— Поверить не могу, — сказал Мудроу сидевшей рядом с ним Бетти Халука. — Шесть часов вечера, а дорога пустая.

— Майк Бенбаум не твоя ошибка, — ответила Бегти. — Ты в этом не виноват. — Она положила руку на колено Мудроу.

— Я тебе ничего не говорил по поводу Майка Бенбаума, — прервал ее Стенли. — Я только сказал об этой чертовой дороге. Думал, нам потребуется полтора часа, а мы будем там через пятнадцать минут. Надо же, на автостраде Бруклин — Куинс пусто! Это невероятно!

— Ничего невероятного, — настаивала Бетти. — Утром же шел снег.

— Ну и что?

— Когда рано утром идет снег, все отправляются на метро. Но потом снег тает, и вечерний час пик не такой напряженный. Легко проехать. Я думала, все это знают.

Они ехали в «хонде», принадлежавшей Бетти, выпуска 1982 года. По просьбе своей подруги Мудроу сидел за рулем. Он с трудом манипулировал крошечными педальками, был втиснут в сиденье, как пробка в горлышко бутылки, и его голова от выбоин на дороге (частых, как мины на минном поле) ударялась о потолок.

— Наверное, ты права, — наконец ответил Мудроу. — Снег — единственное, чем это можно объяснить. Сегодня в семь утра он был еще довольно сильный, и все, испугавшись пробок, оставили свои машины дома. А потом снег превратился в дождь, и вот уже ничего не осталось. Я должен был это предвидеть, столько лет просидев за рулем.

Бетти сильнее сжала его колено.

— Люди, живущие в Манхэттене, никогда ничего не смыслят в том, как надо ездить по малонаселенным районам. Они даже не представляют, что существуют такие. Даже полицейские, которым приходится много ездить. К тому же Майк Бенбаум — совсем не твоя вина.

— Господи, — Бетти, — вздохнул Мудроу, покачав головой, — мы должны перестать говорить об этом.

— Я думаю, ты винишь себя понапрасну, — настаивала Бетти. — Но ты ничего не мог сделать, разве что поставил бы раскладушку в коридоре.

Мудроу помолчал перед тем, как ответить. «Хонда» не могла быстро набирать скорость, и потому Мудроу, который хотел обогнать медленно двигающегося мусорщика, пытался посильнее нажать на газ, не задев ботинком тормоза. Эта задача требовала концентрации всего его внимания.

— Дело в том, — сказал он наконец, — что я на самом деле не знаю, в чем моя вина. Может быть, вообще все это произошло из-за меня. Я должен был яснее дать понять этим наркоманам, что к чему. Наверное, надо было бы зайти еще в какую-нибудь квартиру. Если ты проработал некоторое время полицейским, то один-единственный урок, который ты из этого извлек, заключается в том, что любое совершенное преступление так или иначе все равно твоя ошибка, особенно когда дело касается насилия над детьми. Иногда полицейские вовремя не арестовывают тех, кого должны арестовать. Иногда не видят очевидных признаков опасности прямо перед своим носом. Ты приходишь к капитану и говоришь: с ребенком все нормально, хотя видел его в последний раз три дня назад. Капитан заносит это в рапорт, а ребенок уже давно в морге. Вроде знаешь, это не твоя ошибка, но кому-то пришлось за нее расплачиваться.

Они приехали на экстренное собрание союза жильцов «Джексон Армз» почти часом раньше, чем было надо. Бетти предложила зайти в кафе, но Мудроу сказал, что он хотел бы некоторое время поездить по улицам.

— Я не против, — ответила Бетти, — просто думала, не хочешь ли ты отдохнуть немного от машины.

— Вождение машины помогает мне думать, — пожал плечами Мудроу.

— Думать о чем?

— Например, о том, откуда взялся весь этот кошмар.

Они ехали по Рузвельт-авеню, под приподнятыми путями так называемой Седьмой линии метро, соединяющей Северный Куинс с Манхэттеном. По обеим сторонам улицы было полно мелких магазинчиков и кафе. Они сверкали витринами и заново покрашенными вывесками. Даже сами фасады домов свидетельствовали о зажиточности их хозяев. Обычно в районах, куда закрадывается нищета, ее раковые клетки растут даже в тени деревьев, которая скрывает деятельность продавцов наркотиков, шлюх и охотников за легкой добычей. Здесь не было видно подростков, промышляющих в подворотнях. Не было и взрослых, занимающихся тем же: только те, кто ходит по магазинам или пришел поужинать в один из многочисленных ресторанов: китайский, корейский, индийский, латиноамеринский. Эти рестораны заполняли квартал за кварталом.

— Вот что я тебе скажу, — наконец произнес Мудроу. — Количество этих ресторанов доказывает, что здесь водятся деньги. Бедные люди едят дома.

— Ну и что? — спросила Бетти. — Холмы Джексона всегда были местом, где селятся люди среднего достатка.

— Откуда же появились шлюхи и те два продавца наркотиками? Если они не из этого района, то как нашли пустые квартиры? Это что — совпадение? Полицейские ненавидят совпадения, Бетти.

У них еще оставалось полчаса, когда Мудроу запарковал «хонду» на тротуаре напротив «Джексон Армз». Несколько человек шли по направлению к этому дому, очевидно, трудяги, возвращающиеся домой после длинного рабочего дня.

— Бетти, ты не возражаешь, если поднимешься к тете Сильвии одна? Мне надо тут кое с кем из квартиры наверху переброситься парой слов. Скорее всего я освобожусь до того, как закончится собрание.

— Не возражаю, — сказала Бетти. — Ты знаешь, я просто вижу, как ты отдаляешься от меня, когда ты влезаешь в шкуру полицейского, на то и другое тебя не хватает.

Они расстались около лифта. Мудроу подождал, пока Бетти исчезнет из поля зрения, а затем нажал кнопку. Пока лифт со скрипом медленно поднимался на четвертый этаж, Мудроу думал о Бетти Халука. В его жизни было много женщин разных профессий, но все они стояли на социальной лестнице выше него и обычно к нему относились снисходительно. Иногда ходили на цыпочках вокруг его чувств, как наркоманы, жаждущие вскрыть маленький, величиной с десятицентовую монету пакетик героина. Никогда не было и намека на постоянную связь между ними. Бетти разговаривала с ним так, будто они — коллеги-фараоны.

Дверь лифта, после того как Мудроу сильно шарахнул по ней, открылась на четвертом этаже, и он прошел по коридору к квартире Пэта Шимана, по привычке бросив взгляд на лестницу между лифтом и квартирой. Он тихо постучал в дверь и опять же по привычке задержал дыхание, прислушиваясь.

Скоро он услышал быстрый топот ног через всю квартиру, за которым последовал скрип открывающихся замков. Мудроу знал, это не Пэт. Тот ходил гораздо медленнее. Хотя Стенли и не был этим обеспокоен, но все же расстегнул пальто, облегчая себе доступ к видавшему виды пистолету 38-го калибра слева за поясом.

Дверь открыла чернокожая женщина.

— Мне нужен Пэт Шиман, — сказал Мудроу. Он попытался встретиться с женщиной глазами, но ему это не удалось.

— Пэта еще нет дома, — заявила она. — Он сегодня задерживается на работе.

— А когда он будет?

— Надеюсь, скоро.

— Вы медсестра, которая помогает заботиться о Персио, правда?

— Так и есть. — Она стояла в дверном проеме, и ее широкое тело закрывало от Мудроу внутреннюю часть квартиры.

— Спросите Персио, не возражает ли он против беседы с сержантом Мудроу. — Он специально назвал свой бывший чин, ожидая, что она отступит на шаг и он сможет увидеть Луи Персио.

Как только дверь открылась достаточно широко, чтобы Мудроу смог войти, не протискиваясь мимо медсестры, он спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Персио? Сегодня вечером ты выглядишь намного лучше.

Луи Персио сидел в кресле и смотрел новости по телевизору «Сони» отнюдь не последней модели. На самом деле он чувствовал себя лучше, чем во время первого посещения Мудроу. Огромные дозы антибиотиков сбили температуру, потеснили микробов в гортани и легких. И в первый раз за последние несколько месяцев он почувствовал, что голова его способна ясно соображать.

— Это временное улучшение. — Персио широко улыбнулся. — Позволь представить тебе Марлу Паркер — моего ангела милосердия. Марла — это Мудроу. Но он уже больше не сержант, так как вышел на пенсию. Сейчас только притворяется, как, впрочем, и все мы.

— Рад видеть вас, — немедленно ответил Мудроу, протягивая руку.

Разгневанная тем, что ее обманули, Марла не протянула руки.

— Я буду в спальне, — сказала она Персио.

— У меня проблемы, — заявил Луи, как только за медсестрой закрылась дверь спальни. — Понятия не имею, по какой причине, но владелец дома, кто бы он ни был, считает, что я не подходящий для него квартирант. Эта сволочь прислала мне уведомление о выселении. Можешь себе представить, что будет, если я появлюсь в суде? Мне же нужен косметолог, чтобы наложить макияж.

— Но ведь они должны указать причину своего требования, — удивился Мудроу.

— Какая разница!

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе?

— Да. Это нужно Пэту.

— Если ты хочешь помощи, не пудри мне мозги, а просто скажи, что написано в той бумаге.

Персио выпрямился в кресле, от усилий на его лбу выступил пот. Когда Луи повернулся к Мудроу, лицо его было очень серьезным, несмотря на улыбку, притаившуюся в уголках губ.

— Там много чего говорится. Там говорится, что я не содержу квартиру в порядке, вовремя не вношу квартплату, что я аморальный тип и состою в незаконном союзе с другим аморальным типом, моя болезнь опасна для других жильцов, что я — гомосек, которого не должны и не будут терпеть около себя порядочные люди.

— Это не уведомление, — заметил Мудроу, — это целый трактат, черт возьми. А сколько в нем правды? — Мудроу в конце концов все-таки расплылся в улыбке.

Здесь Мудроу чувствовал себя все же больше в своей тарелке, нежели в квартире Сильвии Кауфман. Он стянул пальто и сел на диван напротив Персио.

— Ну что ж, давай поговорим о деле, — предложил Персио, — Пэт видел парня, который изуродовал старика снизу. В этом мы уверены, можно сказать, почти на сто процентов. Но Пэт и близко не подойдет к настоящим фараонам, чтобы сказать об этом. Мы решили поговорить с тобой. Это Пэт принял такое решение. Он тебе доверяет.

— Ты знаешь подробности?

— Я сам не видел этого человека, с ним разговаривал Пэт. Он будет дома с минуты на минуту, но я хотел бы поговорить с тобой о документе на выселение до того, как он вернется. Думаю, Пэт разозлится, если узнает то, что я хочу тебе сказать.

— Нет проблем, говори. Наверное, все равно мне дожидаться Пэта, так что убить время за разговором не так уж и плохо.

— Видишь ли, я не под каким видом не смогу появляться в суде. У меня для этого нет сил. Пэт не сказал еще, что собирается делать, но боюсь, как бы он не избил этого Розенкрантца — жирную скотину, которая послала нам эту бумагу. Я не хочу увидеть Пэта в тюрьме, пока жив. Хочу, чтобы Пэт был со мной. Вот мне и пришло в голову, может быть, ты сможешь поговорить с Розенкрантцем о нашем деле.

— Ничего не имею против того, чтобы поговорить с ним, — с готовностью ответил Мудроу. — Но я больше уже не полицейский. Правда, не уверен, что и в прежние времена мог бы ухватить такого скользкого подлеца.

— Пожалуйста, сделай что можешь. У меня совсем не осталось сил, чтобы с этим бороться.

Мудроу махнул рукой.

— Хорошо, мне понятно. Я действительно постараюсь что-нибудь сделать для того, чтобы владелец дома забрал свое кретинское уведомление о выселении. Ну что, теперь ты мне расскажешь об ограблении или нам придется дожидаться Пэта?

— Ну раз уже мы все равно решили помочь тебе, — ответил Персио, — скажу об одном. Пэт и я понимаем, что здесь происходит. Люди, которые сейчас живут в доме такого класса, этого на заслуживают. Мы не исключение — два голубых, побывавших в тюрьме! Но то, что происходит, смахивает на хорошо организованную игру по-крупному.

— Послушай, Луи, я спешу. Внизу скоро начнется собрание. Хочу послушать, о чем будут говорить жильцы. Почему бы тебе сейчас не выложить все, что ты знаешь? А попозже я переговорю с Пэтом.

— Ну ладно, — пожал плечами Персио, — Пэт видел того парня прямо перед тем, как произошло нападение на Бенбаума. Он ломился в дверь квартиры, из которой ты выбросил торговцев наркотиками. Тут вообще была целая процессия покупателей. Как правило, мы не обращали на них внимания. Но этот кретин стучал и стучал в дверь, пока наконец Пэт не вышел в коридор. Он увидел наркомана с деньгами. Может быть, даже из постоянных покупателей. Пэт сказал, что продавцы здесь больше не живут, и ему, парню, тоже бы следовало двигать отсюда. Ну скажи мне, что тут невежливого? Но КРЕТИН так завелся, что даже не сел в лифт и пошел вниз по лестнице пешком, а ты же знаешь, она выходит на третий этаж в каких-то двадцати футах от квартиры старика.

— Ты говоришь, парень пришел, чтобы купить наркотики? Откуда тебе это известно?

— Когда Пэт сказал, что наркотики здесь больше не продаются, негодяй даже не потрудился что-нибудь придумать в свое оправдание и страшно разозлился. В течение десяти лет Пэт и сам был наркоманом. Думаешь, он не признал бы себе подобного?

— В котором часу они разговаривали? Спустя сколько времени произошло нападение?

— Через полчаса после того, как Пэт встретил этого парня в коридоре, мы услышали вой сирены, и в тот же вечер полицейские стучали здесь в каждую дверь.

— Ну ладно, достаточно. — Мудроу встал и перекинул пальто через левую руку. — Я очень ценю твою помощь и зайду после того, как поговорю с Розенкрантцем.

— Ты не хочешь знать приметы того подлеца? — удивился Персио.

— Да черт с ним! Пусть полицейские его ищут. Уверен, что Бенбаум им его описал. Ты знаешь, поначалу я думал, что нападение на Бенбаума было спланировано заранее. Предположение все время вертелось у меня в голове. Я еще поговорю на эту тему с полицейским, но в данный момент склонен считать, что это насилие явилось следствием того, что здесь жили продавцы наркотиков. Через неделю все успокоится, вот увидишь.

— Так уже улеглось.

Мудроу усмехнулся.

— В любом случае я либо сегодня увижу Розенкрантца, если он появится на собрании, либо завтра загляну к нему в офис. И скоро дам о себе знать. Приятного тебе вечера.

Как выяснилось, Эл Розенкрантц все же пришел на экстренное собрание жильцов «Джексон Армз» и выступал в тот момент, когда Мудроу появился в квартире Сильвии Кауфман. На этот раз вопросы к нему звучали в гораздо более неприветливом тоне, и он сильно потел. Жильцы хотели знать: почему в коридоре не произведен ремонт, где охрана, с чего это они стали получать уведомления о выселении. В ответ Розенкрантц во всем обвинил полицейских. Он утверждал, что преступность в Нью-Йорке не контролируется, считая, что предотвращением преступлений должна заниматься полиция, а не компания по недвижимости. Тем не менее администрация все же послала продавцам наркотиков из квартиры 4Б уведомление, о выселении. Сэл Рагоззо также получил подобный документ. Возможно, это правда, администрация ошиблась в управляющем зданием, но коридор все же отремонтируют, а охрана появится в течение недели.

Оглядывая комнату, Мудроу заметил, что на собрании присутствует офицер по профилактике преступлений, а также члены ассоциации. Было очевидно, что нападение на Бенбаума не произвело достаточного впечатления на жильцов. Бетти сидела в стороне от остальных, но в какой-то момент они наконец встретились глазами. Она улыбнулась Мудроу и помахала ему рукой.

— Я что-нибудь пропустил? — прошептал он, садясь возле нее.

— Бенбаума сильно избили. Он выживет, но здоровье старика сильно пошатнулось. Сейчас здесь его дочь, и она сказала, что заберет его к себе в Нью-Джерси. Полицейский говорил две минуты. Он считает, что это была обычная квартирная кража, из тех, что происходят в Нью-Йорке ежедневно. У них нет подозреваемого. Потом вылез Розенкрантц. Его считают чуть ли не главным виновником случившегося, но он стоит на своем, обещая, что исправится и все будет хорошо.

— Как ты считаешь, он говорит это всерьез? — спросил Мудроу.

— Трудно поверить, чтобы он и в самом деле сам поселил тут продавцов наркотиков. Это же не Южный Бронкс. Но с другой стороны, Эл Розенкрантц — скользкий тип. В этом нет сомнения.

— Я должен переброситься с ним парой слов, но так, чтобы он ничего не заподозрил. — Мудроу вкратце рассказал Бетти о разговоре с Луи Персио. — Я хочу поймать Розенкрантца после того, как он выйдет отсюда. Постараюсь отловить его в коридоре. Пойдем со мной? Я хочу потом узнать о твоем впечатлении.

Бетти широко улыбнулась. У нее был большой рот, и, когда она улыбалась, лицо, казалось, расплывается от удовольствия.

— Классно, — сказала она. — Ты вмажешь ему пару горячих?

— Ты слишком много смотрела фильмов про полицейских. Я хочу помочь Персио, а если врежу Розенкрантцу, вряд ли помогу этим делу. Я всего лишь поговорю с ним, и посмотрим, что он мне скажет.

Не успела Бетти ответить, как раздался громкий стук к дверь. Стучали деревом о дерево. Данлеп, который сидел к выходу ближе всех, открыл дверь и увидел Майка Бенбаума. Тот стоял с поднятой клюкой. Левая часть лица сильно распухла, голова была забинтована. Завязки от бинтов торчали за ухом, однако он был возбужден и явно сердит. Когда Порки Данлеп попытался поддержать старика, тот оттолкнул его руку.

— Что я вам говорил, — торжественно заявил Бенбаум, — подлецы, воры. Вся шваль, все отбросы вселенной появились здесь с тех пор, как Моррис Катц продал здание. Мы не выкупили свои квартиры, когда у нас была такая возможность, а теперь вы сами видите, что происходит. Моя дочь говорит, что я должен поселиться где-то в Нью-Джерси! Да я лучше в Сибири поселюсь! — Он доковылял до центра комнаты. — Я знаю, Сильвия, ты не одобряешь мои разговоры на собраниях, но я должен высказать все, что во мне накопилось. Так что скажи этому типу, чтобы он полз обратно в свою пещеру и освободил мне место, чтобы я смог говорить.

Розенкрантц немедленно отступил. Он попытался сделать это с достоинством, но комментарий Бенбаума достал его, и он внезапно почувствовал, как закипает от давно сдерживаемого гнева.

— Вы должны помнить, — кричал Бенбаум, — тот, кто работает на бандитов, тоже бандит! Человек, который работает на подлеца, сам подлец! Не имеет значения, что он ходит с дорогим кейсом. Я хочу, чтобы вы послушали меня. Я всю жизнь прожил в этом доме. Когда я сюда въехал, большинство жильцов были ирландцы, и они пытались меня выселить. Их женщины называли меня грязным евреем, а мужчины говорили и похуже, но я не буду распространяться о прошлых битвах. Я пришел сюда сказать, что на самом деле собираюсь сделать. Бенбаум и не подумает ехать умирать в Нью-Джерси, для него Нью-Джерси — мертвая земля. Он живет в Куинсе с тех пор, как вернулся с войны, и умереть собирается здесь.

Розенкрантц немного помедлил. Входная дверь распахнута. Он подождал, пока Бенбаум закончит фразу, и тихо вышел. Никто из жильцов не обратил на это внимания, но Мудроу и Бетти Халука последовали за ним в коридор.

— Мистер Розенкрантц, — громко сказал Мудроу, — можете мне уделить минуточку внимания?

Розенкрантц окинул их быстрым взглядом. Это не жильцы, интересно, что они от него хотят. Его гнев все еще не утих. Он утихнет только после того, как Эл проглотит несколько стаканчиков скотча.

— Конечно, — сказал он, протягивая руку. — Я всегда рад поговорить. Меня зовут Эл Розенкрантц.

— Стенли Мудроу, — ответил Мудроу, пожимая руку Розенкрантца. — Я частный детектив. — Он предъявил свое удостоверение. — А это Бетти Халука. Она юрист. Мы ненадолго вас задержим. Хочу поговорить с вами об одном жильце, которому вы послали уведомление о выселении. Дело в том, что жилец этот очень болен и у него нет сил являться в суд.

— Кого вы имеете в виду? — спросил Розенкрантц.

— Луи Персио. Он живет на четвертом этаже.

— Этот голубой? — удивленно спросил Розенкрантц. — И вы хотите говорить со мной об этом преступнике, гомосексуалисте?

— Послушайте, Розенкрантц. — настаивал Мудроу, — я сам видел уведомление о выселении, и единственное основание, упомянутое там, то, что он не заплатил за квартиру в срок. Все остальное: его сосед, болезнь, наклонности — не повод для выселения в Нью-Йорке. — Он надеялся, что Розенкрантц кивнет в знак согласия, но не дождался этого и продолжал: — Послушайте, Персио говорит, он уплатил за квартиру вовремя. Однако чек почему-то аннулировали, но вы все это можете уладить, поговорив лично с человеком, вместо того чтобы посылать дело в суд. Персио очень ролен, он умирает. Через несколько месяцев вы так или иначе получите эту квартиру. Зачем же так спешить?

Розенкрантц покачал головой. Наконец-то он нашел, на ком выместить злобу.

— В это трудно поверить. Последние полчаса целая комната каких-то кретинов смешивала меня с грязью, теперь зажали в углу какая-то шлюшка и какой-то дилетант — бывший полицейский. Послушайте, частный детектив Мудроу! Да мне на вас просто наплевать. Вы не живете в этом доме. Вы даже не имеете права вести со мной этот разговор. Что касается юриста, присутствующего здесь, то, если, по ее мнению, администрация дома действовала не по правилам, то она может подать на нас в суд и обнаружить значительные возможности, которые существуют для того, чтобы защищать наши интересы и интересы наших клиентов. И еще одно, до того как мы с вами расстанемся. Луи Персио — преступник и гомик. Не моя вина в том, что он подставлял свой зад до тех пор, пока не заработал СПИД, Не моя в этом вина, но я вам вот что скажу: надеюсь, этот слизняк отсюда направится прямо в реанимацию госпиталя Элмхарст. Надеюсь, его положат там на раскладушку в предбаннике, как и всех прочих зараженных сволочей, которые ожидают лечения. Их там держат по пятнадцать — двадцать часов, пока они не сдохнут от пневмонии. Я надеюсь…

Мудроу знал, он не должен применять физическую силу, но был настолько ошарашен словами Розенкрантца, что, когда опомнился, глава управления недвижимостью лежал на полу коридора, зажимая нос рукой.

— Ты, сукин сын! — закричал Розенкрантц. — Ты же сядешь за это в тюрьму!

— Вот уж не думаю. — Голос был твердым и довольно громким. Он доносился из-за спины Мудроу и Бетти. Это был Порки Данлеп. Любопытный, как все полицейские, он последовал за ними в коридор. — Не думаю, что найдется хоть один полицейский в сто пятнадцатом участке, который бы арестовал человека, защищавшего себя. Кстати, мне кажется невежливым нападать на того, кто помогает жильцам. Ну, а что касается шлюшки, о которой вы только что упомянули, то она племянница Сильвии. Сильвия сказала мне, что Бетти ей как дочь, так что ваше поведение, Эл, ничем не оправданно. Я даже думаю, что если вы отсюда быстро не смотаетесь, то я надену на вас наручники.