Посол великого хана Золотой Орды Тохты при дворе великого князя Владимирского, коим в описываемый период истории являлся Михаил Тверской, неторопливо подъехал в сопровождении многочисленной охраны к княжеским теремам. Неспешно слез с коня и с чувством собственного достоинства и власти прошествовал мимо молчаливо стоящих дружинников, даже не взглянув на них. Впрочем, Михаил уже был уведомлен о визите и велел без промедления допустить к себе ордынцев. Сейчас он находился в большой зале в окружении нескольких приближенных бояр и негромко беседовал с одним из них.

С сорокалетним Менгу-ханом в целом у Михаила были вполне дружеские отношения (если вообще можно было говорить о дружбе между завоевателями и завоеванными в тот переломный для Руси период). С одной стороны, Менгу был «прикормлен» великим князем, с другой — он прекрасно знал о том, что сам Тохта в первую очередь заботился о мире и спокойствии на территории своего самого крупного данника и невольного союзника в борьбе с Ногаем и прочими непокорными ханской воле соседями. Поэтому всячески помогал русичу в его отношениях с иными славянскими князьями.

После официальных фраз приветствия и вопросов о здоровье Менгу перешел к цели своего визита:

— Князь! Скажи, тебе есть в чем упрекнуть моих нукеров? Может быть, они обидели кого из русичей или пограбили какую деревню?

— Нет, — чуть прищурился слегка удивленный Михаил.

— Тогда почему твои подданные не отвечают тем же?

Узкие глаза пытливо сузились. Взгляд стал жестким и холодным, еще более дополняющим только что сказанное. Опытный политик Менгу чутко реагировал на игру лицевых мышц собеседника. Ведь они подчас могли поведать больше, чем слова.

— Что ты имеешь в виду, Менгу? — вспыхнул великий князь. — Какой подлец осмелился поднять руку на моих гостей? Посол и его люди священны, ты это знаешь! Любого ждет меч, будь это даже мой сокольничий или стремянной!!

При этих словах молодой стремянной улыбнулся, а княжий сокольничий Романец напрягся, изучающе глянув на господина. Но этого никто не заметил.

— Речь не обо мне. Сегодня утром наш общий гость Амылей-хан вместе с братьями и несколькими нукерами отправился вверх по Волге поохотиться на птицу. И на небольшой реке, что впадает неподалеку… напомни?!

Последнее слово относилось к одному из спутников посла. Тот подсказал.

— Да-да, Тьме! Какие странные названия у вас, русичей. На этой реке какой-то дерзкий осмелился напасть на них и застрелил одного нукера, утащив в лес второго. Амылей хотел немедленно поднять свою сотню и покарать наглеца, а также весь его род, но я пока запретил ему. Будет лучше, если это сделаешь ты!

В последних словах хана зазвучал металл, и это уловили все присутствующие.

Михаил помолчал. Затем, словно не веря хану, уточнил:

— Ты хочешь сказать, что какой-то смерд напал на десяток-другой воинов на открытом месте, сделал то, что ты сказал, и смог безнаказанно убежать?

— Он ранен. Но ушел. Амылей не решился далеко углубиться в лес, там вполне могла быть большая засада. Одиночка не мог быть так дерзок…

По зале пробежал ропот, в котором явственно слышалось восхищение неизвестным удальцом. Уловив это, Менгу бешено ощерился:

— Так я жду ответа, князь!! Пошлешь ли ты своих людей или я могу отправлять Амылея одного?!

Михаил оглянулся по сторонам. Шепот его приближенных моментально стих.

— А как Амылей узнает, кто прав, а кто виноват? Или он собирается вынуть меч? На Тьме с десяток деревень, он что, всех мужиков в них извести хочет?

Теперь и княжий тембр не отличался особой нежностью.

Менгу усмехнулся:

— Не волнуйся, князь. Амылей — опытный охотник. Он сможет найти именно ту дичь, которая ему нужна. Обещаю!

Две пары глаз на короткий миг встретились. Михаил отвел взор первым.

— Андрей! — обратился он к боярину Кобыле. — Дай десяток своих. Проверенных! Пусть едут с Амылеем. Тот пускай тоже много своих не берет. Кого найдете — на суд! Невинных не зорить!

И, заметив зарождающийся вопрос на устах хана, опередил его:

— На суд, Менгу! Великий Тохта не рубит головы русичам, предварительно не выслушав их вины и не лицезрев обвиняемых князей. Так почему со своими подданными я должен поступать иначе? Только суд, и предупреди об этом Амылея!

Чуть помедлив, добавил:

— Впрочем, если он пожелает, я могу его потерю возместить вот этой чашей.

И указал на кубок, в котором было не менее полугривны серебра. Да и сама работа стоила гораздо больше металла.

Баскак тотчас принял подарок.

— Я передам ему это, князь. Но думаю, что вначале он захочет поискать.

— Мои люди подъедут к вам на подворье вскоре. Пусть дождется.

Когда татары вышли из залы, Михаил негромко добавил:

— Ей-богу, Андрей! За такого молодца я бы и целой гривны не пожалел! Каков, а? Жаль будет, если Амылей его на аркане притащит. Этот не чета Менгу, этот в Магомеда верует. Для него все мы — неверные! А значит, самое лучшее — меч и жечь! Тогда точно не откуплю.

Когда десяток русских ратников прибыл к терему, занимаемому Амылеем и его братьями, там уже гарцевали на сытых конях столько же татар. Двое из них держали на длинных поводках мощных серых волкодавов, способных в одиночку расправиться с самым матерым хищником. Заметив русичей, Амылей гортанно крикнул, и десяток рысью тронулся к волжскому берегу.

Через час с небольшим они уже были на месте недавней трагедии. Въехали в лес. Амылей остановил коня и подозвал десятника. С трудом подбирая русские слова, он указал на повязку для волос, зацепившуюся за ветвь куста, и пояснил, что она принадлежала тому, кто осмелился поднять руку на повелителей вселенной.

— Я приказал никому ее не трогать, — пояснил нойон.

— Почему?

— Сейчас поймешь.

Прозвучала татарская команда. Вначале одной собаке, затем другой дали понюхать узкую льняную полоску. Оба волкодава тотчас взяли след и повели за собой весь отряд. Приходилось сдерживать их пыл, поскольку конному передвигаться в густом ельнике весьма и весьма непросто, а спешенным татарин мог бы увидеть себя, пожалуй, лишь в самом жутком сне.

Псы достигли того места, где остался второй убитый. При виде его несколько голосов закричало:

— Вай дот!! Тимур! Багатур Тимур убит!!!

Амылей повернул злое лицо к десятнику:

— У твоего князя не хватит серебра, чтобы со мной рассчитаться! Моли своего Ису, чтоб мы нашли негодяя! Вперед, во имя Аллаха!! Торгул, заберите с собой тело.

Десятник приотстал, задержавшись возле убитого. Догнав своих, негромко сказал ехавшему рядом:

— Слышь, Грикша! Странное получается дело. Этот смерд сперва заботливо перевязал ихнего Тимура, оттащил сюда, а затем прирезал! Не проще ль было все закончить еще у самострела? Видать, хотел от него что-то добиться, верно?

И тут Грикша ошарашил собеседника:

— А я, кажется, знаю, Святослав, кого мы ищем и что он хотел у полонянина выпытать!

— Да ну? Расскажь!

— Погодь. Дай до ихнего главного еще раз доскачу.

Грикша пришпорил коня и, ловко уворачиваясь от ветвей, догнал Амылея. Какое-то время ехал в сажени от него, затем вновь приотстал.

— Вот бы кого я сейчас… — тихо и зло бормотнул он, но Святослав услышал:

— Не понял? Почему?

Убедившись, что его более никто не услышит, Грикша поведал своему давнему знакомому все, что узнал недавно от Ивана об Андрее и Любане. Рассказал и о гибели Протасия. Лицо Святослава острожело.

— Вона как? А чего на татар озлобился?

— Дак ты на колчан его глянь!! Стрелы-то в нем все красные!..

Старый опытный воин Святослав, проливший много чужой и своей крови, беззаветно преданный своему князю и люто ненавидевший татар, громко скрипнул зубами. Сапнул ноздрями воздух и почти не раскрывая рта пробормотал:

— Собака узкоглазая! Грикша! Пока едем тихо, сблизься по очереди со всеми и от моего имени шепни: коли в деревне замятня какая случится — рубить всех без пощады! Я перед князем и боярином Андреем сам за все отвечу. Ступай, а я Амылея пока отвлеку.

Подтолкнув коня пятками, с насупленным лицом десятник пригнулся к гриве.

Безмолвная деревня вынырнула неожиданно. Не залаяли собаки, не слышно было мычания коров, блеяния овец. Не пахнуло дымом от костров, на которых в сентябре лесные жители вне стен домов еще готовили пищу. Низкие избы с соломенными крышами и прокопченными притолоками дверей словно насупились, взирая на вынырнувших из леса всадников в дорогих бронях и оборуженных. Недружелюбно, настороженно, с опаской шумели вершины сосен, передавая недобрую весть скрывшимся за болотом смердам.

Лишь у одного дома сидел на бревне крепкий высокий мужчина. И именно к нему повлекли преследователей псы. Но не набросились, а ткнулись в прикрытую дверь и яростно залаяли.

Амылей неспешно подъехал к селянину. Заговорил на татарском, явно не желая ломать язык перед смердом. Толмач тотчас переводил:

— Где весь народ?

— Кто где. Скотину пасут, грибы собирают, рыбу ловят, борти проверяют. Пора горячая, многое до снега сделать надо.

— Нойон Амылей спрашивает, кто живет в этом доме?

При этом имени Федор (а остался в деревне именно он) заметно вздрогнул. Поднял на татар глаза, заметил притороченный труп Тимура. Повел глазами в сторону оскаленных собак.

— Я живу да баба моя. Боле никого, дети от мора померли.

— Врешь, собака! — вспыхнув, перешел на русский Амылей. — Тут должен быть молодой, длинноволосый. Хорошо бьет из лука. Где он?

Плетка просвистела в воздухе и ожгла спину мужика. Тот невольно закрылся руками, потом встал на ноги.

Святослав поймал вопросительный взгляд Грикши и отрицательно покачал головой. Его глаза словно говорили: «Не время еще!»

— Храбер ты, когда в седле да с охраной, — дерзко глядя в глаза Амылею, проговорил Федор. — Я его убил, я!! Нашел, так руби, а пороть зря неча!

Татарин ощерился. Потом повернулся к соседнему всаднику и что-то спросил. Тот отрицательно помотал головой.

Святослав решил вмешаться:

— Зачем зря смерти ищешь, мужик? Ты же со своей рукой и лука не натянешь. Выдай лучше убийцу и тем самым сохрани и деревню, и соседей. А его мы отвезем на суд княжий.

— Я убил… — вновь упрямо бормотнул Федор.

Десятник обратился к нойону через толмача:

— Он почему-то лжет. Это и дураку понятно.

— Нойон Амылей и сам это видит, — последовал ответ. — Бэки запомнил в лицо стрелявшего. Это скорее всего его отец, хочет выгородить сына. Он умрет, как того хочет. Род врагов надо вырубать с корнем. Потом найдем и сосунка!

Не дожидаясь окончания перевода, Амылей со свистом вырвал из ножен дорогую саблю и замахнулся. Но и Святослав в ратном деле был искустен. Сталь встретила сталь, сила — силу. Оба коня вздыбились, оба отряда ощетинились опущенными сулицами и брошенными на луки стрелами.

— Ты хочешь пойти против воли Менгу-хана?!! — так громко крикнул десятник, что близстоящие лошади испуганно осели на задние ноги. — Берегись! Если прольется кровь, тебе по жалобе князя могут сломать хребет! Берегись, Амылей!

Силы были равны, но татары оказались в менее выгодных условиях. Предупрежденные Грикшей дружинники заранее охватили нукеров в полукольцо. Это не могло укрыться от внимания нойона.

Его желтые зубы зло блеснули меж хищно раздвинутых губ, плоский нос со свистом втянул и выпустил струю воздуха. Сабля с лязгом вернулась на место. Последовала гортанная команда, после чего Амылей обратил к десятнику делано улыбающееся лицо:

— Зачем драться? Ты сильный, я сильный! А этот урод и сам скоро сдохнет. Давай проверим все избы внутри и, если молодой нигде не прячется, с миром вернемся в город.

Это было логично, хотя Святослав и понимал, что главным при этом будет не поиск сына Федора, а желание хапнуть хоть что-нибудь в результате короткого набега. Но уж такова была суть приехавших с ним людей, и против этого Святослав ничего поделать не мог.

— Скажи своим, чтоб недолго, темнеть скоро начнет.

Он отъехал в сторону, в душе надеясь, что самое ценное смерды успели припрятать. Но татары не побрезговали и мелочью.

Через полчаса всадники тронулись назад, оставив Федора сидеть все в той же согнутой позе. Он не взглянул в сторону отъезжающих, словно не видел и не слышал. Возможно, в душе пожилой человек жалел, что не выкупил своей кровью спокойствие сына. А может быть, он просто радовался, что деревня уцелела, что свои, русичи, не оробели перед ордынцами и вступились за род. Он не мог знать, что Амылей по пути через лес довольно шепнул одному из нукеров:

— Это урусуты такие дураки! Пусть все смерды успокоятся и вернутся из болот, где сейчас дрожат, как хвост нашкодившей собаки. Дорогу мы теперь знаем и вернемся еще раз… без провожатых! Так вернемся, что потом уже никто не расскажет, почему деревни не стало…

К Твери подъезжали уже в глубоких сумерках. Издалека было видно, что ворота пока открыты и вбирают в себя последних запоздалых путников, спешащих укрыться на ночь за мощными дубовыми стенами. Предчувствуя скорый отдых, лошади ускорили шаг. Святослав уже хотел было отделиться от татар, как вдруг оба пса яростно залаяли и набросились на идущего обочь высокого парня. В руке того невесть откуда блеснул кинжал. Но поводыри удержали волкодавов, и одновременно сумерки прорезал торжествующий вопль. Нукер Бэки указал на пешехода пальцем, лопоча что-то Амылею.

Нойон повернул к десятнику торжествующее лицо:

— Аллах велик, и никто не может спрятаться от его справедливого гнева! Перед тобой тот, за кем мы ездили. Бери его, Святослав! Бэки говорит, что в его руке кинжал Тимура! Бери же его, русич! А я посмотрю, насколько справедлив суд твоего князя. Может быть, потом его самого позовут оправдываться перед Тохтой. Ха!!!

Радостно хлестнув плеткой прекрасного аргамака, нойон полетел к своему терему:

— Хэя!! Хэя! Хоп-хоп-хоп!! И-и-и-и-я-я-я!!!

Святослав тронул коня, сблизился с Иваном. Тот бросил нож на землю, исподлобья глянул на Грикшу. Ратник вздохнул:

— Он все знает, Ванюша. Мужайся. Мужайся и молись…

— Сотню сажен не дошел всего, — горько улыбнулся пленник. — Всего сотню… Хотел ведь в лесу переночевать…

Столько неизбывной тоски было в этом голосе, что у бывалого воина спазмы перехватили горло. Но Святослав уже не мог поступить иначе.

— Свяжите его и в темницу, — приказал он дружинникам. — И охранять всю ночь попеременке. Я к князю, может, застану еще.

Беспощадно огрев коня плеткой, он полетел в сторону ворот, громко крича на пеших. Те испуганно шарахались в сторону и озирались, пытаясь понять причину неожиданного сполоха.