Вернувшись домой, Грейс позвонила Кейну — отменить встречу, но никто не ответил. Потом передумала. Она так проголодалась, что пицца и моцарелла с тофу стали звучать привлекательно. Когда она уже приготовилась уходить, зазвонил телефон. Это был отец.

— Куда-то ходила? — спросил он, не утруждая себя излишними любезностями.

— Да. Только вошла. Что случилось?

— Подруга матери, миссис Крейгер, позвонила и сказала, что видела тебя в бывшем доме Лэза.

К подобному надзору Грейс привыкла. И все же ее поражало, как быстро доставляется информация, словно ее передавали с помощью спутникового сканера. У нее выработался свой метод применительно к отцовским допросам — занятие, которому он предавался с упоением, и, каким бы ничтожным ни был ее проступок, она знала, что придется вытерпеть эту пытку до конца. Временами это было чистой воды занудство, но Грейс знала, какое удовольствие это доставляет отцу — нечто вроде пережитка его увлечения «Перри Мейсоном», — поэтому она подыгрывала ему, отвечая на его вопросы как со скамьи свидетелей. Разговаривая, она распутывала выпавшую из мешка пряжу. На другом конце провода послышалось приглушенное покашливание — верный признак того, что боевая подруга отца тоже внимательно слушает.

— Ездила по делам? — спросил отец.

— Заходила в магазин пряжи. Платок, который связала мне бабушка Долли, нуждается в небольшой починке, — ответила Грейс, дергая особо неподатливый узел. Бабушка однажды рассказала ей историю о том, как перспективным невестам из европейской знати давали спутанный клубок пряжи, и если у них хватало терпения распутать все узелки, то они считались достойной партией.

За чашкой чуть теплого чая, в котором было больше молока и сахара, чем заварки, бабушка Долли заставляла Грейс практиковаться на шнурках от ботинок и тонких золотых цепочках. К счастью для Грейс, которой острые ножницы теперь казались единственным решением проблемы таких узелков, эти обыкновения давным-давно были преданы забвению. У нее еще оставалось несколько нераспутанных мотков — судите сами, каков был бы приговор старой девы.

— Но магазин пряжи далековато оттуда.

— Когда пошел дождь, я нырнула в вестибюль, чтобы не вымокнуть, — ответила Грейс. В доме Лэза было два входа. Она действительно могла пройти чуть не десяток кварталов, фактически не выходя на улицу, прокладывая себе путь через различные здания, вестибюли гостиниц, станции подземки, гаражи и крытые дворики по маршруту, который разработал для нее отец.

— Вот как! Ловко придумано. Значит, ты вошла со стороны отеля «Мирабелла»? — спросил отец.

— Конечно, — ответила Грейс, растягивая истину, как тянучку. — И «Эппл банка».

— Я как-то пытался показать этот путь твоей матери, но ты ж ее знаешь… она и в телефонной будке заблудиться может. — Грейс услышала, как «кто-то» поперхнулся. — Ладно, так или иначе, твоя мать вбила себе в голову глупую мысль, что ты выполняла там какое-то секретное задание, — сказал отец, гордясь своими дедуктивными способностями.

— Что ж, можешь заверить ее, что я не занимаюсь контрабандой шерсти, — ответила Грейс. На дальнем конце провода что-то прошебуршало, и она буквально услышала, как ее мать борется с собой, пытаясь сохранить позицию невмешательства.

— Надеюсь, речь не о настоящей шерсти, — наконец сказала мать. — Скорее, о кое-каких таблетках.

— Да, и если вы будете куда-нибудь выбираться, — предупредил отец, — пользуйтесь общественным транспортом. Холодает, и на дорогах опасно. Гололед.

Дождь кончился, похолодало, и на улицах действительно стало опасно. Поездка в центр на такси на встречу с Кейном оказалась более рискованным предприятием, чем того хотелось бы Грейс. Она даже представить себе не могла, что машину может так заносить.

Интерьер ресторан был выдержан в минималистском стиле: длинные столы из кленового дерева, хромированные стулья и водопад, безмолвно, без единого всплеска ниспадавший вдоль гранитной стены. Кейн сидел один за столиком у окна. Судя по выражению его лица и стоявшей перед ним пустой бутылке безалкогольного пива, можно было догадаться, что его что-то беспокоит. Грейс подумала, что, наверное, у них с Грегом вышла ссора, и ей стало легче — хотя к облегчению примешивалась и небольшая доля вины, — теперь отсутствие Лэза окажется в тени более серьезных проблем Кейна.

— Ужинаем одни? — спросила Грейс. Кейн встал из-за стола и поцеловал ее в щеку.

— Грег в студии. Сама знаешь, как это бывает.

— Знаю, — сочувственным тоном произнесла Грейс.

— Лэз тоже не смог вырваться? — спросил Кейн, глотнув своего безалкогольного напитка.

— К сожалению. Он так хотел встретиться с вами обоими…

— Надеюсь, в другой раз, — сказал Кейн.

— Конечно. И не будем тянуть. Встретимся все вчетвером.

Еще несколько минут разговор продолжался в том же духе, пока Грейс, не в силах дольше выносить тон вынужденной учтивости, не постаралась сосредоточиться на меню. Она взяла пшеничные палочки, которые, нельзя было не согласиться, действительно оказались очень вкусными.

Официант, уделявший Кейну, по мнению Грейс, несоразмерно много внимания, подошел, чтобы принять у них заказ. Грейс подметила подчеркнуто изощренные движения официанта и то, как он постреливает глазами в сторону ее старого друга, и ее вдруг охватило собственническое чувство по отношению к Кейну, который, казалось, совершенно игнорировал увивавшегося за ним официанта. Они заказали большую пшеничную пиццу с грибами, два фенхелевых салата и два соевых молочных коктейля с пшеничным соком.

— Мое любимое, — просиял официант, по-прежнему кружа возле их столика.

— Да, знаешь, — начала Грейс, стараясь игнорировать елейные взгляды официанта, — я тут рассматривала карточку, где мы сняты вчетвером на Хэллоуине. Помнишь, когда Лэз был Человеком-невидимкой?

— Да, конечно. Я ведь тоже там был. Я — Тарзан, а ты — Джейн.

— А у тебя случайно не осталось еще экземпляра этой фотографии?

— Зачем?

— Я думала послать Хлое, — ответила Грейс, ни словом не обмолвившись о том, что ее собственный экземпляр порван в клочки.

— Ты уверена, что Хлое будет приятно напоминание о той ночи?

Вопрос удивил Грейс.

— Что ты имеешь в виду?

— Странно тогда все было, тебе не кажется? — Кейн потупился, разглаживая скатерть. — По крайней мере для меня. — Грейс не знала, что отвечать.

— Ладно, если попадется… — сказала она наконец.

— Уверен, что она у меня где-то валяется, — сказал Кейн. — Если только не растворилась в воздухе, как твой муж. Он стал еще большим невидимкой, чем обычно.

Грейс предположила, что Кейн намекает на крайне подозрительное отсутствие Лэза в последние несколько недель, но потом ей пришло в голову, что она проделала такую работу по симуляции его присутствия, что по нему даже не скучают. А может, в конце концов, они и действительно не скучали по нему? И даже сама Грейс?

— А, — сказала она, — понятно. Вроде того, как мой отец надевает на все книги в доме пластиковые чехлы?

Наконец Кейн улыбнулся.

— Именно. Помнишь, как он подарил тебе путеводитель в противопыльном переплете? — пошутил Кейн. Грейс стало легче, они снова нащупали свой обычный ритм — непринужденная беседа, какая у нее не выходила ни с кем, даже с Лэзом.

— Да. Он называет их профилактическими обложками. На случай если что-нибудь прольется на книги. Он даже опрыскивает их специальным раствором, отталкивающим частицы пыли.

— Предохраняет? — пошутил Кейн. Грейс бросила на него брезгливый взгляд.

Официант вернулся с двумя салатами и пиццей, представлявшей собой непропеченную лепешку, обсыпанную грибами вперемешку с кусочками нерастаявшего искрошенного тофу.

— Ты всегда воспринимаешь все чуть преувеличенно, — ответила Грейс. Она попробовала фенхелевый салат, на ее вкус, немножко отдававший резиной, — излюбленное блюдо Грейс в школьные годы. Когда она поднесла кусок непропеченной пиццы к губам, грибы соскользнули ей на колени.

— Еще не поздно отсюда смотаться, — постаралась она подбить Кейна. — «Ральф» всего в двух кварталах. Обещаю, что Грег ничего не узнает.

— Кстати, Грег… — начал Кейн. — Мы подумываем о том, чтобы съехаться.

Грейс чуть не выплюнула воду, которую Кейн посоветовал ей выпить, чтобы смыть пленку пророщенной пшеницы, которая уже начинала сворачиваться у нее во рту.

— Что? Не слишком ли рано? — спросила она тоном, несколько более резким, чем собиралась.

— Рано? Ты что, считаешь, я способен на легкомысленные решения? — спросил Кейн.

— Нет, — осторожно ответила Грейс, пытаясь вернуть себе самообладание, — просто я хотела сказать, что вы едва знакомы.

— Достаточно давно, чтобы знать, насколько мы совместимы, — парировал Кейн, насаживая на вилку кусочек помидора.

— Ты не учел, что это может быть преходящей прихотью?

— Преходящей прихотью? Слушай, давай не будем сейчас обсуждать мою личную жизнь.

— Просто я хотела сказать, — произнесла Грейс медленно, взвешивая каждое слово, понимая, что ступила на спорную территорию, — что такие вещи в конце концов, как правило, теряют привлекательность.

— Неужели? — Кейн взял свой стакан с водой и откинулся на стуле, делая большой глоток.

Грейс понимала, насколько уязвима ее позиция. Она съежилась от страха перед собственными словами, но было слишком поздно брать их назад, и по какой-то непонятной причине она уже не могла удержаться, чтобы не добавить:

— Да, когда проходит новизна.

— Новизна? Что-то я не понимаю, — сказал Кейн, глядя на Грейс во все глаза. — Возможно, я просто не готов говорить об этом.

— Хочешь но крайней мере знать, что думает об этом Лэз? — спросила Грейс. Еще не успев закончить, она поняла, что зашла слишком далеко.

— Ну, на меня не очень-то похоже, чтобы я принимал решения, не переговорив начистоту с Лэзом. Я думал, что вы, единственные из всех, будете за меня рады.

Именно в этот момент мимо их столика прошла привлекательная женщина. Грейс растерялась, увидев, что Кейн проводил ее взглядом.

— Передо мной можешь не притворяться, — выпалила она. И тут же подумала, уж не добавили ли в молочный коктейль спиртяжки.

— Притворяться? О чем ты говоришь, Грейс?

С этими словами Кейн взял вилку и сосредоточился на еде, оторвавшись от нее только однажды, когда принесли счет. Внезапно Грейс почувствовала, что в горле у нее стоит комок. Попробуй она сказать хоть слово — одно-единственное, — она наверняка разрыдается.

Кейн расплатился, постоянно взглядывая на часы, и в ожидании сдачи они сидели молча. Официант настоял на том, чтобы завернуть остатки пиццы и салата, и вручил сверток Кейну.

— Возьми это домой. Для Лэза, — сказал Кейн, передавая сверток Грейс.

Держа для нее открытой дверцу такси, Кейн избегал встречаться с ней глазами. Вплоть до этого момента Грейс была так занята усовершенствованием своего спектакля, что не понимала, как она одинока. Когда такси отъехало, она посмотрела в зеркало заднего вида, стараясь разглядеть Кейна, но увидела лишь ярко горящие фары проезжающих мимо машин. Она только что оскорбила одного из своих самых близких людей. Тщетно искала она объяснения своего срыва. Может, дело в предменструальном буйстве гормонов? В любом случае, если она будет продолжать в том же духе, то ко времени, когда Лэз наконец вернется, она может попросту оттолкнуть от себя всех близких.

В ту ночь ей приснилось, что Кейн везет ее домой в машине, полной шикарных роз, но вместо светофоров на каждом углу светятся волшебные шары. Они ослепительно сияли зеленым в неоновых нимбах светом, но стоило машине подъехать к перекрестку, как они вспыхивали красным. И на каждом углу высвечивалось одно и то же послание: «Можете не соглашаться».