими, свисающими вниз усиками Джордж Вэнг выглядел героем гангстерского фильма сороковых годов. На Мари он произвел неизгладимое впечатление.

— Иметь великолепное тело. Нет жира, но и не худое. Очень нежная кожа, очень симпатичное лицо. Я знать, эта девушка не тем заниматься. У этой девушка очень темная кожа, и клиент думать — они лишь очередная шлюха. Клиент в основном хотеть девственницу-блондинку из Айовы, ты знать, это правда.

Мари рассмеялась, попивая маленькими глотками кофе. Они ужинали в ресторане «Астория», около моста Триборо, — далеко от Поппи Корте.

— Да, старик, ты прав, скажу тебе! Этим жлобам только и нужно, чтобы было беленькое между ног, и, чем лучше выбрито, тем интереснее. Белые суки все выбривают, а потом только и делают, что задирают юбки. Но я их ни в чем не обвиняю. Если жлоб думает, будто ты то, что надо, он сразу же достает полтинник, все равно как кладет двадцать пять центов в телефон-автомат. А такие, как я, должны чуть ли не драться, чтобы получить свой четвертак. Но ведь я еще молода. Что со мной будет в тридцать?

— Хорошо. — Джордж Вэнг взял Мари за руку и притянул к себе, поглаживая ее черную-пречерную кожу. Тело Мари казалось таким чувственным, оно излучало жизненную энергию. — Совершенно точно, ты правильно понимает. У меня клиенты, которые все время спрашивать черную девочку. Они думать — черная девочка экзотична. Много платить. Ты никогда не получишь такого от уличного сутенера. Мои клиенты боятся до смерти уличного сутенера. Они думать, старый китаец очень безопасный.

Мария отняла свою руку и твердо сказал:

— Ты хороший старикан, но не тянись за покупкой, пока не заплатил. А теперь скажи, что надо сделать, чтобы эти богатенькие клиенты согласились расстаться со своими пачками баксов.

— А что ты умеешь? — спросил Джордж Вэнг. — Уличная девка получать сорок долларов, а моя шлюха получать двести. Все дополнительные деньги зарабатывать до того, как начинать трахаться. Ты понимать это?

— Мой сутенер говорит: «Затолкни его внутрь и вытолкни как можно быстрее». Он верит в количество.

— Твой сутенер есть прав. Если ты получать тридцать долларов — ты должна обслужить многих клиентов. Ну, а если триста, тебе не надо спешить. Тогда ты мочь не торопиться. Все мои девочки уметь играть. Траханье — самая короткая часть того, что они делать. Если ты хотеть, то я дать тебе квартиру в хорошей части города. Девяностые номера улиц или Йорк-стрит. Дом с портье. Первые три месяца ты только ходить с девушками, может быть, один раз в неделю. Я тебя учить стать актрисой. Клиенты хотеть фантазии. Ты должна научиться дать им фантазию. Пока клиент платить, ты ни перед чем не остановиться. Ты думать, ты это выучить?

Мари серьезно кивнула.

— Я могу это выучить, старик. Ну а что мне перепадет с этого?

— Мое имя не старик, ты, маленькая дура. Меня зовут Джордж Вэнг, и так ты будешь меня называть.

Мари посмотрела в черные глаза сутенера и увидела в них отблеск стали.

— Что случилось с твоей речью? — спросила она смущенно.

— Я тебе уже говорил про клиентов и их фантазии? Ты должна будешь понимать то, что находит забавным тот или другой из них. Мужчины любят поболтать об этом после работы за стойкой у Гарри. — Он помолчал, давая ей время подумать. — Мы будем делиться пополам, но я тебе гарантирую штуку в неделю после первых трех месяцев. Если ты не будешь получать столько от клиентов, то я сам доплачу разницу. Ты колешься?

— Да, — призналась Мари, — чем-нибудь легким.

— Я буду давать тебе наркотики и иглы хорошего качества. На них можно положиться. Мне абсолютно наплевать на твою личную жизнь, но, если ты станешь слишком нервничать и не сможешь работать, то опять сможешь рассчитывать только на собственную задницу. Это и будет наказанием, которое заслужишь, если отступишь от моих правил.

Джордж продолжал потягивать спиртное из своего стакана, ожидая вопросов или протестов, но Мари молчала, совершенно пораженная трансформацией его речи.

— Правила очень просты, — продолжал он между тем. — Если ты берешься за эту работу, то должна сделать клиента счастливым. Необходимо, чтобы он поверил, что его фантазия стала жизнью. Все клиенты будут приходить от меня. Если будешь делать что-нибудь на стороне… даже по телефону, то я выброшу тебя. Это правило. Короче, сделай клиента счастливым и не вздумай меня «кинуть». Если принимаешь условия — будешь богатой.

Многие ее клиенты оказались женщинами — богатыми белыми женщинами. С ними со всеми можно было управиться, следуя одному и тому же плану. Она изображала горничную (надевала ярко-красные бюстгальтер и трусики под просвечивающее черное платье), якобы совращающую свою хозяйку. Чтобы совратить, она иногда уводила клиентку в спальню, иногда на кухню, иногда в гладильню, на чердак, в ванную. Она трахала их всем, что попадалось под руку: шлангом от пылесоса, ручкой метлы, массажными щетками и полотенцами, тряпочками для мытья посуды. Она продолжала это делать до их полного изнеможения.

Все это было настолько просто, что стоило ей, проходя мимо, задеть их, как они уже начинали фантазировать, а потом кричали, испытывая оргазм. Затем обычно они задирали ноги кверху. Интересно, что каждая, как бы мало она ни смыслила в этом деле, вызывала глубокий, громкий профессиональный оргазм Мари.

Мужчины хотели собственного унижения. Они требовали, чтобы она надевала на себя что-нибудь кожаное или из нержавеющей стали. Чтобы она их ругала, заставляя совершить один унизительный поступок за другим. Это их распаляло, они ее просто умоляли об этом, и наконец она соглашалась. Если они того стоили, то она пальцами легко касалась низа живота и помогала рукой. Это было все, что требовалось.

Теперь уже Джордж Вэнг говорил о Мари не иначе как о «своей лучшей», даже когда она работала с кем-нибудь в паре. И Мари не считала зазорным то, что сутенер смотрел на нее как на собственность. Больше всего она ценила то, что в свободное от работы время могла уходить из квартиры, когда и куда хотела, а деньги в банке были положены на ее собственное имя. Джордж оставался главным клиентом Мари.

Единственной тенью в новой жизни Мари было пристрастие к наркотикам. Поначалу привычка росла вместе с денежным успехом, но через год Мари поняла, если не прекратить их употреблять, она снова окажется на улице. У нее был сильный характер, и она уже привыкла сама себе быть хозяйкой. Джордж Вэнг помог ей записаться в группу по лечению наркоманов в больнице, которая находилась в малонаселенном районе Олбани. Врачи прописали ей тридцатипятидневный курс метадона. В первый день дали достаточно этого препарата, чтобы удовлетворить желание уколоться. На второй день уменьшили дозу. Она уже готова была лезть на стену. Но на самом деле все это, конечно, можно было вытерпеть, и к тому времени, когда курс лечения закончился, от пагубной привычки не осталось и следа.

Мари считала проституцию унижением, но секс был ее триумфом. Исключение составлял Извращенец, он просто достал ее. Уходя из его квартиры, Мари испытывала такое чувство, будто ее обманули, хотя Джордж Вэнг сказал, что четыреста пятьдесят долларов, которые они получали от него, неплохая компенсация за все.

— Ты забыла, как клиенты орут тебе «черножопая», пока ты их порешь, или говорят то же самое, когда порют тебя.

— На самом деле они мне не причиняют боли. Это просто игра.

— Ну, а Марек разве причиняет боль? Ты подаешь ему ужин, потом трахаешься с ним и идешь домой. Так в чем же дело?

— Все не так просто, Я должна появляться у него в отрепьях и играть роль рабыни. Он насмехается надо мной в присутствии своих приятелей.

— А они до тебя дотрагиваются? Если да, мы должны просить больше денег.

— Их смех хуже прикосновений. Мне нельзя поднимать глаз, я должна уставиться в этот чертов ковер и повторять: «Да, сэр, нет, сэр». Подаю им мерзкий обед, а он мне читает лекции про негритосов и преступления, которые они совершают, и про то, как они все сидят на наркотиках. Он держит меня для того, чтобы помнить постоянно про дно общества… Он меня держит для вдохновения.

— Мари, ты говоришь ерунду! Иногда я посылаю тебя в дом, где ты должна скрести на коленях туалет, а потом трахаться с шестидесятилетней белой женщиной. И это тебя нисколько не волнует.

— Миссис Бламм меня любит. Когда мы заканчиваем, она поит меня кофе с пирожными и рассказывает о своих противных внуках. Ты умный человек, Джордж Вэнг, но ты не хрена не понимаешь в жлобах.

— Не произноси слово «жлоб». — Вэнг поднял свой тонкий, костлявый палец. — «Жлоб» — это уличное слово, а ты не на улице. Мы называем их клиентами. Может быть, так ты будешь лучше понимать. Послушай, если бы ты продавала зеленый салат, то тебе бы было наплевать на характер твоих покупателей до тех пор, пока тебе не грозило бы насилие. То же самое, когда ты продаешь то, что у тебя между ног.

— Да, но Извращенец способен причинить мне боль. Я даже не сомневаюсь, что он сделает мне больно. Он носит пиджаки за пятьсот долларов, а глаза у него как у краснощекого, зарабатывающего на жизнь физическим трудом карманника, который ненавидит всех и вся.

Джордж Вэнг всплеснул руками.

— Ты обслуживала его уже больше тридцати раз, и он ни разу не поднял на тебя руку. Он даже с другими шлюхами не общается. На самом деле, — подмигнул Вэнг, — я думаю, что Марек в тебя влюблен. Ты должна быть польщена.

Мари вздохнула.

— Мне наплевать, когда другие жлобы называют меня черножопой или черной шлюхой, потому что они витают в это время в своих фантазиях, а их фантазии не хуже, чем обычная жизнь, но…

— Слишком много теории, — прервал ее Джордж Вэнг. Он считал себя экспертом в оценке потенциальной жестокости со стороны клиентов; С его точки зрения, Извращенец не был опасным, а потому сходил за вполне приемлемого клиента.

— Ты меня так и не дослушал. Извращенец не притворяется и не фантазирует.

— Он хоть раз причинил тебе боль? — Джорджу Вэнгу уже начинал надоедать этот разговор.

— Нет, он иногда показывает свою силу, но никогда по-настоящему он меня не бил.

— Послушай, если ты уж так настроена отказаться от него, то я тебя поддержу, и ты знаешь об этом, Мари. Только прошу тебя потянуть еще чуть-чуть. В конце концов последнее слово остается за проституткой. Сейчас мы с него получаем четыреста пятьдесят. Давай поднимем цену на сто баксов и посмотрим, что будет. Если взглянуть на Марека с объективной точки зрения, то мы имеем дело всего лишь с очередным недоделанным мужиком, которому приходится за это расплачиваться.