История светлых времен (Аквариум в контексте мировой культуры)

Соловьев - Спасский Василий

ЧАСТЬ 1

 

 

РОК-Н-РОЛЛЬНЫЙ БЭНД

Прошла сто одна эпоха, пришла сто вторая эпоха, увяли цветочки - выросли грибочки, и никто не знает, какую гадость подсунет нам эпоха следующая. Но оглядывая золотую эпоху рок-н-ролла, к которой в нашей идиотской стране по праву принадлежит группа Аквариум, мы не можем не рассмотреть один прекрасный образ ее культуры - бэнд, то есть группу людей, производящих на свет музыку.

Тот странный состав инструментов, который мы имеем в сегодняшнем бэнде, мог получиться только в Америке, в демократическом и интернациональном обществе, более того - в обществе смешения рас. Отслеживая историю американского бэнда, мы видим, что свои глубинные истоки он имеет в народном искусстве. Странствующий музыкальный бэнд с гитарами и барабаном наперевес - быть может наиболее реальный, древний и долговечный символ американской культуры. История джазовых и блюзовых бэндов - отдельная книга. Первые белые бэнды появились в Скалистых Горах, первые черные группы - в блюзовых притонах Миссисипи и джазовых кабаках Нью-Орлеана. Бэнд всегда возникал как новая народная форма звукоизвлечения. Во многом это реальный символ эпохи демократии, проекция демократии на культуру, слиток ее культуры.

В пестром составе инструментов бэнда мы видим, что каждая нация привнесла туда что-то свое: негр принес барабан и тысячу маленьких барабанчиков, банджо, губную гармошку, ирландец притащил флейту и гобой, европейцы вспомнили фортепиано и голосовое пение, еврей выдал идеологические скрижали и взял на себя менеджемент, потом негр воткнул все в электрический штепсель и - понеслось. Виднейший американский философ-музыковед Грейл Маркус сравнивал бэнд с "акционерным обществом эпохи первоначального накопления": каждый вносит свой пай на общих правах, и решающий пакет акций не принадлежит одному человеку. С другой стороны, первым мощным рок-н-ролльным бэндом называют Роберта Джонсона, исполнителя блюзов, убитого в 1938 году.

Мощь потенциала этого образа вряд ли может быть поставлена под сомнение, если мы вспомним недавнюю историю.

Если брать общеевропейскую культурную традицию, то мы видим, что со времен эпохи Возрождения в Европе доминировал индивидуалистический тип творчества. Сами эти слова творчество и Гений, в каких терминах до сих пор мыслит культурный европеец, есть плод эпохи Возрождения, индивидуалистической творческой установки. Художник или Артист - это в первую очередь Я, Творящее Эго, расписывающее свой мир на холстах и в книгах, рождающее его в сонатах и симфониях. Каждое великое произведение искусства имеет своего автора. Авторство есть главная традиция искусства Европы последних веков.

Писатели и художники нисходящей авторской эпохи выдали нам сумрачные шедевры своего зрения. Исследуя эту переходную эпоху, мы видим агонию и распад, мученичество и испепеляющие творческие страсти, холодные интеллектуальные игры и сознательный уход к примитивному искусству наших предков. Закат классической Европы произвел на свет сумрачных гениев и одержимых творцов, творения которых займут достойное место в мировом пантеоне. Многие из них, имея себя в качестве альфы и омеги своего творчества, подобно де Саду, нарисовали адские бездны подсознания. Другие пытались сберечь красоту. Третьи стали дурачить публику, выставляя ей туалетную бумагу и булькающие сливные бачки. Мастера, положившиеся на твердую руку, достигли высот оформительского мастерства.

Но честнейшие художники избрали другой путь, взяв себя за материал своего творчества. Мало кто знает их имена, однако никогда не устареет их девиз: лучшее, что ты можешь сделать - это изменить мир на себя. Такой художник никогда не исчезнет с нашей планеты.

Но так или иначе, сам тип подобного творчества принадлежит эпохе ушедшей. Несомненно, что мы еще не раз и не два столкнемся с авторскими творениями высочайшей пробы, но сам потенциал, заложенный в образе Творца, Гения, Творящего Свой Мир, исчерпан. Потенциал, заложенный в коллективном творчестве и реализованный многими коллективами, становится началом совершенно новой эпохи художественного труда.

В двадцатом веке происходит слом вековой традиции Европы. Эту традицию ломает американская культурная революция, и отныне мы можем говорить о постепенном возвращении Европы в единственную ее неавторскую эпоху - в Средневековье. И в этом смысле уместно называть нашу эпоху Новым Средневековьем.

Разрушителем старой и создателем новой традиции становится подвижный музыкальный оркестрик, рок-группа, музыкальный бэнд, люди, производящие на свет музыку.

Одна из миссий группы Битлз заключалась в том, чтобы показать что такое коллективный художник. После того, что сделали Битлз в европейской культуре, можно смело говорить: культурный толчок, породивший эпоху титанов и гениев, прошел. наступила другая эпоха. Отныне лучшую музыку этого континента будет производить не композитор, а группа раздолбаев, раз услышавшая музыку сфер и больше ни за что не ответственных. Иными словами, товарищество с ограниченной ответственностью, учащееся петь и играть на инструментах.

Начни исследовать рок-группу, и ты увидишь, что там нет автора. Там нет творца в том смысле, в каком его понимала европейская классика. У этой музыки нет даже главного героя, хотя именно он и есть то, что наиболее доступно обществу, хотя именно на нем завязана вся реклама, и он - главный продукт массового потребления. Но главное, что в самом рок-бэнде возрождается средневековый цеховой принцип работы: каждый ответственен только за свой участок. Этот простейший факт становится основой музыки, доселе неслыханной человечеством - музыки звуков и слов, не существующих по отдельности, но сливающихся в общее целое.

Лучший пример тому - группа Секс Пистолз. Автор мелодий Глен Метлок, фан группы Битлз, презирает слова Роттена. Гитарист и барабанщик (Стив Джонс и Пол Кук) вообще не слышат музыку. Продюсер Крис Томас - хиппи, которого все "ненавидят". Результат - одна из самых гениальных пластинок в истории рок-музыки. Стив Джонс до сих пор думает, что "Problems" (сатира Роттена на средний класс) - это о том, "что у нас было в то время очень много проблем.".

Те, кто пытаются контролировать продукт в целом, мешают общему делу. Иногда солиста приходится даже обманывать. Так Стив Джонс и Малькольм Макларен пересводили альбом ночью, потому что днем им мешал сделать то, что надо, Джонни Роттен, автор текстов.

Бэнд уникален тем, что само творение больше каждого из ее творцов по отдельности. Маккартни удивлялся: "когда мы работаем вместе, каждый из нас больше, чем он есть в отдельности". Сам, так сказать, творец - чистейшая фикция какой-то темной и непонятной уже эпохи. Кто есть творец Револьвера, написанного вместе, или даже Белого Альбома, написанного во время распада организма Битлз? Кто там главный? Разбираться в этом все равно, что разбираться в океанских водах с точки зрения рек и ручьев. Бессмысленно называть какие-то имена, говоря о музыке Битлз, тем более что в самом начале своей карьеры они уволили прекрасного музыканта. Еще бессмысленнее их называть, говоря о Пистолз, тем более что самый известный их человек издавал уже не музыку, а просто шум.

Таким образом, смело можно сказать, что в бэнде происходит тот самый многоожидаемый великими умами человечества синтез искусств. Если взять солиста, пишущего сносные стихи и обладающего невинным или грозным вокалом, гитариста с печальной или героической манерой игры, ритм-секцию, отвечающую за связь бэнда с землей, фотографов, запечатлевающих счастливейшие мгновения группы, и аппаратчиков, следящих за объемом издаваемого звука, звукопродюссеров, записывающих пластинки бэнда и художников, рисующих к ним цветные обложки, менеджеров, отвечающих за контакты бэнда с окружающим миром и дорожных менеджеров, охраняющих музыкантов от неизбежной земной суеты, осветителей, играющих светом, телохранителей и ангелов-хранителей, преданных фанатов, свято верящих в ту беспрецедентную хуйню, которую автор текстов самонадеянно выдает за поэзию и тот шум, который бэнд осмеливается выдавать за музыку, и критиков, предостерегающих от подобного прямого понимания, то мы получим более-менее верную картину того, что в старину называли Титаном, Гением или Творцом.

Итак, рок-бэнд есть плод совершенно новой культурной эпохи. Оксфордская Поп-Энциклопедия - шесть громадных томов - насчитывает десятки тысяч бэндов. Это очень произвольная цифра, которую я запомнил еще более произвольно. Что знает этот энциклопедист-островитянин о русских или бразильских бэндах? Есть ли вообще смысл запоминать какие-то цифры?

Имя им легион, однако так ли много полнокровных ансамблей, так ли много коллективов, имеющих свою душу? Где сейчас те, кто взяв топ-тем, расточали улыбки под вспышками фотокамер и строили планы на новый альбом? Труд их оказался напрасен, песен их никто не помнит, никто не помнит их лиц и тем более прозвищ. Музыка убила их. Музыка убивает тех, кто не хочет или не умеет работать. Да, только музыка творит новых людей, однако последнее десятилетие показало, что музыка может людей убивать. Подарив герою минутное просветление, она бросает его как ненужный хлам. Сможет ли герой снова вернуться работать на свою бензоколонку?

Рассматривая историю создания великого бэнда, мы присутствуем как бы при самой жизни, еще не ослепленной светом софитов, не сбитой с толку внезапной славой и деньгами. Подобные исследования никогда не прекратятся, потому что они - окошко в мир чужой повседневности. Он будет воспет бэндом, потому что нет ничего главнее улицы, на которой ты жил, дома, откуда ты убежал, ручья, который так и течет у тебя за домом. Мы застаем будущих героев нормальными подростками, вряд ли отличимыми от других подростков.

Бэнд вырастает из какой-то органической гущи, из тьмы вещей. Органикой бэнда занимаются кропотливые биографы, воссоздающие по крупицам то, что не помнят уже сами музыканты. Песни лишь высветят этот мир.

Организовать бэнд может любой музыкант, неважно из чего он добывает музыку: из гитары, из слов, из барабанов, из стиральной доски. Мне пришли на ум две великие группы, организованные барабанщиками: The Police и The Band. Бэнд не может начать менеджер. Те, кто хотели унизить Sex Pistols, всегда приводили этот довод: вы дерьмо, вас просто набрал менеджер. Только недавно - благодаря опять же биографическим разысканиям - стало известно, что будущие гитарист и ударник уговорили менеджера взять их под опеку и поискать солиста.

История создания как правило не обходится без личной трагедии: бэнд сбрасывает за борт человека. Так The Beatles уволили прекрасного барабанщика, а Pistols фактически своего создателя. Это мучительнейший момент группы, но еще более мучителен он для того парня, которому уже никогда не встать на ноги. Коллективная душа группы поступает жестко и несправедливо, но таков закон ее сохранения, в конечном счете естественный отбор, описанный соотечественником Пита Беста и Уалли Найтингейла Чарльзом Дарвином.Так или иначе, люди вступают в бытие, превышающее любую индивидуальность, и внутри этого бытия индивидуальности получают новый рост. Люди вписываются в какой-то проект, превышающий их личную силу и разум, их мастерство слагать стихи или музыку, проект, объемлющий людей, в нем находящихся.

Этот проект сам отсеет то, что надо отсеять, уберет лишнее, посмеется над нелепым и самодовольным, отредактирует глупости. Твой личный космос встраивается в еще один космос, в свою очередь встроенный в еще более общий космос, в свою очередь... и так далее.

Дальнейшая история бэнда, стремительный взлет или ровное парение, медленное нарастание или бурный всплеск, наиболее непредсказуема, но никому не удавалось миновать ученического периода: бэнд учится играть в полувоенной клубной обстановке, на танцплощадке, беря за основу текущие хиты, или в каком-нибудь гараже, сам изобретая музыку. Этот период может продлиться 8 лет, как это было с группой Бэнд, или всего лишь год, но это необходимая ступень. Как правило, чем дольше продолжаются школьные годы, тем с большим арсеналом средств бэнд вступает в стадию собственно творения.

Некоторым группам срок активной жизни выпадает в несколько лет, другие могут жить десятилетиями, довольствуясь суррогатами своих ранних открытий, но чаще, чем реже группа исчерпывает себя быстро. Особенно рано погибают те, чьи мечты столь прекрасны и пленительны, что от них невозможно отказаться. Не живут долго бэнды, играющие музыку драматичную и напряженную, удерживать которую на долгий срок люди бессильны.

Другие бэнды могут жить вечно. Так, в городке Афины, штат Джорджия, образовался удивительный маленький оркестр, названный в честь одного из самых интересных типов сновидений, полусна и полубодрствования, когда за секунду ты пролетаешь мили... Быстрые Движения Глаз, так он называется в терминах медицины, и так же был назван оркестр, получивший в народе сокращенное название R.E.M. Альбом за альбомом записывают они свою музыку, которая ни на что не похожа, и никто не знает более счастливого и благополучного коллектива.

Так, считалось, что никому не удастся себя повторить, но концерты The Velvet Underground 1993 года доказали, что бэнд не может разучиться тому, чему он однажды научился, и если он однажды играл музыку своего изобретения, то, кроме самих людей, ничто не может ее испортить.

Но в целом закон тут один: чем больше индивидуальных сил сходится под одной крышей, тем более внечеловеческий звук добывает бэнд, тем колоссальнее их музыка, тем сильнее сотрясаются своды. Чем больше маленьких Эго встраивается в общий проект, тем страннее звучит целое - и тем шире приоткрывается нам замысел создателя сего мира.

Вспомним один древний текст.

"Был Эру Единый, что в Арде зовется Илуватор, и первыми создали они Айнуров Священных, что были плодом его сознания. И они были с ним прежде, чем было создано что-то другое. И общался он с ними, предлагая им музыкальные темы, и они пели перед ним, и он радовался. Долгое время каждый из Айнуров пел отдельно или по двое-трое вместе, а прочие внимали, ибо каждый понимал лишь ту часть Илуватора, откуда он вышел, и плохо понимали они своих братьев. Однако, внимая, они начинали понимать друг друга более глубоко, и их единство и гармония росли".

"И пришло время и созвал Илуватор всех Айнуров и задал им мощную тему, открыв им вещи огромней и величественней всего, что являл им прежде, и величие начала ее и блеск конца так поразили Айнуров, что они в безмолвии склонились перед Илуватором. И сказал им тогда Илуватор:

- Я желаю, чтобы из этой темы, что я задал вам, вы все вместе создали Великую Музыку. Я зажег вас из Негасимого Пламени, так явите же теперь силы свои в развитии этой темы, каждый как думается и желается ему. И я буду сидеть и внимать и радоваться, что через вас великая краса придет в песню.

И тогда голоса Айнуров, подобные арфам и лютням, скрипкам и трубам, виолам и органам, и бесчисленным поющим хорам, начали обращать тему Илуватора в великую музыку: и звук бесконечно чередующихся и сплетенных в гармонию мелодий уходил за грань слышимого, поднимался ввысь и падал в глубины - и чертоги Илуватора наполнились и переполнились, и музыка, и отзвуки музыки хлынули в Ничто, и оно перестало быть Ничем".

Можно говорить о многих индивидуальностях, но, в целом, два человека, правильно распределившие свои роли в бэнде - этого уже достаточно, чтобы смог проступить проект гармонии. Так, в тоскливый манчестерский Понедельник некто Джонни Марр, местный музыкант и щеголь, постучался в дом угрюмого поэта по имени Морисей. Поэт прочитал ему стихи, музыкант что-то сыграл на гитаре. В слезах они обнялись. Они уже знали, что создадут лучшей британский бэнд 80-х. История их сотрудничества описана в тысячестраничном романе.

Британия - страна наиболее высокого сознания. Признавая свое сознание за единственную реальность, островитянин с гораздо большей легкостью, чем другие люди, признает независимое от него существование окружающего мира. Ему легче даются контракты с этим миром. В общем-то, бэнд в каком-то смысле и есть такой контракт.

Но самое главное вот что - в бэнде сходятся две ранее независимые художественные величины - поэзия и музыка. Конечно, в классической Европе блистали оперы, и даже оперы Вагнера, где поэзия занимала очень достойное место (на Тристане такой гигант русской философии как А.Ф.Лосев получил одно из просветлений), однако Вагнеру и не снилось, какие слова положат на музыку в XX веке.

Именно этот факт и можно назвать глобальной революцией в области художественного труда, возвращением в эпические, акынские времена, когда сказитель подыгрывал себе на кифаре, или лютне, или домре и слово было составной частью музыки и не знало еще искушений бумаги. Круг как бы замыкается - и два, а то и три тысячелетия европейской истории уходят в никуда.

- Что ты малыш уснул - на домбре звенит Джамбул помню я с Первого класса. - Встала из мрака младая с перстами пурпурная Эос. - помню я с первого курса.

Барды, рапсодии, аэды, трубадуры, менестрели, друиды, миннезингеры и прочие стоят у истоков любой культуры. Следует помнить, что первым из сохранившихся для нас рапсодов в Европе был слепой Гомер, передававшийся из уст в уста по всему греческому архипелагу пол-тысячелетия, пока не посадили человека - записывать.

Сборник Боба Дилана тоже выходит через 10 лет после начала его карьеры, а Гребенщикова - через 20 (Россия - баба нерасторопная).

В Греции слово и музыка начинают разводиться уже следующей эпохой афинской классики, когда лирических поэтов увлекают страсти и риторика, и они забрасывают свою кифару, когда суровые поэты - трагики разгоняют развеселую дионисийскую шарагу, оставляя им финальную Драму Сатиров в качестве забавы. Мир музыки и математики оформляется особо. Баланс, выдерживаемый эпической поэзией, нарушается. Миры поэзии и музыки обособляются. Дальнейшая история культуры пойдет по пути дальнейшего разделения слова и музыки. Поэты уже не смогут отказаться от бумаги, а музыканты от своих нот.

Но так или иначе, всегда существовала народная песня. С ней вообще никогда ничего не случится. К ней пытались обращаться романтики, но только XX век сумел воссоздать и пересоздать ее в акустике и электричестве.

Каким-то образом британские группы сумели воссоздать архаический средневековый саунд с теми или иными потерями. Греческий саунд воссоздать уже невозможно. Вряд ли тот, кто изучит древнегреческий и врубится в их музыку, сможет что-то сделать реальное. Музыка Древней Греции мертва.

Про Египет в этом смысле мы почти ничего не знаем. Рим не дал миру музыки, это был воинственный гордый собой муравейник.

Только в XX веке снова воскресает то самое архаическое единство, которое было утеряно все более специализировавшейся культурой Европы. И, по моему мнению, это решающий факт истории культуры последнего тысячелетия.

Обратимся теперь к поэзии бэнда.

Поэзия - иначе ее называют "ноша правды" - может быть самый неявный, неочевидный, неуловимый, скрытый за ревом гитар и грохотом барабанов, элемент бэнда, однако именно она является душой бэнда. Однажды человек произнес слово - и мир изменился навсегда. Отказаться от него он уже не сможет. Так или иначе, слово "является главной коммуникативной единицей".

Никто, включая таких титанов критического жанра, как Грейл Маркус и Лестер Бэнгз, не изобрел еще такого прибора, которым можно было бы засечь поэзию в рок-н-ролле, отделить поэзию от непоэзии. Что с того, что я сейчас скажу: поэзия - это когда банальность поворачивается к слушателю своей странной гранью? Это не прояснит картину, это лишь еще одна красивая фраза, которыми мы пытаемся угадать красоту, проступающую за спетыми со сцены словами. Но всегда ли это красота? Каракули двоечника Сида, от нечего делать ерзающего на последней парте, через пару лет станут самой чудовищной песней, от которой содрогнется сан-францисский Winterland. Песенка называется "Belsen Was a Gas"- о том, что газовые камеры были кайфовой штукой. О поэзии Дилана, Гребенщикова, Нила Янга, Лу Рида, Морисси, Майкла Стайпа и даже Мамонова можно писать диссертации, однако кто напишет статейку о поэзии Янки Дягилевой в песне "Ангедония"? Какой писатель опишет те места, куда уносится муза Джимми Хендрикса? Или то, как высокопоэтически хрюкает Роттен в конце альбома Секс Пистолз? Где ориентиры, если высочайшее мастерство подобно неумению? Кто будет разбираться в каракулях Джо Стаммера и Мика Джонса, ко времени создания London Calling уже позабывших школьную грамматику? Кто будет расписывать на бумаге голоса Бэнд с их первого альбома - восклицающие, охающие, предостерегающие, тревожные, умиляющиеся, ахающие, взывающие? Кто сможет рассмотреть акцент подземной сырости и подвального удушья, который вносят The Residehts в классической "Jailhous Rock", в свое время победоносно исполненной Элвисом Пресли? Или то, с какой тревогой в голосе Джордж Харриссон на Savoy Truffle перечисляет всякие вкусности, присутствуя на этом скромном буржуазном пиру страшным всевидящим инопланетянином?

Поэзия скрывается и раскрывается в запомнившихся обрывках сновидений, фрагментах правды, циничных выпадах, апокалиптике обиженного школьника, откровенных бредовых прогонах, странных сближениях, пиратских воззваниях, видениях рая. Чтобы подвергнуть все это анализу, нужно начинать новую науку, но представьте себе этого нового Ломоносова, корпящего над наркоманским бредом? Куда приведут его эти занятия?

Анализ этой поэзии лишь умножает поэзию, и слава Богу, что еще очень нескоро выродится она в скучную гуманитарную дисциплину.

Поэзия является тайной пружиной рок-группы. Это - послание группы на языке, понятном их аудитории, правда жизни какого-то человека, которой он делится с другими людьми, какой бы жестокой, прекрасной, горькой или бездарной она ни была. Такой бэнд и есть чудо - музыкальный оркестр, наделенный даром осмысленной речи.

Поэзия является тайной сущностью бэнда, и поэт - ее главным героем, и тот же поэт - главное зло бэнда. Отсутствие поэта в группе, подобно Rolling Stones, это подарок богов. Слушая свою внутреннюю музыку, поэт не слышит музыки, которая его объемлет, он мешает ей, и - в итоге оркестр. Зачастую его выгоняет сама группа, как скажем, Creedense или The Replacements поступили со своими лидер-вокалистами, и тогда группа, к своему удивлению, вдруг остается ни с чем. Иногда сам поэт, вознесясь до небес, решает оставить группу. Чаще он просто погибает. Крыша поэта наиболее неустойчива, и только самые сильные из них выживают.

Да, как правило, группу разваливает поэт - хотя с тем же успехом ее может развалить музыкант - но так ли уж в нем дело? Да, его уносят собственные фантазии, у него в голове зреет план захвата мироздания, он начинает верить в свою мессианскую роль, подобно Александру Великому, к нему в голову приходит идея, что он есть сын Бога - и это верно, но все-таки дело в другом. Никто уже не способен удержать музыку, которая покинула этот мир. Солист просто уходит из мира, который покинула музыка.

Что расстраивает эту музыку? Чье-то истеричное соло? Ощущение исчерпанности этой музыки и чувство самоповторения? Девушки, выкрадывающие музыкантов, дети, которым нечего есть? Акулы-менеджеры, объебывающие группу? Слава? Личные интриги? Наркотики? Все, что угодно может стать ответом на вопрос, потому что, как сказано поэтом, ответ знает только ветер.

История распада бэнда гораздо трагичнее, чем смерть героя. Что с того, что герой подсел на героин и отправился с этого света? Что с того, что на последнем концерте Хендрикса мы присутствуем при агонии бога, убивающего себя? Все они творили свою судьбу своими руками. От заката бэнда веет самой невозможной грустью. Никто не властен что-либо тут изменить, ибо вступили в силы те же фатальные законы, превышающие отдельную волю, которые в свое время творили этот бэнд. Индивиды, некогда слушавшие общую мелодию и послушные душе бэнда, входят друг с другом в неизбежное столкновение. Растут обиды. Нанимаются адвокаты. Подсчитываются деньги. Ангел-хранитель презрительно отлетает от бэнда, и сестренка-паранойя уже тут как тут.

Да, распад бэнда определяет его судьба. Но судьба непознаваема, и, спускаясь с небес на землю, мы можем утверждать с целью назидания: процесс творения останавливают сами люди. История бэндов доказывает, что человек не столько источник творчества, сколько его камень преткновения. Признавая распад бэнда процессом фатального свойства, мы, к счастью для себя, упускаем тот самый повседневный мир, который вновь открывается нам, на сей раз в своей неприглядности, в последних днях группы. На сей раз этот мир освещен искусственным светом, он кишит корреспондентами, репортерами, адвокатами и т.д. и т.п. Однако музыка покинула этот мир. Это та же повседневность, но на сей раз ослепленная вспышками камер, сбитая с толку славой и деньгами. Мы застаем бывших подростков теми суетными взрослыми людьми, над кем они в свое время смеялись в своих веселых песенках.

Как бы там ни было, рок-н-ролльный бэнд совершил в культуре подлинную революцию. Эта революция касается как культуры в целом, так как и каждого человека в отдельности. Метафизически привилегированного класса, каким со времен Возрождения был класс художников, творцов, поэтов, писателей и т.д. больше не существует. Отныне искусство будет там, где каждый этого захочет и сможет.

Правильно сформированный подвижный музыкальный оркестр и есть флейта неба. В иные моменты, как это было, например, с Битлз, это очевидно для всего мира. В других случаях, как например, с группой Аквариум, это очевидно для 1/6 части планеты. В третьем случае, это очевидно только для узкого круга слушателей, собравшегося вокруг бэнда. Наконец, в четвертом, наиболее плачевном случае - это музыка только самих музыкантов, запертых в своем подвале.

Таким образом, обрисовав культурную панораму как я ее сейчас вижу, я перехожу собственно к предмету данной книги.

Аквариум в русском роке ближе всех приблизился к тому, что можно назвать "британский бэнд". В лучших образцах их музыки есть подлинное равновесие инструментов и голосов. Ни одна русская группа не звучала более полновесно. Как ни ругайся на Аквариум и на его "художественного руководителя", эта группа - одно из самых прочных звеньев в истории новой русской музыки, и ее история доказывает это все в лучшем виде.

Эта история еще будет написана, и в общем-то, она является предметом данной книги. В одной из своих дурацких песен БГ спел: "мы хотели войти в историю, мы туда не вошли", однако это не совсем точно. Аквариум вошел в историю. Другое дело, что "из каждой двери можно сделать шаг", и значит - из истории всегда можно выйти. И, конечно, следует помнить, что не весь Аквариум - история, что в нем есть то, что в историю еще не попало, что попадет туда еще очень нескоро.

Но в целом, мне кажется, именно с них начинается какая-то очень молодая, однако более жизнестойкая, чем любая другая, ветвь российской культуры. Я говорю о вероятном историческом будущем.

Их внутренняя история всем известна. Лучше всех она описана самим БГ в Правдивой Автобиографии Аквариума, что все они, в общем-то, полные идиоты. Идиотизм как память об Общем Сознании видится мне одной из главных предпосылок развития музыкальных способностей индивида. Это некий старт. Вспомните стихи Джорджа, первого поэта Аквариума - это полный идиотизм.

Первое подробное исследование жизни и творчества группы - книга Ольги Сагаревой, посвященная 20-летию группы. Подробной и точной дискографии пока нет, однако над ней уже начали работать люди. Когда закончат работать эти люди, ей заново займутся другие люди. Третьи люди начнут спорить со мной. Потом те, кто спорили со мной начнут спорить с самими собой. Но выиграет тот, кто двинется в быт. Он напишет 800-страничный документальный роман, и его книга будет наиболее читаема. Там будут омерзительные подробности личной жизни музыкантов, от которых вздрогнут фаны. Если он не найдет таких подробностей, он их выдумает.

Слава Богу, в силу неповоротливости России, такая книга случится очень нескоро.

Таким образом, история Аквариума - дело уже решенное. БГ может никого не торопить, а сам поскорее все забыть. Потому что о самой истории, кроме ее участников, уже не узнает никто. Правильные акценты уже не расставить. Остается просто по-журналистски пиздаболить или кидаться говном в Аквариум. Но это совершенно бессмысленные занятия.

Всем известно, что в разные свои периоды Аквариум представлял из себя особый коллектив. Он был электрическим, акустическим, ориентальным, порнографическим и полуюродивым, блаженным и полублаженным, боевым и панковским, занудным и камерным. Я вспомню его только таким, каким увидел его в первый раз.

Когда я впервые увидел Аквариум в Москве, я совершенно не знал, что я увижу. Я и раньше бывал на каких-то помпезных рок-шоу с пускаемым под занавес дымом типа группы Аракс или Пинк Флойд, которые вселяли в меня странную зевоту. Аквариум я полюбил сразу, прослушав Треугольник и Радио Африку. Я достал ими всех своих знакомых и, в общем-то, это было все, что я знал и хотел знать о нашей рок-музыке. Мне этого вполне хватало. Рок-музыка была для меня экзотикой , Западом, который находился тогда в совершенно другом измерении. Хард-рок, проникший в Россию, казался мне музыкой для людей с низким уровнем сознания. Но в целом рок-музыка была планетой, путешествие куда я старался откладывать как можно дольше, потому что я знал, что оно затянется.

На самом деле я до последней минуты не верил, что услышу Аквариум живьем. Меня постоянно куда-то перемещали. Я помню, что бродил по какому-то коридору, сидел в зале, курил в туалете - и отовсюду меня гнали. Потом я оказался в толпе возле закрытой двери от лестничного пролета. На страже стоял пионер и никого не пускал. Народ возмущался и уплотнялся. Потом какой-то человек, поднимаясь, подняв над головой гитару, прошел сквозь толпу. "Куда вы?" - спросил пионер. "Моя фамилия Гребенщиков" - очень вежливо ответил человек. Я вспомнил, что лидера группы Аквариум зовут Гребенщиков, и меня просто ошеломило как человек смог пройти через плотную сгрудившуюся толпу, вообще не затрачивая усилий.

В итоге и я как-то продрался. В зале все было очень мирно, народ ажиотажа не высказывал, богема театрально называла громкие имена типа "ранний Майк, поздний Майк", видимо специально для меня, который тогда их не знал. На сцене, настраиваясь, музыканты говорили о чем-то своем, словно не замечая зала. Внезапно БГ мог бросить в зал, чуть хвастаясь: "а вы знаете, что мы записали новый альбом? Как он будет называться - секрет, но он уже есть". И снова уйти в свои провода. Но улыбка Гребенщикова была разоружающая . Я сидел совершенно обалдевший, предвкушая действо. Потом они все разом вернулись и расселись по местам: две скрипки (Куссуль и Воропаев), виолончель (Гаккель), бас (Титов), перкуссия (Фанштейн) и акустическая гитара (Гребенщиков). Программа была составлена из песен с альбомов День Серебра, Ихтиология, частично Детей Декабря, которые и были "секретом". Это был декабрь 1985, концерт в ДК им.Курчатова. Очень морозный день.

Я впервые увидел оркестр. Это был настоящий, плохо сбалансированный, но поразительно живой бардачный рок-н-ролльный оркестр, который играл музыку как бы по наитию. Голос Гребенщикова был удивителен, казалось, что в какие-то его интонации врывается свет. Я не все слова понимал, но я сразу понял, что то, о чем он поет, едва ли имеет четкую словесную форму. Но несколько внятных фраз были прекрасны. В оркестре присутствовало слово, поэзия, которая никогда так вольно и победно не чувствовала себя в мире таких разных звуковых пространств. Это был чудесный русский оркестр, наделенный даром поэтической речи. Я слушал какую-то музыку и много читал поэзии, но о таком чуде я не мог и предполагать. Я не был тогда знаком с ирландско-кельтской народной музыкой, да и вообще толком с рок-музыкой - и слава Богу, что я не думал о каких-то "влияниях", цитатах и просто слушал это чудесное звуковое пространство. Мне показалось тогда, что я впервые наконец услышал русскую музыку такой, какой всегда хотел ее слышать. Короче, я совершенно охуел. Окончательно добил меня Сева Гаккель, своим скрежещущим соло на виолончели в конце "Ангела". Я вылетел.

Придя домой я задумал написать статью о группе. Писал я ее почти 10 лет. Признаться, меня от нее уже тошнит. Однако, прочесть ее нужно всем до самого конца.

 

АКВАРИУМ - ЗЕРКАЛО РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Вокруг Аквариума всегда имел место быть неаквариум. Иными словами - Зона. Наша родная российская зона. Окинем эти места предельно беглым взглядом, чтобы не стало горько или противно. Это унылые окрестности, однако разобраться с ними надо.

Русская Революция - дело темное. Жид ли, масон ли, Сталин ли, Ленин ли - кто ее запорол, теперь фиг разберешь. Сейчас понятно одно: Россия почти на столетие была выкинута из нормального мирового процесса, мировой истории. Она построила из себя храм на крови, ограждавший ее от остального мира. И этот Храм, заваливший своими обломками многих и многих, только сейчас начинает скрываться в океане истории.

На самом деле паралич мозга у Ленина начался с того момента, когда он научился читать. Ему очень понравилось читать книжки, и он остался вечным студентом. В конце концов он превратился в дауна. Так бы я решил его биографию.

Сталин уже ничего не читал. У него было крайне неразвитое азиатское сознание. Россия при нем приобретает черты зловещего Востока, становится главным Чудовищем мира. Восток сбрасывает свою сказочную пелену и предстает Империей Зла.

Над страной зависает коммунистический полумесяц, в Москве расцветает азиатская готика, зажигаются яркие кремлевские звезды. А высоко-высоко, в неприступной башне сидит восточный батька, крутит ус и думает. Его воображаемый народ поет счастливые песни.

Похищение русского трона бандитами не могло отразиться на нашей культуре. Ущербный карликовый восток надрывно пировал свою победу в темных московских покоях, как бандиты, не знающие веселья. И музыкой России стала воровская песня.

Вполне естественно, что музыкой этого народа становится блатняк. Во время войны рождаются национальные гимны, но в целом музыкой коммунистической России был блатняк, сдобренный цыганщиной - музыка победившего концлагеря, ныне эксплуатируемая современной попсой. (Из него только Высоцкому удалось сделать то, что можно назвать российским блюзом). Ибо другая свобода этой стране в ту пору была неизвестна. И идеал воровской силы был единственным идеалом этого замкнутого пространства.

Спор Запада и Восток а в России, которого я мимоходом коснулся, заложен в одной фразе - "Мы хотим жить исторически". Это вечный крик души европейца-славянина среди повальной азиатчины. Первым закричал Чаадаев, Петр Яковлевич. Съездив в Европу, он был сражен разумом, который открылся ему в европейской истории. Он заперся в своем московском флигеле, думал одну тугодуму, курил крепчайшую сенсемилью и в итоге написал очень нужное сочинение о родине.

Расшифровать его можно так - ты не родина-мать, ты глупая отсталая баба. Поскольку Чаадаев обращал свое сочинение дамам, ему приходилось быть более галантным.

"Мы хотим жить исторически" - эту фразу Мандельштама 20-х годов почти дословно повторит Пастернак в конце 40-х, в период чудовищной деспотии сидя на даче, предаваясь прелестям любви, что-то предвидя и отчаянно тоскуя по воздуху истории, по ее христианскому логосу. Поэты помнили еще, что такое жить в осмысленной истории, участвуя - стихами или как-то еще - в судьбе державы. Рок-поколение уже выпадает из державы, из истории.

Но в целом, пытаясь сейчас разобраться с историей России, ты оказываешься в области клинического сознания. Российские рокеры были первыми, кто обрубил эту тему вообще, тем самым выступив из исторического маразма, в который впала Россия в те годы.

Культура России рубежа веков - тема необъятная, к рок-музыке отношения не имеющая. Однако взглянув на эту культуру стоит, чтобы понять, что мы оставили позади.

Та эпоха была одной из самых великих культурных эпох, состоявшихся в истории человечества. По своему размаху она сравнима с Афинами эпохи греческой классики или итальянским Возрождением. Это был последний взрыв классики, то есть той всеевропейской парадигмы, которую задали греки. Все ее культурные плоды вряд ли можно охватить. Возьмем только литературу. Великий синтез греко-латино-итальянского культурного мира происходит в поэзии Осипа Мандельштама - на почве русского языка, на которой эллинские семена дают свои чудесные всходы. В Велимире Хлебникове совершается еще один синтез - русского язычества, христианства, Востока, магии и точных наук - опять же на почве русского слова. В ранних поэмах Маяковского происходит панк-революция - свергаются и профанируются христианские боги, боги-хранители российской культуры той эпохи. Сознание отвязывается от старых богов. Сам Маяковский остается ни с чем и подсаживается на черный русский наркотик - государство, но его ранняя работа, эта мистерия развоплощения богов почти двух тысячелетий европейской истории, вряд ли может быть переоценена. По духу Маяковский - первый российский рок-н-роллер. Лучше его никто уже не сыграет на басовом барабане.

Русская философия той поры, в лице Бердяева, Флоренского, Розанова, одухотворенная православной традицией, наконец обретает вполне человеческий язык, оставляя позади кошмарные немецкие словеса, бывшие языком философии. В Василии Розанове происходит синтез русской литературы, которая наконец становится просто человеком. Розанов - пик литературы вообще, как идеи и как ремесла. Я перечислил всего лишь те имена, которые сами пришли на ум благодаря специфике моего образования. Дать хотя бы приблизительную картину русского культурного космоса той поры вряд ли кому под силу.

В начале века появляются даже свои грибы. Один из них - Алексей Ремизов. В полубредовой философии Николая Федорова с ее лейтмотивом "воскрешения всех мертвых" можно увидеть предчувствия ЛСД в грубо-позитивной форме. Но все просрали большевики - ебаные политики-интеллектуалы. Когда большевики взяли власть - Розанов пошел собирать окурки на Царскосельский вокзал. Он понял, что настал пиздец и очень надолго.

У рок-поколения русская история была отобрана. Потому что сама эта история выбросила за борт человека. Потому что новое сознание противилось этому кошмару. Отобран был сам смысл, который вкладывается в слово "отчизна". Так или иначе, сознание рок-н-ролла отвязывается от России и перестает искать что-то для себя в этой плоскости - российской культуры XIX века.

Шестидесятники были последними, кто дышал воздухом этой истории - им предоставилась такая возможность в период хрущевской оттепели. Эта та же история перекрыла им кислород. От них остались гимны одиночеству, светлая печаль и уникальные российские блюзы.

Шестидесятники очень дорожили своими несчастными Эго и постоянно друг с другом ссорились. Их учителями были писатели и джазмены Америки. У шестидесятников был свой джаз, и он был музыкой их религии, которую можно назвать стоическим индивидуализмом, но этот джаз не мог впустить в себя осмысленную речь, впитать в себя слово. Сама поэзия была еще слишком сильна как идея, и она не могла сбросить с себя свое достоинство и пойти на службу в джаз-бенд. "Меня нельзя спеть хором"- гордился Бродский. Шестидесятники не знали, что такое кооперация.

Но времена, они меняются, как пел Боб Дилан, один из учителей Бориса Гребенщикова. Битлз как раз были теми, кто спел хором. И хор они собрали неисчислимый.

Пожалуй, Аквариум был самым радикальным методом отстранения. В ту эпоху Государственной Машины они смогли забыть о ней как о страшном сне и не стараться его припомнить. Они смогли начать строить свой замок и вступить в эпоху Нового Средневековья раньше, чем кто бы то ни было.

Аквариум вышел на принципиально иной уровень сознания, подключившись к тому, что уже было сделано на Западе. На том уровне сознания нет истории, но есть музыка и мифы, и конечно, Битлз были их проводниками.

Переориентация русского сознания началась с Битлз. Градский, Макаревич, Козлов хором свидетельствуют: все началось с Битлз. В 1965 году Борис Гребенщиков приходит из школы, настраивает приемник и попадает в Битлз. Ему открывается смысл жизни.

Звуки Битлз переворачивали старую вселенную. Все, кроме Битлз, разом увиделось чудовищным нагромождением сложностей.

"Были рождены мы в круге света" - споет Макаревич в 1989. Все песни Машины Времени, Аквариума и некоторых других можно увидеть как попытку воплотить тот первичный световой импульс, рожденный Битлз, то ощущение небывалости мира, когда "стало видно далеко во все стороны света".

Отталкиваясь от стереотипов "потерянного поколения", БГ называл свое поколение "найденным". Битлз отменили все, кроме чего-то изначального, их темы были натуральны, а светлые и грустные мелодии легли как родные на славянскую душу. Рок-музыка снова возвратила на землю простые вещи, сумев их наполнить простым и новым смыслом. Наверное, поэтому рок и сумел выстоять на фоне унылой брежневской поднебесной, с музыкой проводив в тартарары Стозевное Чудище российской государственности.

И в отличие от литературы, пораженной в сердце этим Драконом, рок-музыка смогла его пережить.

Сравнение двух типов шестидесятника, западного и российского, говорит лишь о том, куда уплыла резвая Европа. Наш шестидесятник врубился лишь в лево-радикалов 60-х, обосравшихся сартристов-маоистов. Они по достоинству оценены в Нобелевской речи Солженицына. Наш шестидесятник все еще играл в игрушки с государством. Но Россия и ее интеллигенция не могли врубиться ни в кого другого - она все еще разъебывалась с грехами прошлого и ей нужна была политика, не любовь.

"Уберите Ленина с денег" - истошно кричал отечественный шестидесятник. "Нас не спас ум, нас может спасти только сердце" - утверждал сам дух 60-х на Западе. Кто из наших шестидесятников понимает о чем это? Глубокий провинциализм России и ее локальных литераторских и винно-водочных ценностей особенно стал ясен с падением железного занавеса. Оказалось, что большинство из нас говорили и писали на каком-то туземном диалекте. И интеллигентская Россия слишком была занята собой, чтобы взглянуть на окружающий мир.

Понять все это можно - местные проблемы душили, с России нужно было снимать железный колпак. Российские шестидесятники одержали победу - нашелся среди них тот, кто развалил великую империю. Наполеоном 80-х, который перекроит карту мира, мог стать только мудак - тот, кто будет править Поднебесной недеянием, кто пустит все на самотек, в точных терминах любимого Дао Дэ Дзин. По масштабности деяний Горбачев в истории Европы сравним только с Наполеоном. Таким образом, шестидесятник выполнил свою историческую миссию и остался не у дел. Потому что нет сейчас такой интеллигенции, которая смогла бы повлиять на следующего царя, тупого азиата, и пересадить его с водки на более благородный наркотик. Или по крайней мере пиздануть по наци-панку Жириновскому чем-то подобным "California Uber Alles". Все как раз наоборот - Жириновский сам поет песенки.

Открытие новой музыки, философии жизни, культуры было столь ошеломительно, что рок-поколение стало попросту не с кем разговаривать в пределах русской культурной традиции.. Между роком и классикой разверзается бездна непонимания. Обрывается сам Диалог, соединявший век XIX и век XX. "Мы жили так странно две тысячи лет..." - с кем играть эту музыку?

"Так начнем все с нового дня" - поет БГ, чувствуя себя новым Адамом. Рок-н-ролл вводит новое летоисчисление - не от Рождества Христова и, тем более, не от выстрела "Авроры", но от утренней зари Битлз. Новую эру задает послание из Ливерпуля.

Песни БГ превращают диалог с культурно-историческим прошлым России. В нем уже не разобраться, туда уже не въехать. БГ "чувствует себя в тысячелетии мировой истории" и совсем чуть-чуть в конце XX века на территории нашей страны. Высоцкий, Окуджава, Галич - все они ощущают себя детьми России и ее больной истории, и им, а не кому-нибудь, расплачиваться за ее грехи. Кто-то встает в непримиримую оппозицию к обществу и поет о жертвах террора (Галич). Но кому-то сквозь кровавое облако сталинщины еще грезятся девственные ленинские политкружки, кто-то еще вдохновляется героикой гражданской войны.

Высоцкий, незнакомый с традицией американского блюза, создает по духу его русский эквивалент. Ему первому удалось соединить поэзию и гитару. Отныне гитара окончательно входит в закон - до этого она выполняла роль подыгрывающего инструмента кабацких песен (был еще поэт Игорь Северянин, который распевал свою гнуснейшую лирику под гитарные переборы).

Высоцкий был герой, преследуемый нашими национальными чудовищами, о которых он пел как о злом Роке и горькой Судьбине, искавший спасение в светлых мотивах богатырской сказки. Он создал свой законченный эстетический мир, Российский Блюз. Такие его вещи как "Банька" или "Все не так ребята" вряд ли по своей мощи смогут сравниться с чем-то в русской музыке, исключая Шаляпина. Начав с фольклорных сказок, Высоцкий дальше всех зашел в мир русской песни, дойдя до рекрутских плачей, коснувшись магических глубин этого песенного мира. Некоторые его поздние песни сродни заклятиям и заговорам. От традиции, распаханной Высоцким, будут питаться еще многие и многие. Такие люди как Юрий Шевчук, Саша Башлачев, Гарик Сукачев или Чиж - одни из его очевидных духовных наследников.

Булат Окуджава ближе всех подошел к тому, что можно назвать российским госпел, то есть церковным пением. Его песни молитвенны, в его голосе присутствует благодать. Фактически, его песни могли бы звучать в церкви. В свое время они и создавали какие-то невидимые церкви, собиравшиеся на часок у бобинного магнитофона с поскрипывающей лентой.

Александр Галич пел романсы, и петь он мог только об одном: как в России убивали людей. Галич, сам будучи преуспевающим сценаристом, был насмерть ранен этой историей - и не мог петь ни о чем другом. И в его голосе есть благодать.

Но в целом, авторская песня кровно связана с обществом и его историей. Она не мыслит себя вне страны, вне национальной привязанности. Рок-н-ролл - вне истории, и его сознание лежит в совершенно другой системе координат:

Нам повезло, что мы остались живы, Мы могли бы стоять лицом к стене, А это просто ребята ловят свой кайф

Как художник БГ находится вне исторического времени, у него свое время. Его нелюбимый исторический деятель, как он написал в анкете рок-клуба, какой-то жестокий китайский император. Им мог оказаться Цезарь Борджиа, или Нерон, или Сталин - неважно. БГ сбрасывает с себя груз истории своей страны и пытается жить вне "страшного царства слов". Он мог петь Вертинского о мальчиках, павших в Первую империалистическую, и в его устах эта песня была не о гражданской и даже не об афганской войне, но о Войне. "Неважно какая война, главное, что на ней убивают"...

Когда Дорз пели "Неизвестного Солдата" - THE WAR IS OVER - прямо на концерте рождались люди, для которых война была закончена, здесь и сейчас. Она останавливалась в сознании. The Doors stop the fucking War. Вьетнам останавливается усилием сознания - может быть, это главное послание Дорз.

Не хиппи остановили Вьетнам или Афган, просто в их сознании уже свершилось то, что реально произойдет с выводом войск. И больше воевать за родину-мать никто из нас не пойдет. Мать-алкоголичку давно уже пора было лишить прав материнства.

Забвение культуры своей страны Аквариумом было предопределено диалектикой самой культуры. Наряду с культурно-исторической памятью, в иные эпохи особенно благоприятно послать все на фиг и вообразить себя новым Адамом. Хитроумный вестник блага не обходится без толики забывчивости.

Этого требует, наконец, его нормальная физиология. В этом смысле физиологична сама культура, если ее рассматривать как единый организм. Человек, который провел длительный срок в безобразной неволе, чтобы жить дальше - отгоняет видения прошлого. Иначе, разгораясь и разгораясь, поддерживаемые кислородом памяти, они поглотят его в своем огне. Рок-н-ролльное поколение нашло тот безотлагательный выход за пределы исторической обремененности, который требовала физиология культуры. Оно поспешило забыть историю своей страны. Через пять лет оказалось, что эту историю не помнит никто.

Российский ад находился слишком близко, он не был в недосягаемой преисподней, где сомнительные черти жарят кого-то на сомнительной сковородке. Ад был в истории, на расстоянии одного поколения, и из него вырывались еще языки пламени. Двигаться дальше можно было лишь отодвинув его на внутреннюю дистанцию. И рок-музыка явилась для поколения заклятием советской ночи, исторического ада России.

Аквариум находит новое место художника, "красивый холм", который не захлестывали общественные миазмы. Разве что туда попадали какие-то брызги, способствующие созданию таких милых шедевров как "Козлодоев"... С этого холма взгляд простирался в дальние дали, и эта дальнозоркость позволяла не фокусировать зрение на том, как социум стремительно впадал в однозначную зависимость от лексики политинформации.

В песнях Аквариума гаснут социальные темы. Если они появляются, то только как добавочные полутона к другим темам - первичным основам обыденной жизни. Возвращение к весомости и важности таких вещей как Дом, Чай, Путь - одна из миссий культурного героя эпохи застоя.

Аквариум был крамолен только тем, что выше всего они ставили мастерство (так и не став профессионалами). В конце концов БГ - конформист, послушный подданный некоей иерархической Империи, и он не обременен ответственностью за творимое на других этажах общества зло. Он лишь знает свое место работы и оттуда его не попрешь. "Мое место здесь".

На самом деле Аквариум попрощался не с культурой России и ее историей, но с XIX веком и с тем, что осталось от него в веке XX. С системой ценностей, заданной русской литературой. БГ отграфоманил в 1975 (сказочка "Иван и Данило" сошла на него как сон в 1986 - на каникулах). В том же 1975 БГ понял, что и с театром ему не по пути. Про поэзию он высказался году в 1985 - " я бросил писать стихи, решительно и бесповоротно. В этом нет больше смысла".

Русская Литература XIX века была божественным медиумом. Во второй половине XX века эта же литература исчерпывает свою тему - Бытие Бога - и замыкается на себе: вопрос богоявления сменяется вопросом самовыживания. В свое время Запад воспринимал эту литературу как сказку - так же как мы сейчас читаем Толкиена. Сейчас, в 1994, этот медиум, бывший некогда культурным знаменем России, больше не работает.

Из всей русской культурной традиции ближе всего пришлась Гребенщикову церковь. Но церковь всегда была слишком далека от светских традиций. И главное, в отличие от негритянской церкви - создавшую традицию госпел и соул-музыки, церкви, незримо стоящей за всеми черными исполнителями, включая самых отверженных блюзовиков и рэпперов, русская церковь всегда была страшно далека от музыки. И до тех пор, пока православие не впустит в себя музыку, оно будет оставаться замкнутой религиозной сектой.

В 1987 году по ТВ состоялась беседа БГ с А.М.Панченко, специалистом по Древней Руси. Они говорили на разных языках, стараясь понять друг друга, и единственная тема, которая могла их сблизить, была именно православная духовность. Но жаль, что любитель и профессионал не могут как следует разговориться. Жаль, что наука и практика так друг от друга далеки.

Кому-то в Аквариуме не хватало отчетливого бунтарского момента (москвичам, живущим близ Стозевного Дракона), потому что протестом Аквариума был социально-политический похуизм. Но этот протест вышел строительством. Это было не отрицание, а замещение ценностей. Аквариум преодолел бунтарство и сумел ощутить себя частью культуры. БГ говорил, что рок противостоит культуре только на определенном умственном и возрастном этапе, потом он начинает впитывать. И никто, так как Аквариум в русском роке не прошелся по мировой культуре, найдя там что-то свое не по букве, а по духу.

Не мне вычерчивать логику развития русского рока. Я выбрал Аквариум, потому что на их примере лучше всего виден сдвиг сознания, отражением которого была наша рок-музыка. Плюс ко всему я был их фаном. Думаю, история русского рок-н-ролла уже состоялась. История русской поп-культуры не состоялась и на 1/10. Естественно, все это догадки.

Начало массового увлечения западными молодежными делами падает в нашей стране на середину 60-х, и весь наш рок проходит под знаком благой вести с Запада. Другими словами, это было простое копирование прекрасных первообразов. Нам оставалось лишь уклоняться от заданного маршрута и, возможно, кому-то это удалось, несмотря на отсутствие денег, аппаратуры и полицейское давление вышестоящих организаций. Можно только гадать, что же оригинального внес русский рок в мировую культуру (скорее всего ни фига), но факт есть факт: рок был единственной молодежной отдушиной эпохи безгласности и единственным альтернативным описанием мира. На его плечах лежала тяжесть философии поколения. Рок-н-ролл был героем 80-х, единственным публичным происшествием тех лет.

"Движение бардов распалось, - говорил БГ. Все они романтические одиночки. Кодекс одинокого рыцаря, меланхолии, да и принцип исполнения - один с гитарой ... Рок-музыка обязательно коммунальна. Люди делают что-то вместе, раскрывают себя и обогащают друг друга".

На место рыцаря-одиночки заступает рок-группа, объединение людей одного ремесла. В рок-группе, в самом производстве песни возрождаются старые принципы средневековой цеховой артели. Каждый отвечает только за свой участок работы, и иногда даже не знает, чем занят другой. И при наличии готового продукта (песни, альбома) совершенно неважно кто, что и куда внес. Разбираться с этим - скучная канитель критики.

Но отсутствие музыкального профессионализма помешало выйти нашей рок-музыке на мировую арену. Самое ценное в ней все же тексты - именно там лежит весь ее национальный колорит. И рок лишь модернизировал старые принципы бардовской песни, подпустив в нее немного электричества. Несмотря на частые заявления наших рокеров, что пора бы заняться, наконец, музыкой, музыкой никто так и не занялся. Рок был публицистикой, уличной героикой, тотальным стебаловом, театром одного актера, рассказом о скорбном житье-бытье, лестницей на небеса, альтернативой принятому мировосприятию. Музыка как бы еще не вылупилась из жизни, она входила в сам ее состав.

Аквариум были те, кто попробовали выдержать этот баланс - между музыкой и не-музыкой. Аквариумная текстовая и музыкальная эклектика одушевлена прикосновение конкретных людей, равно как и глубиной переживания той или иной переводной строки. И БГ и Майк черпали из англоязычной рок-поэзии, перекладывая на русский Боба Дилана, Марка Болана, Брайена Ферри. БГ всегда ощущал рок-мир как братство, и обвинения его в плагиате были непониманием самой сути вещей.

Русско-советский рок был обречен на музыкальную вторичность, но можно ли этой вторичностью перечеркнуть Аквариум, Кино, ДДТ, раннюю Алису, Башлачева, Ноль, других? Можно ли найти в западном роке что-то адекватное Янке Дягилевой, национальной гордости великороссов?

Важно, что рок-н-ролльщики создали это МЫ, которые могли их понять и поддержать - аудиторию слушателей. У каждой группы она была своя. "У нас есть шанс" Аквариума или "Дальше действовать будем мы" Кино подразумевало не только группу, но целое движение. Это спето одним человеком или группой, но каждый может найти себя в этой фразе. Фон рок-музыки всегда позитивен, рок-н-ролл настроен на дружеское взаимодействие со своей аудиторией. Художник, настроенный на конфронтацию, устарел как бивень мамонта (в панке он просто придуряется).

"Первые шесть лет я писал песни только для друзей, для тех, кто мог понять ссылки на Чжуан-Цзы или кого-нибудь еще, для узкого круга" - с каждым годом узкий круг Аквариума расширялся, в него вовлекались все новые и новые люди, неважно, пили они портвейн с Гребенщиковым или не пили. И это были очень разные люди, у которых других общих тем, кроме Аквариума, может быть, и не нашлось бы.

Аквариум отразили сдвиг общемирового сознания - в своей работе, в образах песен, в музыке. Уже в 70-х БГ лучше, чем кто бы то ни было, знал, куда смотрит история. Он знал, что словесный тип культуры отжил свое. Поэзия учила одиночеству, рок-н-ролл учил жить среди людей.

Сама постановка вопроса - рок и остальная культура - говорит о каком-то принципиальном отличии рок-музыки от всего остального. Не подлежит сомнению, что с появлением рок-музыки (или правильнее - поп-культуры) традиционная культура антично-христианского источника начала съеживаться, занимать свое место в музее, становится насквозь гуманитарной и бескровной. Всю тщету этой культуры воочию увидел послевоенный мир, читая дневники нацистских палачей, наслаждавшихся Моцартом. Это не парадоксы классики. Честнейший христианин Ницше оказался идеологом массовых убийств. Это тоже не парадокс, потому что и немецкий фашизм и русский коммунизм - ядовитые цветки именно европейской Традиции, ставшей нигилистической в своем существе. Нацистский погром Европы, как и коммунистический концлагерь, в который превратилась Россия, лишь актуализировал этот Нигилизм Европейского Сознания, переведя его из потенциальности научных и философских трактатов в грубую реальность.

Альтернативу могла предложить только Америка - новый континент, еще не узнавший распада сознания. Там собралась очень бардачная компания, и каждый принес с собой свой домашний инструмент. И поехало. Бестолковые негры подключают к своим гитарам электричество и фактически высекают новый звук, как добывают огонь. Этот звук развивается до сих пор. На новой земле рождается абсолютно новая традиция.

Эта традиция остается живой и по сей день, потому что ее влияние огромно: эта музыка впервые в истории человечества становится не просто интернациональной культурой, но культурой различных рас - белой и черной.

В 1910-1930 в дельте Миссисипи оформляется свой культурный мир - традиция блюза. В 1954 Элвис Пресли записывает свой первый сингл и открывает эпоху рок-н-ролла. В конце 60-х The Velvet Underground, а следом за ними The Stooges открывают эпоху панка. Это только самые важные события, без которых нельзя представить себе современную музыку и культуру, хотя, быть может, главные события - вовсе и не эти.

Но не блюзы и не Элвис, а Битлз, британский соул, то есть музыка души, меняют в России всю систему культурных координат, меняют саму точку сборки.

И я выдам лишь небольшую справку относительно европейской культуры послевоенных лет, потому что предмет для меня лишь начинает проступать из туманов.

 

ПРИВЕТСТВУЕМ ПАРУСНЫЙ ФЛОТ

Пожалуй, в Элвисе было что-то экзотическое, чувственность негра, не позволявшая воспринимать его всерьез. Что-то крикливое. Элвиса лучше всего почувствовали в Москве, но в целом Россия так и не отозвалась на Короля Рок-н-ролла.

Можно объяснить все астрономически. Когда солнце светит на Америку, оно не светит на нас и наоборот. Это верно и для солярных мифов американского рок-н-ролла и отечественного. У обоих стран они свои и они нетранслируемы.

Взаимопроникновение культур России и Америки - отдельная книга. Но в главном - это радость узнавания себя в чем-то очень близком, и радость открытия заново своих просторов. Знакомство с американской культурой - это переоткрытие себя в американских терминах. Ход этого процесса движется по какой-то странной спирали. Занимаясь американской литературой, я чувствовал, что это прямое продолжение русской. Русская классика XIX века заново очнулась в Америке в середине века XX, усилиями Фолкнера, Томаса Вулфа, Хэмингуэя, Уоррена, Стейнбека. В свою очередь, эта литература обратно повлияла на Россию 60-х, на таких людей как Бродский или Аксенов. Так Боб Дилан достал-таки Науменко и Гребенщикова, не поленившихся заглянуть в эту книжку, а штатовские weirdos (скажем, Капитан Бифхарт или Residents) - Петра Мамонова, однако о Ниле Янге не знает никто. Так американский блюз идет в Россию черепашьим шагом, и когда-нибудь, добьется успеха тот, кто пойдет к черным корням и не забудет русское слово.

Никто не знает, что случится дальше, но ясно то, что на какой-то глубине наши культуры невероятно близки, и мы всегда будем узнавать себя друг в друге.

Но с рок-н-роллом дела обстоят так, что его подлинные американские герои все еще находятся под замком для России. Конечно, тут язык, но не только. Лучший американский рок-н-ролл далек от России потому, что эта музыка, исходящая из гигантских просторов Земли Обетованной, это музыка самой земли, и ни одна музыка так не близка России по духу. Но гораздо легче врубиться в Битлз или Пинк Флойд, чем в Бэнд или Нила Янга, потому что в первых есть какая-то влекущая к себе нереальность, заманчивые ландшафты иных миров, то что идет не от земли, а от высокого сознания. Чтобы врубиться в Бэнд, надо открыть свою землю. Ландшафт американского рок-н-ролла - земной. Иногда он абсолютно горизонтальный ("Небраска" Брюса Спрингстина). Очень сложно куда-то оторваться от этих просторов. Никто так, как англичане не сумел уйти в отрыв от земли и создать потусторонние пейзажи с фантастическими красками. Лучшие американцы принадлежат земле, равнинам Небраски и дельте Миссисипи, каньонам и скалам, они окружены океаном, но им некуда плыть, некого завоевывать, некуда бежать, нечего себе выдумывать, ибо Америка и есть тот новый континент, который некогда рисовало себе человечество и который оно себе получило. Далее плыть некуда. Этим героям очень грустно, но судьба - это endless highway, по шпалам-бля-по шпалам, вагоны и спальные вагончики, фургоны, фургончики, автобусы и микроавтобусы, и видимо это та же вечная дорога - судьба российских героев. Потому, что если ты пишешь хорошую музыку - то с ней нужно постараться объехать всю землю.

Но Америка - благословенная земля, которая, подобно России, никогда не избавится от наваждения проклятия, ибо человек не способен построить рай на земле. В начале века Россия приблизилась к тому, что можно назвать Сказочной Страной и была почти на целый век опрокинута в кошмар. Америке 50-х, и особенно 60-х, на секунду показалось, что она преодолела законы земного тяготения, однако 70-е снова оживили давнишнее подозрение, что это - проклятая страна. Интенсивность и напор истории мешает медитативному настроению ума, позволяющему вносить в музыку иные измерения. Вот почему лучшая психоделия Америки была создана в самом улетном штате - Калифорнии.

Калифорния ближе находится к солнцу, чем любой другой из штатов. Ни одна земля, исключая Британию, не произвела на свет столько веселой психоделической музыки. Оттуда же было сказано пророчество (Дорз). Однако пророки плохо умеют веселиться, их давит груз ответственности за сказанное. Лучшая Калифорния лишь окрашена легкими цветами психоделии: Creedens Clearwater Revival, The Beach Boys, Love, ранний Аэроплан Джефферсона и Dead Kennedys, каждый может что-то добавить к списку. Психоделия - это развоплощение звука, раздробление его на что-то еще более мелкое, чем звук, превращение звука в свет.

Есть, пожалуй, еще один барьер, может быть, главный: черная музыка, которая так или иначе является основой основ американской музыки, и которая от России много дальше, чем четвертое измерение. С черной музыкой, двигателем музыкального прогресса, ее ритмической подачкой, в России дела обстоят чудовищно. Страшно далеки мы от нее: у нас даже нет такого органа, которым можно воспринимать эту музыку. Рок-н-ролл - черная музыка, а Россия - страна холода и расовой нетерпимости. Когда я слышу от рок-н-ролльных людей какие-то расистские глупости относительно черных, я вообще перестаю что-либо понимать.

Но нельзя не сознаться, что лучшая психоделия - черная. Слай Стоун - колдун черной психоделии. При общей психоделической прибабахнутости там сохраняется веселая танцевальная основа - иначе: народная.

Америка - новый континент и дальше плыть уже некуда, а из Англии нельзя куда-нибудь не сплавать, потому что Англия та же деревня. Вот, почему, поговорив о родине рок-н-ролла, я перехожу к свободным мореплавателям, которые побывали в России, о чем они даже рассказали в одной из песенок.

Прим.: В свое время известные русские писатели-почвенники, Василий Белов и Валентин Распутин, со своей деревенской Пьяной Горки метали на рок-музыку гром и молнии. Им бы врубиться в настоящих американских рок-н-ролльных почвенников, в своих ближайших коллег.

Битлз были великие попсовики. Иначе бы они не написали такой великой песни про Советскую Россию. В свое время мне она очень не нравилась, меня всегда тошнило от этой эстетики и Советской России тоже. Но никто так не воспел что-то лучшее, что было тогда в этой бездарной стране. Никто не дал такой панорамы. Никто не схватил так дух русских народных песен тех времен - песен, которые всегда над временем и над политикой.

Ближе к делу: Битлз были создателями Британского Попа. Британский Поп - это главное событие европейской культуры XX века.

На сегодняшний день Британский Поп - самый тонкий и высокоорганизованный живой культурный организм Европы, возрастом более 30 лет. В нем уже давно завелись черви декаданса, поэтому можно сказать, что это уже старый культурный организм.

Днем рождения он может считать такое-то число 1963 года, когда сингл группы Битлз "I Wanna Hold Your Hand" занял первое место среди американских тинейджеров. Весь мир обращает внимание на этот феномен, созданный, в общем-то детишками-идиотиками, которые схватили гитары. Короче, начало Британского Попа теряется в волнах океанического сознания. Дальше начинается взросление ребенка - история отдельная.

Короче, Британия празднует победу. На какой-то момент британец становится хозяином культурного положения в Америке, там, откуда два столетия назад он был со скандалом изгнан.

Британия - родина европейской медитации.

Чтобы иллюстрировать эту мысль, я приведу два примера из истории.

Философское основание того, что будет называться медитация, то есть отключение своего сознания от окружающего мира, впервые в философской традиции запада, заданной как известно, греками, появляется у британских философов, в свое время нещадно обруганных всеми. Именно на острове рождается это тупиковое на западно-философском древе направление - Субъективный Идеализм. Епископ Джордж Беркли и Давид Юм (читать их не стоит, это дебри словес) были крайне интересные философы, по духу смыкающиеся с мироощущением нашего века. Вкратце его можно выразить так: существует мое сознание, которое реальнее окружающего мира.

Эти философы были нещадно обруганы всеми умами и расценены как дикая форма идеализма, но именно английский священник впервые яснее всех выразил эту мысль: я мыслю, следовательно, не существую.

Греки, тоже жившие на островах, знали это за тысячелетие до британцев, однако, никто из них нее довел это до такой кристальной формы. Сократ, озаренный светом истины, пошел рассказывать всякие байки, и ни слова после себя не оставил. Его ученики - божественный Платон, авантюрист Алкивиад и стоик Ксенофонт - сказали за него все. Диоген же стал тем, о чем говорил Сократ. Однако только британец нашел этому бриллианту буддийскую оправу.

Еще одним предчувствием того, чем будет славен век ХХ был Английский Нонсенс викторианской эпохи.

Первую великую книгу в стиле Поп написал не Энди Уорхолл, а некий ординарный профессор математики, заика, рохля и шляпа. Звали его Льюис Кэрролл.

Уже в викторианскую эпоху у англичан наблюдается это замечательное явление природы - невозмутимый покой сознания.

Про "Алису В Стране Чудес" не сказали недоброго слова даже западные анархисты-бомбисты. Логике Алисы совершенно нечего возразить. Что противопоставить чистой математике гусениц с кальянами и улыбкам без кота? Авторские Эго разыскать в "Алисе В Стране Чудес" не легче, чем в каком-нибудь математическом уравнении (хотя какие-то панки записали уже альбом "Алиса, Распинающая Педофила").

Вообще Нонсенс - это английская тайна, сердце сердец английской культуры, ее сокровенное - крысы, играющие в шахматы. Предчувствия нонсенса есть уже у Шекспира - его прожорливый Джон Фальстаф или ревнивый Отелло, карнавальные нонсенсы, полные животной жизни, или даже такой трагический нонсенс как принц Гамлет, попавший в скорлупу своего ума. Над секретными для русского ума метафорами Шекспира охал и ахал Пастернак, переводчик.

Само собой, в фольклоре любого народа есть то, что можно назвать нонсенсом. Но в качестве жанра Нонсенс оформляется только в викторианскую эпоху - достаточно благополучную, чтобы занять близлежащий газон и прилечь на беседу ни о чем.

Нонсенс - область чистого ума, как музыка и математика. Это выход на такой круг сознания, где нет уже никакой русской беллетристики, алкоголизма, богоискательства. Где снята сама боль истории. Самые очаровательные создания Кэрролла - Уродина Герцогиня и истеричная Королева, рубящая головы направо-налево как капусту. Английский Нонсенс кристально чист. В нем есть что-то олимпийское. Это странно, потому что Англия - странна плоская.

Джеймс Джойс, ирландец, 15 лет писал свой 900-страничный Нонсенс. Это ужасно притягательная книга, "FINNEGAN'S WAKE", потому что ее написал гений, и пока никто не прочитал. Она абсолютно секретна.

Но его книга не имеет отношения к Поп-культуре. Ее, видимо, прочтет только один человек. И не исключено, что из какого-нибудь российского заштата.

В России эту традицию подхватывают от англичан обэриуты, но учителем Даниила Хармса, помимо Л.Кэрролла и Э.Лира, был Николай Гоголь, самый страшный гений русской культуры. Гоголь же шел от народных корней - и на его первой книге лежит подлинный свет малороссийских карнавалов. Потом Гоголь пошел вниз. Приехав в Петербург, он увидел фантастику этого города - и оставил один всемирно известный фрагмент отключения сознания какого-то чиновника посреди Невского Проспекта - и сам этот Перевернутый Проспект, достаточно по тем временам психоделический. Потом Гоголь стал мучительно писать свой Российский Ад, сохраняя блистательную ясность и виртуозность стиля, однако обратно ему уже с пером в руке было не подняться. Гоголь был великий мастер, породы иконописцев, и ему очень сложно было бросить всю эту хуйню. Он попробовал проповедь, но ничего не получилось - умом не вышел. В конце концов Гоголь бросает в огонь Второй Том Мертвых Душ - и легко отлетает на огненной птице-тройке.

Хармсу было еще тяжелее - он нарвался на коммунистов. Хармс был великий артист, и от него осталось много прекрасных нонсенсов - к его Случаям я бы добавил свой любимый нонсенс под названием Связь, настоящий перл из его сумасшедшего дневника. Детские работы Хармса вполне могли быть переведены и спеты Битлз. Но взрослые работы Хармса, особенно его вещи конца 30-х годов - это чудовищный скрежет этой чистой математики, куда проникают российские кошмары. Хармса тоже можно причислить к Лику Святых наряду с великими русскими поэтами.

Но главный российский нонсенс - хуй, написанный на сарае, где лежат дрова. Еще это глупые тинейджерские рожицы и грибочки, нарисованные фломастером на стенах трамваев и электричек.

Дзенские коаны, так пришедшиеся по душе новой культуре, имеют ту же природу нонсенса.

Нонсенс - альфа и омега рок-н-ролльной поэтики, ее стартовая площадка. Стихи Льюиса Кэрролла или Эдварда Лира - это уже настоящая рок-н-ролльная поэзия. Блистательны изящные нонсенсы поэтов: роскошное видение Дворца Кубла Хана Самюэля Колриджа, или такая штучка Моррисси как "Some Girls Are Bigger Then Others", его просветление, за которым стоят мучительные поиски любви.

Поп-нонсенсы - особый разговор. Фольклор - базис рок-поэзии и рок-музыки. Гадать здесь можно беспредельно.

Не буду говорить о Жуках-Ударниках: лучше посмотреть их мультфильм. Стоунз как никто умели вызывать веселых мужских и женских пантеистических духов - Джек-Попрыгун или Она-Радуга, за которыми стоят языческие празднества.

В каждой великой британской группе есть капля воспоминания о карнавале - нонсенс. Панк - это не только говно и Сид Вишиус, это еще и раскрашенная большая тыква с праздника Всех Святых - punkie. Электрическое Чучело Королевы Sex Pistols (неотразимое благодаря небывалому напору электричества) имеет ту же природу карнавального нонсенса, как скажем поэзия Suede или The Smiths или музыка The Beatles или The Stone Roses.

Разговор о британской поп-музыке может стать бесконечным. Пошли в Америку.

Боб Дилан в своей поэзии опирался на фольклорные традиции поэтики кантри. Ему удалось создать свои нонсенсы американского замеса, эпически-аляповатые (к примеру "Stick Inside of Mobile with the Memphis Blues Again") - первый том рок-поэзии. Эти же фольклорные нонсенсы питали блюзовиков и всю раннюю американскую поп-классику Tin Pan Alley. Влияние их можно найти у Red Hot Chili Peppers, у Хендрикса, у кого угодно, потому что это неумирающая традиция.

Другое дело, что у тебя должен быть инструмент, которым можно обуздывать этот кишащий фольклор.

Так или иначе, в Нонсенсе происходит контакт очень многих веков, и в первую очередь - века народно-карнавального, поэтического XIX и электрического ХХ.

Слово Поп происходит от слова "популярный", иначе "всенародный". Художник должен быть понятен своей аудитории, иначе его работа не имеет смысла. Поскольку мир меняется каждый день, требование новизны - основное требование Попа.

Что такое ПОП? Уорхолл, создатель поп-арта, сказал как-то, что это умение видеть прекрасное в каждом пустяке. К этому можно добавить добрую сотню определений. Например: "поп - это умение развлечь человека". В качестве самого веского определения можно вспомнить Игги Попа - человека, взявшего себе такое прозвище и ставшему той культурой, на которую он сделал ставку.

Поп-культура встает вне предшествующей традиции. Она перестает воспринимать ее всерьез, решать ее проблемы. Впоследствии я покажу как герои и творцы истории оказываются в цирке поп-культуры.

Поп-культура проникает в искусство. Впервые Битлз осознают пластинку как Произведение Искусства, триумфально оформляя своего Сержанта. Другой известный пример - банан Энди Уорхолла с обложки Velvet Underground and Nico. Что это такое? Абсолютно ничего. Нарисованный банан.

Обложка Белого Альбома предлагала всем нарисовать на ней кто что хочет - широкий жест поп-культуры, расцененный критиками как супер-элитарность.

Уже Сальвадор Дали - предтеча металлистов - откровенно прикалывался над зрителем своих картин. За интерпретатором, отыскивавшим смыслы у Дали, наблюдало холодное око шизофреника. Дали стал бы прекрасным оформителем альбомов хэви-металла.

Поп-культура перешла на принципиально иной язык - ей стало не о чем разговаривать с поэтами, философами, актерами, аристократией. Художников ей приходилось убеждать, потому что кто-то должен был делать пластиночные обложки. Но лучшие обложки The Smiths, Dead Kennedys или Butthole Surfers не менее серьезны, чем картины передвижников. Серьезность классики проникает в поп-культуру окольным путем - в первую очередь через фотографию. Серьезность выгоняют в дверь, но она лезет в окно. Но в целом это опять же предмет особой книги.

Никто из западных философов, включая Сартра и Маркузе, так и не въехал в новую музыку и культуру. Они лишь впрягли в нее своих мозговых тараканов. В философии в ту пору был один человек, который мог врубиться - Мартин Хайдеггер. Но Хайдеггер переваливал через восьмой десяток и витийствовал о мире на своем швабском диалекте. Вот к кому надо было ехать Битлз - но те купились на дешевку. Некто Махариши всем предлагал источник вечного наслаждения.

Ни один философ не смог понять то, что в кровь Европы попал негритянский вирус. Сейчас уже не представить себе как обалдел Джон Леннон, услышав Чака Бэрри. Как охренели Джон Лайдон, Джон Беверли и Джон Уоббл, подружившись с черными пацанами и услышав реггей.

Не переоценить того, что внесли в культуру ХХ века английские школьники и американские нацменьшинства.

По отношению к европейской культуре негры повели себя нагло. "Попляши в гробу, Бетховен" - спел Чак Бэрри, полукриминал. Не думаю, что какой-нибудь хранитель наследия Бетховена мечтал такое услышать от черномазого.

Негры внесли в европейскую культуру новое веселье. Они не сгибались под тяжестью столетий. Им не нужно было вспоминать победы и поражения европейской истории.

У поэта Т.С.Элиота есть поэма "Бесплодная земля". Там есть один образ грядущего апокалипсиса - Всхлип Земли. Он поразил в свое время Бродского. Альбом "Never Mind the Bollocks Here's the Sex Pistols" заканчивается не то Всхлипом, не то Хрюком - Роттен то ли урчит, то ли хрюкает, то ли втягивает в себя сопли, неясно. Сравнивая эту апокалиптику, думаешь о прогрессе в искусстве, который неотделим от человеческой расы. А хамству Пистолз могли набраться только от чернокожих соседей по партам.

Когда англичане двинулись в Америку, это означало, что старушка Европа еще на что-то способна. Роль Британии нельзя недооценивать. Битлз слушали и фермер, и тунгус, и друг степей калмык и даже Боб Дилан. В глупые негритянские песенки английские ребята вдохнули европейскую душу.

В общем-то, это было немыслимо - завоевать культуру Америки на ее территории. Рок-н-ролл, блюз, кантри - все это американская народная культура. Битлз свергают с рок-н-ролльного олимпа могучих, но менее цивилизованных американских титанов. Впервые нарушается американская культурная гегемония.

Фактически, все великие британские группы так или иначе прошибают сознание Америки. Пистолз пробивают в нем дыру, которая заполняется бешеными панками. Оформляется мир американского хард-рока - и поп-культура, которая начиналась как триумф американской мечты, начинает угрожать Америке. The Smiths попадают в интеллектуальное сознание Америки, наподобие компьютерного вируса. Joy Division - европейская готика - вдохновляют играть унылую музыку такие коллективы как Sonic Youth и Swans. Но все это осколочные попадания. Битлз однажды озарили всю Америку. Свет The Police все-таки скромнее (солнце и луна).

Пистолз в Америке страшно перенервничали, но отыграли несколько самых главных концертов в истории рок-музыки и, конечно, после Америки выжить они не могли. В терминах шоу-бизнеса они провалились. За них доиграли их соратники Клэш, полюбив Америку и запечатлев ее образ на пластинке London Calling, самой далекой британской экспедиции в область свежей американской мифологии (учитывая Белый Альбом Битлз и Exile On Main Street Стоунз).

Стоунз просто сливаются с американской культурой. Стоунз - те же британские пираты, с детства мечтавшие навсегда оставить долбаную скучищу Англии.

Joy Division никуда не поехали: за день до отлета на американские гастроли Ян Кертис повесился. Видимо, он больше не хотел вести в свой мир кого бы то ни было. The Smiths уже отказываются куда-либо ехать. Британский Поп строит свою скорлупу и намертво привязывается к почве. Улитка заползает в свой домик.

После "британского вторжения в Америку" Боб Дилан, выросший в совсем ином государственном устройстве, открывает для себя Монархию. Мне кажется, что последний куплет знаменитой "All Along The Watchtower" прямо касается Англии. Дилан увидел Британию, как сказочную страну, в которой правит Королева. И эти Башни или Замок, где нет времени - вдруг проступивший в его песнях тот самый праархетип европейской культуры - думаю, тоже навеян Британией.

В Европе всегда было так, что какая-то одна страна выходила в культурные лидеры. Италия Ренессанса с ее живописью, Франция с ее классическим театром, Германия с ее музыкой и философией. XIX век был литературным веком, где царствовала Россия. На рубеже ХХ века была французская живопись. Потом начался затяжной политический бред, две большие войны, красно-коричневая чума. Со второй половины ХХ века культурной доминантой Европы становится Британия и ее музыка. Над Европой снова начинает реять британский флаг. Желтая субмарина The Beatles, Белая Регата The Police, пиратская посудина Sex Pistols - Британия снова пускает по морям и океанам свой флот. Этот флот приплывает в портовые города, один из которых - Петербург.

Поп-культура рождается как альтернатива научной и гуманитарной картинам мира. Она рождается как абсолютный свет и как детская неожиданность. Элвису Пресли или Джерри Ли Льюису ни на секунду не приходит в голову, что поют они, в общем-то, банальную ерунду. Битлзам это уже приходит в голову после того, как они победоносно проносятся по планете.

Находясь в самой сердцевине бури, в точке Пустоты, они не слышат ничего вокруг и видят один сплошной видеоклип.

Потом буря начинает вовлекать в свой водоворот их самих, и паранойя все-таки берет свое. Битлз решают вернуться в свою деревню и серьезно задуматься над тем, что произошло.

Дома им по счастью, не мешает никто, соседи не шумят, и из своей деревни они уносятся в космические дали. На какое-то мгновение они становятся солнцем более реальным, чем то, что светит на нашу планету. Это солнце видят люди во многих уголках земли. Оно ослепляет. Инспирированный ЛСД альбом Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Перца (а человек с фамилией Перец - безусловный сержант) становится солнцем психоделической музыки. Его сателлит - сингл "Strawberry Fields Forever/Penny Lane". В первой песне Джон Леннон поет о том, что вдруг вспомнившийся ему сиротский приют, который он видел из больничного окна, и вечность - это одно и то же. Грубо говоря: существует то, что можно назвать Вечность, где есть уже все. Вторая песня, в общем-то, о том же, Маккартни только более детален, его вечность наполнена продавщицами, парикмахерами, пожарниками со значками с Королевой, буржуазными газонокосилками...

Такая штука вот случилась в Британском Попе. У этой культуры появилось свое солнце, и отныне вокруг него будут выстраиваться другие планеты.

По моему мнению, это такие планеты: Sex Pistols (Марс), The Police (Луна), Led Zeppelin (Юпитер), The Smith и его орбита (Сатурн), The Rolling Stones (Меркурий)... Моя галактика совершенно произвольна, но в ней много верного. Это просто модель. С Америкой такая астрономия не пройдет, никому не под силу выстроить модель американского космоса.

Все можно описать по-другому: загорается одно солнце, проходит, скажем, дневной или годовой цикл - и становится другим солнцем. Может быть, оно становится другим каждое мгновение. Это теория относительности.

Короче, наверняка сказать можно вот что: Британский Поп - культурный космос, возникший в 60-х годах ХХ века. Это то, что возникло без ведома человека - как любая новая вещь.

Теперь представим человека, который идет по улице дождливого города. Других проблем, кроме где бы нажраться, у этого человека нет. И тут ему в голову ударяет молния. "Петр!" - окликают его. "На тебе я возведу свой Храм". Человек падает на колени и начинает истово молиться. Он стал просветленным. Потом он поднимается с колен и идет строить храм.

Другой гордый внук славян навострят ухо и ловит радиосигнал. Отныне он будет называть Битлз теми, кто открыл ему смысл жизни. "Англия - моя родина" - будет отвечать он на вопросы журналистов. Это просто два примера воздействия Британского Попа на русское человечество.

Но все-таки главный закон поп-культуры - теория относительности. Солнце каждый день становится новым. Песни, вознесшие душу на небеса, становятся невыносимыми на следующий день. Испепеляя таланты, Поп требует новых и новых, ибо каждый день мир становится новым. Битлз были музыкой того мира, которого больше нет. Слушая их, ты оказываешься в этом мире, но зачем он тебе нужен?

Прим: Я не хочу ничего идеализировать, в том числе поп-культуру. С какой-то точки зрения она виновата в тотальном поглупении человечества, потому что она отключила сознание человека от классики. Однако, научившись в ней плавать, можно кое-что для себя открыть. Шедевры искусства, созданные за несколько десятилетий в поп-культуре и ничуть не уступающие самым высоким меркам, говорят о том, что все разговоры о кризисе культуры и искусства, которые велись на протяжении века - полная фигня. Кому-то просто нужно держать цены на т.н. "произведения искусства", потому что шедевры попа более доступны и стоят неизмеримо дешевле.

Продолжение этой истории терпеливый и благосклонный читатель найдет в главе предпоследней. Но как бы там ни было - Битлз становятся русской народной музыкой, парусный флот приплывает в Россию и - еще раз поприветствуем парусный флот!

 

ХВАЛА ВЕЛИКОМУ АКЫНУ

Дилан имеет исключительную важность для мировой истории вообще, и БГ в частности.

Если кого-то можно назвать гением, так это Боба Дилана, великого акына равнинных штатов Америки, создателя молодежной библии, Ветхого Завета рок-революции. Но в Америке нет такого понятия - гений.

Дилан - тот, кто выдал скрижали. Кто первый, идя от блюзов, кантри, фолка и бардовской песни, ушел еще дальше.

Дилан создает что-то на пересечении всех традиций, так же как и БГ. Важна сама встреча разных миров - миров замкнутых. Дилан чем-то зацепил поэта-филолога, и в равной мере слушателя патриархального мира кантри, мира дедов и отцов, он открыл что-то новое негру и сыграл роль Гамлета молодежной революции. За ним пошел целый отряд людей, которые послушав его, сами стали петь: Леонард Коэн, Нил Янг.

Дилан как и БГ - некий перекресток; "все пути начинались от наших дверей", как сказал БГ.

В Россию этот человек не пришел, русского сознания почти не коснулся. В ларьках звукозаписи его фиг найдешь. Дилан приезжал в нашу страну, но концерта не сыграл - не собрал публику. Россия - баба темная.

Этого человека переводили Гребенщиков и Науменко, которые уловили дух подлинника. Его знают только знатоки.

Без знакомства с поэтикой Дилана БГ в своих текстах не ушел бы в такой отрыв от русских поэтических традиций. Без Дилана ему труднее бы было пропахать русский язык своим рок-н-роллом.

Дилан написал несколько сотен занудных песен и десяток хитов. О Дилане написан шкаф толстых книг. Дилановедение - это почти шекспироведение. Россия будет врубаться в этого человека мучительно долго. Быть может, к столетию Дилана выйдет его биография. Конечно, будут выходить новые тропилльники. Дозреет интеллектуал - и "Иностранка" напечатает идиотские переводы. Но что реально есть - это пяток песен Гребенщикова и пяток Науменко - канонический русский Дилан.

Битлз были интернациональны, они не требовали знания английского. Дилан тоже был явлением интернациональным, но ни тунгус, ни калмык, ни русак не знают английского. А Дилан того требует. Густая образная ткань, сленг, американизмы, загадочность текста вкупе с ужасающим акцентом самого исполнителя - все это стена, на которую нужно вскарабкаться. Возможно, в этом и кроется "ветхозаветность" Дилана - в отличие от техно- и данс-музыки его нужно не только слушать, но и читать как притчи и истории. Критики с прохладцей восприняли выход Желтого Дилана - книжки под названием "Писания и рисунки". Дилан выставил себя на посмешище, его невозможно читать - таково было критическое резюме. Никому бы не пришло в голову, что без этой книжки не состоятся самые важные моменты русского рок-н-ролла - рождение нового качества русского слова.

"Роды у матери были нелегкими, потому что у ребенка была слишком большая голова" - так по-плутарховски можно начать Жизнеописание Рок-н-ролльного Акына. К 25-ти годам Боб Дилан стал миллионером, заморочив всю Америку, дуя в свою гармошку - так можно решить его биографию в капиталистических терминах.

Детство Роберта Циммермана прошло в тишайшем местечке Среднего Запада, на плоской и бесплодной равнине, в интернациональной деревушке под названием Хиббинг, его предки по материнской линии были еврейскими переселенцами из Одессы. Только лет в 11 он увидел горы и реки, холмы и даже океан, потом встал на трассу, доехал до Университета, поступил туда, ушел оттуда, и стал ездить и петь песни, сначала один, потом с разными музыкантами, много записывался в студии, а в 1966 нашел самый великий американский бэнд под названием The Band и играл с ними неистовый демонический рок-н-ролл, пока все вдруг не выключилось: Дилан впилился во что-то на своем мотоцикле. Очнувшись, он заперся с Бэндом в подвальчике и еще назаписывал кучу песен, вышедших потом под названием The Basement Tapes - прекрасный фрагмент американского эпоса. Потом он ушел в леса и построил себе дом. Проследить его дальнейшую работу может только терпеливый.

Сочинять и исполнять песни он учился у Вуди Гатри, великого барда эпохи Депрессии, негров-блюзменов с Миссиссипи, белых исполнителей кантри, поэзия входит в него через французских символистов, в первую очередь Шарля Бодлера и Артюра Рембо. Его учителями также можно назвать цирковых артистов, Чарли Чаплина и Мерилин Монро. Библия была и осталась настольной книгой для Дилана, благо в Америке для гастролирующих артистов она есть в каждом гостиничном номере.

Он поступил в Минессотский университет, полгодика потерянно бродил по кампусу с томиками французских поэтов, доставал соседей по комнате песнями Вуди Гатри, которые он знал все до одной, а особенно доставал своей занудной гармошкой, потом он ушел. Его не могли устроить расистские законы университета и уровень сознания студентов и преподавателей. Это саркастически зарисовано им в песенке "Oxford Town".В Университет он вернется как Великий Незнакомец, которого те же профессора будут разгадывать как ребус.

В 1965 Дилан пустил косяк по группе Битлз, после чего музыка Битлз не могла оставаться прежней. Он же преподал им уроки стихосложения.

Он же резко осудил наркотики и один из первых отписал себя от молодежной революции и ее кислоты. Он сказал - больше я уже ничего не понимаю. У него был свой Вудсток, во время Вудстока Нации 1969 он был, кажется, где-то в Европе.

В детстве он мог часами просиживать у окошка, и голова его сама вырабатывала галлюциногенные вещества. Он вырос рядом с шахтами драгоценных руд. Там была особая магнетическая атмосфера, и голова его кишела видениями, вселявшими в него чувство блаженства. Потом он скажет, что они, мысли и видения, более реальны, чем вся природа, и тлен, которому подвержена вся природа, их никогда не коснется.

Из своей высокой башни он спускался на землю, но всегда снова туда забирался. Он выходил на дорогу, шел по ней, думал тяжелую думу, но отчаявшись что-нибудь найти, снова взбирался на башню - оттуда он насылал на Америку галлюцинации. Галлюцинации отлились в твердой пластмассе - в умопомрачительное количестве пластинок (кажется около 40 миллионов).

Приведу предисловие к сборнику Дилана, видимо написанное самим Акыном. "Лирика Боба Дилана помогла сформировать сознание целого поколения. В ярких образах, обладающих властью наваждения и преследующих как галлюцинации, его уникальное мировосприятие кристаллизовало надежды и разочарования, тоску и отчуждение миллионов молодых людей нашей планеты. Пока Холодная Война уступала место Серому Новому Миру, Дилан наблюдал за меняющейся сценой истории, запечатлевая разыгрывающиеся на ней трагедии и помешательства в опустошающе-сюрреалистических образах, которые, как бритва счищали мякоть лицемерия с неулыбчивого скелета правды".

Подобно Пикассо Дилан состоит из "периодов", друг друга якобы отрицающих. Он пел песни протеста, был предвестником хиппи и психоделии, исполнял ковбойские баллады, создавая из них что-то новое, писал фолк-песни, кантри-песни и т.д. и т.п Изучать Дилана - пойти в американский лес и не вернуться.

Тематикой первого альбома 20-летнего Бобби была смерть. Дилан решил потягаться с мрачными блюзовиками Дельты и спеть о смерти не хуже них. Альбом в целом скучный, но есть в нем что-то ослепительное - как в раннем Аквариуме.

Вторая пластинка, Freewheling Bob Dylan (1962) - уже его самая бесспорная классика, о которой бегло не скажешь.

В 1974 он запишет гениальную пластинку о прошлом, которого не вернуть - Blood On The Tracks. БГ перевел оттуда "Shelter From The Storm" и назвал ее "Ключи от моих дверей". Майк перевел "Meet Me In The Morning". Это самая блюзовая и самая пронзительная пластинка-воспоминание Дилана, на сей раз изменившего своему девизу Don't Look Back (Не Оглядывайся).

Потом Дилан обратился в христианство, изучил предмет изнутри и записал Slow Train Comming (1979) в духе госпел - церковной музыки Америки.

Еще есть пластинка John Wesley Harding (1967) с ее ковбоями, русалками, хобо, джокерами и ворами, первый библейский кантри-энд-вестерн, заканчивающийся просветленной "I'll Be Your Baby Tonight" -любовной песенкой, ставшей хитом. "Выключи свет, оставь записку, что нас нет дома" - кажется, эта песня Аквариума на ту же тему тоже попала в какой-то хит-парад.

Карьеру Дилана ускорила Джоан Баэз, тогдашняя королева фолка, увидевшая в нем гения. На Ньюпортском фестивале 1963 Дилан был коронован как первый певец протеста. Ему едва исполнилось 22 года.

Многие свои темы он черпал с газетных полос. Прочел статью - написал песню. Так были написаны "Одинокая Смерть Хэтли Кэролл" и "Баллада о Холлисе Брауне". В России так работали, например, Достоевский и Башлачев. Он пел тогда песни протеста потому, что знал, что они меняют мир. Мир можно изменить словом - такая в них живет надежда. С политиками холодной войны он разговаривал на равных и на своем языке. Как молодой человек он знает что-то такое, чего они никогда уже не узнают. Он образно называет их Иудами. Те, кто придут после, сан-францисские панки или лос-анджелесские рэпперы (и репперши), будут еще более агрессивны, и еще более конкретны.

Кто-то из аудитории вспоминал о своем шоке, когда Дилан спел "With God On Our Side". Песня ниспровергала сам американский миф. И, кажется, в Америке это было первое НЕТ такого рода - НЕТ всей американской истории, замешанной на насилии (любой истории).

Разрыв Дилана с фолк-тусовкой (штатовским Клубом Самодеятельной Песни) был шумным, Дилана освистали за электричество. "Cocksucker"- кричал обиженный фан с первых рядов. Это было основным табу - музыка, претендовавшая быть народной, должна была звучать в акустике, и для фолк-ориентированной молодежи рок-н-ролл был насквозь коммерческим. Дилан поет "It's All Over Now, Baby Blue" и его роман с фолком заканчивается. Парадокс состоял в том, что свой первый электрический сингл "Mix-Up Confusion" он записал еще в 1962.

Но так или иначе, этот поворот архаического Акына к электричеству - событие переворотное. С Акыном в жанр популярной музыки вступает поэзия.

На альбоме Freewheling Bob Dylan (1962) есть песня "A Hard Rain A-Gonna Fall", открывшая новую главу Дилана. Дождь - а точнее Ливень - символ тревоги черного блюза и белой литературы. Это первая песня Дилана-визионера - монумент пробудившейся мысли. На нас наплывает Хаос Боба Дилана. Мир - хаос атомарных фактов. Возможно, в нем есть какая-то гармония, но ее не постичь.

Вот что это примерно:

Я видел светящееся шоссе в драгоценностях и никто по нему не шел Я слышал песню поэта, который умирал в сточной канаве Я встретил девушку и она подарила мне радугу Я видел ружья и острые мечи в руках детей.

Этот мир невозможно осмыслить - его можно только собрать. "Я стану хранителем времени сбора камней", спел Башлачев и это что-то вроде призыва писать Новую Библию. Дилановскую поэтику по-библейски можно называть "поэтикой камней". Время собирать камни.

Но этот мир невозможно принять, и значит, все камни не собрать. Этот же мир невозможно отвергнуть, и значит, гамлетовский вопрос не отпустит Боба Дилана. Другое дело, что этот вопрос не единственный, и есть масса других забот.

Чувство исторической уместности диктовало Дилану порвать с акустикой и искать новую любовь. Собственно, это было очень простецкое электричество: электрогитара, бас, электроорган, акустическая гитара и гармошка. "Перейдя на электричество, я стал свободным" - скажет Дилан. Электричество уводит Дилана в качественно иное пространство.

Bringing All Back Home, его пятая пластинка, показывает нам человека, сделавшего какой-то существенный шаг - от мира или из мира - вверх или вбок. Дилан меняет свою дистанцию по отношению к миру. Он парит поверх всех традиций, создавая свой цирк. Он действительно "возвращается домой", садится у своего любимого окошка и наблюдает сумасшедший парад планет, героев, женщин, не пытаясь во всем этом разобраться, но отдавая предпочтение азартным игрокам и безответным влюбленным, уродцам и шутам, черным драг-дилерам, бомжам и романтическим блондинкам.

Дилан сделал свой вывод: мир не исправить и из него не выпрыгнуть, но голову следует поддерживать в естественном для нее состоянии. А дилановская голова - чистейшая лаборатория галлюцинногенов.

Дилан создал три бомбы, Bringing All Back Home, Highway 61 Revisited, Blond On Blondе, которые взорвали англо-американский язык, а главное, тот мостик, по которому еще можно было убежать домой в прошлое. Когда разразились эти альбомы (1964-1965), обалдели все: рок-критики и профессора, студенты и джазмены, поэты и писатели. Если нырнуть в тогдашнюю прессу, нельзя не заметить полное офонарение пишущей братии.

Трудно писать о том, чего еще не было. Определения мерцают, не отливаясь во что-то определенное, вопросы задаются идиотские. Поэт ты или песенник? На этот вопрос ему уже было не ответить.

Дилан времени своей легенды был как Тайна - загадочная и притягательная . Что это? Куда его девать? Поэзия это или непоэзия? Пластинки такими не бывают. Это, скорее, книжки. Но это именно пластинки.

Критики по-разному его обзывают, пытаясь понять что же это такое, и кажется, что вокруг Дилана разыгрывается его же цирк: "Бертольд Брехт музыкального проигрывателя", "первооткрыватель ночного сознания Америки", "человек, начавший пост-гутенберговскую эру", "трюкач, замешивающий факты и фантазию, незаконное дитя Чаплина и Селина", "человек, сделавший поэзию демократическим искусством", "крестный отец молчания и таинства, как Пастернак" (проглоченный тогда Америкой), "создатель звуковой литературы", "человек, околдовавший наши мозги". Но галантнее всех выразился британец, кембриджский профессор: "Дилан принадлежит к тому типу великих выдумщиков и забавников, которые ориентированы на самый широкий круг зрителей или подписчиков, как Шекспир и Диккенс".

По Дилану уже защищено около сотни диссертаций. Выгнавшие его профессора всерьез стали обсуждать дилановскую бредятину, его "Мону Лизу, исполняющую шоссейный блюз" или "неонового безумца, всползающего на крышу".

Но факт есть факт: Дилан прикончил традиционную американскую поэзию, перевел ее в другое измерение. Все очень просто - он объединил в одном лице поэта и музыканта и свел стихи с электричеством. Джаз не смог принять в себя слово, поэтому рядом были поэты-битники и писатели-битники, умевшие джазовать слово. Эти слова зачитывались перед университетскими аудиториями. В самом лучшем случае это были бестселлеры, "В Дороге" Джека Керуака и "Голый Ланч" Уильяма Берроуза.

Поэт Лоуренс Ферлингетти говорил: "Соревнование с медиа не в нашу пользу.... У Гутенберга была неплохая идея с этим печатаньем, но для поэзии она умерла... Поэт сегодня разговаривает сам с собой".

Через 10 лет другой битник скажет: "Поэты и джазмены 50-х однажды проснулись и увидели, что какой-то малыш сделал как раз то, о чем они мечтали - вывел поэзию к людям, на тротуары, и теперь она звучит из проигрывателей". Никому из битников в лучших снах не снилось миллионные тиражи дилановских пластинок. Не думаю, что для Америки есть что-то важнее.

И как сказал Р.Шелтон, биограф Дилана - ROLL OVER, Гутенберг!

Фактически, Дилан восстановил в правах эпического сказителя, акына. Эпос был устным искусством сказителя, и только потом его зафиксировали письменно. Первый сборник Дилана выходит через 10 лет после начала его карьеры (и собирает плохую прессу).

Восстановлена была сама лира, ставшая в поэзии метафорой, а также устная речь - ведь именно под аккомпанемент терпандровой лиры Гомер распевал свои гекзаметры (не менее занудные, чем некоторые песни Дилана). Европейская гуманитарная традиция, оторвав слово от музыки, дала слову невиданный простор - развиваться по своим законам, уходить в собственные дали. Диланом слово ставится на место. Поэзия прощается с бумагой, бумага достается газетчикам и документалистам, сценаристам и ученым. Поэтическое Слово отныне будет развиваться в другой плоскости - речевого или песенного слова. И первым этот общемировой сдвиг - возвращение слова под крыло музыки - фиксирует Боб Дилан.

В мир концертов и пластинок Дилан внес смысловое измерение. После него обвинения рок-н-ролла в безмозглости уже не звучали. Дилан был первым, кто навел мосты между массовым и интеллектуальным искусством. Своими тремя альбомами Дилан начинает революцию ума. Никто так как он не прочистил затхлые мозги человечества, выдув из них всю схоластику.

Вспоминая о рок-революции 60-х, говорят о новой моде, новом драйве, ритме, об изменении вкусов, поведения, о свободной любви (и электровибраторах), но никто не говорит о Новом Описании Мира. Для судеб поп-культуры это событие решающее - рождение в дилановском уме нового понимания истории. Отныне глупая рок-песня вступает в диалог с мировой историей и культурой. Отныне она снимает ее смыслы. "Дилан велик тем, что освободил человека от старых смыслов" - это очень верная и глубокая фраза какого-то американского критика.

Дилан переписал мировую историю, лишив какого-либо сакрального смысла ее героев, творцов и даже ее анекдоты. История - скучный бардак. Все равно мы уже вряд ли что-то там поймем. Don't Look Back - Не оглядывайся - скрижаль Ветхого Завета Рок-н-Ролла. Пусть мертвые погребают своих мертвецов.

"Молодой невротик" - назвала его Джоан Баэз, оскорбленная в лучших - гражданственных и материнских чувствах. "Вместо того, чтобы стараться улучшить этот мир своим гением, он зовет всех в "ту дыру, в которой сам же загибается". Баэз цитировала "Все в Порядке Мама, Просто Я Истекаю кровью" и говорила о 61-ом Шоссе, одной из решающих пластинок рок-музыки. Я хочу понять это путешествие Дилана.

61-е шоссе ведет из равнинных мест рождения Дилана, через Миннеаполис, где он валял дурака в Университете, прямо в страну блюза Миссисипи. На этой дороге Дилан остановил не одну машину, и она была его главным университетом. "Певец, находящийся на краю отчуждения от окружающего, движется к самым отверженным группам черных блюзовиков".

Пластинка построена примерно так же как фильм "Апокалипсис Сегодня" другого американца Ф.Копполы: она начинается отчаянной "Like A Rolling Stone" и заканчивается устьем реки, безвременьем, миром чистого сознания - отрешенной " Desolation Row". Первая песня вошла во все хит-парады, а сингл был назван величайшим синглом всех времен, последняя не вошла никуда, зато докторанты поупражняли на ней свои извилины. О первой Дилан сказал: "это лучшая песня,, которую я сделал" (до написания "Sad-Eyed Lady Of The Lowlands"), вторую он рекомендовал в качестве учебного пособия для школьников. Первая даже попала в супер-хит-парад синглов журнала "Роллинг Стоун" на второе место, зато вторая инспирировала такой нонсенс локального значения как "Уездный Город Н" группы Зоопарк. От первой песни обалдела вся студия, о последней продюсер сказал: "Что это за тягомотина на 11 минут, чувак?"

Первая песня - о школьнице, оказавшейся в другой школе - отчаяния и потерянности. Дилан поет как грозный священник, мстительно, словно свершается воздаяние за грехи. Он поет мрачно как гроза, приветствуя нового "дроп-аута", выброшенного на улицу из уютного буржуазного быта, откуда она "бросала гроши бродягам". Куколка Салли превратилась в уличную бродяжку! Блюзовая романтика Перекати-Поля становится повседневностью и горькой прозой: бездомными. "Никому не известные. Потерявшие дорогу домой".

Там, вроде бы, две фигуры: Куколка и ее спутник Наполеон-в-лохмотьях. Такой очень грустный цирк..

61-ое шоссе начинается с этой грозы. В песне есть что-то библейское - мироотрицание! Она отрицает какие-либо позы, какие-либо иллюзии, музыка катится в неуклонном крещендо. Из этого мира нечего брать, в нем нечего терять. Начинается движение вверх - во всяком случае оно идет по направлению ОТ МИРА. Дилан забивает косяк и принимается за блюз.

Следующая песня напрочь забывает предыдущую и принимает все на пару затяжек: Дилан весело жонглирует всеми именами, которые ему напихали в голову профессора, вспоминает отцов города, несет полную околесицу, версифицирует как "настоящий поэт".

Фактически, он забирает блюз у негров, отрывает его от негритянской почвы и делает его своим - добавляет в него что-то карнавальное, наводняя его клоунадой и вместе с этим глубоко пристебывая черных бездельников, которые поют свои идиотские песни, наводняя их мотивами проклятия и смерти, только чтобы не работать. "Просто сижу я на кухне и пою вам всем надгробный блюз, пока мама работает на фабрике, а папа ищет пропитания".

Дальше по пути нам встретятся незабываемый мистер Джонс, американский человек из подполья, а еще точнее - некая черная дыра замороченного интеллектуала с ее бредовыми голосами и видениями. Мистер Джонс прочно войдет в мировой фольклор, его вспомнят Битлз, Talking Heads (их мистера Джонса осаждают телефонные звонки), совсем недавно Smashing Pumpkins.

Еще нам встретится Королева Джейн, разборки Бога и Авраама, автомобиль Бьюик, притихшее село Хуарес, где напрочь съезжает крыша, потом почтовый поезд, замерзшее от мороза стекло, занесенные снегом следы, потом какие-то кладбищенские женщины, Король Людовик, Департамент Благоденствия, женщина с движениями Бо Диддли, ангел, прилетевший с Побережья, которого забрали в менты - нет такой вещи, которой нет на 61-ом шоссе.

Но самое интересное, это куда впадает 61-е шоссе. Шоссе впадает в океан. "Desolation Row", играемая в две гитары и гармошку - бескрайний океан дилановской фантазии, бескрайнее детство, возвращение к началу и концу.

У Чжуан-Цзы есть притча о том, как река вдруг оказывается в океане - она сначала не понимает что с ней, а потом все становится понятно - она весь свой путь стремилась к океану.

Писатели сравнивали песню с апокалиптическими видениями Блейка, с поэмами Элиота и Гинсберга, видели в песне "манифестацию апокалиптических видений и юмор висельника для массового пользования".

"Ирония и сарказм - это лампочки, развешенные на пропащей улочке, кое-как освещающие тотальную темноту отчаяния и беспросветности," - писал американский Илья Смирнов. Но писатели вообще ничего не понимают. Это просто отдых от всех смыслов: недаром Дилан настоятельно рекомендовал песню всем школьникам.

На самом деле просто в город приехал цирк.

В город приехал цирк, и прошагавший свою библейскую дорогу Дилан наконец забирается на Холм.

Всем известно, что холм, курган или крыша - самые философические места на свете. Цирк дает свое представление, назовем его Мировая История. Эпохи сменяют страны, страны - эпохи, персонажи - персонажей.

Ветреная Золушка, химеры собора Нотр-Дамм, охуевший Ромео, ревнивый монах, Казанова, которого кормят с ложечки, Эйнштейн, замаскированный под Робин Гуда, Офелия, поэты Томас Стернс Элиот и Эзра Паунд, дерущиеся за право быть капитаном Титаника, уходящего на дно, рыбаки, собирающие цветы.

Порой в этом цирке происходит лирическое чудо. Появляется Офелия. В песне "Все в порядке, мама, я просто истекаю кровью" Дилан уже исполнил Гамлета, бредущего по шоссе в мрачных мыслях. Сейчас балаган словно затихает, и Дилан грустит по Офелии, своей непутевой подружке, пытаясь ее встряхнуть, расколдовать. Средневековая дева в железном поясе с ее романтикой смерти боится мира и робко подглядывает за цирком. "Проснись, проснись, проснись!" - поет Дилан с нового рок-н-ролльного континента.

В одной из книг есть сравнение персонажей Дилана с горгульями - водостоками готических соборов в виде разинутых пастей чудовищ. Распустить это сравнение очень интересно.

Чудища средневекового сознания, с которыми воевали железные ланцелоты, страшилища, вселявшие попеременно бешеный ужас и бешеную отвагу, в готическом искусстве стилизованны в горгулий. Готика побеждала монстров, превращая их в искусство, ставя на службу храму Бога и давая им обязанность - водосток. Теперь драконоборцы могут отдыхать - чудища исправно несут свои повинности, в дождливые дни изрыгая из разинутых пастей галлоны воды на каменные мостовые Европы.

Дилановские Монстры и есть такие горгульи, поставленные на службу рок-н-ролльному храму - детской бесхитростной песенке. Это обессмысленные знаки старого мира, знаки без значений, потому что значения сдул новейший драйв.

Для карнавального рок-сознания они уже не страшны. Это только странное прошлое, из которого вылеплены игрушечные монстры. И песенка Дилана есть в первую очередь Новое Описание истории. Грустно, конечно, что история такая бредовая штука. Но тут ничего не попишешь. Самое правильное описание истории - это цирк или детская сказка.

То, что у Дилана получилось в рок-музыке, не могло получиться ни в какой литературе. Он прекрасно это доказал сам, попробовав себя в роли Джеймса Джойса пепсикольного поколения; его книга "Тарантул" это просто муть.

Но вершиной на этом пути Боба Дилана стали Blonde On Blonde (Блондинка На Блондинке) - европейские кружева подсознания, "ртутный звуковой колорит", утонченно-сюрреалистические пассы, перемежающиеся грохотом цирковых фургончиков, внезапные фейерверки. Записав Блондиночек, Дилан впиливается во что-то на мотоцикле и зависает в больнице на полгода. Там он прокручивает в уме новые песни, которые вскоре запишет с Бэндом.

The Basement Tapes, записанная в подвале дома группы Бэнд, отмечена духом встречи - встречи с миром - это песни от третьего лица, песенки, шутки, приколы, сделанные с новой эмоциональной глубиной и полнотой. Трип закончился - Дилан начинает осматриваться и обживаться.

Фактически, он становится домоседом. Обложка John Wesley Harding, о тайных смыслах которой гадали до аллюзий идиоты, показывает нам этакого Фолкнера в пестром окружении своих соседей. Широкополая шляпа, ковбойская куртка, лошадь, привязанная поодаль. Привет тебе, Революция! Ты оказалась глупее, чем я о тебе думал.

Но в тех трех альбомах действительно что-то случилось, для судеб культуры одновременно головокружительное и непоправимое. Они заряжены каким-то единым духом - духом открытия. Мне кажется, это открытие чистого сознания - в дилановском электричестве больше нет ни блюза, ни кантри-блюза, ни поэзии, ни цирка, ничего, включая электричество. Все перемешано и переплавлено. Остается чистый дух, уловимый быть может в интонации певца, быть может в органных кружевах Эла Купера, или в том, как Дилан парит над словом, одновременно что-то им живописуя.

Критики сравнивали его образы с образами дзен, т.е. с тем, что писали в монастырях - это и есть взгляд на мир с какой-то дальней точки, куда приехал Дилан.

"Меня тошнит от людей, которые спрашивают, что значит эта строчка. Она ничего не значит".

Его называли пророком, но в чем смысл его пророчества? Джоан Баэз была сильно обеспокоена маршрутом (и скоростью) Дилана. Дилан уехал из истории, достиг тех мест, где этот мир теряет реальность, откуда он кажется сюрреалистическим сном. "Я не могу вести за собой никого" - сказал Дилан, потому что эта дорога 61 вела из мира.

Мистика дороги, электричество и марихуана разрушают в Дилане классическое сознание, "проклятых поэтов" и прочую интеллектуальную муть, рассеивают дух бунта, снимают смыслы, которые навязаны человеку историей человечества. Дилан становится пророком для молодежной культуры, "ищущей новые пути". Он только знает, куда ведет эта дорога, и сам остается на месте.

От "молодежной революции" он отписывается. Говно ваша кислота, - скажет Дилан, который сам в своей башне мог вырабатывать галлюциногены. В ЛСД он почувствовал конец мира. "Зачем писать стихи, сочинять музыку, зачем вообще что-то делать?" Умный Акын уходит на заслуженный дембель. "Завтра приезжает моя невеста, и мне не нужно никуда спещить. А если полетать - то вот на этом кресле-качалке" - так я слышу припев из "You Ain't Going Nowhere".

Но что делать, если все исторические источники, питавшие классику, пересохли? Если больше нет ни стран, ни народов, ни культур, ни религий? Если как в дилановской "Tambourin Man" все музы, все восемь или девять греческих красавиц, обернулись мистером Тамбурином - стариком-негром со стаканом дури, подмигивающим тебе в безрадостном мире? Может быть, наркотики - единственная религия и судьба поп-культуры, и если так, то можно ли ее переиграть? Ответ знает только ветер.

Выступив пророком, Дилан выдал скрижали и ушел в леса, снова облокотившись на фолклорные традиции. А у Дилана было подлинно библейское чутье к истории - и больше ему в ней делать было нечего.

Боб Дилан и Борис Гребенщиков - фигуры параллельные, состыковавшие в своей работе поэзию и рок-музыку. Через них наглядно свершается этот исторический перелом: традиционная поэзия подходит к своему пределу - и переходит в другое качество. История одного человека не просто иллюстрирует историю культуры - она сама есть эта история. Дилан начинал как поэт-песенник. Следы чтения символистов особенно заметны в его втором альбоме, еще выразительнее они в песнне "Gates of Eden". Традиция рок-н-ролл и кантри-блюз ломает в нем эту поэззию, переплавляет ее в новое качество. В дилановском электричестве прочитанные им Верлен, Блейк, Рембо, Бодлер присутствуют даже не как цитаты, а как осколки какого-то далекого и странного мира. После гастролей с рок-н-ролльным Бэндом (The Bаnd) от этих университетских приятелей Дилана не остается ничего - слово лишается своих магических функций. Магию он открывает в рок-музыке - новом способе общения между людьми через энергетические вибрации - методе невербальном, как у дельфинов, который куда круче общения словами...

Филолог мог бы пронаблюдать как это Слово развоплощается у Дилана. Это же Слово - только в границах русского языка - развоплощается у БГ.

В конечном счете в культуре побеждает новая информационная система, невербальная, более мощная (стадионы) и непосредственная (можно нырнуть в свою публику как в бассейн). Ключом к общению становится просто Звук - и слово лишь включено в эту систему на правах особого звука. Это одна из информативных систем будущего.

И все-таки гарлемский индеец Джимми Хендрикс переписывал песни Дилана в особую тетрадочку, а нью-йоркский интеллектуал Дэвид Бирн тоже переписывал и пел их девочкам-одноклассницам (точно так же как юный БГ "пел "Сэтисфекшн" на чистейшем английском"). У Дилана есть чему поучиться, и БГ с Майком правильно сделали, что завели по тетрадочке.

 

СУММА АЛЬБОМОВ АКВАРИУМА

 

Вопрос "Что такое Аквариум?" имеет множество ответов. Я попробую ответить так: Аквариум - это сумма альбомов, которые будут слушаться после всех нас. Так или иначе, по тому, что попало в Аквариум, будут говорить о нашем времени.

Аквариум и Зоопарк оказались тут как тут - их альбомы стали первыми полноценными альбомами русского рока. Конечно, в этой связи нельзя не упомянуть бессменного звукорежиссера питерского рока Андрея Тропилло, с чьей легкой руки началась отечественная рок-дискография. Тропилло - очень важный человек в истории во многих смыслах.

В духе Платона Афинского, а также Кита Ричардса, БГ любил повторять, что ни один альбом не воплощает идеального Аквариума. В поисках выражения этого АКВАРИУМА БГ с легкостью менял стили, бросался от Дилана к рэггей, от рэггей к попсе, от акустики к электричеству, от шаржевых выпадов к исповеди, от сатирических скетчей к проповеди. Тематический спектр Аквариума поразителен. Однако, видимое разнообразие альбомов Аквариума держится поразительным внутренним единообразием. Между "Козлодоевым" и "Здравствуй, Моя Смерть" не лежит никакой пропасти, это разве что "шаг вбок и шаг вверх". Наверное, БГ с такой легкостью и пользовал различные стили, что это было неглавным.

Стиль - это та или иная форма, которую Аквариум пробует на просвет. Насколько прозрачна эта форма? Может ли она сберечь в себе ту тишину, которую слышат музыканты? Пожалуй, вопрос стоит так. Поэтому стили неважны. Стиль - это выдумка меломанов, которым надо о чем-то поговорить.

Моя задача - найти концепцию альбома, попытаться вычленить то, что не вычленяется, найти там что-то, что поддается словесному описанию. Единство каждой пластинки - единство очень личное для Аквариума, и это сильно усложняет дело. Сами музыканты (особенно Гаккель) о пластинках Аквариума сказали очень немного. Поэтому мой поиск изначально чреват некоторыми недоразумениями.

Во всяком случае, на радость музыке каждая песня убеждает в одном: ничто не подвластно описанию и критика вынуждена быть предельно осторожной, чтобы не напороться на мину. Невозможно описать запах бензина, чтобы никогда не нюхавший его человек почуял его ноздрями. Вступая в гораздо более тонкие материи, литература должна изначально признать свое поражение.

Первые шаги ребенка, первые записи новорожденного Аквариума еще страшно далеки от искусства, как музыкального, так и словесного. Но ясно одно: ребенок обалдевает от кайфа бытия. Ему не справиться с тем подарком, который ему преподнесли, он переполнен чем-то, но у него нет еще языка. Безудержный, ни на что не оглядывающийся абсурдизм ранних текстов Джорджа и Бори - единственное словесное воплощение этого кайфа. Все тонет во всем, все есть все. Этот добытийственный солнечный хаос видится мне как некая стартовая площадка Аквариума.

"Мой ум сдох" - так с самой первой строки распахиваются горизонты Аквариума. Отныне можно плыть во все стороны света. Отныне можно никуда не плыть, а только вращать головой как дурак на холме, и даже не вращать, а просто ее запрокинуть. О чем еще думать кроме как смотреть на звезды?

"Извращения двух идиотов" Джорджа и БГ и чинный Аквариум на фоне оркестра Равиля Мартынова в зале Октябрьский - это одно и то же, одна идея. Разница лишь в том, что солнечный новорожденный аквариум мозговых рыбаков и верблюдов-архитекторов еще ничего не собрал и не высветил, выдумывая себе содержание и не найдя ему еще никакой прозрачной формы. Миф "Притч Графа Диффузора" - это пустой каркас мифа, которому предстоит вобрать в себя конкретику. Но старт дан с самой первой строки.

"Искушение Святого Аквариума" прослушать у меня уже, видимо, не будет возможности, хотя историки все разыщут.

В "Притчах Графа Диффузора" или "Менуэте Земледельцу" намечаются подступы к иной неабсурдной системе ценностей. Лучшие песни альбома, по словам БГ, приближаются к советской эстраде. Они банальны и слегка дидактичны. Альбом приправлен Индией ("Хвала Кришне").

Слушать там, в общем-то, нечего, но общее ощущение от Диффузора - что-то солнечное. Ты попадаешь в очень далекий солнечный мир. Какое-либо отсутствие искусства делает этот мир реальным наощупь.

Программа на основе записи "С Той Стороны Зеркального Стекла" (1976) исполнялась Аквариумом в ЛГУ. Вот, что писал журнал РОКСИ:

"Борис с горевшей во лбу звездой пел о Замке, траве, реке, дожде... и люди слушали и смотрели восхищенно, тихо, боясь поначалу даже аплодировать". За эту же программу Аквариум получает приз на таллинском фестивале.

Это первый бардовский альбом БГ, созданный не без сотрудничества с Булатом Окуджавой, Евгением Клячкиным, однако на месте взволнованной меланхолии КСП - вдохновенные прекрасные сны, далекие сияющие символы: Река, Мост, Сердце... Абсурдные образы почти исчезают, и слово уже склонно пускать в безответственные странствия по глубинам подсознания. Гребенщиковские видения ищут себе место на грешной земле. Если Белый Дракон и Граф Диффузор и появляются, то они соседствуют с реальным НИИ Социологии, где в то время БГ занимал пост научного сотрудника. В "Блюзе НТР" можно высмотреть многие будущие находки Треугольника. Это уже чисто гребенщиковский абсурд:

Я инженер со стрессом в груди Вершу НТР с девяти до пяти Но Белый Дракон сказал мне В дверь подсознанья войдя Что граф Диффузор забил в стену гвоздь И я лишь отзвук гвоздя...

Это очень ясный альбом. "Да будет шаг твой легок, пока не кончен сон, прекраснейший в жизни твоей".. Возможно, эту работу Аквариума можно поставить в ряд с такими петербургскими фантазиями в прозе как "Белые Ночи" Достоевского - что-то очень эфемерное и безоглядно романтическое. Заключение по-комсомольски авторитетной комиссии, отслушавшей альбом :"ведь это символизм какой-то, ахматовщина", вполне верно: это настоящий символизм, юношески-маскималистский, немного бескровный, в чем-то лобовой. Слишком много дидактики и сахара. Но кое-где уже проглядывает БГ, будущий ученик Дао Дэ Дзин:

Дитя рассвета, не знавшее света дня, Смотри, это ветер, он чем-то похож на меня...

Очень красиво. Еще красивее песня "Танцуя На Склоне Холма". Включенная в один из поздних архивов, песня вдруг засияла там новым светом, создав ощущение, что это еще один из вариантов классического Аквариума. Подобные ощущения - дело частное... С последней песней "С Той Стороны Зеркального Стекла" то же самое:

Мне кажется, я узнаю себя В том мальчике, читающем стихи, Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь, И кровь течет с руки.

Помимо того, что песня отмечена гармоническим совершенством, в ней есть уже почти все кодовые аквариумные символы: Стекло, Игра, Покой, найденные где-то в светлой ночи, какие-то пока еще абстрактные формулы, увиденные в предрассветных сумерках, пустые сосуды символов, которым предстоит наполняться содержанием с каждой песней.

Музыкально альбом незрелый, с дурацкими пленками задом-наперед, но есть в нем какое-то просветленное предчувствие будущих открытых континентов, те просторы, которые лишь чудятся в сновидениях кораблю, спускаемому на воду. Голос БГ юн и прозрачен:

И нас никому не догнать Затем, что не зная пути, хранили частицу огня И верили - все впереди.

Следующая работа Гребенщикова, совместная с Майком Науменко, Все Братья - Сестры, записанная летом 1978 года, непосредственно связана с открытием ими Боба Дилана. "Если Элвис освободил наше тело, то Боб освободил наши мозги" - сказал как-то Брюс Спрингстин. БГ с Майком загораются Диланом. "Этого не было на русском и это надо было сделать".

Боб Дилан предложил им чудесный хаос, который подлежал немедленному переводу на русский. Фактически, это было какое-то новое состояние мира, означенное в слове. Впоследствии БГ скажет: "У него очень много всего, это может быть "Mister Tambourin Men" или, скажем, "Gates of Eden" или "I Want You", где словами, тембром, пением, достигается рок-н-ролл, которого другие люди достигают рубкой. И тут выясняется, что все это можно сделать без рубки, без барабанов, что этот накал-сияние - присутствует в душе человека. Сияние Вселенной".

Фактически, введя русский язык в дилановский песенный строй, Боб с Майком создают первый прецедент добротного рок-перевода. Их дилановские переработки можно слушать - и свое время они так и воспринимались - как просто песни. Вопрос авторства уходит в тень - остаются песни.

В русской поэзии то же самое дело сделал Василий Андреевич Жуковский, за переводом немецких и английских романтических поэтов изменив сам строй русского языка.

Цитаты из Дилана рассеяны по песням, и чистым переводом, пожалуй, можно назвать только майковскую "Твоя плоть - как хлеб, твоя кровь - как вино", кастрированный вариант "Печальноокой Леди из Долины". Но у Майка на этом альбоме вообще две его лучшие песни "Детка" и "Ты придешь ко мне ровно в полночь". Гребенщиковские песни перекочуют потом на Акустику, где обретут новый звук, но в чем-то те корявые версии схватывают дилановский дух, дух его блюза, немного ироничного и раздолбайского.

В песнях БГ на том альбоме впервые завязывается какой-то новый диалог, которого не знали "прекрасные сны" предыдущих работ. Это пока диалог несколько туманный и отвлеченный; своего пика он достигнет на таких вещах как "Небо" или "Моя Смерть".

Ты повесил мишени на грудь Стоит лишь тетиву натянуть Ты ходячая цель, ты уверен, что верен твой путь.

Хрустальная завершенность мира раннего Аквариума словно разбивается - и Гребенщикову снова нужно собирать осколки. В целом его муза всегда будет идти таким путем: сначала выстроить магический кристалл, потом его расфигачить, потом собрать по-новой. И Дилан в этом смысле очень помог ему расширить поэтический мир - разбить свой кристалл и заново его собрать.

Но БГ все равно ищет свои опоры не в "низкой реальности", где обосновалась рок-музыка Майка, но где-то на стыке миров, который есть и "которого нет", там, где они соприкасаются. Поиск этих стыков - важная часть его поэтики той поры. Иногда у него получалась безвкусица, типа "Александра Сергеича с разорванным ртом" (не меньше ее и у Дилана), но порой слова и образы, поставленные близко друг к другу, высекали какие-то искры. Особенно много их в "Стали" и "Почему Не падает Небо".

"Пески Петербурга" - особая песня. Она очень красивая, похожая на какой-то кристалл, и больше о ней нечего сказать.

Помимо Дилана, источник образов альбома - желтый двухтомник китайской мудрости, изданный примерно в это же время. Рок-н-ролл Аквариума оснащается для дальнейшего плавания философией дао. "Дорога 21", по сей день исполняемая на концертах, звучит сильно и загадочно: Чжуан Цзы в блюзе.

"И ты спишь по ночам со смертью своей и ты счастливее всех" _- отличная блюзовая строка, в равной мере ложащаяся в какой-нибудь китайский трактатец. Ее можно обратно перевести на английский.

Вступив в рок-н-ролл Аквариума, даосы внесли в него какую-то хитринку, недосказанность, некую пустотность, куда можно было нырять слушателю.

Одновременно эти цитаты нужно было как-то проживать - и таким образом, даосы по новой освещали путь Аквариума. Как известно, Аквариум в ту пору был не только рок-группой, но и образом жизни.

Оглядев еще раз историю ранних альбомов, видно, как стремительно эволюционирует Аквариум в смысле мировоззренческом. Эту эволюцию можно понять как вбирание новых культурных открытий и расширение своих культурных горизонтов. Восточная символика, психоделия, Окуджава и КСП (говорят, что Гаккель очень не любил КСП), поэзия символизма, Дзен-буддизм, дао, Боб Дилан и его поэзия - Аквариум собирает какие-то прозрачные формы для своего рок-н-ролла и одновременно уже грозится вобрать в себя всю мировую культуру. Посмотрим, что будет дальше.

 

СИНИЙ АЛЬБОМ

Железнодорожная Вода

Герои Рок-н-ролла

Гость

Странные Объекты между Светом и Звуком

Электрический пес

Все Что Я хочу

Чай

Плоскость

Рутман

В Подобную Ночь

Единственный Дом (Джа Даст Нам Все)

Река

"Синий альбом" - первая реальная совместная работа Аквариума в области звукозаписи. Там уже можно услышать и Дюшу, и Фана и разных других музыкальных деятелей. Записанный на Васильевском Острове, альбом наметил многие традиции, которые начнут сбываться позднее. Это сумма бросков из стороны в сторону, разметка будущей карты.

Слова и гармонии словно не сочиняются, а сами, как из яйца, вылупляются из какофонии шумов, болтовни, распития спиртных напитков, хлопков вытаскиваемых пробок. Вспомним раннее электричество Дилана - там тоже есть ощущение эффекта присутствия, потому что в пластинку тоже попадает студийная суета. (Иногда, правда, и БГ, и Дилана подводит вкус.)

Кажется, что, оказавшись в студии, Аквариум захотели сразу всего - попробовать записать Дилана, рэггей, такую ясную акустику как "Гость" или занудство "Плоскости". Как ни странно, почти все у них получилось.

По сравнению с первой песней альбома, "Все Братья-Сестры" кажутся сборником подготовительных упражнений. "Железнодорожная Вода" - это Боб Дилан в полный рост, поющий на русском языке. В ней намертво схвачен наконец дилановский дух, который еще долго будут требовать слушатели на концертах. Первая строка песни настолько внутри тогдашнего времени, что без нее уже не представить Питер начала 80-х. Там много цитат от Дилана, включая губную гармошку. "Железнодорожная вода" - именно так любил Боб Дилан сталкивать слова, травмируя мозг тамошнего интеллектуала.

Помимо этого, многие строки песни выдают знакомство Аквариума с дзенскими легендами. Философия Дзен - еще один культурный фон пластинки. Поразительная в своей чистоте строка Гребенщикова:

Я пишу свои песни в конце декабря Голый в снегу при свете полной луны

это пересказ дзенской легенды о взыскующем просветления монахе Эка и мастере Бодхидхарма, первом патриархе дзен и в скором времени одном из главных героев Аквариума. Как-то в декабре Эка стоял и ждал знака учителя, пока снег не занес его до колен.

Дзен можно найти в "Плоскости", когда БГ поет о тех, кто "на хороший вопрос готов ответить мычанием". И вообще в атмосфере альбома многое перекликается с написанной в те же годы прозой Владимира Шинкарева. Какое-то далекое снежное безмолвие - так сейчас видится дзен-буддизм того времени.

"Электрический Пес", думаю, направлен против каких-то скучных хиппанов, остановившихся в своем развитии. Гитара там отменная. Песню можно понять как критику любого Узкого Круга, замкнутого на себе. Пес - наблюдатель крушения иллюзий богемного мира. "И над кухней-замком возвышенно реет похожий на плавки и пахнущий плесенью флаг." БГ уходит дальше, утверждая свой абсолютный постулат, тогда еще не спетый - Двигаться Дальше.

В "Все Что Я Хочу" хороши только последние минуты две, когда БГ мучительно поет "все что я хочу". Но в наказание их можно сослать на дискотеку эйсид-хаус и придумать им злобную электронику. Такое буддийское наказание - на вечную мельницу. "Чай" великолепен в обоих вариантах - здесь и на Акустике. Здесь бухает басом Фанштейн, подпуская Африки - чуть-чуть. "Чай", пожалуй, самая классическая песня Аквариума. Вспомним дзен-буддистсткие чайные церемонии - "Дух Чань подобен вкусу чая", как говаривал старик Бодхидхарма. Вспомним знаменитый риторический вопрос Достоевского: "миру провалиться или мне чаю не пить?", решаемый в пользу чая.

Монотонная "Плоскость" просто заебывает как некоторые вещи Харриссона типа Within You Without You, страшная нудьга. Хотя возможно, я не понимаю что-то очень высокое и прекрасное. Перезаписанная для саундтрека к фильму Асса, "Плоскость" обрела новое пространство и вышла из андеграунда заметно взбодрившейся, гордой и даже торжественной.

Но самая интересная задвижка таится вот где. Первый полуэлектрическая пластинка Аквариума, Синий Альбом проделывает с реггей то же, что Дилан проделывает с "британским попом" в своем электричестве - bringing it all back home. ВОЗВРАЩАЯ ВСЕ ЭТО В ДОМ. После Британского Вторжения Дилан взял себе дух Битлз, возвратил в дом то, чему научился у англичан - ту новую легкость, которая появляется у него на этой первой полуэлектрической пластинке, Bringing it all back home.

Это универсальнейший принцип рок-музыки. Это проделывали все великие группы.

Самое это словосочетание стало "клеймом", которое Дилан навсегда оставил в английском языке, заставив по-новому звучать это старое выражение" (я перевожу по памяти не помню откуда). Послушайте песню"Bringing it all back home" на Первом Цеппелине. Там поется о том же: как завоевать чужую культуру, в данном случае американский блюз, и сделать его своим.

Аквариум берет себе реггей - и приносит его в свой дом. И отныне Реггей пускает корни на русской земле.

Боб даже поет хвалебный гимн Джа - Богу, скрутившему императору Хайле Селассие первый косяк. "Единственный Дом" показывает нам, что раста - это очень суровая религия.

"Джа Даст Нам Все" - настоящий религиозный гимн. Однако слушать эту патетику невозможно. Потому что по идее после "Джа Даст Нам Все" надо собирать рюкзачок и в кришнаиты или в монастырь. Там той реггейной веселости, которая и делает Раста религией жизни, а не религией умирания и смерти.

Насколько лучше "Рутман" - отличный рутс-реггей. Думаю, рут-реггей нельзя сыграть, не имея каких-то своих корней. Такой реггей сначала чувствуешь животом, а потом уже всем остальным. Корни на самом деле одни и те же - что наши, что ямайские. И земля одна и та же. Погода только разная.

"В Подобную Ночь" - отличный блюз-реггей, между Диланом и Ямайкой. Туда бы гитарок побольше, бас африканский, и мелкого хай-хэта.

Но лучшая вещь альбома - последний номер, "Река" - еще один образец рут-реггей, сыгранный группой. Какой плотный звук, и все очень мелодично. Песенка раздвигает облака, окрашенные до размеров всей природы. Вот Дом: перистые облака, окрашенные розовым, вершины сосен, легкий бриз с Финского Залива, качание лодок, кайя. Где-то играет реггей, почти как на Ямайке. На какой-то миг наступает абсолютное лето. Но только на миг.

Кстати, в Лондоне растаману тоже не сладко, как в Питере. Растаману не страшен мороз, растамана косит дождь. Брикстон (черный район Лондона) в дождливый день - это нечеловеческая грусть и апатия в глазах негров.

Да, а Битлз проделывают то же самое с реггей на песенке "Ob-La-Di Ob-La-Da". Битлз тоже стоят себе дом из реггей. Вспомним эту музыку: как Дезмонд и Молли Джонс построили себе дом.

Гению Битлз хватило всего одной песенки. Кажется, это единственное реггей (или - если быть точнее - ска), которое они сыграли - и одно из самых гениальных.

На Синем Альбоме видно, как строится этот дом, в Электричестве они уже начинают его обживать и отделывать по проектам Курехина.

Трудно переоценить значение растаманского периода Аквариума.

 

ЭЛЕКТРИЧЕСТВО

Герои

Марина

-30

Death of King Arthur

Блюз Простого Человека

Кусок Жизни

Летающая тарелка

Мой друг музыкант

Вавилон

Прекрасный Дилетант

Мне Было Бы Легче Петь

Кто Ты Теперь?

Как известно, в марте 1980 года происходит событие первостепенной важности как для советского рока, так и для группы Аквариум - их оглушительное выступление на Тбилисском рок-фестивале. Аквариум доказывает всем, что это мощная рок-группа, способная даже буянить на сцене. Все знают про этот скандал - жюри поднимается с места и уходит, зал раскалывается надвое. "Мы вели себя так, как этого требовала обстановка" - скажет потом БГ. "Мы ехали на фестиваль просто показать себя. То, что мы чуть-чуть перегнули палку, получилось не по моей вине" - добавит он еще.

Песни с этого исторического концерта и составили первую сторону "Электричества". Это даже не столько музыка рассерженных молодых людей, сколько просто такой блюз, отвязный, и даже припанкованный. Погоду там делает чумовой Губерман, лучший в ту пору барабанщик Питера.

Исключая светлого мифического Артура, в песнях доминирует быт. Хлесткая конкретика. "Кусок Жизни" напоминает Дорз, "-30" - The Velvet Underground.

"Марина" - самая глубокая антифеминистическая вещь БГ, его настоящий put down. БГ-рассерженный-женщиной гораздо более жесток, чем, скажем, Майк, и более серьезен. Майк поет блюзы, Майку на все плевать, его спасает собственное распиздяйство, но БГ знает, насколько опасна неправильная женщина. Поэтому в своем отрицании он по-настоящему зол, и эта злость рождает интонации глубокого презрения и даже брезгливости. Девушки, как правило, ненавидят эту песенку - и есть за что.

Так, или иначе, Тбилиси-80 становится водоразделом Аквариума. Группа лишается места для репетиций, Бориса отовсюду выгоняют, он устраивается сторожем и где-то там по ночам пересчитывает какие-то столбы. Рок-н-ролл бесповоротно становится образом жизни.

"После Тбилиси я перестал быть научным сотрудником и стал человеком. Думаю, этот обмен чего-то стоит". Происходит полный расчет с командно-бюрократической системой. БГ окончательно уходит из социума и забирается на свой холм. С этой горки ему было видно много из того, что видно было не всякому.

Отныне начинаются мифы.

В Тбилиси Аквариум показал "обществу" что почем. С другой стороны, по воспоминаниям, она сами перепугались. Одновременно это было прощание с бунтарством - и отныне для него открывается новая свобода видения мира. Естественно, что аквариумная дискография не могла не запечатлеть этот факт исторического перелома.

Вторая сторона Электричества возможно самый мощный кусок Аквариума и очень грамотный попс. Это - альбом реггей, которое получило новую обработку. Как мы слышим: в реггей влезает все. И совсем не обязательно петь о растаманских богах.

На этом альбоме впервые появляется Сергей Курехин, который, по выражению Джорджа, "заново перепахал дикую аквариумную почву". В Аквариум приходит джазовая музыкальная культура - Электричество лучший тому пример. Религиозный период рут-реггей заканчивается, и в доме реггей начинают обживаться разные музыкальные инструменты: джазовые ударные Кондрашкина, клавиши виртуоза Курехина, который иногда ("Музыкант") уходит в свой джазовый отрыв, возвышенный вокал БГ и его любовная лирика, очень ранимая и хрупкая, и отличная гитара В.Козлова.

БГ может быть очень радостным, высокопоэтическим, раненным любовью, отчаявшимся в своих силах... такие вещи как "Кто Ты Теперь" и "Мне Было Бы Легче Петь" - лучшее в его любовной лирике. Эти возвышенно-печальные образцы сего жанра вскоре исчезнут из Аквариума, группы поистине стремительной (может даже слишком стремительной), чтобы вернуться уже в сегодняшних вещах.

"Прекрасный дилетант" достоин стать новым похоронным маршем " - писал журнал "Рокси" в лице Саши Старцева, и тогда действительно казалось, что момент отчаяния передан там с силой нездешней. Однако времена меняются.

"Стилевая всеядность" коллектива вывела их даже на даб-реггей - первый прецедент использования в России даб-техники, открытой в лондонских реггей-клубах - замену партии вокала каким-нибудь инструментом, обычно басом, иными словами - соло ритм-секции. "Музыкант" - в некотором роде уникальный прецедент этого стиля. В каком еще реггей есть такие клавиши - Курехин кажется просто что-то полощет в водице. "Музыкант" - самая странная вещь Аквариума. Этакий гибрид джаз-реггей и даб-реггей.

БГ называл Электричество "недоноском", и действительно порой создается впечатление, что музыкальные возможности, найденные в этом альбоме, неисчерпаемы и использованы далеко не все. Создано что-то такое, особое музыкальное магическое поле, где в принципе любой инструмент может почувствовать себя дома, однако сделано всего лишь пять песен.

"Вавилон" - особая тема. Это самый совершенный образчик реггей, созданный на земле русской. Неподдельно гребенщиковское недоумение: "отчего мы жили так странно две тысячи лет"? - вопрос просветленного растамана, вглядывающегося в тьму истории. Вавилон - растафарианский символ западной цивилизации и вообще материального мира, взятый неграми из Библии. "С каждой затяжкой гянджа падают стены Вавилона" - пророчествовал Боб Марли.

И у нашего Боба все получилось! "Вавилон" имеет градус абсолютного совершенства - это гимн, это поп-хит, это, наконец, проповедь, очень неназойливая. В этой песне звучит какая-то надежда на новую эру - а пока все было преддверием.

 

АКУСТИКА

Укравший дождь

Нам всем будет лучше

Граф Гарсия

Песня для нового быта

Иванов

Держаться корней

Моей звезде

Десять стрел

Почему не падает небо

Сталь

Второе стеклянное чудо

С той стороны зеркального стекла

25 к 10

К друзьям

Золотых лошадей

Контрданс

Какой совершенно неповторимый саунд создал Аквариум на "Акустике". В этой связи мне вспоминаются даже не ранний акустический Т.Rex, Донован или Incredible String Band, бывшие, вероятно, этому саунду одним из источников, а скорее какие-то фрагменты Мотауна или современные MTV-Unplugged, что-нибудь вроде группы 10 000 Maniacs, однако все это вспоминается лишь затем, чтобы поставить эту работу Аквариума в какую-то традицию. В нашем роке этот альбом - аналог таким outstanding (вне категорий) альбомам мировой музыки как Astral Weeks Вэна Мориссона или каким-нибудь уникальным песенкам Моррисси ("Asian Rut") или Сильвиана ("Ghosts").

Там найден этот особый прозрачный аквариумный саунд, связавший акустическую гитару, виолончель, перкуссию, скрипку, тамбурины в некое неразрывное единство, хотя сами инструменты начинают отслеживаться только после восприятия этого общего.

В этом альбоме есть гитара и есть хор, подпевки, бас, перкуссия и тамбурины, однако вычленить ритм-секцию можно очень условно.

Роль низа выполняет только перкуссия и бас - очень нежные низы. Но все самое красивое происходит только наверху - там, где струнные и голос. Виолончель, пожалуй, скрепляет эту музыку.

В этом альбоме БГ удалось повенчать поэтические и рок-н-ролльные традиции. Альбом этот является русским национальным богатством в той же мере, что и, скажем, книги Саши Соколова - непереводимым на другие языки, богатством внутренним, которое не является товаром на вывоз. У каждой нации есть такие богатства - например, такие произведения искусства как синглы и пластинки группы The Smiths в Британии или музыка таких групп как The Band или Booker T & MG's в Штатах. То есть это лучше всего может быть оценено только в своей стране.

Михаил Фанштейн мне говорил: "когда я играл акустику, я ближе всего чувствовал то, как близко я нахожусь к небесам."

В Акустике Аквариума присутствовал свой драйв - самая драйвовая песня Аквариума, без сомнения, "Десять Стрел". И ни у одной группы не было такого легкого драйва. Этот же драйв, который может быть только религиозного происхождения, присутствует в американской соул-церковной негритянской поп-музыке, в первую очередь это Motown - Марвин Гей, Стиви Уондер и т.д. Послушайте например "Inner City Blues" (Make Me Wanna Holler) с пластинки Гея What's Going On. Он похож на какие-то вещи Акустики, разве что Марвин поет более страстно и ударные там чуть более жесткие. Что говорит о том, что Аквариум - не только образ жизни, но и русско-еврейская религиозная секта. Это тоже одно из прочитываемых содержаний альбома Акустика.

БГ отыгрывает образ Великого Поэта и выходит из него сухим, как написал бы Дмитрий Александрович Пригов. Он создает себе такой имидж - очень одухотворенного Поэта Начала Века. Этот имидж высокого поэта нигде не роняется - БГ его выдерживает. Мне кажется, строчка из его "Возвращения Домой":

Я летел на серебряных крыльях О, я был большой эстет

имеет прямое отношение к Акустике. БГ - такой воображаемый символист, каким он предстает на обратной стороне обложки альбома. Само собой - такой поэт должен петь о любви. Он и поет, и - каким-то парнасским холодком, декадентской мрачностью отдают некоторые строки альбома, да и сам голос БГ.

В его голосе, без сомнения, присутствует что-то романсовое, отдаленное, но несомненное. Он же простебывает жестокие романсы - Граф Гарсия, как Дилан в свое время простебывал блюзы. Испания гениально понята как родина нашей цыганщины.

Про "Все, Что Я Хочу" я не могу сказать ничего. В разные моменты моей жизни эта песня представлялась мне песней разного достоинства, а у нас разговор об эстетике.

В Акустике прорастают уже ядовитые ростки декаданса, непрочность, хрупкость, изломанность, мраморность. Сравните с этим любовную лирику Битлз (как никак учителей). Женщина предстает поэту непроницаемой загадкой, непостижимым началом Инь:

Они говорят, что губы ее стали сегодня как ртуть Что она ушла чересчур далеко Что ее уже не вернуть Но есть ли среди нас хотя бы один Кто смог бы пройти ее путь?

Порой БГ смеется над ее телевизором, ведь все-таки телевизор - окно в мир для подземных существ. Кто-то пропадает в черном туннеле телевизора, и ее оплакивают какие-то более высокорганизованные существа. Подпевки там изумительны.

В другом месте своим сладким голосочком БГ слагает зловещие декадентские вирши:

Кольца ключей ее Нежный как ночь Мрамор плечей ее Молча легли в камень его руки

И сейчас мне кажется, что это первая проба в области нераскрывшейся еще русской готики - вспомним конверт магнитоальбома Табу. Еще одни шаг в эти камни - и уже вырастают статуи Joy Division.

Скажем, дурацкая вирша под названием Сонет обрамлена скорбной виолончелью. Особая вещь - "С Той Стороны Зеркального Стекла". Оказывается, БГ может быть таким опустошенно-помраченным, пока виолончель, а за ней флейта творит страстную психоделику. Бас создает чуть зловещий фон. Виолончель сокрушает это пространство - и выплывает уже примиренный голос БГ и веселая флейточка. Все есть сон.

В песне "Сталь" схвачен какой-то умирающий Петербург - не тот имперский город каким он предстает в высоких слоях Аквариума, а скорее, Петербург мучительный. Как чувствуется этот достоевско-некрасовский колорит города: высохшие источники - дворы-колодцы, роящиеся вокруг них рожденные бессонницей фантазии. Фантазии, которые отлетают, от которых не остается ни следа. Все как бы фосфорицирует где-то возле бытия, возле света, как мотыльки.

Лэди Годива, Александр Сергеевич, Вергилий - все это бесплотные тени. Они уже никогда не станут плотью бытия. Такой пьяный петербургский напиток - культура, которая не есть ты. Это спасительные на время фантазии, однако прямого смысла в них нет.

У Боба Дилана в верхних слоях Highway 61 Revisited и Blonde On Blonde творится что-то похожее: развоплощение образов и людей культуры. Так что перевод сделан правильно. Но в акустике, в отличие от Joy Division - это пространство не выведено на поверхность, а только намечено, легчайшими мазками. Как они намечены в Белом Альбоме Битлз ("Cry Baby Cry", "Happiness Is a Warm Gun", "Savoy Truffle").

БГ сам говорил, что его "интересуют такие спрятанные пространства" - и в Акустике их полно. Там спрятано целое готическое пространство - то, которое будут распахивать в Англии эпигоны Joy Division, во Франции - Nour Desir, в Америке - Swans и Sonic Youth. То, которое возьмет Ник Кейв и сделает из него свою музыку, подпустив в него панка и блюза - замес очень мощный.

Как бы такая эстетика смерти, в лучших своих проявлениях - смерть высмеивающая. В худших же это эстетизация смерти и грех уныния, в конечном счете превращение в камень, являющийся болезнью и Манчестера и Петербурга.

В негритянской церковной музыке такого падающего бойца всегда подхватывает милый женский хор и не дает ему упасть. Он получает новые силы, прикасаясь к земле, и может дальше петь свои скорбные песни. Вершина такой скорбной песни - Марвин Гей, который очень страстно прощается с миром.

Таким образом мы подходим к Аквариуму с совершенно другой стороны.

Их "К Друзьям" - такой же бесспорный шедевр, как для меня, скажем, песенка "Androginus" группы The Replacements или "Flying High in Friendly Sky" Марвина Гея, аналога которому в мировой музыке не найти. Это тоже эстетика смерти, но кто сможет найти там хотя бы легкий оттенок мрака, хотя бы его мимолетную тень? Скорее, это веселая эпитафия заезжего просветленного дзен-буддиста ко всему Аквариуму. Представьте, что ему заказали высечь памятник Аквариуму и что-нибудь на нем написать.

Вальс прозрачных стрекоз: ля, ля-ля, ля-ля. Джордж на сей раз выдал замечательные строки - гениальные и лаконичные, какой и должна быть эпитафия. Аквариум поет себе реквием. Вспомним, что Моцарт тоже сам себе написал реквием.

Друзья, давайте все умрем К чему нам жизни трепетанье Уж лучше гроба громыхание И смерти черный водоем

БГ часто примерял на себя одежды просветленного дзен-буддиста. "Меня Зовут Смерть" - пел он очень серьезно. Дзен-монах тоже приходил на рынок и заколачивал себя в гроб. Потом оттуда вылезал. Потом опять залезал, потом опять вылезал. И так далее. Возможно, это самая очаровательная эпитафия , когда-либо написанная.

Друзья, давайте будем жить И склизких бабочек душить Всем остальным дадим по роже Ведь жизнь и смерть - одно и то же

Не могу не согласиться: абсолютно одно и то же, господа. Не верите мне - поверьте китайскому монаху.

Самое главное в этой песне - хор. Хор в Мотауне выполняет очень важную функцию, он как бы создает родовое пространство этой музыки, которое не нуждается в игре ритм-секции. Хор в Акустике появляется дважды - в реквиеме и в еще одном реквиеме.

"Иванов" - еще одна песня в двух шагах от просветления. "Что-то из потустороннего мира плюс поэзия Брайана Ино". Выбран очень тоскливый Понедельник. Такое броуновское движение потерянной человеческой молекулы с томиком Сартра в кармане. Песня закольцована: трамвай возвращается на круги своя. День заканчивается началом следующего дня - того же, что был вчера. Иванов - прощально вздыхает хор. Еще одного взяли к себе небеса. Песня очень цинична. Прощальный вздох хора растворяется в нечеловеческой дали.

"Держаться Корней" - хлесткая песня с прямым социальным адресом. Сейчас уже очень сложно понять, что сказал БГ. Сложно потому, что мы начинаем думать об авторе произведения - а каких корней? а каких он сам корней? а что у него общего с растаманами? - в то время как в песне говорится о твоих корнях. Они как бы у всех разные, и одновременно одни и те же. Это что-то вроде внутренней заповеди, которую ты сам до конца не понимаешь. И какой текст отличный - с наездом на насосов.

Имеют на завтрак имбирный лимон и рубль считают за два Мне было бы лестно прийти к ним домой и оказаться сильней, Но чтобы стоять, я должен держаться корней

ОНИ - в лучших песнях нет имен - и каждый в любую эпоху может придумать себе то имя, какое ему нравится.

Раста здесь совершенно не причем. Попробуем забыть, что песня сделана "в соавторстве с Бобом Марли и рут-реггей". БГ вынужден оправдываться перед воображаемым глупым критиком, воспитанным на идее авторства. Как замечательно дюшина флейточка вписалась в этот реггей. Всю ритмическую качку создают там бас и перкуссия, а Дюша просто поет на своей флейте как птичка.

И наконец "Десять Стрел". Такое же музыкальное чудо, как песня "К Друзьям". Песня, похожая на грибной дождь. Легкая песенка, оставившая в атмосфере колебание вести.

С научной точки зрения - первый аквариумный миф в строжайшем его значении, отличный от символа или образа, но смыкающийся со сказкой. Фан стучит как простой африканец. Сплетаются быстрые струнные, и осторожно пробуют себя другие разные инструменты. Драйв легчайший.

Что-то случилось.

По легенде Стрелок И погасил девять лишних солнц. Он оставил только одно солнце. Это очень далекая легенда. Стрелок И - культурный герой китайской древности, такой же,   как у греков Прометей. За его деяниями наблюдают другие сказочные звери - белый гриф и Единорог. Старик волхв проводит его через темный лес.

Наконец, Аквариум подключаются к мировой мифологии, выходят на уровень мифа. Как бы все те старые истории вдруг становятся новой историей.

Эта история - может быть, явление ангела рок-н-ролла в страну большевиков, рождение чего-то нового, может быть, нового взгляда на вещи, может быть, нового типа любви - трактовать миф можно по желанию (умеренному).

Здесь нет уже никакой аллегоричности, иносказательности - Стрелок И реален, совершенно буквален, будучи в этот конкретно миг исполнителем на сцене. Шире - группой Акариум. Еще шире - русским рок-н-роллом. Британским, американским, африканским, музыкой вообще.

Таким образом, оценку Акустике можно дать только такую: это самое оригинальное творение Аквариума, и для самых махровых эстетов. Однако, слушаемое нормальным человеком в полный рост.

 

ДЕНЬ СЕРЕБРА

Сидя на красивом холме

Иван Бодхидхарма

Дело мастера Бо

Двигаться дальше

Небо становится ближе

Пока не начался джаз

Электричество

Сны

Выстрелы с той стороны

Глаз

Тема для новой войны

Колыбельная

"День Серебра" - самый серьезный альбом Аквариума. Начиная в него вслушиваться, ты сам становишься участником тех вопросов, которые тебе никто не задавал. Ты выходишь на мысли, на которые ты бы, может быть, и не вышел.

В пору его создания Аквариум находился на пике своих возможностей - и они ответили на все вопросы. Можно не верить ни одному слову БГ, но нельзя не почувствовать, что в этом альбоме они ушли очень далеко. Что они набрали высоту, с которой было видно далеко во все стороны света. И тогда казалось, что в эти ответы можно раз и навсегда поверить и остановить свою собственную мысль.

Помимо этого, это самое драматургически совершенное произведение аквариумного искусства. По музыке он достаточно ровный, хотя в нем есть свои чудеса, но именно этот альбом является этической и драматургической вершиной коллектива.

Альбом является моральным итогом Аквариума и в нем стянуты все смысловые линии БГ. Оставаясь рок-альбомом , он тяготеет к классике, но эта классика собственного изобретения. Подобно, скажем, классическим песням Нила Янга, День Серебра - возвращение в классику на каком-то новом витке. В эту пластинку врубились даже музыковеды: "по духу записанная программа сближается с классикой" - это мнение какого-то ленинградского музыковеда.

Музыка его строга, мелодична, местами торжественна, в ней есть свой дикий мед, и мелодическая простота альбома сродни благовествованию. Так или иначе, День Серебра стал настоящим духовным гимном своего времени, но видимо он годится только для своего времени.

ДРАМА

Любовь или Война трактуются в этом альбоме как конечное противоречие мира. Эти символы разрастаются до космических размеров и творят новые символы. БГ ищет и находит очаг войны в человеке, обрисовывая его в несколько убийственно-точных фразах:

И каждый говорит о любви в словах Каждый видит прекрасные сны Каждый уверен что именно он - источник огня И это тема для новой волны Каждый торгует собой всерьез Чтобы купить себе продолжение весны И каждый в душе сомневается в том что он прав И это тема для новой войны

Портрет этого Everyman убедителен даже психологически, учитывая что образный мир Аквариума беден психологией не-БГ.

Война - закон этого мира, описанный Дарвином, круговая порука всего живого. В конечном счете, это просто борьба за существование, разворачивающаяся по законам силы. Война как символ мирового зла начинается у БГ еще в дилановском периоде:

Обрекая бессмертие души на смерть Чтоб остаться в живых в этой давке

Уже тогда он ощущает себя тем, кто не причастен этим законам. "Я зарыл свои стрелы в песок" - это "Двери Травы".

В свои "законы войны" он вкладывает космическое содержание. Война - северный полюс Любви в мире Аквариума, это физиология человека, не связанного космическими нормами. Война - путь гордыни, путь Эго, попирающего мир. Тех, кто делает ставку на этот закон силы, "подставляя соседа по вожжи", ждет исчезновение без следа.

Пепел твоих сигарет - это пепел империй И это может случиться с тобой

"Небо становится ближе" - один из потрясающих внутренних диалогов БГ. В частные сомнения рок-героя словно забивается клин - возможность раскола мироздания. Преодоление сомнений - вот тема этой песни, сомнений в том, что то, что подвержено любви, никогда не умрет.

У смерти двоякий смысл: это пепел, который остается от законов природы, и это двери домой того, что выступает из законов войны. Образ этот подсказан религиозной ветвью мировой культуры (отцы церкви, даосы, буддисты).

То, что не подвержено Любви - обречено. Вот что говорят песни этого альбома. Потом это повторит Башлачев уже другими словами: Дух и прах. Сам БГ называл эти песни "борьбой с жестокими законами природы".

Война преодолевается не схваткой с ней, но осознанием своей непричастности этим законам. Это центральный пункт этики Аквариума. БГ даже создает себе картонного дьявола - Воина. Его герой скорее комичен, чем страшен. Его палец всегда на спусковом крючке, вокруг него шевелятся разнообразные драконы, его мир - это война и в снах царит тот же бой:

Не стой под грузом - иначе войдешь в его сны

Его дьявол - откуда-то из сказочных комиксов. Китайские мудрецы и Толкиен научили БГ просто не смотреть в ту сторону, лучше спеть какую-нибудь песенку про то, что ты видел в одном из видеофильмов. БГ и поет:

Он - ходячая битва, он каждый день выжжен до тла, Вороны вьют венки, псы лают из-за угла

кажется об одном из киногероев, Юле Бриннере, в одном из видеофильмов.

В конце песни Аквариум выходит из законов войны в свободном танце. "Мы двинемся дальше, танцуя под музыку выстрелов с той стороны". Это - единственно возможное претворение зла в музыку.

Символ Войны тесно связан со старой аквариумной темой победы-поражения ("и взяв три рубля на такси, они отправятся к новым победам") всегда осмысливаемой в духе древних китайцев. Победа и поражение - категории войны и гордыни.

Сюда же примыкает символ Электричества. Электричество - замена Света его рукотворной подделкой, оно символизирует ложность и искусственность города. Оно создает видимость власти, ничтожной в мире света. БГ бежит от прельщения электричеством.

Его Электричество - это переосмысленный символ Власти-Кольца, пришедший из Толкиена. Кольцо делает человека невидимым и дарует власть в мире законов войны, но иллюзорную в мире света.

Мистическое Кольцо-невидимка с дьявольским оттенком - вывод из замкнутой электрической цепочки, это "предельное электричество". БГ от этого Кольца просто отмахивается:

Мне не нужно твое кольцо

Что есть рок-н-ролльный выбор - шаг в сторону света. Именно ремесло снимает неразрешимые вопросы. Как сказано в "Моей Смерти" - "делай что должен и будь что будет".

БГ уходит от борьбы с дьяволом, отмахивается от него, оставляя себе право "только петь". Джаз - молитва о помощи того, кто бессилен противостоять этим законам:

Храни меня, пока не начался джаз

Но выход ненасилия требует платы. Отрываясь от мира, живущего по законам войны и теряя контроль за этим миром, ты начинаешь его бояться, потому что он - вне тебя, и он неуправляем. Страх перед миром и есть та плата, которую платит тот, кто вышел за.

Вот почему эпиграфом к альбому были поставлены евангельские слова: "Боящийся в любви несовершенен". Сам альбом не мог впустить в себя страх: страх остался за кадром.

Они догонят нас, только если мы будем бежать Они найдут нас если мы спрячемся в тень

Вот почему главный аквариумский миф - Любовь. Вестник радостных времен Иван Бодхидхарма движется с Юга и победно звучит фанфарная труба Беренсона. Синий Дракон поет.

День Серебра оказался вершиной Аквариума, потому что именно в нем установлен и побежден Враг. Этот Враг как бы захвачен врасплох музыкой и помещен в нее как один из персонажей. Его присутствие сообщает образом альбома особую силу и особый свет. Другими эти образы быть не могут, потому что иначе Враг будет торжествовать. Враг побеждается музыкой.

Из музыки мне особенно нравятся вещи, которые я назову - мед психоделии.

"Дело Мастера Бо" - одна из самых пьянящих музык, получившихся у Аквариума. Басы с виолончелью создают укачивающе-психоделическое пространство, (Гаккель заставил свою виолончель звучать психоделически), а голос главного героя тает в этих бухающих облаках, и все общее пространство - чудесно. "Теперь ты узнал что ты всегда был Мастером Бо". Как бы войдя в музыку и научившись ее делать, ты понял, что таким и был Акт Творения, что источник энергии творчества - божественный, что это одна сила, создавшая жизнь и музыку.

"Глаз" какая-то самая шероховатая зазубренная песня Аквариума. И одна из самых оригинальных. На одной из версий именно ею и заканчивался альбом - отличным рок-боевиком!

"Колыбельная" прекрасна. Такие великие пластинки как двойники Битлз (The Beatles) и Смитс (Louder Than Bombs) тоже заканчиваются колыбельными. Многие пластинки ими заканчиваются.

"Электричество" - еще один замечательный номер с отличными струнными. Это две песни, сплоченные воедино - почти как "The Day in the Life" Битлз. Электричество побеждается - БГ его преобразовывает во что-то новое, сверкающее, хотя в песне и есть легкое ощущение тревоги.

И вот мы добрались до песенки со страшным названием "Моя Смерть". Ее придется выделить в особую главку.

СМЕРТЬ

Никто не знает как относиться к песне "Здравствуй Моя Смерть". Бледный юноша приветствует Смерть. Для фана Аквариума это - тайное тайных. Пожалуй, это главный источник культа Аквариума. БГ приветствует Смерть и поет о ней, ее воспевая.

Про это не напишет ни один критик, ни один фан. Это - heart of hearts, сердце сердец Аквариума. Сколько раз на концертах БГ просили спеть эту композицию - юноши и девушки.

Главный персонаж этого альбома - Смерть. Она же - реальный центр этого альбома, его озеро света. Попробую об этом написать.

По определению, вся мировая культура, как известно, занята только одним: она решает проблему смерти. БГ подключается к тем, кого он знает - к древним даосам, дзенам, Джиму Мориссону, Бобу Дилану. Смерть приходит в гости к БГ в виде китайского учителя. Она все про него уже знает. Борис ее встречает. Борис гордится своим торжественным городом, гордится, что знает как "делать движения любви" (пример гениального использования английской кальки). "Не зная тебя я двигался впотьмах". Сама Смерть предстает учителем мудрости.

В конце песни правда Бориску сражает Апокалиптический зверь, задающий тему новой войны, но это временное поражение.

Но и тут есть одна подлая задвижка, которую нужно открыть. Начиная говорить, писать, а тем более петь на темы смерти - ты влипаешь в эти материи. Как бы не в смерть, а в свои мысли о ней. Поэтому опять начеку эстетика: "на хуй". Мучительный серьез "Моей Смерти" нужен был лишь однажды - при первой встрече.. Потом эта песня не звучит - ни для слушателя, которого просто достанет слушать такие песни по много раз, наверное, и для исполнителя.

Морриссон стал пророком - и никак не мог остановиться пророчествовать - и в итоге влип в свою смерть. А согласитесь, что заново патетику Дорз прослушать нормальному человеку невозможно. Как я, несчастный, думая дать инструментальную раскладку, мучил себя, слушая по десятому разу День Серебра, который мне опротивел даже больше чем моя книга. Дилан тоже как дома осел - так в религию потянуло. Но, конечно, оседлому человеку нужна религия.

Этот гениальный фрагмент Аквариума единичен. Самое сильное там - это текст. Музыка у них не получилась, хотя Ляпин и подключился к единственному доступному ему источнику света - гитаре Дэвида Гилмора. Там есть несколько ломающих мест. Но в целом это фигня. Главное - голос.

И вот кстати в чем смысл дзен-буддизма. Дзен-буддизм ни фига не зря так культивирует мгновенное просветление - сатори. Разок выгляни - и больше об этой хуйне никогда не думай.

ФРАГМЕНТЫ РАЯ

В альбоме затрагивается старая как мир эсхатологическая тема - тема конца времен, второго Пришествия, Апокалипсиса. Учитывая другие образы пластинки, этот образ просто не мог не вылезти на свет. И неважно, что сказано все это в одной песне, этот образ есть в самой атмосфере Дня Серебра.

Я думаю, БГ нашел этот Апокалипсис в самой атмосфере тогдашнего времени, когда слово "мировая война" чувствовалось в воздухе, когда два монстра, советский и американский, грозно переругивались через океан. То же самое схватили в той атмосфере Dead Kennedys в Америке. Сочетание кислотного духа творений таких западных поп-исполнителей как Джим Морриссон и Боб Дилан (о нем мы еще поговорим) с атмосферной тревогой и позволило БГ прочувствовать и впустить в свои песни эту страшную тему.

Как известно, все лучшие русские писатели и философы были апокалиптиками, т.е. все они знали, что этот мир закончится.

Этот образ впервые проникает в Америку через Джима Морриссона, увидевшего Вьетнам как наглядный символ Апокалипсиса. "The End" - песня о конце мира, ужаснувшая Америку.

"Тема для новой войны"... БГ действительно поет о новой мировой войне, которая будет страшнее всех прошлых войн. Так уж задумано человечество. Но что происходит с этим образом?

Разберемся кто такой пророк. Пророк - это Тот, кто говорит: этот мир должен закончиться. И никакой смерти нет. В истории было много пророков. Самые известные из них - Моисей и другие библейские пророки, Христос, Магомет, Будда. Был пророк Иона, вещавший из чрева китова.

В Европе эта тема заново поднимается на закате Средневековья, когда чума и война начали косить людей, когда второе Пришествие ожидалось с минуты на минуту и на кладбищах устраивали пляски скелетов. Это проповеди безумных пророков Средневековья типа Иохима Флорского, а у нас Федора Достоевского (ныне кажется безнадежно забытого), увидевший красный Апокалипсис России.

Но всерьез пророчество можно принять только народная культура и - bringing it all back home! - устроить себе из них праздник, взяв из пророчества его вторую часть - Смерти Нет, и позабыть о кошмаре Апокалипсиса, а точнее увидеть его как веселое мировое преображение. Ибо Конец Мира будет увиден как Кошмар, Мрак Кромешный, если он не будет увиден как Преображение. Чего хочет народ? Русский народ захотел посмотреть что такое Кошмар. Видимо только теперь и для него настал черед взглянуть что такое Цирк, балаган, Ярмарка, народное гулянье, Фестиваль и т.д. и т.п.

Эти visions of Johanna, преследовавшие воображение Дилана, в России наблюдало много народа. Из писателей и философов - Федор Достоевский, Владимир Соловьев, Александр Блок, Лермонтов, ну и другие. Величайшую панораму этих видений дал в своей книге Даниил Андреев - и его "Роза Мира" сравнима разве что с "Божественной Комедией" великого Данта.

У Аквариума эти образы только названы, но они вытекают из содержания Дня Серебра. Это красочные образы, проросшие на свету.

"Слишком рано для Цирка". Это состояние мира еще не наступило, но оно уже ютится по коммунальным квартирам, где везде - "свой собственный цирк".

Эту историю светлых времен и рассказывает Иван Бодхидхарма. Я ее в меру сил пытаюсь рассказать.

Еще БГ называет эти времена Джазом, видимо насмотревшись поп-механики Курехина - первого всероссийского джазового Карнавала. Быть может, в отношении Цирка БГ вспомнил о Бобе Дилане - а о его фургончиках я уже беседовал.

"Дети бесцветных Дней" - вот в каких внезапных строчках сказываются пророчества БГ. Это спето в 1984 и не о 1984 - это спето о сегодняшних днях. 1984 - цифра значимая для истории и литературы (Оруэлл), но БГ находится вне подобных цифр. Это точно о сегодняшних днях.

Гений Дня Серебра в том, что он нашел этот карнавал где-то совсем неподалеку. Их радостная эсхатология - это то настоящее время, в котором он находится - его настоящее. Веселые Времена - где-то за заснеженным окном, в сплетении ветвей, в каких-то разговорах и лестничных пролетах. Они окутывают спящий город. Это схвачено в Дне Серебра и у каждого слушателя свои вещи, освещенные его светом. Никаких образов как бы нет и все можно брать руками.

Удовлетворена даже эстетика, которая отмечает то, что она больше всего любит - деталь, подробность жизни. Эти детали, такие как пепел сигарет, "слова безразличны как нож" (кстати - поэтика иконы в чистом виде), лестницы, коммунальные квартиры и особенно - может быть" - и создают этот эффект присутствия. Каждый предмет становился сказочным. И град Питер снова выдает новый русский карнавал - как в свое время его устроил Петр Великий, апокалиптик, стукнутый по голове нездешней силой. Ибо этот закон, который Петр I, кстати, понимал: если не победит народная культура карнавала- победят законы войны, и пророчества воплотятся обратной своей стороной - реальным кошмаром, как то случилось с пророчествами Достоевского в России.

Карнавал - это народное преображение Апокалипсиса, это победа народной культуры над пророками и их осмеяние. Пророкам затыкают рот и наряжают их в шутовские кафтаны. Это закон - пророчества нужно превратить в развеселый бардак, как в Бразилии, в цирк, в диснейленд, ибо только в народной культуре таится якорь спасения.

Карнавал происходит не из народно-смеховой культуры, а из пророчества, из Видения Света.

Для европейского карнавала, описанного Бахтиным, - это пророчество Иисуса - и я ставлю себе в заслугу то, что я в чем-то очень важном дополнил и поправил Михаила Михайловича Бахтина и его замечательную книгу "Творчество Франсуаза Раблэ и Народно-Смеховая Культура Средневековья и Ренессанса".

Вы сами видите сколько в альбоме поднято тем: научных, религиозных, даже исторических, не говоря уже о поэтических, толкинических, музыковедческих, и даже апокалиптических и философски-литературоведческих. Какой вывод можно сделать? Глубоко затронута тема смерти, получившая новое развитие в связи с появлением таких новых вещей как эпопея Толкиена Властелин Колец, Коммунистическая революция и электрическая рок-революция, не говоря уже о такой ничтожной фигне как сны Бориса Борисовича Гребенщикова, апокалиптическое звучание скрипки покойного Александра Куссуля и вероятно - общее обалдение всего коллектива. Сколько поднято тем! И все их пришлось продумывать одному мне, потому что все остальные просто или дураки или не умеют писать о своих мыслях.

День Серебра - это последний альбом Аквариума. Я употребляю слово "последний" безотносительно времени.

День Серебра - это Ноев Ковчег Аквариума.

"Мы выпускаем птиц - это кончился век." Голубь облетает весь мир и возвращается в ковчег с вестью, что жизнь снова можно начинать заново.

 

ДЕТИ ДЕКАБРЯ

Жажда

Сны о чем-то большем

Кад Годдо

Танцы на грани весны

Она может двигать

Деревня

Я-змея

Без названия

Подводная песня

212-85-06

Дети декабря

Ослепленный светом на "Дне Серебра" Аквариум словно уходит на дно, ищет себе непрозрачную форму, в которую можно спрятаться, переждать. Песни-сателлиты Дня Серебра, такие как "Яблочные дни", "Хозяин", "Трамвай" или "Охота на Единорогов" так и остаются отдельными песнями, которые выйдут потом на концертниках. БГ пробует записать альбом темный и неведомый, который сам же назовет "секретным". Вдруг узнав что-то такое, о чем лучше не говорить, он словно пытается попрощаться с миром слушателей, уйти от них еще дальше, стать невидимкой, свернуть куда-то вбок, потому что после Дня Серебра следующий шаг на этом пути - гнать мессианскую телегу уже прямым текстом. БГ решает спрятаться в тень, выскользнуть изо всех оценочных категорий, сбросить с себя шапку Мономаха. На "Детях Декабря" БГ прячется в бессмыслицу - подальше от однозначных смыслов, которые после Дня Серебра начинают придавливать.

Музыкально половину альбома делает ритм-секция. Тит создает уникальное басовое пространство, одухотворяя свои низы. Трощенков показывает свой ум - одну из главных заслуг барабанщика. Твердой и умной рукой он ведет почти все песни альбома, становясь их центром: послушайте "В Полный Рост" или "2-12-85-06" или "Танцы На Грани Весны".

Куссуль прекрасно играет на всех "гребенщиковских" вещах Аквариума. Он как бы уводит то главное, что говорит БГ, еще чуть дальше. Их дуэт на последней песне - потрясающий. Куссуль ведет скрипичное соло, не просто поддерживая, но продолжая этот монолог, устремляющийся в небо.

Альбом открывает "Жажда" - легкая измена после слишком долгого пребывания около света. БГ взывает к православной Церкви: очисти нас. На сей раз его Вода, символ прежде даосский и равнодушный, становится водой крестильной купели. Это очень странная песня. Ударные и еще какой-то терзаемый струнный инструмент пытаются передать тревогу, как бы звонят в набат. Хор Полянского вводит в рок-н-ролл православную церковь и ей отдается право суда. Мы еще не готовы принять свет, нам нужно очищение. Мы вновь поторопились.

В общем-то это молитва, сделанная в стиле поп. Музыкально ее можно было бы сделать много круче, поддать жару, и на мой взгляд это еще музыкально нераскрытая песня, но я не хочу переводить разговор в другую эпоху.

В "Снах О Чем-то Большем" запечатлено это зимнее время, что на обложке магнитофонной ленты, следы героя теряются в зимнем лесу, он как бы заметает свой путь. Трощенков вовремя дает тарелочку - и БГ уходит в припев. Идеальный хит, непогрешимая музыка, очень чистые слова. БГ поет о том, что видит он совершенно потрясающие сны. Конкретикой своих снов он делится с нами в других песнях

В "Кад Годдо" кажется герой уходит еще дальше, в какие-то очень чистые слои. Он кажется наконец-то остался один - наедине с Великой Тайной. Песня начинается открытым пространством, инструменты словно делают только мазки, даже не играя еще, а пробуя себя в этой тишине. Голос БГ чистый и одухотворенный, в нем нет примеси страсти. Вторая часть песни - заполнение музыкой чистого пространства, созданного первой частью,, в первую очередь голосом. Ударные отлично сходятся под конец с гитарой - и уходят в свой отрыв.

В "Кад Годдо" не нужно ничего понимать: устами БГ заговорила охреневшая Пифия. Ему начинают слышаться какие-то реальные голоса. Для расшифровки смысла этого произведения нужен компьютер - или наука возрастом в тыщу лет - чтобы понять там хоть что-то. Для меня все эти числа - полная фигня. БГ наконец окончательно отъехал от какого-либо слушателя, да и сам он вряд ли знает о чем поет. Он просто поет. А музыка играет.

Следующие песни - женщинам.

"В Полный Рост" - блюзовый put down, то есть Дрянь по-гребенщиковски. Но поскольку женщина, о которой он поет, вовсе не дрянь, а в общем-то хорошая женщина, БГ вынужден переводить все в разряд символов. Он сам об этом тоже говорил: алый шелк - символ колдовства, ветви ивы - тоже, фазы луны - еще один символ, и всем нам будет плохо, если она двинет собой. Короче, стой на месте женщина. Богом ты лишена разума.

Получается отменный блюз: Боб становится гадким и противным, а музыканты получают возможность вмочить посильнее. Стоит заметить, что студийный вариант на сей раз превосходит концертные версии. На концерте он немного затягивал песню, сообщал ей какой-то тягучий драйв, в студии он отвязывается и становится плюющимся африканским верблюдом.

"Деревня" у БГ, кстати, красивая до беспредела. Дым поднимается вверх, стоит ночь, какие-то голоса. Дверь открыта.

"Я-Змея" - это еще один из возможных автопортретов, и один из наиболее удачных.

"Песня Без Названия", пожалуй, еще один вариант классического Аквариума - и может быть самого классического. Там явно что-то не то со временем. БГ поет из какого-то далекого далека. Возможно, это их лучшее обманное ретро.

Как бы: БГ в этой песне уже давно бросил писать песни и вспоминает о каком-то далеком времени, когда он зачем-то вел жизнь рок-н-ролльщика, носился с гитарами и колонками и записывал всякую ерунду. В песне есть игра со временем - перемещение из времени и замес времен. Это очень тонкая штучка.

В "2-12-85-06" бессмыслица вдруг выступает карнавальной дискотекой. Ритм-секция, Тит и Трощенков, берут на себя обязанности негров, и получается отличный танцевальный номер, и очень веселый попс.

Снова выползает наружу веселый хаос раннего аквариумного абсурдизма, в свое время не получивший хода в связи с душевными исканиями главного героя. "Что Такое Электричество"... как математик, БГ знает, что оно совершенно непознаваемо с научной точки зрения. Тезис о непознаваемости материи словно распахивается - и из этой зияющей щели нашего незнания, назовем это Тайной - выступает сумасшедший парад удолбанных персонажей.

Именно этот род кислоты вырабатывал Дилан в своей башне: гуща образов, наползающих один на другой. Раньше такими были народные карнавалы - шагают большие пассажиры мандариновой травы, загадочные девушки с магнитными глазами, люди типа жив и люди типа помер, они несут разноцветные плакаты с митьковскими цитатами из популярных фильмов, а какая-то женщина едет на шершавом козле. Это настоящий карнавал, развернувшийся в студии.

А в одном из фильмов ("Стажер" режиссера Шахназарова) под эту песню и впрямь кружится дискотека. Девушка с юношей на такой докислотной дискотеке. Танцуют, и, кажется, пьют сочок.

Финальная песня снова возвращает нас в пророческие времена Дня Серебра. О ком поет БГ - о Боге, о женщине? Фиг его знает. Вероятно, эта песня о долге. Я должен идти дальше. Я думаю, что "ты" в конце этой песни - Создатель Мира Сего. "Я стану водой для Тебя".

С точки зрения эстетики, науки суетной, альбом проигрывал многим работам Аквариума. Никто в нем ничего не понял - кроме самого БГ, который населил пластинку столь разными пространствами, что всем они показались настоящими дебрями. Мир этот распредмечен, от материи остались какие-то клочки и обрывки. Сам Аквариум - на дне. "Я видел что-то подобное в одном из видеофильмов", только непонятно в каком.

И конечно законы эстетики не могут потерпеть такого расхристанного произведения. "Отлет на такую дистанцию, откуда ничего не видно, корме расплывчатого очертания, заезд в такие глубины, где ТЕМНО И НЕ ВИДАТЬ НИ ЗГИ, чреват тем, что слушатель вслепую и наощупь побирается в гребенщиковском мире, слегка дурея" (я) - так писали критики. Илья Смирнов назвал альбом еще стильнее: "теперь мы имеем дело с банкой плотно упакованных консервов Гребенщикова в собственном соку" и был прав со своего холма. И это действительно самый непонятный и непонятый БГ - Гребенщиков, оставшийся наедине со Вселенной.

Идеологически БГ сделал какой-то шаг к православной религии, впервые так ощутимый на записи. Помимо того, что он цитирует Евангелие от своего лица, он балуется апокалиптикой. Карнавал все стерпит, на то он и карнавал.

Но в целом человек научного склада получает с этого альбом чистую эмоцию, просто песни, если угодно. Пытаясь в них разобраться, он в них разобраться не может и дуреет. Возможно, ради такого легкого одурения слушателя этот альбом и написан. Альбом посылает чистую эмоцию - эмоцию положительную. Интеллектуал ищет в ней православные мотивы или перебивает свой древнеирландский компьютер на какого-нибудь друида, и тут в него выпаливает "В Полный Рост". С таким животным африканским драйвом - ээээээээээээээ. Он всерьез задумывается: что связывает эти песни?

Окончательную ясность вносит песенка под названием Подводная - старик расслабься, тебе предоставляется отличный шанс забыть обо всем, включая альбом Дети Декабря.

 

РАВНОДЕНСТВИЕ

Иван-чай

Великий дворник

Наблюдатель

Партизаны полной луны

Лебединая сталь

Аделаида

Золото на голубом

Дерево

Очарованный тобой

Поколение дворников

"Вопрос с оценкой "Равноденствия" гораздо серьезнее, чем это кажется с первого взгляда. Почти три года Аквариум не выпускал нового альбома. Пауза - огромная для них. В эти годы вместилось столько событий в судьбе группы, рок-движения, всего общества! Не ушел ли в прошлое аквариумный трамвай?..

Выход альбома должен был решить многое. Что это будет: живой анахронизм, автоперепевы или новый прорыв? Правда, сомнения почти исчезали во время концертов... но альбом - совсем другое дело, тут не спрячешься за популярность, обаяние, энергетическое воздействие на зал, другие вещи...

И вот альбом появился на свет. В первый раз слушаем его вместе с БГ. Растерянность. Очень многие песни знакомы, но в таком порядке, такой аранжировке и таком медленном темпе... Провал?

Но нет - сразу стало ясно, что здесь есть что-то очень близкое и еще не встречавшееся мне не только у Аквариума, но и в отечественной рок-музыке. Что-то из мира симфоний, квартетов, сонат...

Долго входил в Равноденствие - как ни в какой другой из альбомов Аквариума... И вот однажды кто-то во мне произнес слово, которое стало заветным "Сезам, Откройся". ГИМН, ГИМН, ГИМН - звучало в голосе Бориса, во всех инструментальных партиях, даже в паузах. Как можно было раньше не заметить этого! Как можно было не обратить внимание на ключик, позволяющий легко вскрыть чудесный ларец и насладиться его сокровищами! Вся структура альбома, каждый гармонический ход, каждая нота определяется его гимнической природой.

Чему тут удивляться? Те, кто слышал Равноденствие не могут не согласиться с разительным соответствием музыки большинства песен общеполитологической характеристике духовного гимна: "любая духовная строфическая песня... образность текста, широкая мелодия, ясный маршевый ритм, общий величавый характер музыки". А альбом в целом не что иное как "специальная книга-сборник - ГИМНОДИЯ".

Алик Сакмаров, автор рецензии, оттуда я привел этот коллаж, почувствовал то главное, что укрылось от меняя за идейной концепцией альбома. Меня охладила сама установка Равноденствия. БГ словно говорил: все, мы приехали. Концепт альбома - равноденствие духа, покой, полнота и округлость - доказывал только одно: БГ не желает двигаться дальше. Построив свой мир, он просто хочет в нем жить. И он бесконечно доволен.

Особенно стало обидно за "Аделаиду". Это моя любимая песня Аквариума, в версии с одного из московских квартирников - только гитарой и запредельной интонацией БГ создает настроение космического покоя и любви, что-то вроде "вдвоем во вселенной", с дружественными северными стихиями, стучащимися в окно. "И нет ни печали, ни зла, ни гордости, ни обиды" - есть только знание, что это мгновение может длиться вечность. Это была запись с чудовищным фоном, с одного из квратирников, сыгранных вдвоем с Титовым, но это ничего не меняло. Вариант Равноденствия с претенциозным вокалом и выстреливающей электрогитарой был просто каким-то издевательством.

Социальные мотивы получились как чужеродные вкрапления в строго несоциальную образную ткань. В итоге - затяжные смысловые пустоты. Что такое "отравленный дождь, который падает в гниющий залив"? Вклад в дело экологии или какой-то "индастриал" по-гребенщиковски? А это - "и наши отцы никогда не солгут нам, они не умеют лгать, как волки не умеют есть мясо, как птицы не умеют летать"? БГ решил вдруг стать социалъ-демократом? Поднять тему отцов и детей, которой для него не существует? Главное - в этом отрывке нет ни одного импульса. А музыка - победительная.

Музыка из "Поколения дворников" вообще один из немногих реальных саунд-треков к историческому скачку, совершенному в те годы Россией.

И, конечно, все не так плохо. На первой стороне Равноденствия Аквариум обретает, наконец, одну из своих самых прозрачных форм. "Мягкие теплые краски ранней осени" - как написал Александр Кан в своем предисловии к пластинке. Великий дворник, наконец, обрел покой в полях бесконечной росы. Вся первая сторона и "Дерево" - шедевры. Более того, несмотря на все огрехи, этот диск оказался бесспорно самым удачным выпуском аквариумной продукции фирмой "Мелодия"(остальные выпуски крайне плохи по звуку и, главное, по скорости).

Но огрехи Равноденствия разом повлияли на оценку роли Аквариума в культурном процессе. Впервые были допущены досадные промахи. А как гласит любимый Дао Дэ Дзин - "промахи на вершок уводят от истины на тысячу ли". Равноденствие подтвердил эту даосскую максиму, хотя возможно, что сама история, проглядев очевидные удачи этой пластинки, с рвением бросилась отыскивать эти огрехи, чтобы поскорее сбросить Аквариум с парохода современности, потому что всем было ясно, что историческая миссия Аквариума им с честью выполнена.

В "Равноденствии" была найдена полуденная точка покоя. И она прослушивается в лучших песнях. Но сам БГ стремительно вылетает из найденной точки покоя на свои американские каникулы.

Конец легенды.

 

ТРИ АЛЬБОМА ПОСТ-АКВАРИУМА ВАВИЛОН

В 1991-92 Аквариум выпустил два сборника старого материала. Они называются "История Аквариума, Архив, т. III" и "Библиотека Вавилона, Архив т.IV" и практически ничем друг от друга ничем не отличаются. Это одна и та же идея - собрать не нашедшие себе места в альбомах песни, пятое и десятое, то есть, фактически, самим проделать работу архивариусов, за отсутствием оных на данный исторический момент. Плохо одно: сам БГ не библиотекарь. Живи он в Вавилоне и возьмись за подобный труд, не исключено, что он бы подвергся процедуре секир-башка.

По своему же определению БГ не может быть хорошим библиотекарем - хранителем прошлого. Ему интереснее создавать новое, чем копаться в навозной куче старого и искать там жемчужины. Ему просто лень. Какой смысл в том, что было? - старый материал, чтобы поставить его на полку и раздаривать друзьям. Заработать какие-то деньги. Но есть ли вообще смысл затевать какую-либо Библиотеку?

Эти компиляции просто вбирают в себя прошлое, не ища в нем смысла - что в том толку? Получается настоящая свалка, не столько Библиотека Вавилона, сколько сам этот Вавилон - сотлпотворение всего и вся, бардачная коммуналка музыки, слов, смыслов, идей, приколов.Судите сами: все там соседствуют со всем - плохие строчки ("Меня зовут смерть" - что-то из апокалиптического репертуара в духе Марии Дэви Христос) с хорошими строчками: старые песни еще доисторического Аквариума, неожиданно звучаще свежо ("Танцуя На Склоне Холма") со старыми песнями, звучащими сейчас по-идиотски ("Сонет"); добрые рок-н-ролльные номера ("Глядя В телевизор" Элвиса Костелло) с джорждевским похмельным романсом бездонной глубины ("Ангел Всенародного Похмелья"); чуть ли не былинная "Серебро Господа Моего" оказывается в одной компании с песнями сомнительного - мелодраматического - достоинства ("Голубой Дворник" - хорошо заглавие, но слушать лучше "Песню Вычерпывающих Людей"). Думать здесь не над чем.

Перезаписанные старые песни лишились своей высоты, котору не подделть. Из под них исчез Холм, с которого было видно далеко-далеко. Раньше высота создавалась просто голосом/ гитарой/ виолончелью/ басом в любой комбинации - теперь нужно уже напустить грубо-иллюстративных звуков, пытаясь создать атмосферу якобы-магическую. Это даже не столько халтура, сколько неспособность подделать то, что было и прошло.

Сказать можно одно: в отличие от предыдущих аквариумных работ такого рода, эти компиляции собраны в принципиально новую эпоху. В тех коммуналках эпохи феодализма уживались и свирепый граф Гарсия, и потусторонний Иванов, и восторженный петербургский романтик, и веселый дзен-буддист, и женщинам никто не мешал часами глядеть в телевизор. В новой коммуналке каждый сохраняет свое прайваси, живет своей частной жизнью. Это скорее многоквартирный дом, где каждый замкнут в нескольких кубах своего пространства. И каждый дрочит как он хочет.

Ни Акустику, ни Электричество нельзя было назвать эклектичными. Эти компиляции - чистейшая эклектика. Они говорят лишь о том, что эпоха высокого стиля Аквариума ушла безвозвратно. И сам БГ ничего уже не помнит.

И правильно делает. Пусть все помнит компьютер - он железный. С изобретением бездонного вместилища памяти с его мегабайтами человеческая память - мозг - может отдыхать. Ему не нужно помнить никакую историю, которую можнь вогнать в компьютер или компакт-диски - и идти дальше своей тропой, больше не заморачиваясь.

Еще раз вспомним старый девиз старого Акына: DON'T LOOK BACK.

Не буду ругать Библиотеку: в ней есть живые книги и живые песни. Но прослушать эти аквариумные компиляции все равно что перечитать 88 том ПСС Льва Николаевича Толстого.

 

РУССКИЙ АЛЬБОМ

Архистратиг

Никита Рязанский

Государыня

Ласточка

Волки и Вороны

Заповедная Песня

Сирин, Алконост, Гамаюн

Кони Беспредела

Елизавета

Бурлак

25-й День Луны

БГ: Когда старый Аквариум официально был объявлен закрытым, появилось пьянящее ощущенье свободы - теперь я могу все. Посмотрим, что все? Старых песен петь не хочется, это понятно. И тут вот начинаются новые песни, Государыня, абсолютная идиотская тогда для меня, потому что ломающийся размер этой песни был для меня просто открытием, я не умею писать такие песни, откуда это берется, я не знаю. И набор слов в общем-то не очень для меня характерный. Если вспомнить старый Аквариум, то какая Госудырыня, какая Россия? И когда Волки и Вороны начали у меня бродить в голове, это было какое-то водочно-похмельно-московское состояние, хотя можно и без водки и без похмелья, общее какое-то кружащее состояние, но в принципе ощущение тяжелого похмелья, ощущение, что все не так. Но там что-то брезжило, какой-то проблеск, и поэтому я эти песни распутывал не торопясь, очень долго, ждал, когда придет правильная строчка. И первая строчка пришла уже после того, как песня была написана. Так она сама себя проявила. Она долго писалась, я так просто сидел сидел, когда у меня были свободные пять минут, я ее тренькал себе, тренькал, потому что она огромная.

Мифология строила сама себя, я ничего не придумывал, а то, что придумал, то потом и ушло по счастию".

Вершины таковы, что падая с них, ты оказываешься в пропасти, где кончается красивый холм и начинается дремучий лес. Тебя охватывает настоящая тревога - где я? Что со мной? Вот они странные места, где не видать ни зги, где засада может подстерегать везде. Рок-н-ролльный храм разрушен, идеалы втоптаны в грязь, карта бита. Рок-н-ролльная невинность обернулась виной, и чем прекраснее были идеалы, тем горше чувство вины,чем выше был холм, тем глубже оказалась пропасть. Альбом пронизан ощущением тревоги, и поистине в его образах есть что-то зловещее.

Быть может, это чувство возникает от того, что Смерть, тот "единственный друг", видящийся БГ в свое время учителем мудрости, становится крестной мукой. Смерть становится мучительной. Миф оказывается кровавой реальностью, и чтобы не утратить чувство мифа, эту реальность необходимо принять, с ней нужно справиться.

Но в отличие, скажем, от Нила Янга, БГ не собирает жатву с рок-н-ролльной эпохи, потому что это невеселая жатва. Поле битвы усеяно костьми мертвых героев, реют черные птицы, все поросло ядовитыми грибочками, между поколениями разверзлась еще одна бездна. БГ просто уходит дальше и не оглядывается на это проигранное сражение. Но ощущение тревоги есть - БГ попал в какие-то новые места, где прежнюю карту можно выбросить. Нечисть не знает ничего о Битлз или Бобе Дилане, ее не спугнешь цитатами из Дао Дэ Дзин. Единственный компас в этих местах - православная икона. И эту икону приходится рисовать самому.

В "Русском Альбоме" БГ предстает не столько рокером, не столько артистом и даже художником, сколько - изографом.

В отличие от таких вещей как День Серебра или Время Колокольчиков, Русский Альбом сознательно ограничивает себя рамками иконы. В него не попадает суетное, сор, из которого растут стихи. Его Оклад - инструментальные штучки "Архистратиг" и "25-й День Луны". В нем есть Свет и тьма - и именно в такой пропорции, как на иконах.

Но в отличие от классики Аквариума Альбом так или иначе связан с русской политикой. Привожу цитату из своих записей.

"Хамское рыло сегодняшней России погружает в глубокий кислотный транс. Презрение к русской политике становится презрением к русскому народу. Быковатый царь бабачит и тычет. Итоги недавних выборов с Жириновским на коне чудовищны. Рок-н-ролла нет. Панк-рок тяжел и невесел. О Дилане поговорить не с кем. Барышни слушают неправильную музыку. Народ непросвещен. Стрелецкие бунты по-прежнему кровавы. БГ отъехал на конях беспредела. Преступность растет. Битлз забыли все. Пистолз понимают наоборот. Квелая интеллигенция сидит по домам.

Никто не дает ответа.

Только чудным звоном заливается колокольчик.

И кажется БГ в Русском Альбоме его услышал."

(по прослушивании Русского Альбома).

Кто сейчас может спеть о России? Последняя Россия - Янкина. Бездарная страпия, пожирающая собственных детей. Виденья Янки - Крестовый Ноль - не один век будут преследовать национальное воображение. Ее Россия - черная дыра, безблагодатное место пусто, где не осталось даже крестов - страшный образ, увиденный девочкой.

О России поет Юрий Шевчук - в его песнях зажигается какая-то надежда; он очень популярен, потому что в его образе России и в его надежде есть место каждому (кроме снобов).

Первым о России спел Башлачев. До этого рок-музыканты пели о своих половых проблемах или ни о чем; много переводили; пели о своей тусовке - рок-н-ролльной нише внутри Империи. Бабы, бухло, буддизм, богоискательство, поездки на дачу.

Явление Башлачева было поворотным в истории русской рок-поэзии - время колокольчиков встретилось в нем с классикой, в первую очередь с самими духом русского христианства. Башлачев первым почувствовал новые времена и не захотел в них жить. Как бы там ни было, с Башлачева начинается новый период развития русского рока. Все, сделанное ранее, на мгновение увиделось наивной англоманией. За Петербургом лежали чудовищной протяженности невоспетые пространства, снега и равнины, куда не слетал ангел рок-н-ролла. Влияние Башлачева испытали на себе все; несомненно, он один из спутников или даже проводников БГ в его Русском Альбоме.

Своими судьбами и своей работой Башлачев и Янка явили собой конец прекрасной эпохи рок-н-ролла. Они прикоснулись к реальной русской классике, работая в совершенно чужом ей жанре - рок-музыке. В их устах рок обрел невиданную историческую глубину и размах. Башлачев не был скоморохом, как его определили в критике; скорее его можно сравнить с протопом Аввакумом, гнавшим скоморохов. А еще точнее - в нем случилась попытка соединить святость и скоморошество. Песни Янки можно сравнить с плачем Ярославны - это плач по разоренной стране за 70 лет чуждого ей владычества. Это плач по утрате каких бы то ни было ценностей, ориентиров и смыслов - и классических, и рок-н-ролльных. Рушатся все культурные сваи, и даже крест оказывается фальшивым - остается только чистый голос, уносящийся в небеса - и ничего больше.

Фактически, в эту страну БГ на сей раз и движется, где не спасут уже никакие цитаты, где нечисть не знает о Бобе Дилане, где опереться можно только на исконно русские смыслы. И это первая попытка после некоей ультурной катастрофы снова их отыскать; эти русские духи как бы и не названы, потому что вряд ли у них может быть какое-нибудь имя. Никита Рязанский, Святая София, Государыня, Чиж, Сирин, Спас, Алконст, Гамаюн, Бурлак - эти имена могли быть другими. Но так или иначе, поход в эту страну мог состояться только с благословения русской православной церкви.

Когда году в 1990 БГ запел о ладане и куполах, многие отнеслись к этому с презрением: ведь есть уже матрешки, которыми торгуют на Арбате?

Негласное обвинение звучало так: тот, кто просрал главную идею русского рока эпохи перестройки - утереть нос Штатам, по крайней мере доказать им, что и мы чего-то стоим в их культуре - пошел на поклон к старцам и православной церкви. Да и что оставалось делать Гребенщикову, кроме как двигаться в сторону России, вниз по Волге-матушке, пока еще не добуддийской реке, потому что железный занавес снова опустился для него с расторжением контракта с CBS?

БГ всегда было плевать на российскую политику и государственность, на генеральных секретарей, равно как и на президентов, на митинги, путчи и стрелецкие бунты. Его история России началась задолго до Рюрика и паденьем очередного Третьего или Десятого Рима не закончится. Да и вообще для БГ нет такого понятия - история.

Его битва всегда шла на его собственных полях; это значит, что двигаться будет он, едва нас касаясь - и судить его некому. Его Русский Альбом не менее загадочная величина, чем весь Аквариум 70-80-х, и никакая рок-лит-критика туда не доберется.

Раскладка образной ткани песен находится в работе Елизаветы Литовцевой в книге, посвященной 20-летию Аквариума. Сказать можно одно: как художник БГ находится в тех сферах, откуда не видна вся сегодняшняя нищета России. И мало кто из современников - по крайней мере тех кто на виду - знает что такое Россия Небесная и работает в этих сферах.

Русский Альбом слушаешь не просто, чтобы оттянуться, но набраться сил из этой старой России-сна, России-рая - теряемой и вновь обретаемой - которая парит над исполненными и неисполненными обещаниями, которая всегда без конца и края.

Его понимание и чувство России свободно от роковых идеологий, навязываемых русскому сознанию политикой и государственностью; оно свободно от Х1Х века - гениального для России и одновременно глубоко провинциального и литературного. Если и был чем-то ценен наш доморощенный рок-н-ролл, так это радикальным разрывом с Х1Х веком - совсем недавно павшей российской крепостью, где писались стихи и романы, где вынашивались узколобые националистские идеи.

Русский Альбом имеет отдаленное отношение к тому, что называется рок-музыка, и прямое - к современным канонам звукозаписи. Он записан по-настоящему красиво и стройно. В этой прекрасной музыке есть и Волга, и снега, и русская вольница, в ней есть те пейзажи, откуда происходит большая часть нашей укльтуры. БГ-бэнду удалось создать что-то очень самобытное.

БГ раз обмолвился, что у нас нет ни одной радостной иконы - все святые скорбят и плачут. Его Альбом - это попытка нарисовать эту недостающую икону. Кто на ней изображен? - русские фольклорные птицы Сирин, Алконост, Гамаюн, святые, кони беспредела, БГ с друзьями, сам птица фольклорная. В ней есть кислота. В ней есть дыры, откуда глядят бесы, черная нечисть. Насколько получилась эта икона я судить не могу. Важно, что это не стилизация под икону, но попытка работать в этом, казалось бы, навсегда в утраченном жанре.

 

РАМЗЕС

Летчик

Науки Юношей

Иерофант

Как Нам Вернуться Домой

Королевское Утро

Царь Сна

Назад к Девственности

Отец Яблок

Как это само собой не напрашивается, но в "Рамзесе" действительно схвачен какой-то дух полета, какого не знал оседлый Аквариум, распивавший свои чаи на полночных кухнях в обстановке домашнего уюта. Известно, что психоделическую музыку рекомендуется слушать в самолете, особенно при взлете, когда тебе предоставляется реальный шанс понять и прочувствовать идею композиторов. Рамзес поддается подобному эксперименту. Это единственный альбом позднего БГ, который я без вопросов рекомендую слушать в любом движущемся средстве, включая велосипед.

Рамзес - легкий и очень красивый студийный альбом некоей воображаемой группы с Борисом Гребенщиковым во главе. Фактически, это восстановленный из небытия тот Аквариум, которого нам почти не оставила история, за исключением безоблачных и маловразумительных с точки зрения искусства Притч Графа Диффузора, Аквариум образца начала 70-х годов. Благодаря современной звуковой аппаратуре БГ сумел восстановить тот солнечный летний мир, откуда начиналась эта группа, пересоздать тот саунд и донести его до ушей современного человека, по-новому взыскательных в связи с появлением новых звуковых систем.

Саунд - наиболее тонкая музыкальная материя, уже почти не материя. Это первое, что слышит нормальный человек в музыке, первое, что достигает его в обход слухового аппарата. Саунд Аквариума происхождения солнечного. Это, как бы, преломленный через инструменты и через голос солнечный свет.

В отличие от предыдущих компиляций, это именно "любимые" песни. Естественно, вещей старых там нет - старые песни введены в цифровой компьютер, а любить компьютер, как ни крути, не получится никак. Поэтому песни пришлось писать новые, а БГ умеет это делать как никто.

Влияние ранней британской психоделии 60-х - Битлз, Донован, The Incredible String Band - в общем-то не так существенно, как кажется на первый взгляд. Важна сама преемственность. Тот ушедший мир солнечного Лондона или Калифорнии остался навсегда в мировой музыке, и группа, которая захочет восстановить ту эпоху, вынуждена в себе самой восстанавливать те счастливейшие моменты в истории рок-музыки. Поэтому ее отголоски слышатся во многих современных вещах. Я, например, в "Летчике" вдруг уловил отзвуки американской группы R.E.M. Слушая уже через год The Boo Radleys, я опять вспомнил о Рамзесе. Я хочу сказать, что эта музыка существует вне времени, и тот, кто сумеет к ней подключиться, попадает в некую вечную сказку, нашедшую свое первое воплощение в Револьвере и Сержанте Битлз, Pet Sounds группы Бич Бойз, Forever Changes группы Love, Sunshine Superman Донована и через них вошедшей сам в состав мировой музыки. В целом, Аквариуму удалось подключиться к этой сказке.

С первой же песни в альбоме чувствуется какой-то новый дух полета, какого не знал оседлый Аквариум. Полет над землей - прощание с землей - далекое о ней воспоминание. Сознание уже не занято вопросами добра и зла, света и тьмы. Оно просто регистрирует какой-то уже потусторонний земной ландшафт: вот белый голубь, вот что-то еще, вот что-то еще. Оно как бы по-тихоньку прощается с тем, что оно видело. И "его любви здесь нет".

Сам Наблюдатель находится в какой-то нездешней точке; куплеты, строчки - это только щелчки движущейся камеры. Сознание отъезжает все дальше и дальше. Управление полетом ведется нормально.

Такие чувства возникают у меня при прослушивании альбома. Сознание медленно, но верно отвязывается от мира. Очертания мира становятся все более расплывчаты, как с самолета, набирающего высоту. Такая кассета нужна тебе, когда нужно проехать на велосипеде из пункта А в пункт В, не заметив окружающего тебя движения и суеты.

Рамзес доказывает только одно: настоящее ничуть не менее кайфовое, чем прошлое. Классический Аквариум мертв - он стал классикой. А прошлое невосстановимо, и ностальгия - одно из самых неправильных чувств. Ностальгия - чувство выбывшего из игры. А игра всегда продолжается.

 

МАЙК или ИЛЛЮЗИЯ

27-го августа 1991 года в Ленинграде умер Майк Науменко, один из главных людей питерского рок-андерграунда, лидер группы "Зоопарк". Сейчас уже надо объяснять, кто был этот человек - если это кому-нибудь нужно. Хотя вряд ли кому-то это нужно.

БГ говорил, что Майк не был в Аквариуме, он всегда был с Аквариумом, и с первого же совместного альбома с Борисом - "Все Братья - Сестры", у него наметился свой путь. Майк продолжал с ними играть, но "знание рок-н-ролла, которое мало кому было свойственно" (БГ) привело Майка к чистому рок-н-роллу, каким он был рожден в Америке 50-х. Да и сам Майк был более земным человеком, привязанным к земле. Пожалуй, никто из наших рокеров не играл эту музыку с таким чистым наслаждением как Майк. Ему было совершенно по фигу, что от него останется, его не касались все высокие материи вокруг музыки - он просто хотел играть рок-н-ролл. И никто так как он не схватил дух рок-н-ролла, дух легкий и эфемерный. Лучшее, что от него осталось, можно найти на пластинках Зоопарка как эпизоды, такие вещи как "Лето", "Мажорный Рок-н-ролл" или "Пригородный Блюз" - и это вещи очень высокого класса, но лучше их искать на концертниках и еще лучше - на домашних записях. Лучшая запись Майка, которую я слышал - это домашний концерт в три гитары: Цой, Майк и Наиль Кадыров. Не хуже и его живые записи с рок-клубовских фестивалей.

Послушать Майка - это все равно что перелистнуть старые брежневские газеты: настолько этот человек внутри тогдашнего времени. Но кому нужны вчерашние газеты?

И все-таки здесь что-то не так. Потому что, помнится, я презирал газеты и любил Майка. И это пусть будет точкой отсчета.

Ныне река Забвения переживает свой разлив. Не нам гадать, что бывшее нам вином и хлебом подберет внимательный потомок, не нам гадать, когда случится отлив и что останется лежать на песке, а что будет всосано в себя поднявшимся илом, и найдутся ли хранители. Пока же нынешний культурный процесс можно описать только так: Лета Поглощающая воистину ненасытна. И тут уж не до Майка, это точно. И тем более не до разглядываний старинных фотографий.

И все-таки... Попробуем плюнуть на эпоху, выйти из ее потока, попробуем вглядеться в одно человеческое лицо: в песнях Майка таится что-то очень интересное, что-то живое, тонкое, неявное. И добраться до этого жизненно необходимо.

Как выплыть из Леты и ступить твердой ногой на твердую землю.

*    *    *

Смерть Майка укладывается в классическую формулу подобных смертей: Майк умер вовремя.

Каждому поколению суждено пережить свой век, свой миф; думаю, какие-нибудь декабристы после 1825-го года представляли из себя не менее грустное зрелище, чем Майк, скрывшийся за стеклами темных очков.

Здесь можно написать о многом: о том, что любая прививка европеизма - полученная от Байрона ли, от Гете или Мика Джаггера - неизбежно ставит на россиянине особую печать "лишнего человека", превращает не в меру отзывчивого славянина в "европейца в русских снегах". И не так важно: бюстик Наполеона на письменном столе или плакат Марка Болана на стене котельной.

Года с 86-го новых песен от Майка не шло, группа худо-бедно влачила гастрольное существование и жива была золотым запасом старых хитов. Позади остались призы ленинградских рок-фестивалей, квартирные концерты - все, что кипело в Питере 80-х, короче - позади остался ленинградский миф. И, наверное, петь стало некому и незачем. Майк остался один, без слушателей, на ничейной земле...

Есть один факт: как творческая единица он не пережил своего времени. Да и как его пережить, когда даже на уровне своих текстов Майк бессилен вырваться из времени, он постоянно смотрит на часы. Вот его песни: слепок ночи или похмельного утра, портрет ночной депрессии или утреннего кайфа, описание гастрольного вояжа или поездки в пригород, рок-н-ролльный отчет о несчастной любви. Даже слово "описание" не годится: просто Ночь, Утро, Лето, Пригород. И все это - блюз. Песни так и начинаются: "я проснулся утром, одетым, в кресле", "сегодня ночью где-то около трех часов", "я посмотрел на часы: было восемь-ноль-одна", - с указанием точного времени.

Собственно, песни Майка - вырванные из времени куски его, времени, живого мяса. И смерть свою он так бы и спел: Август, Двадцать Седьмое, я вдруг почувствовал себя крайне странно...

*    *    *

Когда в начале гласности из андерграунда на свет торжественно явились "рокеры всея Руси", Майк не вышел, "Зоопарк" не попал в ту обойму, которую условились называть "Рок в СССР".

Возможно, это неточность моего сознания - но Майка не было. Поставить свои песни на устойчивую коммерческую ногу Майк не смог (не захотел). В период разъездов группа так и не побывала ТАМ. Невозможно представить Майка преуспевающим в мире шоу-бизнеса. Карьера как таковая в любой области, включая музыкальную - это уже не Майк. Выражусь языком политической экономии, которую Майк наверняка проходил: налицо коренное противоречие между интимно-частным характером деятельности Майка и внелично-анонимным характером деятельности поп-индустрии.

Я знаю, что это такое: это когда приносишь рукопись в издательство, ее пролистывают, о чем-то тебя спрашивают, а тебе хочется повалиться сквозь землю. Почему так? Тут я вспомнил слова их менеджера Славы Грача, сказанные после выхода альбома "Белая Полоса": "На "Мелодии" мы больше не будем записываться - обстановка нерабочая: ни покурить, ни матом ругнуться". Это к вопросу о соотношении поп-индустрии и ленинградского мифа, то есть "нормальной жизни", как сказал БГ.

*    *    *

Да я хочу вспоминать то, что я любил. И интонация, самый приспособленный для хранения времени сосуд, не дает трещин.

Я даже не знаю, как назвать то, что делал Майк со своим голосом: слегка ломал его, чуть гнусавил, обильно добавлял носовые звуки, и эта "ложноанглийская" интонация словно защищала его от чего-то чужого, чуждого, внешнего, словно ставила какие-то эфемерные - толщиной в папиросную бумагу - заслоны между Майком и окружающим миром, столь тесно обступавшим обидчивого Майка. Воссоздавая в себе эту интонацию, я тут же вспоминаю непереводимый на язык шарм майковских песен: немного самоиронии, немного брезгливости в адрес невзрачных, замызганных и фатальных пивных ларьков, и, конечно, особые ленинградские понты - понты жителя прекрасного города, какая-то последняя капля воспоминания об открытой всем морям имперской столице - жителя понуро и в то же время чуть презрительно бредущего по разбитым мостовым и созерцающего увечных атлантов.

Этакий позднеленинградский коктейль из легкого отчаяния и легкой бравады.

Отмечаю: все это - очень-очень далекое прошлое. На Башлачевском Мемориале в Москве на исходе 88-го (говоря о Майке всегда точно нужно держать в уме точное время), Майк пел свой "Блюз дэ Моску". Там есть строчки:

И барышни в столице милы, но не для нас, Они не любят звезд панк-рока, идут в сплошной отказ...

Майк верно почувствовал, что этот понт уже не годится: какие к чертям "звезды панк-рока" в Москве-88? И Майк спел по-другому, "они не любят музыкантов", кажется так.

Это была маленькая, но наглядная клеточка того организма песен, который разрушало время. На этом участке стало видно всесильное Время - Разрушителя, который именно так, строка за строкой, рушит статуи, вычеркивает слова из песен, уничтожает сами песни, корректирует позы. И видимо к 91-ому году от Майка не осталось ничего.

Ничего, чтобы он смог спеть с убеждением: это мое, пошли вон, дураки. Похоже, его не трогали уже свои же старые песни. Но что самое интересно: автор не всегда прав.

Остаться могут вещи, сделанные вопреки времени, то, о чем говорят: это еще и внукам вашим послужит. Такая вещь делается умелыми руками, и время ее не тронет, долго не тронет. И, кажется, у Майка такие вещи есть.

Хотя, конечно, у группы "Роллинг Стоунз" их значительно больше. Но сами они чуть дальше.

Начать надо с того, что мне представляется главным: Майк не был артистом.

Назвать его артистом музыкального жанра как-то и язык не поворачивается: слишком личные, обнаженные песни и полное отсутствие какого-либо имиджа. Имидж - это на современной научно-критической фене; по-старому - личина, "накладная рожа". То, что стало нейтральным описанием сценического облика артиста, в свое время имело бесовский оттенок. Это я так, к слову.

Майк же артистом не был и имиджа себе не создал. А имидж как раз и есть то, что остается после физического исчезновения артиста в коллективном сознании. Цой оставил после себя Героя, БГ выпустил в свет Вестника, Кинчев выдал Бунтаря, Мамонов - Взбесившегося Водопроводчика. Майк же не оставил после себя ничего. В том и заключалась его уникальность, что он сумел выстоять на сцене таким как он есть, без "накладной рожи", спет ни о чем и уйти в никуда.

Был человек и прошел человек.

Что от него осталось? - конечно, пластинки, которые печатают и будут печатать, несколько кадров из фильма "Йо-хо-хо", несколько хитов локального значения,, сдержанные интервью - их не сравнить с искусной прозой ритора БГ или фэнтэзи Курехина - достаточно ли всего этого, чтобы остаться в коллективной памяти?

Что бы ни говорили про то, что человек наедине с собой и с друзьями - это одно, а на сцене - все-таки что-то другое, случай Майка как раз тот случай, когда артист и человек совпадали. За это и давали призы на фестивалях - "за зрительские симпатии", за то и любили Майка - достаточно перелистнуть тогдашнюю рок-прессу.

Лирический герой песен Майка - сам Майк, его прямая речь, его жалобы, нытье, претензии, победы, поражения, поза... (в отличие от некоего "символического человека" БГ).

Да, вместо имиджа была поза, неловко прикрывающая какую-то рану, насквозь просматриваемая поза неудачника и позднего аристократа ("от портвейна" - можно добавить), разочарованного, усталого, разбитого настолько, насколько может быть разочарован тинейджер Холден Колфилд в тридцать лет - не изменивший своим дурацким мечтам и за решением вопроса "почему же мир хуже меня?" так и не повзрослевший.

Майк - большой обиженный городской ребенок, которому не купили игрушку, машинку, грубо взяв за руку и отведя от сверкающей витрины. Но воспоминание об этой Витрине, запрятанное глубоко-глубоко, в лучших его вещах оживало: отстранением, что ли, от окружающего, или какой-то спрятанной в себе улыбкой, я не знаю.

Сначала были Все Братья-Сестры - 78, альбом совместный с БГ. Фотография Вилли Усова запечатлела их в обнимку: Майка, Боба и однотомник Дилана - тогдашний их кастальский ключ. Оттуда-то начинает завязываться вся смысловая материя питерского рока. Великий Акын предложил им на перевод чудесные тексты.

А что петь в эпоху расцвета бардачной Империи Зла? Конечно, портвейн, девочек, личные суицидальные наклонности, дымящуюся сигарету или папиросу. Хрен с ней с Империей, пусть ее описывают заезжие французские путешественники, для коих она представляет этнографический интерес. Для нас интересно что-то другое.

Например: ввести солнце молодежной революции в русский язык, что-то изменив в его составе, и дать новые по духу песни, которых на русском еще не было.

Остановлюсь на одном из майковских шедевров с альбома Все Братья - Сестры - "Детке". Песенка, как ей и полагается, проста до безобразия: рок-герой, а именно сам Майк, ибо без подстановки на место рок-героя вечно жалующейся личности Майка песня рискует остаться без главной изюминки, провожает до двери девушку, накидывая ей на плечи "свой старый макинтош":

Я спел тебе все песни, которые я знал, И вот пою еще одну, про то, что кончен бал Про то, что одному быть плохо, что лучше быть вдвоем, Но я разбит и слаб, и я мечтаю об одном... О чем - попробуй угадай? О, ты права, чтоб ты сказала мне: Прощай, детка, прощай....

Это замечательное рок-н-ролльное творение на тему Жизнь есть Иллюзия, одно из самых легких и прозрачных воплощений Майи в советской рок-музыке. В песне нет интеллектуальных ходов, и, упаси Господи, никаких буддистско-кришнаитских цитат, но почему-то именно это индуистское понятие - Майя, Великая Иллюзия - просится на язык. Песня невесома: только легкая дымка вечерней печали, закатные краски каменного города - пусть в прихожую смотрит окно - исчезающие очертания сотканных из питерской измороси героев-протагонистов, последняя суета прощания.

В те годы жаловались на туманность БГ. Майк другой, вполне ясный, отчетливый и вещественный, в нем нет никаких сверхсмыслов, никаких переносных значений, символов, аллегорий, разве что вдруг он поворачивается к тебе такой своей гранью, что чувствуешь словно какую-то нереальность, странность этой вполне твоей, до боли знакомой реальности....

Эти счастливые минуты в майковском рок-н-ролле есть, и дело здесь не в языковых ходах, а в каком-то особом отстранении Майка от всей своей бытовухи, от самого себя... Дело в самом рок-н-ролле.

Конечно, не только Дилан. Традиция блюзов и рок-н-роллов, акустика "Роллинг Стоунз" периода "Банкета нищих", Марк Болан и группа "T. REX", урбанистический Лу Рид - все это источники вдохновения группы "Зоопарк", и генезис Майка надо искать в Блюзовой Традиции, внутри которой он честно отслужил.

В те славные для питерского рока дни они шли параллельно: БГ и Майк. Делая шаг вверх, к воздушным замкам Аквариума, Майк всегда гнал лажу - равно как и БГ, спускаясь в непропущенный сквозь его рок-н-ролльные символы хаос, никогда не дотягивал до майковской трезвости восприятия. Достаточно сравнить антифеминистические вещи БГ с майковской "Дрянью" - андеграундным шедевром. Там есть все, что надо: горечь, злоба, пощечина. И любовь. При этом у Майка есть куча песен с чудовищным процентом безвкусицы, как у какого-нибудь графомана-символиста: какая-то "слепая колдунья, которая учит летать", какие-то "золотые львы, стоящие на границе между мной и тобой" - все это похоже на засахаренное варенье. Настоящая лирика Майка была вот где:

Ты спишь с моим басистом и играешь в бридж с его женой, Я все прощу ему, но скажи, что мне делать с тобой...

В какой-то мере эта строка "ты спишь с моим басистом" - квинтэссенция майковской лирики. Мне рассказывали, что на концерте в городе Челябинске группа женщин, отслушавши песенку, стала прорываться к музыкантам громить аппаратуру с криками "сам ты дрянь".

Интересно, о чем таком пел Орфей, что его растерзали взбешенные вакханки?

В ленинградском роке Майк заложил славную и бессмертную антифеминистическую традицию (следом - Кино, Аквариум, Ноль, Странные Игры). И в иные минуты что-нибудь вроде "ты - дрянь, ты продала мою гитару и купила себе пальто" радует куда больше чем "я вас любил, любовь еще быть может". Первое как-то роднее. Да и кто из стариков-литераторов мог так емко, без метафорических спекуляций, положившись на две вещи - пальто и гитару, выразить суть противостояния Инь и Ян? Некого рядом поставить...

Однажды в период сексуально-депрессивного психоза я нажал кнопку PLAY и попал в "Сладкую Н".

И когда я вернулся домой: ты спала, Но я не стал тебя будить и устраивать сцен, Я подумал: так ли это важно, с кем и где Ты провела эту ночь, моя сладкая Н.

Вот настоящий бальзам!

*    *    *

Все пишут о том, что наш рок держался в первую очередь на текстах, но в самих песнях не принято искать смысл: кажется, это дурной тон. Потому что качество песен в чем-то другом.

Советский рок - исключение из мировых правил. Его провинциальное обаяние держится на текстах. Отнимите у Мамонова его белогорячечную филологию, его "крым-мрык-ырмк" - что у него останется, кроме двух-трех душераздирающих гримас?

И тот факт, что рок 80-х не смог выжить как "только музыка" в эпоху исчезновения всех смыслов или идей, есть лишь доказательство того, что в этом жанре англоманов и алкоголиков неустранимо присутствовал рудимент все того же российского интеллигентского сознания. Рожденный как что-то принципиально Другое по отношению к Владимиру Ленскому и Льву Толстому, советский рок так и не смог перемахнуть через старые смыслы - смыслы многовековой культуры - и окопаться на новых рубежах.

То есть смог, конечно, но это были именно прорывы. Майк не из тех людей, которые оставили после себя сложносимволическое толкование мира. И все же несколько волнующих меня задвижек есть в его песенках. Сам Майк строго настаивал на том, что его рок-н-ролл - это только оттяг для слушателя, развлекуха. Но, думаю, это понимание чересчур идеальное.

Поэтику лучших майковских песен можно определить резко и точно: это проза, спетая в жанре блюза и рок-н-ролла.

"Я встаю и подхожу к открытому окну, тем самым вызывая на войну весь мир" (я намеренно опустил рифму) - что это, если не хорошая прозаическая строка, т.е. отчетливый факт бытия, попавшая в сферу пристального глаза?

В связи с Майком приходит на ум Джек Керуак, признанный вождь поколения битников - так же, как и Майк, обделенный воображением честный парень, наделенный острым глазом - человек, очень близкий Майку по духу, один из любимых его писателей. Его знаменитый роман "На дороге" - это некий кусок Жизни, прикинувшийся литературой; сумасшедшее ощущение новизны всего, что есть в романе, от самого путешествия героя до какой-нибудь брезентовой сумки или мексиканских говнодавов, снимает момент словесности романа: слова только вспомогательны. Каждая деталь заряжена чем-то особенным, потому что она прожита, и вопрос "как сделан роман"просто снимается. Сквозь страницы проглядывает сама натура, которую автор и положил на лист в сыром виде, потому что жизнь для него куда важнее того, что может дать воображение или работа со словом.

У Майка работает та же поэтика, и самые дурацкие подробности рокерского житья-бытья в том же сыром виде кладутся в песню:

Кто выпил все пиво, что было в моем доме? Растафари Кто съел весь мой завтрак, не сказав мне спасибо? Натти Дредда

Самое важное - Точность: единственный критерий поэтики. Чуть только Майк отступает от точности - тут же идет лажа. Слушая его, я верю, что окно было распахнуто у него в комнате, и что насморк был верю, а денег на такси не было, и хреново было как никогда, и конечно:

Как бы я хотел, чтобы ты была здесь Как бы я хотел, чтобы ты была здесь

Но что бывает тогда, когда вещи перестают ощущаться Первыми, когда от них отлетает дух новизны и ты оказываешься посреди какого-то хлама?

Когда все, что пело само, вдруг утратило голоса, и все милые подробности кажутся мертвым грузом?

Я послушал залпом все пять альбомов Майка, и мне стало страшно: как наглядно изначально-светлое ядро обрастает посторонними ракушками, как зримо оседает тяжесть и растрачивается огонь, как нарастает лирическая лень, приблизительные словесные решения, как теряется избирательность и вкус подводит все чаще и чаще...

С какой-то плакатной наглядностью Майк явил собой нашу общую слабость по отношению ко времени. И именно Майк первым из наших рокеров сошел с дистанции, потому что его вещи крепко впаяны в ТО, ушедшее, время - и что оставалось ему делать, когда дух отлетел от его вещей, когда и портвейн стал другим и вся предметная реальность вдруг показалось жалкой, убогой...

Застигнутые врасплох новым временем, вещи застыли в беспамятстве (прежде чем осесть в лавке старьевщика)...

Но так по-настоящему и не проклюнуть, не простучать верхнюю оболочку, скорлупу вещей (кто сравнивал Майка с усталой птицей?)

*    *    *

Чтобы вволю наговориться о веселом, придется немного - о грустном.

Майк не был поэтом, рыцарем лада в схватке с хаосом наплывающих вещей: он не искал меры в этом хаосе, и для своих песен зарисовывал ближайшее, что само просилось на аккорды. Эта невозможность "седьмого неба", отсутствие крыльев, бессилие воспарить, бессилие уловить в строку что-то бесконечное, не просто поймать свой же потерянный и с трудом найденный сапог, но что-то такое... с далеким отблеском неба - это и рождало такие вот неутешительные выводы:

Все мы живем в зоопарке

Порой Майк устрашающе передавал убогую вещность этого мира, "глупый строй лузги" - да так, словно больше ничего и нет, кроме "хочется курить, но не осталось папирос". В его песнях очень сильно звучит это трагически-обыденное сознание - сознание пожизненной приговорености к вещам данного нам мира. Иногда в его песнях как-то душно.

Ни одного переносного значения, ни одного символа, ни одного шага в сторону!

БГ обладал сильной волей - отклонять то, что не подходило системе Аквариум, что могло ее нарушить, и конечно, мощное воображение - растить свой сад. Видимо, у Майка не было ни того, ни другого: только искренность, только открытая душа, в которую с болью, цепляясь за нее всеми острыми углами, входил разный мир.

Послушав всего Майка, руководствуясь хронологией, я увидел, как этот внешне чужой мир обступал его, не давал прохода. Как этот мир постепенно убивал Майка. Майк был самым плохим дзенн-буддистом в пространстве андерграунда-культуры. Его песенки - это сплошные и безнадежные попытки освободиться от привязанностей ("Дрянь"), выжить с открытой душой в мире острых углов и обступающих лиц, ускользнуть от этого поступающего к горлу не-Я, впрыскивающего в кровь адреналин (им самим все это описано в лучшем виде).

Слушая его, понимаешь: отказываясь бороться с поверхностью вещей, мы попадаем в их власть - власть гиперреалистического кошмара. Отказываясь от того, что брезжит, мы все больше влипаем в вещи, придвигаемся к ним, привязываемся. И с каждым криком души: "Оставьте меня в покое!" - этот мир все ближе и ближе к нам подступает.

В итоге налицо полное "отсутствие реальности", данное гиперреалистически, как ее, реальности, невыносимое и тотальное присутствие.

*    *    *

"Но только это еще не все".

Майк был самым плохим дзен-буддистом, но - дзен-буддистом! Неспроста же он написал "Гостя из Бобруйска" - едкую сатиру на новоявленных учителей дзенской мудрости - а заодно и на их учение. Блюз - вот та форма дзен-буддизма, которую исповедовал Майк. Блюз и есть то, что выковал на своих скрижалях дзен: "устраните отбор и выбор". И - "дайте вещи сказать за себя"! Это и есть блюз - принятие своей жизни, за которую ты в общем-то несешь только частичную ответственность.

Поскольку жизнь есть сон, самое главное - это сохранить подробности этого сна. Ты скоро проснешься - и сон вот-вот испарится, поэтому, чтобы его запомнить, нужна какая-то деталь. Деталь, за которую можно зацепиться. Ее обязательно нужно запомнить, во что бы то ни стало. Чтобы не забыть как ты был в этих странных местах. Я помню распахнутое окно, помню свой насморк.

Вот откуда блюзовый реализм Майка - и реализм вообще.

*    *    *

Мне подумалось: замолчавший, отдавшийся бегу дней Майк и есть настоящий прорыв дзен-сознания в советском роке; итог всего, что о дзен наговорено, итог всей болтовни, дзенских цитат, прозы, поэзии, митьковщины, гребенщиковщины...

*    *    *

Поэтом Александром Башлачевым спето:

По себе будут Страшным Судом нас судить зеркала

Только им могло быть это подмечено: вместо икон у нас - зеркала. Свято место пусто не бывает. Зеркало как лжеикона: вместо Божьего Ока на нас смотрит наша небритая физиономия.

У Майка есть об этом песенка. Зеркало, возможно, единственный его символ. Зеркало не дает выхода из мира вещей, оно никуда не ведет; в глубине зеркала - все та же реальность, страшная личина бытия.

Как хорошо понятна теперь ненависть импрессионистов к фотографиям: ведь это же претензия зеркал на вечность! Зеркала пошедшие по рукам в виде плотных даггеротипических дублей реальности - самодовольных, самодовлеющих. Чудовищное расползание по миру маленьких зеркалец, подменяющих собой Дух Святой. (Я не говорю о художественной фотографии - там есть борьба, схватка с натурой).

В конце концов зеркала заступают на место икон. В одной из своих песенок Майк разбивает зеркало, уничтожает своего псевдо-двойника. В фильме Рашида Нугманова он повторяет этот акт.

Но кто такой псевдо-двойник? Может быть он и есть само Я? И что бессильно вобрать в себя Зеркало? Что остается вне его власти?

Не знаю, но послушав песню, я почувствовал, что, разбив Зеркало, Майк на сей раз отколол какой-то непоправимый понт. Кажется, он понял свой жест как проявление слабости. В его интонации есть самоосуждение:

И я разбил это зеркало ко всем чертям И с легкой душой лег спать

Но мне кажется, что-то тут сказано о бунте - тотальном бунте. Потому что то, что разбивает Майк - это герой его вечно жалующихся блюзов, это сам Майк. И отсюда начинается Молчание.

*    *    *

Итак, бытовуха, сетования по поводу пропавшего сапога, частые приступы лени и апатии, жалобы (у меня на кассете Майк говорит: "дамы и господа, давайте небольшой перерывчик, я действительно очень болен"), быт непроходимый, дремучий; женщины, сосущие кровь...

И между тем - или помимо того - в песнях есть особая аура, непереводимый на язык кайф по поводу существования Милого Ничто - каких-то дворов-колодцев со слепыми стенами, бесконечных парадняков с запахом мочи, сырого камня и дохлых кошек, парадняков, куда так и ни разу не заглянуло солнце, идиотских гостей, где в обязательном порядке несут чушь о тарелках и проповедуют дзен. И весь этот безнадежный с точки зрения лесов, полей и рек городской безумный мир...

....словно кем-то подсвечен...

...словно и не настоящий, не всамделишный, не подлинный, не последний...

У Майка определенно есть что-то еще, его Тайная Доктрина, о которой он говорить не хочет, не умеет, не будет, пошли все к черту!

*     *    *

Историческая справка гласит, что у нас именно Майк первым из рок-музыкантов ввел тему 33-его портвейна и 502-го аборта. Артем Троицкий описывает потасовку в одном из московских рок-клубов, случившуюся между сторонниками и противниками подобной физики (или же все-таки лирики?). Сегодня, когда уже Попсарь научился петь о половом акте, это смешно. И все-таки предметно-бытовую реальность никто так круто не отразил, как это сделал Майк.

Порой кажется, что его песни - это какая-то особенная форма хранения вещей времени. Подобно тому как в горячем асфальте застывает след с размером ботинка, в песни впечатались и навечно там застыли пустая бутылка из-под 33-его Портвейна, все еще дымящаяся вдвое перехваченная папироса "Беломорканал", забытый Майком сапог, какая-нибудь консервная банка с горой хабариков, разбитая пластинка Заппы (пусть будет).

Можно сказать так: Майк отпел старые вещи; больше их нет нигде, кроме как в его песенках.

И пусть у песен его не было крыльев, и они так и не упорхнули с городского асфальта и не задели крылом неба - я обязательно поставлю эту старую пластинку, потому что Майк знает меня, он был мне соисторичен, он жил в том же времени, дышал тем же урбанизированным воздухом грузовиков и троллейбусов, и возвращаясь домой под утро после пьянки, дурной и блаженный, встречал тех же предрассветных дворников с широкими алюминиевыми лопатами.

А все не просто так - раскавычу я его цитату.