Хлоя, в джинсах, пурпурном свитере и шлепанцах, уже встала и чем-то занималась на кухне, когда вошла Грейс. На буфете стоял чайник, кипела вода.

— Привет. Как спала? Выстрелы не разбудили? — спросила Хлоя.

— Выстрелы? — Грейс присела к столу.

— Каждую ночь. Я уже так привыкла, что почти не замечаю, но, когда услышала в первый раз, упала на пол и стала кататься, как в «Зле Майами» или еще каком-нибудь боевике.

— Думаю, я их не слышала, — сказала Грейс, хотя у нее было такое чувство, что она вообще не спала.

— Вот и хорошо.

Чайник засвистел. Хлоя выключила старую газовую плиту и, взяв желтую лейку, пошла поливать цветущее растение, подвешенное в горшке возле окна. Дотянувшись, она оборвала показавшийся ей увядшим лист.

— Проклятье, — сказала она, вытирая руки кухонным полотенцем.

— Что такое? — спросила Грейс.

— В моей петунии развелась моль!

Хлоя сняла горшок с крючка, осторожно вынесла его на крыльцо и мощно встряхнула, после чего около дюжины серых мотыльков вылетели из цветка и упорхнули.

— В последнее время у нас серьезные проблемы с молью, — сказала Хлоя. — Потом придется опылить. Я люблю свою петунию, хотя бабушка и говорила, что это плебейский цветок.

Хлоя налила себе кофе. Потом положила чайную заварку и немного свежей мяты в чашку Грейс и залила кипятком.

— Хочу отвести тебя позавтракать в «Бонго рум». В честь твоего дня рождения, — сказала она, садясь за стол. — Они лучше всех готовят яйца. Там будет несколько моих друзей, которые должны тебе понравиться. Потом можем пробежаться по комиссионкам.

Когда они пришли, ресторан был уже битком набит. В первый момент Хлоя не увидела никого из своих друзей. Хозяйка, в облегающем черном свитере и брюках военного образца, сказала, что ждать придется по крайней мере час.

— Если ты не против, я могу и подождать, — сказала Грейс.

Но, прежде чем Хлоя успела ответить, какая-то троица, сидевшая в большой кабинке, замахала им руками.

— Ой, гляди! Они там.

Хлоя потянула Грейс за руку в конец ресторана и представила ее:

— Ребята, это Грейс, моя подруга из Нью-Йорка, о которой я вам все уши прожужжала.

— Рада познакомиться, — сказала Грейс, втискиваясь между двумя девушками, Ким и Селой, одетыми в одинаковые свитера из шерсти ламы. Хлоя села рядом с молодым человеком с алмазными сережками в ушах. На нем был красный бархатный пиджак поверх выношенной синей футболки.

— Джефф, я вижу, ты решил надеть свой пиджак от Криса Крингла, — заметила Хлоя.

— Просто хотелось привнести немного праздничного настроения, — ответил молодой человек.

Еще один приятель Хлои появился позже; он принес стул и уселся во главе стола.

— Привет, Йэн, — сказала Хлоя. — Это Грейс.

Йэн кивнул. На нем были шарф и синий бушлат, расстегнутый сверху на одну пуговицу. Йэн забарабанил пальцами по столу; волосы его потрескивали от статического электричества, такие же наэлектризованные, как его темперамент. После того как все сделали заказы, Грейс заметила, что Йэн пристально смотрит на нее. Она старалась не отвечать на его упрямый взгляд, но приходилось слишком часто проверять, смотрит он на нее или нет.

— Так, значит, вы первый раз в Чикаго? — спросил Джефф, сдувая ворсинку со своего пурпурного пиджака.

— Да, еще не доводилось бывать, — ответила Грейс.

— Хлоя говорит, вы скульптор.

— Нет, мне приходилось преподавать это искусство, но сама я не скульптор, — сказала Грейс, думая об объявлении о гончарном классе и куске глины в своей кладовке. Кроме елочных украшений из пластилина, она уже давно ничего не лепила.

— Скульптор, скульптор!.. Просто она сама об этом забыла, — вмешалась Хлоя.

— Знаете, — начал Джефф, — я однажды слышал, как кто-то сказал на собрании: «Прыгайте, а уж кто-нибудь подстрахует». Это помогло мне избавиться от страха сцены.

Когда он замолчал, у него было такое выражение лица, как будто он только что изрек нечто глубокомысленное.

Грейс понятия не имела, какое собрание имел в виду Джефф и почему обращался к ней, словно она спрашивала его совета. Так или иначе, мысль о любом прыжке мало привлекала ее, но прыгать, не имея под собой прочной страховочной сетки и хорошо продуманного плана, учитывающего все возможные случайности, — это и вовсе было ей непонятно. С Грейс случился легкий приступ клаустрофобии, и она глубоко вдохнула, удерживаясь от того, чтобы, перебравшись через девиц в свитерах, спастись бегством в дамской уборной.

— Джефф, Грейс не знает о Ближнем Западе, — сказала Хлоя. Сидящие за столиком серьезно закивали, так что Грейс едва не почувствовала себя параноиком. — Это собрание «АА», куда я хожу с тех пор, как переехала сюда.

— Анонимных алкоголиков? — спросила Грейс. — Но ты же не алкоголик.

— Я тоже туда ходил, — сказал кто-то. Грейс вдруг почувствовала себя так, будто угодила на собрание какой-то тайной ложи и не знает секретного рукопожатия.

— Грейс, я не пью уже почти пять лет. И я думала, ты об этом знаешь.

Грейс не могла припомнить, когда Хлоя последний раз напивалась. Конечно, в колледже на раз бывало, что Хлоя перебирала коктейлей.

— Почему ты мне не сказала? — спросила Грейс.

— Я несколько раз пыталась. Но ты и слышать не хотела.

— Пригубим из неупиваемой чаши, — сказал Джефф.

— Что это значит? — спросила Грейс.

— Отречение.

— И давно ты начал говорить лозунгами? — спросила Хлоя Джеффа, сделав глоток апельсинового сока.

— Выследи, дай отпор и уничтожь, — продолжал Джефф.

— Трезвым будь, пока не умрешь, — добавила Ким. — Поусердствуй.

— Хватит, — сказала Хлоя, подавляя смешок. — Видишь, с кем я здесь связалась? Может, переехать обратно в Нью-Йорк и предоставить этих полоумных самим себе?

— Помилосердствуй, — сказал Джефф.

— Вот это мне больше нравится, — сказала Хлоя.

Заказанные ими омлеты подали в овальных тарелках величиной с блюда матери Грейс. Ее порция была такой большой, что на нее ушло, наверное, по меньшей мере с десяток яиц; по бокам омлет был обсыпан мелко покрошенным мясом и хорошо прожаренным луком, так что ей показалось, что она никогда с ним не справится. Лэз обычно все доедал за Грейс. Она настолько привыкла к этому, что иногда была не уверена, действительно ли она доела свою порцию или по привычке оставила что-то Лэзу.

Грейс вспомнила, как однажды они ужинали с Лэзом в парижском бистро. Толстые, простроченные золотыми нитями шторы закрывали входную дверь, спасая посетителей от холода. Они с Лэзом были голодны как волки, пробродив целый день по Монмартру и Же-де-помм. Как всегда, Грейс оставила кусочек бифштекса, немного пюре из репы и несколько frites, которые Лэз съел, обмакивая хлеб в перченый соус на ее тарелке. За десертом она смотрела, как он сгребает ложкой остатки суфле, и только теперь задумалась, приходило ли ему когда-нибудь в голову, что она может доесть сама.

— Твоя подруга — хороший едок, — сказал Джефф Хлое. Грейс опустила взгляд на свою тарелку и увидела, что съела все подчистую, тогда как остальные едва притронулись к своим порциям.

— Сама не думала, что так проголодалась, — сказала она.

— Возьми то, что тебе нужно, и оставь остальное, — сказал Джефф. Хлоя закатила глаза. И снова Грейс не была уверена, что Джефф говорит об омлете, а не о чем-нибудь другом.

Грейс вслушивалась в разговор, и чувство одиночества покидало ее. Плечи расслабились, дыхание стало легче. Она поняла, что этот круг Хлоиных друзей в «Бонго рум» был предназначен не для того, чтобы находить ответы — потому что, как говорил Кейн, иногда ответов нет, — а для того, чтобы задавать вопросы. Вопросы эти возникали стремительно и хаотично, один за другим, словно выделывая кульбиты в воздухе. Если она отказалась от иллюзии, то кто или что убережет ее от падения? И почему ей это так необходимо?

Грейс подняла глаза — проверить, не смотрит ли на нее Йэн. Он размотал шарф и наконец снял свой бушлат, бросив его на спинку стула.

— Я вас не знаю, Грейс, — сказал он, наклоняясь к ней через стол, — вот если бы вы остались здесь подольше, я бы вас хорошенько порасспросил. Но лозунги вам не помогут, вам нужно сделать несколько шагов.

И хотя его слова показались ей излишне жесткими, Грейс стало легче оттого, что кто-то говорит с ней начистоту.

Впервые она прямо взглянула Йэну в глаза. Они были бледно-голубые и под определенным углом отливали серебром.

— Вы правы. Я их делаю. И в данный момент — тоже.

— Слава богу! — воскликнула явно довольная Хлоя. — Прошу любить и жаловать — моя подруга Грейс.

После завтрака Грейс с Хлоей прошлись по расположенным поблизости комиссионным магазинам. В одном, таком же большом, как «Прайс клуб», куда частенько захаживали родители Грейс, Хлоя снимала вещь за вещью с нагруженных вешалок. Она складывала их в металлическую тележку, продвигаясь по узким проходам к западной части платяного отдела, который в конце прохода примыкал к секции вещей из фланели, непосредственно перед яркими гавайскими рубашками.

Грейс поразили масштабы магазина, но еще больше ее изумляло то, что все продававшееся в нем когда-то принадлежало другим людям и что двух абсолютно одинаковых вещей не было. Выбрать здесь вещь по себе — это было нечто большее, чем просто подобрать нужный размер.

Грейс задумалась: почему какая-то вещь подходит именно этому человеку, а не тому? И еще: меняет ли одежда людей или наоборот?

Когда Грейс с Хлоей подошли к вешалке, где висели пальто «под леопарда», Хлоя остановилась как вкопанная и посмотрела на Грейс.

— Думаю, мне это не подойдет, — сказала Грейс.

— Ничего не говори, пока не примеришь, — ответила Хлоя, выбрав пальто прямого покроя и проверяя, все ли пуговицы на месте. Потом она сгребла несколько темных наушников и пару черных байкерских сапог.

— Здорово, что мы попали сюда пораньше, — сказала Хлоя, изучая вышивку бисером на жемчужно-белом кардигане. — Видела бы ты, какая сюда очередь после двенадцати. И все хорошее, конечно, разбирают.

Хлоя подтолкнула тележку в направлении примерочной и знаками показала Грейс, чтобы та встала в очередь. У женщины, стоявшей перед ней, лежала в тележке такая гора одежды, что можно было подумать, будто она собирается открыть собственную комиссионку. Когда подошла очередь Грейс, служащий, выдававший номера, даже глазом не моргнул при виде кипы одежды, которую она взяла с собой в примерочную (слишком пышное наименование для закутка, в котором едва можно было повернуться и где все оказывалось на виду). По сути, это была круглая площадка, задернутая занавеской для душа. Грейс повесила свою одежду на крючки, в бытность свою служившие кранами горячей и холодной воды, и посмотрела вниз — убедиться, что не наступит на водосток. Хлоя стояла снаружи, передавая ей одежду из тележки.

— Надень эту блузку под кардиган, а потом примерь брюки в полоску. Я хочу посмотреть, как они на тебе смотрятся, так что выходи, — командовала она. — И не забудь байкерские сапоги.

Когда Грейс вышла, на ней не было ни одной своей вещи, за исключением черных носков Лэза и нижнего белья. Увидев Грейс, Хлоя захлопала в ладоши и тут же подвела подругу к прислоненному к стене зеркалу в полный рост. Стоя позади Грейс, она поправляла воротник леопардового пальто.

Впервые за много лет Грейс узнала себя. То, что она увидела, ей понравилось — все, от мешковатых брюк до тяжеленных сапог, и даже выношенное леопардовое пальто. Она чувствовала себя бодрой, словно только проснулась, глаза сияли, и лицо светилось без всякого грима.

— Ты вернулась, — сказала Хлоя.

— А я и не знала, что уехала.

— Не уехала… Просто затаилась, — ответила Хлоя. — Пошли! Заплатим, а потом заберем твой багаж из гостиницы.

— А как же моя одежда, в которой я пришла? — спросила Грейс, глядя на розовое манто, переброшенное через спинку пластикового стула.

— Оставь. Все равно эти вещи принадлежат кому-то другому.