Бус и его брат Златогор сидели на вытесанной из обрубка дубового ствола скамье рядом с храмом Солнца. Над ними шелестели листвой дерева священной рощи, словно пытаясь успокоить встревоженные долгими размышлениями головы двух Побуд. Весть, доставленная вернувшимся из Кияра Вереном, не давала покоя уже третьи сутки. Слишком неожиданно все это было, слишком заманчиво и… опасно! И, самое главное, как убедить сестру Лебедь в случае их согласия на заключение мира выйти за, пусть могущественного властителя, но и не менее могущественного старца, разменявшего свою вторую сотню лет!

– Она уже знает? – поинтересовался Златогор.

– Нет. Я запретил Верену говорить кому-либо о той встрече. Для всех русов наших людей просто отпустили домой без боя.

– Ты делаешь из них трусов, брат! Другие могут не понять, как это русы предпочли позор славной смерти.

– Славная смерть для всех еще будет впереди, если мы решим променять их жизни на целомудренность нашей Лебеди.

– А ты бы выбрал будущее родство с готами?

Бус нагнулся, сорвал длинную травинку и машинально закусил ее. Взгляд князя отвлеченно блуждал по дальним просторам, что открывались с вершины холма.

– И мы, и Лебедь – княжеской крови. Мы не имеем права позволять голосу наших желаний заглушать голос рассудка! Мы ОБЯЗАНЫ жить ради своего народа, брат! От того, как мы соблюдем в Яви нашу княжескую Правь, зависит будущая Явь нашего народа, наших земель, всей Русколани. Я готов, подобно Дажьбогу в месяц лютый, взойти на крест и быть распятым, лишь бы земля моя была цела и процветала! Иначе зачем на мне эта золотая цепь, этот перстень-печать, для чего власть карать или миловать? Карать князь должен себя самого, когда он ХОДИТ по земле, на которой его подданные СТОЯТ на коленях!!

Златогор со священным ужасом смотрел на старшего брата. Бус встал, ветер подхватил его длинный чуб на бритой голове, словно уже сейчас желая вырвать душу князя из тела и унести в светлый Ирий. Глаза Белояра пылали, голос звенел, подобно струнам гуслей. Луч солнца прорвался сквозь облака и кроны деревьев, осветив лицо князя. Златогору в душевном смятении показалось, что это Дажьбог знаком своим подтвердил правоту Буса.

– Брат! Позволь МНЕ поговорить с сестрою? Она видит в тебе прежде всего господина, я же смогу убеждать ее по зову крови.

– Нет, Златогор! Именно как господин и брат одновременно, я должен ей объяснить, что кроется за этим непростым шагом. Все, решено!

Бус глянул на брата неожиданно потеплевшим взглядом:

– Помолись за меня и сестру нашу, Златогор, и да будет наш путь богами благославлен!

…После этого разговора прошло четыре дня. Лебедь не говорила Бусу ни да, ни нет. Ее пугало предлагаемое братом будущее. От мысли, что нежное девичье тело будут обвивать холодные костлявые руки, что старческая плоть будет проникать в ее лоно и пить кровь женской невинности, не хотелось думать ни о благе русов, ни о будущем богатстве и власти, ни о княжеском долге. Златогор, также навещавший сестру в ее тереме, лишь обреченно разводил руками в ответ на немой вопрос Буса:

– Плачет!.. Молчит и льет слезы…

Сын Белояра Боян, к этому времени вытянувшийся в рослого угловатого подростка, слышал все эти разговоры. Однажды он спросил великого князя:

– Отец! А ты веришь, что Германарех, взяв Лебедь в жены, не обманет потом нас всех?

– Если такое случится, мы будем к этому готовы. Сейчас же… мы все еще слабее готов. Северяне только начинают подтягиваться, Голунский князь Дых вместо обещанных десяти тысяч прислал лишь три. Нам со Словеном нужны еще месяц-другой, сынок! Но я все же хотел бы совсем не вынимать мечей из ножен. Это будет слишком кровавая жатва!

– Дозволь и мне тогда помочь вам со Златогором?

– Тебе? Как?

– Дозволь, отец!!!

На следующий день Боян взял большие звонкие гусли, вышел на двор и сел под окнами княжеского дворца. Он часто пел всем желающим свои песни, слава о юноше разошлась далеко за пределы Русграда. Вот и теперь, увидев Бояна, к дворцу потянулись и свободные от службы ратники, и слуги, и посещавшие близкий торг русы.

С необычно серьезным лицом юноша взял первый аккорд и запел небесно-звонким голосом о предках, павших за свободу Русколани, о крови, оросившей поля ратаев и напитавшей колосья, чтобы потом слава защитников свободной земли вошла в кровь их детей и всегда напоминала о долге перед землею, женщинами, новыми беззащитными младенцами. Слезы невольно наворачивались на глаза слушателей, пальцы воинов непроизвольно сжимались на рукоятях мечей и ножей.

И Бус, и Эвлисия, и Златогор, и Лебедь не могли отойти от своих окон, застыв в немом изумлении.

Боян закончил одну песнь и тотчас перешел к другой. Теперь он напоминал о тех страшных временах, когда Чернобог решил истребить племя людей и обрушил на мир Яви ужасные холода. Не спасали от них ни пещеры, ни шкуры зверей, погибали в бессилии и стар, и млад. И тогда решился юный сын богов Крышень, слетел с небес на белогривом коне, не испугавшись могучего Чернобога, и спас людей, подарив им чудотворный огонь. А потом на берегу закованного в лед океана сразился со слугами Чернобога! Он не побоялся войти внутрь Аиста и Дракона Кощеевых, чтобы потом, распрямившись, разорвать их. Он смело высосал яд из груди ведьмы Моры-Юды, превратив тем самым в старуху и убив ее. В заключение прозвучали слова из «Книги Коляды», которые знал любой славянин:

Двор взорвался криками восторга. Боян встал, поклонился слушателям и глянул на окно Лебеди. Девушка стояла в нем, закрыв лицо руками, и ее плечи вздрагивали от неуемных рыданий.

На следующее утро сестра подошла к старшему брату, поцеловала его и тихо произнесла:

– Я согласна, Бус! Говори, что делать мне дальше…