Леонора Хиггинс проснулась с головной болью, предвещающей начало ее ежемесячных мучений. Она была достаточно современной женщиной, чтобы не принимать это как «проклятие», но недостаточно сдержанной, чтобы, стиснув зубы, пережить эту мороку. С подросткового возраста ее больше всего бесило то, что это с ней навечно, каникулярных месяцев не ожидается. Как все подростки, она часто презирала все правила дома и в школе, но каждый месяц страдала от колющей боли, начинавшейся всегда в одно и то же время.

Боль в спине легко снималась. Она проходила после долгого обжигающего душа. Леонора сняла ночную рубашку, вошла в ванную, открыла кран и принялась чистить зубы, ожидая, пока вода согреется. Встав под душ, она несколько минут наслаждалась теплом воды, облегчающим боль в спине, затем, не торопясь, начинала намыливать тело, напевая незатейливую мелодию.

Именно в этот момент таинственные силы вмешались в порядок дня, расписанного заранее по минутам. Вода в душе стала неожиданно холодной — ну, просто горная река весной, — но крик, который исторгла Леонора, и вовсе леденил душу. Она с визгом выпрыгнула из ванной на пол, даже не поняв толком, что произошло. Машинально потянулась за полотенцем, проведя рукой по волосам, на пальцах осталась густая белая пена. Леонора перевела взгляд на струю воды, низвергавшейся из душа.

— Этого еще не хватало. — В голосе ее не было злобы. — Ну, что тут прикажешь делать?

Выход был один: Леонора переключила воду с душа на кран, встала на колени на коврик у ванны и наклонила голову под струю воды. Это пришлось проделать трижды, но в результате она почувствовала себя вполне сносно. Интересно, что заставляет людей зимой принимать ванны в Атлантическом океане?

Через пятнадцать минут она уже привела себя в порядок и вышла из квартиры. Парк-Слоуп в Бруклине, где жила Леонора, находился довольно далеко от ее офиса на Куинс-бульваре, а машины у нее не было, потому что она сразу просчитала, что за это удовольствие придется платить — либо пятьдесят долларов в неделю за место в гараже, либо сто долларов за каждую парковку в неположенном месте. Не желая менять престижный Парк-Слоуп на другой район, поближе к работе, она сделала тот же выбор, что и большинство ньюйоркцев, и пользовалась общественным транспортом. Ей приходилось два квартала до подземки идти пешком, а затем долго ехать в битком набитом вагоне через Южный Бруклин, Чайнатаун, пол-Манхэттена до самого Куинс-бульвара. Всего получалось час с четвертью в удачный день.

Но тот, кто знаком с этим маршрутом, уже догадывается, что если говорить о городском транспорте, то далеко не каждый день можно было назвать удачным. Остановки в туннеле — обычное дело, особенно в часы пик, и чаще всего это остановки надолго. А случается и так, что подземка вообще не действует, как это случилось в тот день на станции «Лексингтон-авеню» из-за пожара, возникшего в туннеле у станции «Куинс».

Леонора уже попадала в такие ситуации и спокойно размышляла о том, каким способом доберется до службы. Она могла сделать пересадку и доехать до Сорок второй улицы, могла сесть в автобус и, наконец, взять такси. В первом случае подземка довезла бы ее до Рузвельт-авеню, а дальше предстояло путешествие на своих двоих, и нельзя сказать, чтобы короткое. Такси обойдется в восемь долларов, и неизвестно, сколько времени проторчит в пробках. Автобус, если он вообще появится, тоже не минует эти пробки и к тому же притормозит на каждой остановке. Так ей вообще сегодня до офиса не добраться.

Оставалось выйти из подземки и перейти пешком на другую линию, на Пятьдесят девятую улицу. Это значит протопать шесть кварталов, но зато она доедет до самой работы. Это было бы идеальным решением проблемы, если бы не толпа пассажиров, ринувшихся, как и она, с Пятьдесят третьей улицы на Пятьдесят девятую. Поезда будут набиты битком, на платформе тоже давка, опять же остановки, что гарантирует по крайней мере еще полтора часа отчаянного невезения. «Это, пожалуй, слишком», — подумала Леонора и завернула в кафе выпить кофе с шоколадным пончиком.

Пончик вернул ей хорошее расположение духа. Расценив это как добрый знак, она решила попытаться поймать такси и быстро пошла в сторону Третьей авеню. По утрам там всегда масса такси — водители забегают в свои конторы, прежде чем разъехаться по городу. Леонора прекрасно знала, что таксисты не любят брать черных. Газеты писали об этом чуть ли не каждый день, но лично она с такой проблемой практически не сталкивалась. Бояться ее нечего. Одета она всегда была аккуратно, в стиле деловой женщины, а водителей устраивало направление: центр города, куда-нибудь в район Шестой авеню. Она допускала, что сложности могут появиться, если попросить отвезти ее в Куинс. Никому не хотелось ехать в такую даль, потому что там обычно нельзя взять другого пассажира.

Да пропади оно пропадом, это такси. У нее куча дел в офисе, и, если понадобится, она покажет удостоверение и заставит подлеца ехать туда, куда ей надо. Леонора решительно стала на мостовой, подняла руку, и первое же такси резко свернуло к ней из-за грузовика, заставив Леонору чуть ли не прыжком вернуться на тротуар.

— Мне нужно на Куинс-бульвар в Форест-Хиллз, — сказала она чуть тише, чем следовало.

Таксист смотрел на нее из открытого окна, сдерживая усмешку.

— И что из этого? — спросил он.

— А то, что вы меня туда отвезете, — заявила Леонора.

— Каким образом вы собираетесь попасть в Форест-Хиллз?

— Не понимаю.

— Если вам нужен Форест-Хиллз, садитесь в машину — вряд ли я смогу переместить вас в пространстве усилием воли.

Леонора открыла дверцу, начиная раздражаться, но таксист рукой преградил ей путь.

— Только вот что… — сказал он.

— Валяйте, — ответила Леонора, ожидая намеков или оскорблений по поводу цвета кожи. Наверное, деньги вперед попросит.

— Вам придется оставить где-нибудь кофе. Я никому не позволю есть в машине. Прошу прощения, леди. — Его лицо и взгляд выражали благожелательность и нейтральность одновременно.

— Я не сниму крышку со стаканчика, пока не выйду.

— Прошу прощения, — повторил он. — Если что-то прольется, убирать придется мне. Вы же не хотите, чтобы я на каждом шагу останавливался и вытирал сиденье? Но если вы не собираетесь ехать, дело ваше.

Смирившись с этим небольшим унижением, — за поездку в Куинс надо платить, — она бросила закрытый стаканчик кофе в урну и села в машину. Сиденье было чистым на удивление, на полу ни соринки, а стекла блестели.

Доехали быстро. Даже всегда забитый мост на подъезде к Пятьдесят девятой улице был относительно свободен, так же как и Куинс-бульвар. Леонора вошла в офис незадолго до девяти, и время еще оставалось. «Чашка кофе сначала, а уж потом объяснения с Джорджем Бредли», — решила она про себя. Накануне, просматривая дело Чедвика, она споткнулась на одном имени — Пако Бакили. Допрос этого Пако поможет прояснить, кто и что стоит за убийством Чедвика — уголовник или террорист. Но на это требовалось время, а главное — разрешение шефа.

В своем кабинете наверху, впервые за весь меряц, Бредли пребывал в почти что хорошем настроении. Он только что договорился о встрече с информатором, которому определенно доверял. Он работал две недели, чтобы продраться сквозь дюжину агентов к бывшему палестинскому террористу, служившему теперь в ливийском представительстве при ООН. Этот человек утверждал, что никто в посольстве Ливии, да и во всей Ливии не знает ничего о местонахождении «Американской красной армии», и похоже, что это так и было. Бредли казалось, что он только и делал все эти дни, что разговаривал по телефону, дозваниваясь до осведомителей, делая все, что только возможно, и не добиваясь никакого результата. Удача пришла, когда он был уже готов довольствоваться непроверенными слухами.

Бредли почти что капитулировал перед обстоятельствами, когда наконец вышел на человека, который, отказавшись назвать свое имя, шепнул, что есть вероятность — не более того, — что группой под названием «Американская красная армия» руководит некий Афтаб Музафер. Скорее всего, предполагал информатор, в Ливии ему сделали пластическую операцию, значит, у хирурга, который его оперировал, должны быть его фотографии в послеоперационный период. Фотографии достать можно, но за определенную сумму.

В сумме и заключалась проблема. Человек говорил о миллионе долларов или даже о двух миллионах. Точную цифру он назвать не мог. От фотографий его отделял длинный ряд других людей. Он обещал все узнать и перезвонить. Через два дня? Через три? Он не хотел бы вводить в заблуждение. Определенно только одно: для начала нужны деньги. Хотя бы часть денег Чтобы завести механизм.

— Мы должны увидеться. Прежде чем вы получите деньги, нам надо встретиться лично. — Бредли говорил нарочито хриплым голосом. Он должен был убедиться в том, что все это не провокация. Этого человека надо заставить прийти туда, где его сфотографируют и идентифицируют. Его самого, всю историю его предательства со временем можно будет продать тем, кто в этом заинтересован. Такая встреча и есть акт предательства, и тот, кто звонил, конечно, понимал это.

— Разумеется. Можем встретиться, — спокойно ответил Хасан Фахр. Со своей стороны, он понимал, что на его приманку попалась крупная рыбешка, и говорил шепотом, чтобы максимально усложнить идентификацию его голоса специальной аппаратурой. — Увидимся. Но не сейчас. Сначала я должен договориться с посредниками, а вы пока выясните насчет денег. Музафер очень сложный человек, способный на все. Если это действительно он, его нельзя оставлять в живых. — Хасан был доволен своим «американским» английским. Кто поверит, что до двенадцати лет он ел руками? — Я думаю, начнем с пятидесяти тысяч. Если у вас проблемы с долларами, можно золотом, по курсу лондонской биржи.

Когда Леонора вошла в кабинет, Бредли был возбужден. Вообще-то ошибался он не часто, но сейчас просто не знал, что предпринять. Пока Леонора пила кофе, он вкратце изложил ей суть разговора с ливийцем.

— Я молюсь, чтобы это оказалось так. Господи, Леонора, я просто не верю, что нам удастся поймать их. Именно сейчас, когда у них горы оружия, взрывчатки и прочего. Ведь они в любой момент могут улизнуть из страны.

— Но два миллиона… — Леонора даже не потрудилась закончить фразу.

— Мы уломаем его, он скостит. Арабы вечно преувеличивают. Сначала просят луну с неба, а потом соглашаются на гроши. У них у всех менталитет каирских лавочников.

Леонора смотрела на него несколько настороженно. Может быть, в том, что он говорит, есть какая-то расистская подоплека?

— Я давно хотела сказать, — с места в карьер начала Леонора, хотя и была уверена, что разговор бесполезный. — Я насчет того полицейского, сержанта Мудроу. Его обязали представлять мне письменные отчеты дважды в неделю, а от него ни слуху ни духу. — Она тут же умолкла, заметив отеческую ухмылку на лице Бредли, и разозлилась. — Послушай, Джордж, если ты не согласен с моими выводами, скажи. Есть основания полагать, что ограбление Рональда Чедвика — вовсе не уголовная разборка. Выяснилось, что этот грек, как появился внезапно на рынке наркотиков, так же внезапно исчез. Две женщины по его приказу занимаются сексом с незнакомыми мужчинами. Если это обыкновенные проститутки, то почему их с тех пор никто не видел? Почему никто из квартала о них ничего не знает? Куда они вдруг исчезли? Я хочу допросить Пако Бакили, очевидца взрыва в квартире Чедвика. Он в тюрьме на Райкерс-Айленд и ждет перевода в другую тюрьму.

— А что, если его уже допросили? И почему ты думаешь, что он все знает? Что же до этого сержанта, подай рапорт его начальству, и пусть они с ним разберутся. — Бредли вынул изо рта трубку и полез в карман за табаком. Идея уже возникла у него, и нужно было только как следует все взвесить. Если его труды не бесполезны, если он, Джордж Бредли, стоит на правильной дороге и дорога эта приведет его к «Американской красной армии», не лучше ли будет оставить Леонору Хиггинс за скобками предстоящих событий? Ну, ладно: раз настаивает, пусть идет по ложному следу. — Скажи, — произнес он улыбаясь, — а почему ты думаешь, что между греком и террористами существует связь? Какие у тебя доказательства? Русская граната? Боюсь, ты без ума от этого полицейского. Самая скверная ситуация для агента.

— А убийцы? Куда они исчезли? Значит, они все откуда-то приехали. О чем я все время говорю? Ты помнишь массовое убийство в Бруклине в прошлом году? Когда нашли малыша, ползавшего в луже крови?

— Конечно, помню. Продолжай.

— Все знали, что это — наркотики, все знали, кто убийцы, и знали уже на следующий день, хотя их искали потом полгода. Наркобизнес и терроризм — это очень близко, почти рядом.

— Необязательно, — не согласился Бредли.

— Но принцип один. Небольшая группа людей, занимающихся незаконной деятельностью. И там и там полно информаторов, внедрившейся туда агентуры. И там и там все друг друга знают. Если бы некая бандитская группа совершила налет на голландское посольство, а потом легла на дно и больше не появилась? Это не показалось бы тебе странным? Если ни один из наших агентов ничего не может о них сообщить?

Она вдруг замолчала. Почему она бесконечно должна что-то доказывать этому человеку? У нее снова мелькнуло: «Да потому, что я цветная». На Леонору хлынула волна ненависти.

— И я знаю наверняка, — сказала она сквозь зубы, — что сержант не договаривает. Я точно знаю.

Бредли раскуривал трубку, в его позе и выражении лица сквозила снисходительность. В своих глазах он представал воплощением мужества, но для Леоноры был эталоном самовлюбленного эгоиста. Бредли поднял голову и пристально посмотрел на Леонору.

— Хорошо, — сказал он, — действуй так, как считаешь нужным. О чем здесь говорить? Я тоже думаю, что сержант помалкивает. Уверен, что он затеял какую-то игру. Дурацкую игру. Если хочешь выяснить, какую именно, — валяй. Я — за. Если это тебя успокоит, разнюхай, что сможешь.

Леонора молчала. Она вдруг вспомнила отца. Вспомнила тот день, когда поняла, что ее отец наркоман и не может жить без героина. Вспомнила, как он сидел на кухне за столом, мать кричала, требуя деньги, которые постоянно исчезали, а у него даже не было сил отвечать. Ее переполняло отвращение к миру и к людям, и она смотрела на шефа, не скрывая своих чувств.

Бредли сделал вид, что ничего не замечает, когда подошел к ней и дружески потрепал по плечу.

— Давай, прижми его.

Быстро, чтобы не проговориться, промолчать о том, что хотелось бы высказать, Леонора повернулась и пошла к себе.

«Не может быть. Что же это за день такой?» — размышляла она, разбирая бумаги на столе, и чуть не расплакалась. Чувство обиды, охватившей ее, когда она вошла в лифт, сменилось гневом, и она с размаху ударила по панели всей ладонью. Вспыхнул ряд из шести кнопок, так что лифт должен был останавливаться на каждом этаже, прежде чем мисс Хиггинс оказалась в гараже у своего черного «плимута».

Автостраду на Лонг-Айленд Леонора миновала неожиданно легко, после чего свернула к Централ-Паркуэй, где оказалось еще свободней. Это было так здорово — мчаться на большой скорости, обгоняя другие машины. Глубоко вздохнув, Леонора расслабила плечи, почувствовала, как спадает напряжение, и смогла сосредоточиться на своих делах. Как правильнее выстроить разговор с Пако Бакили? Что она может ему предложить? И чего не предлагать?

К сожалению, ее размышления прервали вой сирены и красная мигалка полицейского автомобиля, который преследовал ее машину. Двое полицейских, не скрывая усмешки, показывали ей на тротуар. Они знали, что останавливают правительственную машину, и это, видимо, забавляло их.

Оба вышли из машины в одинаковых черных кожаных плащах и высоких ботинках. Когда они приблизились к Леоноре, один встал у окна водителя, а другой — с противоположной стороны, у переднего сиденья. Стандартная мизансцена для экстремальной ситуации, совершенно неадекватная в данном случае.

— Вы превысили скорость, мисс. Пожалуйста, права и документы на машину, — начал один из полицейских.

— ФБР. — Леонора показала свое удостоверение. Она была так зла, что даже не смотрела в его сторону.

— Смотри, — закричал полицейский, — ФБР. Черная — и в ФБР. — Свое пренебрежение он демонстрировал откровенно непристойным танцевальным движением. Его напарник повел себя несколько иначе.

— За кем гонитесь? Крупная рыбка? Что-то я ничего не заметил. Вы знаете, что не имеете права превышать скорость, если не преследуете преступника? Не мы придумываем правила, но мы не можем позволить, чтобы блюстители закона давили пешеходов.

Первый полицейский оттанцевал свои па и заговорил:

— Боюсь, мисс, что вам придется уплатить штраф. Надеюсь, это послужит вам уроком.

Леонора открыла сумочку и рефлекторным движением схватилась за пистолет, но не вынула его, а снова положила руку на руль. Она сделала это машинально, но эффект произвела. Полицейские переглянулись и ушли в свою машину, прихватив ее удостоверение. Конечно, они еще поиздевались над Леонорой, заставив ее прождать целых двадцать минут. Наконец один из них вернулся и, возвращая документы, снова сделал ей выговор:

— На этот раз придется вас отпустить, но в будущем следите за скоростью.

Райкерс-Айленд снова продемонстрировал, что каждый городской служащий считает обязанностью усложнить жизнь федеральному агенту. Правительство штата в свою очередь в ряде случаев не скрывало пренебрежения по отношению к нью-йоркским властям. Что поделаешь, замкнутый круг. И хотя Леонора внутренне уже приготовилась к тому, что к Пако Бакили ее допустят не сразу, а часа два промаринуют, но смириться с этим нельзя, и припадки ярости и жалости к самой себе сменяли друг друга каждые десять минут.

Разговор с Пако никак не мог поднять у нее настроение. Весь их диалог, если его можно так назвать, сводился к фразе, которую этот уголовник произносил с особым, неповторимым выражением.

— Пако, я агент ФБР Леонора Хиггинс.

— Пошла ты…

— Я хотела бы поговорить с тобой об одном греке и двух его спутницах.

— А пошла ты…

— Нам надо поговорить о тех людях, из-за которых ты здесь оказался.

— Ну и пошла ты…

И все-таки есть что-то такое, что заставляет развязать язык самым неразговорчивым собеседникам, попавшим в эту самую безопасную тюрьму штата. Пако было наплевать, чего хочет от него эта женщина, хотя, если бы напротив него сидел нью-йоркский полицейский, он бы подумал, прежде чем принять боевую стойку.

— Сержант Мудроу был здесь у вас на прошлой неделе. О чем вы с ним говорили?

— Пошла ты к черту.

— Слушай, ты, гаденыш, я с тобой не в игрушки пришла играть. Если ты не станешь отвечать, поговорим по-другому.

Пако расплылся еще шире.

— Пошла ты к черту… черномазая.

И когда он расхохотался прямо в лицо, Леонора оказалась перед проблемой, о которой в свое время говорил ей Бредли. Пако отбывает срок в тюрьме штата, осужден он за преступление, совершенное в этом штате, и приговор уже вынесен. Леонора не может ему ничем угрожать и не может ничего обещать, и Пако все это прекрасно понимал. Его наглость оскорбила ее как женщину, как негритянку и как профессионала. Она встала и принялась ходить по кругу, заложив руки за спину. Пако сидел на стуле, руки в наручниках лежали на коленях. Он даже не смотрел на нее, и напрасно. Леонора ударила его справа по уху, так что ухо моментально распухло до невероятных размеров, а из горла Пако вырвался звук, меньше всего напоминавший «пошла ты». Затем она быстро перевернула стулья и сдвинула стол с середины.

— Что это ты делаешь? — возмутился Пако.

Вместо ответа Леонора принялась колотить в дверь, и на шум прибежали два здоровых надзирателя, оба цветные.

— Этот козел пытался меня ударить, — сказала Леонора.

— В самом деле? — Надзиратели смотрели на Пако, как на жука в стеклянной банке.

— Он сказал, что не верит, что черные могут работать в правоохранительных органах. И что мы все отродье. Я не собираюсь тратить время на официальную жалобу. Да и смысла нет. Судьи такую бумагу и рассматривать не станут. Я подумала, может, лучше вам сказать, чтобы вы за ним тут присмотрели, как положено.

Один из полицейских подмигнул ей:

— Не волнуйтесь, мамаша. Мы конфликт урегулируем. Он у нас такой не единственный.

Леонору так развеселило обращение «мамаша», что она даже улыбнулась про себя по дороге к машине. Но когда подошла к ней, то прислонилась к дверце и замерла. Она чувствовала себя, как боец на ринге, как боксер, который получает удар за ударом, выжидая момент, чтобы самому послать противника в нокдаун. Было ясно, что этот день окончательно испорчен. Теперь надо ехать к Мудроу. Другого выхода у нее не было. Даже если она допросит всех, кто упомянут в полицейском отчете, и составит фоторобот Джонни Катаноса, Бредли никогда не позволит ей довести операцию до конца. Просто времени не даст. Итак — или Мудроу, или никто.

Мудроу готовился к завершению работы на территории двести третьего участка, когда в дверь позвонили. Он думал, что пришла вдова Торрез с какой-нибудь едой. Со дня смерти Риты она от него не отходила, как сова, когда она выслеживает мышь. Увидев в дверях своей квартиры Леонору Хиггинс, Мудроу оторопел.

— Аааааа. — У него вырвался какой-то невнятный звук.

— Можно войти? — спросила Леонора.

Гостиная Мудроу была завалена книгами, листиками из блокнота, а на стене висела огромная карта.

— Нельзя, — сказал он, словно ничего другого и не мог предложить.

— Что с Вами? — Леонора рассердилась. От обид и отказов — весь день подряд — она устала до бесконечности. — Мне нужно поговорить с вами о Чедвике и «Американской красной армии».

— Не сейчас, мисс, извините.

— Вы можете говорить нормальным тоном? Вы же не на работе.

— Я не хотел бы вас обижать, — начал Мудроу вполголоса. — Дело в том, что я не один. Я с женщиной, и сейчас она лежит на кухонном столе с голой задницей. Я бы, конечно, пригласил вас войти, но девушка стесняется своей полноты. Если правду говорить, так толще, чем она, мне сроду никто не попадался. Так что лучше будет, если мы поговорим в другой раз.

— Мне это надоело, — процедила Леонора сквозь зубы.

— Но поймите, леди, что в конце концов мне все равно, что именно вам надоело. Все, что я мог вам сообщить, находится в папке, которую вы повсюду с собой таскаете.

— Да? — крикнула она. — Хорошо, если бы так оно и было. Вы знакомы с приказом — дважды в неделю отчитываться о проделанной работе? Вы не появились ни разу. Вы знаете об этом.

— Я просто не успеваю, работы многовато получается. Но если бы я узнал что-нибудь новое, обязательно пришел бы к вам.

Леонора была уже не в состоянии все это выносить.

— Помогите! На помощь! — закричала она.

Мудроу подождал, пока не затихло эхо на лестнице.

— В помощи я отказать не могу, — сказал он спокойно, закрывая дверь. — Примите две таблетки аспирина и позвоните мне утром.

Будучи совершенно пьян, Стенли Мудроу лежал в своей постели и не мог уснуть. Он исследовал участок номер двести три, а именно опросил всех владельцев баров в этом районе — и безрезультатно. Вспомнив о том, что он в отпуске, Мудроу начал пить с утра. К вечеру он уже не мог сидеть за рулем, и домой его доставила дежурная патрульная машина.

Войдя в квартиру, он с трудом снял ботинки и брюки, прежде чем рухнуть на кровать. Он был уверен, что уснет немедленно, что сон его и спасет, но полностью сознание почему-то не отключалось, и в полузабытьи он шел по Шестой авеню на встречу с Ритой, а кругом ревела толпа, гудели машины, орало радио. Он изо всех сил пытался избавиться от этого видения, пока не погрузился в свою «фантазию», как он это называл.

Он фантазировал каждый день по нескольку раз. Оставшись наедине с беспомощной «Красной армией» — бойцов было то больше, то меньше, то десять человек, то четверо — и оттягивая неизбежную казнь, он подвергал их неслыханным пыткам. Иногда приковывал наручниками друг к другу, иногда избивал так, что они не могли шевельнуться. В ту ночь он подвесил двух женщин к водопроводной трубе на кухне, и одна молила о пощаде, а другая билась в истерике и требовала справедливого суда. Кто-то из них пытался в него плюнуть, но он не обращал на это внимания: сидел на кухонном столе и чистил пистолет, прокручивая барабан, как ковбой в вестерне, и медленно заряжая патроны. Каждый патрон он демонстрировал членам «Красной армии» и только потом заряжал.

Затем он сам — великан, в руках которого пистолет казался игрушкой, — поднимался со стула и медленно шел к своим жертвам. Он Видел, как они сжимались от ужаса, они-то знали, что сейчас будут расстреляны без следствия и суда присяжных. Этот их страх успокаивал его, и он проваливался в густую теплую тьму.