#img_8.jpg

#img_9.jpg

#img_10.jpg

 

ПРОЛОГ

Начальник уголовного розыска Чеканска майор Бахарев с особой тщательностью просматривал поступившие за ночь сводки. Опыт подсказывал, зацепка для раскрытия ограбления может оказаться в этих коротких сообщениях.

Ограбление универмага было необычайно дерзким. И дилетантским: профессионал ни за что бы не решился действовать так неосмотрительно и бесшабашно. Вору или ворам помогли случай и вопиющая безответственность работников магазина.

Был использован самый избитый прием. Грабитель остался в торговом зале, спрятался в секции готового платья между вешалками, дождался ночи. Выбрал в галантерейном отделе хозяйственную сумку повместительней, сгреб в нее с витрин драгоценности, которые по странной случайности не были спрятаны в сейф, партию золотых часов. На связанных ремнях спустился из окна второго этажа и растворился в предрассветной мгле. Вместе с ним из магазина «уплыло» более чем на сто тысяч рублей товаров.

 

Те, по чьей вине драгоценности оказались ночью вне сейфа, с теми, кто не проверил сигнализацию, понесут ответ. Но о возвращении украденного, о возмещении материального ущерба государству, о поиске преступников, наконец, голова должна болеть прежде всего у работников уголовного розыска, у него, Бахарева, в частности. Поэтому с таким старанием изучал майор каждую строчку донесений.

Кое-что он себе пометил. Так, на всякий случай. Но чувствовал — не то. Потом принялся за рапорты дежурного по управлению пожарной охраны.

«После ноля часов в поселке Даньшино в доме гр. Васильева возник пожар. Из-за отсутствия связи сообщение о пожаре поступило в пожарную часть только в 01 час 12 минут. Позвонили соседи, обнаружившие пожар. Звонили из магазина, находящегося в 800 метрах от очага загорания. Пожар был ликвидирован... силами...»

Бахарев пропустил перечисление участвовавших в пожаре машин и частей, от которых они прибыли. Судя по всему, там хватило бы и одной машины: сопоставив время, когда на пульт городской пожарной охраны поступило сообщение и время ликвидации пожара, он понял, что горело не более получаса. Но его внимание привлекло окончание рапорта.

«В результате пожара погиб хозяин дома Васильев С. С. Предположение: задохнулся в дыму. Кроме него в доме никто не обнаружен».

Далее следовала приписка, носящая полуофициальный характер и сделанная, по всей вероятности, дежурным специально для работников милиции. (Бахарев в свое время убедительно просил товарищей из управления пожарной охраны отмечать в рапортах все, что имеет хотя бы малейшее отношение к правонарушениям).

«Судя по количеству пустых винно-водочных емкостей, а особенно стаканов, накануне в доме была большая попойка. Явился ли причиной пожара кто-то из гостей — неизвестно. Предварительное мнение работников пожарной охраны: пожар возник от незатушенной папиросы».

Мысль Бахарева работала в определенном направлении, и слова «большая попойка» вызвали у него соответствующую реакцию. «А не пропивалось ли здесь уворованное золотишко?»

Заканчивая просмотр оставшихся сообщений, он уже прикидывал, что следует предпринять в первую очередь. «Что представляет из себя погибший хозяин дома? Что за окружение у него было?»

В конце концов он решил послать кого-нибудь на место происшествия. Опытному работнику надо немедленно осмотреть все на месте. Наметанный глаз увидит то, мимо чего прошли другие.

Размышляя кого послать, Бахарев перебирал в уме всех сотрудников отдела. Дел у всех «под завязку». Капитана Евсеева разве? Вот чья дотошность может пригодиться! В группу, созданную для раскрытия ограбления универмага, он не входит, но это даже лучше: в то, что потянется ниточка от пожара сюда, Бахарев в общем-то не очень верил.

— Садись, Всеволод Петрович, — пригласил хозяин кабинета после взаимного обмена приветствиями ладно скроенного, среднего роста человека, вошедшего буквально через минуту после того, как майор положил трубку внутреннего телефона. — У меня к тебе небольшое поручение...

Уголки твердых губ капитана заметно дрогнули в усмешке. Кто-кто, а Всеволод Петрович знал эти «небольшие поручения» начотдела. Не один год проработал он с Бахаревым, многому у него научился и уже давно привык к тому, что задания Бахарева, даваемые на оперативках или вот так незапланированно, всегда таят в себе сюрпризы. Начинается с «небольшого поручения», а кончается командировкой, которая порой прибавляет несколько седых волос в твоей шевелюре.

— Знаю, знаю, что за тобой еще много чего числится, — поспешил майор предупредить возможные возражения. — Но тут в самом деле надо лишь глянуть тренированным оком. Наши там были, но с готовой версией...

И он принялся излагать суть дела.

Когда Евсеев был уже в дверях, Бахарев крикнул вдогонку:

— Участкового я разыщу по телефону, предупрежу!

 

Глава первая

СТРАННЫЙ КЛИЕНТ

Будка сапожного мастера приткнулась к крылу большого многоэтажного дома со стороны переулка. Место людное, бойкое: поблизости магазины, в двух десятках шагов — центральная магистраль большого города. Словом, в клиентуре у Ашота недостатка нет.

В будке-мастерской могут сразу поместиться не более трех человек. Поэтому часть клиентуры дожидается своей очереди на скамейке поблизости.

В утренний этот час очередь отсутствовала. Если не считать, конечно, девушку, которая пристроилась на упомянутой скамье. О том, что она не просто отдыхает, свидетельствовала прислоненная к спинке скамейки сумка из пластика, в которой угадывались контуры дамских сапожек.

Неслышно и почти незаметно присоединился к девушке молодой человек с газетным свертком под мышкой. На нем — синтетическая желтая куртка, одна из тех, которые, несмотря на яркость, а может, как раз благодаря ей, напоминают униформу. Лицо юноши украшено шкиперской бородкой, на нем не то озабоченность, не то какое-то внутреннее напряжение.

Девушка вскоре поднялась, поспешно запихнула в сумку журнал, который читала, и поторопилась занять освободившееся в «приемной» место. Юноша, оставшись один, нервно зевнул и оглянулся по сторонам.

Вскоре недра мастерской выпустили очередного посетителя. Но молодой человек не очень-то спешил, как следовало того ожидать, в святилище сапожного бога. Больше того, когда к нему подсел пожилой гражданин в очках и вежливо осведомился, ждет ли молодой человек очереди к мастеру и есть ли за ним еще кто, юноша замялся и ответил весьма неопределенно:

— Да... нет...

И добавил:

— Вы проходите. Я жду...

Кого и чего ждал обладатель желтой куртки, гражданин выяснять не стал, он резво подхватил свои пожитки и тотчас просунулся в узенькую дверцу.

На протяжении ближайшего получаса эта сцена повторялась еще несколько раз. Менялись клиенты, а нерешительный юноша все ерзал на скамейке, прижимая, будто невесть какую ценность, газетный сверток.

После обеденного перерыва в госучреждениях поток клиентуры сапожного мастера заметно поубавился. Наконец наступил момент, когда ни около будки, ни внутри не осталось никого. И тогда юноша решился. Стремительно поднялся, и вот уже его напряженный взгляд встретился с холодным, чуть насмешливым взглядом мастера.

— Что, дарагой?

Ашот говорил с акцентом, который становился то более заметным, то исчезал совсем. С клиентами он всегда держался с той чуть иронической снисходительностью, которая давала ему, сапожному мастеру, возможность сохранять свое достоинство.

Молодой человек покосился на вход и стал разворачивать сверток. Содержимое его легло на прилавок. Брови мастера поползли кверху. Удивление сменилось брезгливостью.

— Что это?

— Вот принес... — явно с усилием выдавил клиент. — Чтобы, как новые...

Мастер с опаской потрогал растоптанный башмак.

— Ты хочешь, чтобы я тебе сшил такие же? Это можно. Ясное дело, это тебе обойдется дороже, чем в магазине. Но зато и вещь будет! Я тебя верно понял?

— Точно, точно, — обрадованно подхватил клиент. Но развить мысль ему помешал новый посетитель. Молодой человек тотчас уступил место у прилавка. Башмаки словно жгли ему руки и, подержав их секунду, кинул в мусорную корзину. Занятый с клиентом, Ашот лишь покосился, но промолчал.

Поступив столь неожиданно с принесенной в починку обувью, молодой человек, похоже, обрел равновесие. Он принялся разглядывать выстроившуюся, словно на выставке, обувь самых разнообразных размеров, фасонов, расцветок. Взгляд его задержался на японском транзисторе.

Парень не заметил, что Ашот уже распрощался с посетителем и сверлит его изучающим взглядом.

— Ну?

Мастер выразительно прикоснулся несколько раз согнутым пальцем к циферблату электронных часов.

— Обед? — заискивающе предположил парень.

— Обед, — внушительно подтвердил хозяин. — Только я тебя что-то опять перестал понимать. Ты пришел обувь заказывать или пообедать меня пригласить? Ты здесь все утро отираешься, а ни одного вразумительного слова я от тебя не слышал.

Ашот, огромного роста мужчина (как он только помещался в своем закутке!), смотрел на гостя в упор.

Парень опять растерялся.

— Могу и пообедать пригласить... Поговорить надо. Дело есть... Серьезный разговор. Чтобы ты да я, и больше никого.

Взгляд Ашота оставался столь же жестким, холодным. Он молчал. Затем прикоснулся пальцем к щеточке усов, потрогал зачем-то свой внушительных размеров нос и проговорил без всякого выражения, но с сильным акцентом:

— А ты нэ ошибся адрэсом? Я думаю, тэбя надо выкинуть вместе с твоей рванью. Зачэм суда принес? Чего мнэ мозг туманишь? Зачэм комэдия? Я все утро за тобой наблюдаю, а понять нэ могу...

Молодой человек затравленно оглянулся, посмотрел в окно. Действительно, мастеру с его места прекрасно видна скамейка, на которой он провел столько времени. Ему ведь тоже была видна голова Ашота, но он полагал, что занятый работой мастер в окно не глазеет.

Гость сделал непроизвольное движение к двери. Но Ашот его опередил. Почти не двинувшись с места, он протянул длинную руку к косяку, щелкнул замком, прислонил к стеклу табличку «закрыто на обед», коротко бросил: «Гавари!»

— Я думал... Просто так зайти как-то не то... Я тебя не знаю, ты меня. И народ все время...

Ашот слушал этот бессвязный лепет, молчал отчужденно.

— Понимаешь, могут обратить внимание... Вот я и подумал...

Ашот взорвался с чисто южным темпераментом:

— Ты пришел мэня вэрбовать в иностранную развэдку? Шпионские свэдэния принос? Я сапожник, а нэ рэзидент! Сэйчас пришибу тэбя.

Парень невольно отшатнулся от вскинутого к его носу кулака, сделал попытку проскользнуть к двери, но безуспешно: кавказец вцепился в рукав его куртки.

— Ты, сын собаки! Куда? Думаешь, пошутить со мной можно и сбэжать? Я из-за тэбя пять чэловэк потэрял! (это было неправдой: никто во время их короткой беседы в будку даже не постучал). Нэ знаю, кто тэбя кормит, а я сам хлэб зарабатываю. Гавари, что нада, последний раз спрашиваю!

Всерьез испуганный гость выдавил:

— Машина... Билет...

Ашот понял. Он разом обмяк, сел.

— Гавари! По порядку гавари.

Уловив в голосе хозяина нотки заинтересованности, молодой человек зашептал, хотя услышать его не мог никто.

— Понимаешь, один человек выиграл «Волгу». По лотерее. Продать хочет.

— А я при чем? У меня есть машина. Мне больше одной не надо. Я сапожник, а не завгар. И машинами я не торгую. И почему кто-то выиграл, а ты приходишь и устраиваешь тут комедию? Я тебя спрашиваю?

— Понимаешь, это девушка. Ей самой неудобно.

— А-а... Тебе, значит, удобно? А что она, поумней не нашла никого?

Парень не обиделся.

— Выходит, не нашла.

Ашот рассуждал вслух:

— Купить машину много кто хочет. Не только на Кавказе. И в Москве. И здесь, на Урале. Отчего на рынок не пошел? Там много джигитов. Деньги имеют. Машину хотят.

— Видишь ли... — осторожно вклинился в размышления хозяина гость. — На рынок, конечно, можно. Но кто их знает, что они там за люди? Сегодня здесь — завтра нету. А ты человек известный. Тебя все знают. Говорят, человек честный. И друзей, наверно, у тебя много.

— Друзей! Каких смотря, друзей. Таких, что за ухо да в музей? А если честно дело хочешь делать, отчего билет в сберкассу не сдать? Калым хочешь? На рынке боишься — обманут. А сам ты не обманешь? Я тебя знаю? Может, ворованный у тебя билет?

— Ладно, — устало сдался парень. — Открой дверь. Верно говоришь, ошибся я адресом. Есть места, где мораль лучше твоего читают...

Он решительно двинулся к двери.

— Э, нэ горячись! — Ашот встал на пути парня. — Я ведь тебе окончательного слова еще не сказал. Кто в таких делах торопится. Сам понимаешь, дело деликатное. Сам говоришь, меня все знают. А зачем мне, чтобы плохо знали? Ты мне не совсем честное дело предлагаешь и хочешь, чтобы я с тобой обниматься начал... Я знаю человека, которому нужна машина, но я должен знать, что ты за человек. И что за человек хозяин билета. Можно и пообедать вместе, это неплохо. Почему не пообедать?

Гость буркнул:

— С этого и начинать надо было. А то сразу — пришибу...

Хозяин пропустил эту реплику мимо ушей. Его интересовало другое.

— Билет с собой?

Гость осклабился.

— А ты сто «штук» в кармане носишь?

Ашот нахмурился. Что-то прикинул. Решил:

— Приходи завтра в это же время с билетом. Съездим в сберкассу, проверим, потом сведу тебя с покупателем. Договариваться будете сами. И о цене, и обо всем прочем. А пока гуляй.

Оставшись один, Ашот задумался. Посидел, потом не спеша надел пиджак. Достал из внутреннего кармана бумажник, открыл, извлек оттуда фотографию. Долго смотрел на изображение тонкого стройного юноши с такими же, как у него, Ашота, миндалевидными глазами.

 

Глава вторая

ПАСПОРТ СТАРОГО ХОЛОДИЛЬНИКА

«Уазик» ярко-красного цвета, опоясанный белой полосой, бросало из стороны в сторону на ухабах узких улочек поселка Даньшино. Пассажиры — два офицера пожарной охраны и третий в штатском — чертыхались при сильных толчках, крепче стискивая подлокотники и спинки сидений.

— Вот дороги, — с осуждением произнес капитан-пожарник, явно обращаясь за поддержкой к штатскому. — Вездеход и то тут еле проскребается, а каково пожарным машинам с их габаритами?

Штатский, а это был Евсеев, хотел, видимо, что-то ответить, но тут так тряхнуло, что он только безнадежно махнул рукой.

— Не гони так! — крикнул второй пожарник шоферу. — Не на пожар ведь. Так нас не довезешь живыми.

Да, особенно торопиться теперь уже было незачем. Что горело, — погашено. Труп — в морге. Родственников покойного и наследников установят те, кому этим положено заниматься. А сейчас на место происшествия ехали специалисты-эксперты, которые не по догадкам, а по науке должны дать заключение, отчего произошло загорание. Оно, вроде, и так ясно: курил пьяный, уснул. Сигарету выронил или папиросу — затлело одеяло, потом диван. Дыму в таком случае, понятно, не только на одного, на десять человек хватит. В сущности, какая разница: телевизор ли не выключил, утюг ли, окурок ли не затушил — все сам виноват. В итоге — был человек и нет человека... А эксперты свое заключение сделать должны. И подпись свою в акте поставить. Именно потому, что нет человека...

У дома, где произошла ночная трагедия, дежурил сержант. Внешне дом этот ничем особенным от других не отличался — огонь не успел оставить на нем своих грозных отметин. А за то, что пожар в силу войти не смог, надо благодарить парочку, поздно возвращавшуюся из города. Молодые люди заметили валивший из форточки дым и подняли тревогу.

«Вовремя спохватились. Не они бы, так не только мебели, но и стен бы не осталось», — подумал Евсеев, разглядывая хаос внутри пострадавшего жилища.

Пожарники считали, что случай ординарный. Сколько таких раззяв каждую ночь засыпает по пьяному делу с папиросой в зубах, не перечесть. Чаще, конечно, дело заканчивается прожженными рубашками, простынями, одеялами, сгоревшими диванами. Но и трагический исход, как в данном случае, — тоже не редкость. И мудрить тут нечего. Так Евсееву объяснило пожарное начальство, когда он связался с ним по телефону после разговора с Бахаревым. Однако на просьбу капитана — захватить его на осмотр места происшествия — возражений не было.

Что же дальше? Пожарники, хоть и были заранее уверены в результате своих исследований, принялись добросовестно и скрупулезно изучать очаг загорания. Евсеев вышел на кухню.

Здесь все было почти как при хозяине, если не считать тех предметов, которые вынесли из комнаты. Немудрящая кухонная утварь, посуда. Холодильник какой-то допотопной марки. Интересно, сколько этому холодильнику лет? Евсеев ругнулся про себя: дался ему этот холодильник! Всегда так, когда предстоит напряженная умственная работа, мозг как бы увиливает от нее. Только какая здесь, собственно, работа? Похоже, добрейший Николай Иванович, он же майор Бахарев, зря отнял у него, капитана Евсеева, полдня. Вот пожарники обратно со спокойной совестью поедут. Им что, они действуют по разработанной годами методике.

Словно услышав мысли Евсеева, в дверях показался один из экспертов. Он поинтересовался, обращаясь к капитану:

— Вы домой не скоро?

И, узнав, что инспектор намерен еще задержаться, предложил заехать за ним после того, как побывают в районной пожарной части. Евсеева это устраивало как нельзя лучше. Можно еще раз все внимательно осмотреть, пока никто не мешает, не торопит, не стоит над душой.

— Лады, ждите нас через часок.

Евсеев снова вошел в комнату. Взгляд его остановился на пустых водочных и винных бутылках. На тех, что стояли на столе. Те, что в углу — не в счет. Это старые. Одному столько за месяц не опорожнить. Гости, надо думать, не только вчера бывали.

Сколько же человек здесь было вчера? По количеству стаканов определить трудно. Стаканы, похоже, в мойке бывали редко. Водопровода в доме нет, воду каждый раз принести надо. Не расходовать же ее на мытье стаканов.

Где сейчас хозяин — известно. А где его вчерашние собутыльники? И кто они? Пили, потом разошлись. Куда? В какое время? Хозяину этих вопросов уже не задашь... А именно гости больше всего и интересовали капитана.

Конечно, если судить по ассортименту напитков, денежного изобилия, которое надеялся обнаружить здесь Бахарев, не было. Самые непритязательные вкусы, все по принципу «числом поболее, ценою подешевле». Но это тоже еще ни о чем не говорит. Со времени ограбления магазина прошло всего три дня, срок для, реализации драгоценностей слишком маленький. Преступник наверняка надолго затаился. И все же...

Поскольку осмотр с соблюдением всех формальностей уже был, можно позволить себе порыться в вещах покойного и без понятых.

Платяной шкаф от пожара не пострадал. Здесь плащ, демисезонное пальто, пиджак. В карманах пиджака — непочатая пачка «Беломора», расческа, дешевенькая шариковая ручка, медяки, ключи. Записная книжка. Брюк не оказалось. Скорее всего, в них и отправился смотреть свои последние сны хозяин дома.

Половина, предназначенная для белья, была заперта. Ключ легко отыскался в связке. Да, покойник аккуратностью не отличался: все вместе — грязное, чистое. Тут же на бельевой полке под газеткой — документы. Паспорт, военный билет, свидетельство об окончании курсов газоэлектросварщиков. В самом потаенном уголке — деньги. Двадцать шесть рублей. Не густо. Сберкнижки не видно. Да и откуда ей быть? В паспорте — штамп о регистрации брака. Васильева Степанида Ильинична. А покойника звали Степаном Степановичем. Вот так. Степан и Степанида. Где же теперь Степанида, с сегодняшнего дня вдова? Ведь отметки о расторжении брака нет.

А это что за документ? Смотри-ка паспорт на холодильник. Сколько же лет он тут пылится? Вот и представилась возможность установить возраст холодильника.

Но прежде, чем Евсеев отыскал дату выпуска, он наткнулся между страничек брошюрки-инструкции на лотерейные билеты. Досаафовские. Пять штук. Судя по дате — розыгрыш уже был. Капитан прикинул, совсем недавно, получается. Успел ли проверить их Васильев? Если успел, то чего держал? Почему не выбросил? Не могли же они все пять штук выиграть. Ну, это можно проверить.

Капитан вынул свою записную книжку, аккуратно переписал в нее номера и серии билетов.

Записная книжка навела его на мысль о блокноте Васильева, изучение которого он отложил напоследок. Самое время сейчас полистать.

Записей было немного. Почерк у Степана Степановича был крупный, разборчивый. Несколько фамилий. И мужских, и женских. Номера телефонов. И адреса есть. Может, кто-нибудь из вчерашних собутыльников?

Он продолжал листать. Какие-то рабочие записи. Евсеев вспомнил: Васильев последнее время работал в комбинате бытового обслуживания. Так что адреса и телефоны могут быть просто координатами клиентов. А что это? Столбец цифр. Да это же... Те самые номера, которые Евсеев только что переписал себе. Точно, они!

А точно ли те же? Цифру 100 — номер билета — он вроде бы не писал. А тут есть. Заинтригованный, снова достал билеты, стал сверять с записью Васильева. Четыре номера совпали, пятый — нет. Как понимать? Заменил? С кем-то поменялся? Внимательно осмотрел билеты. На обратной стороне одного из них заметил маленький крестик, сделанный шариковой ручкой с синей пастой.

Бывает, что меняются билетами. Но такие люди, как Васильев... Может, докупил еще билет, а положил отдельно? Но записывал, похоже, за один раз.

Евсеев еще раз внимательно полистал паспорт холодильника, даже встряхнул его, но ничего не обнаружил. Пошарил под газетой в шкафу — безрезультатно. Больше, вроде, билет прятать некуда.

Выписал номер из Васильевской книжки себе. Шестым. Обвел его. Потом обвел тот, который был помечен крестиком. Должен же что-то этот крестик означать?

Потом еще походил по квартире, осматривая все ее углы. Мысли были поглощены шестым билетом. За этим что-то кроется... К заданию Бахарева это уж и вовсе никакого отношения не имеет, но непонятное исчезновение билета, владелец которого уже никогда и никому не сможет ничего объяснить, заинтересовало.

С улицы донесся шум подъезжающей машины. Выглянув в окошко, Евсеев увидел притормозивший у палисадника красный с белой полосой «уазик».

 

Глава третья

«СЮРПРИЗЫ» ИСЧЕЗНУВШЕГО БИЛЕТА

Через час он сидел уже в небольшом зале сберкассы. Таблица лотереи ДОСААФ лежала на столике для посетителей. Капитану было известно, что розыгрыши оборонно-спортивной лотереи проводятся два раза в год — в середине года, летом, и в конце. Стало быть, сейчас нужна летняя таблица за этот год. Она нашлась. Доставая записную книжку, Евсеев вдруг почувствовал непонятное волнение. Странное дело, если бы речь шла о билетах, которые обычно по своей инициативе Всеволод Петрович не покупал, но на сдачу брать не отказывался, никаких эмоций он бы не испытывал. Сейчас другое дело: подтвердится ли догадка?

Обведенный в книжке номер капитан оставил напоследок. Из тех пяти, как и следовало ожидать, даже на рубль ни один не потянул. И вот последний... Точно, выигрыш! Да не какой-нибудь рядовой, а самый крупный. Автомобиль «Волга».

Капитан посидел несколько минут неподвижно, прикрыв глаза, стараясь проанализировать ситуацию. Выходит, что кто-то об этом выигрыше уже знает. Или знал, если иметь в виду хозяина. Могло ведь быть и так: проверил по записи, изъял выигравший из общей пачки, спрятал понадежнее. Но куда? Носил все время с собой? Если так, то счастливый билет и сейчас где-то в тайниках одежды покойного. Остальные выбросить не успел, просто забыл о них. До бумажек ли, когда в руках такое сокровище?

Эта мысль об оставшихся билетах в какой-то миг сломала всю логику предыдущих размышлений. Если сознательно оставил, то их должно быть четыре, а не пять! Стало быть, исчез не шестой билет, а пятый, выигравший. Шестой, тоже пустой, лег на его место. Подмена? Кто, когда и зачем ее произвел? А крестик, имеет он какой-то смысл?

Шагая по улице, Евсеев продолжал размышлять. Итак, не исключена возможность похищения билета. Кто бы ни был человек, им завладевший, он не минует сберегательной кассы. Но это может произойти за сотни километров отсюда. И никто не сможет доказать, что билет украден. Ведь заявить-то о пропаже уже некому.

Всеволоду Петровичу не терпелось поделиться своими открытиями с Бахаревым. Но прежде чем он успел поинтересоваться у дежурного, на месте ли начальник угро, тот сообщил, что Бахарев просил Евсеева немедленно с ним связаться.

— Ну, что ты выяснил? — спросил Бахарев, едва капитан переступил порог его кабинета. И, не дожидаясь ответа, протянул листок бумаги. — Посмотри-ка вот это.

«Это» было заключением патологоанатома о смерти Васильева. При вскрытии в затылочной части головы покойного была обнаружена обширная гематома, возникшая в результате удара твердым, не имеющим выступов предметом. Непосредственно вызвать смерть такое повреждение не могло, но при потере сознания могло послужить причиной асфиксии в задымленном помещении.

— Я разговаривал с врачом, который делал вскрытие. Его мнение таково: покойный не просто задохнулся в дыму, ему помогли это сделать. Конечно, и по пьянке многие погибают от удушья во время пожара, но не так. Кто-то и приходит в себя, не от дыма, так от пожара. А тут человек был без сознания. И это уже считай — убийство. Твое впечатление: было его за что убивать?

— Похоже, было.

И капитан рассказал про билет.

— М-да... Я ждал, что ты поможешь одну задачу решить, а ты новую головоломку подкинул.

Наступило непродолжительное молчание. Бахарев первым нарушил его.

— Билет билетом, а от медицинского заключения просто так не отмахнешься. Прокуратуру я поставил в известность.

— Билетом вообще не будем заниматься?

— А как мы будем заниматься им, если нет заявителя, нет уверенности, что вещь пропала? Собственно, сам по себе билет ведь еще не вещь. И не деньги. Как все это выглядит в правовом отношении? Все это зыбко. Мог хозяин билета с кем-то поменяться. И вообще, кто теперь докажет, что билеты — собственность покойного?

— То, что билеты принадлежат Васильеву, сомнения быть не может. Кто станет переписывать в свою записную книжку номера билетов, принадлежащих чужому дяде?

— Всякое бывает. Есть чудаки, которые все эти лотерейные операции превращают в игру.

— По-моему, не тот случай. Люди, вроде Васильева, не очень-то любят тратить трудовые копейки на столь эфемерное дело, как лотерея. Полтинника может не хватить на бутылку. С полтинником можно уже компаньонов искать, а тут жди... Тем более, что в этой лотерее ждать надо ни больше, ни меньше — полгода.

— А ты не допускаешь, что Васильев сам мог затеять аферу с билетом? — прервал эти рассуждения Бахарев. — Сам посуди, станет ли пьющий одинокий человек брать машину? Зачем она ему? Машину, да еще такую держать, ой-ей, какая крепкая материальная база нужна. А тут деньги, и немалые. Наслышан, вероятно, и о том, что можно получить намного больше номинала. Стал искать контакты с темными дельцами, нарвался на таких, которые сами не прочь руки погреть на прибыльной афере, в результате стал жертвой собственной жадности... Возможно, что те, кому он предложил сделку, смекнули, что можно и билетом завладеть, и деньги себе оставить. Могло дойти и до стычки. Тогда пожар — инсценировка. Чтобы скрыть убийство.

— Эксперты пришли к выводу, что причиной пожара была все же папироса. Но человек, находившийся без сознания, не мог ее закурить.

— Но он мог прийти в себя после удара, закурить и снова впасть в беспамятство или просто уснуть. Он же не успел протрезветь.

— Вот с этим и предстоит разобраться.

 

Глава четвертая

ТЕЛЕФОН ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

Прежде чем поехать опять в Даньшино, Евсеев еще раз полистал записи Васильева. Не исключена возможность, что какие-то из фамилий знакомы соседям, а кто-то из тех, кто в записях фигурирует, был участником трагически закончившейся попойки.

Люди, имеющие привычку делать долги, обычно ведут записи. Степан Степанович либо долгов не делал, либо их не записывал. Адреса и телефоны — по большей части клиентура. Это можно заключить по соответствующим пометкам. Но один телефон все же заинтересовал капитана. Из-за краткости данных абонента. Всего лишь одно слово: «Верунька». Амурное увлечение тут предположить трудно. Но кого можно назвать столь легковесно, по-свойски? Дочь? Родственницу?

Рука сама потянулась к аппарату. На том конце почти сразу сняли трубку и женский голос не очень приветливо сообщил:

— Магазин.

— Можно Веру?

— Как фамилия? У нас их две.

Евсеев положил трубку. Фамилию он, вероятно, будет знать завтра, когда вернется из Свердловска младший лейтенант Королев. Именно там проживала жена, точнее, вдова Васильева. Ее местонахождение установили через паспортный стол: Степанида Ильинична, уезжая к дочери, выписалась по всем правилам, а следовательно, указала и место, куда уезжала. Если Верунька родственница, она Васильевой известна. А Королев, надо думать, догадается переписать всех, кто имеет хоть малейшее отношение к покойному.

Сейчас же следует установить номер магазина. Это нетрудно сделать по телефонному справочнику.

После непродолжительных путешествий пальца по строчкам справочника в разделе «Магазины», Евсеев отыскал номер телефона, который только что набирал. Продовольственный магазин № 16 по улице Менделеева. Это кое-что.

Евсееву почему-то казалось, что человек, упомянутый в записной книжке в столь доверительной форме, непременно должен знать нечто такое, что неизвестно другим. Но спрашивать надо очень осторожно. Если Веруньке действительно известны какие-то детали, способные пролить свет на случившееся, то надо помнить: возможно ее участие, если не в самой трагедии, то в предшествовавших ей событиях. Иначе, зачем эта запись, судя по всему, не очень старая?

Всеволод Петрович еще раз внимательно, листик за листиком, пересмотрел записную книжку Васильева в потертых, ставших уже грязноватыми корочках. Нет, ничто не указывало на дополнительные данные о Веруньке. А фамилия нужна! Ведь не подойдешь, не спросишь: «Это вы здесь записаны?» Таким вопросом все можно испортить. Может, и знает что, да предпочтет умолчать.

«Ладно, — решил Всеволод Петрович, — дождусь Королева. Не сегодня завтра он должен быть. Если в добытых им сведениях ничего подходящего не окажется, придется осторожно выведать все о Веруньке у администрации магазина». А пока надо заняться поисками предмета, которым нанесен удар. Участковому уже дано указание, чтобы в дом никого не пускали, ничего там не трогали.

Предмет этот — скорее всего бутылка.

Могут кое-что рассказать отпечатки пальцев. Если, конечно, кто-то их не позаботился уничтожить. Во всяком случае, тот, кто может иметь к этой истории отношение.

Словом, сейчас надо быть на месте гибели Васильева.

 

Глава пятая

ЗАГАДОЧНОЕ ПИСЬМО

Степанида Ильинична Васильева с мужем своим, Степаном Степановичем, не жила уже больше трех лет. Уехала от него в соседний областной центр, тоже большой уральский город, к дочери, которая еще студенткой вышла замуж и вместе с мужем, тоже инженером, после распределения попала на всемирно известный завод. Квартиру получили просторную, внуки подрастают, зять на хорошем счету. Съездила, как водится, сначала в гости. Молодые ухватились за бабку: сами все время на работе, да и погулять хочется, кто лучше родного человека с детишками управится? И по хозяйству тоже. Уговорили. И то: все лучше, чем с алкашом маяться. «Закладывать» стал Степан последние годы «не по уму». Какие-то «левые» заработки появились (и то сказать — бытовая техника, прежнюю-то работу бросил), дружки такие же непутевые, забулдыжные нашлись. Разводиться не стали, чего на старости лет людей смешить. Плюнула да и убралась подальше. Решила, там видно будет.

Городская квартира, когда ее в порядке содержишь да каждый день обиходишь, трудов не так уж много требует. Вот и сейчас, до обеда еще далеко, а дел, вроде, уже и никаких. Посуда перемыта, полы подтерты, плита блестит, в ванной чистота. Старшенький в садике, младшенькая спит после прогулки. В магазин идти не за чем, все есть, все куплено.

Степанида Ильинична присела к низенькому полированному столику в глубокое кресло. Не дремать. Дремать удобнее на тахте. Перечитать еще раз странное то письмо, которым «обрадовал» ее муженек. Похоже, под сильным градусом был благоверный, бумага и та, вроде, винный дух источала. Это-то в порядке вещей. А вот смысл письма? Непонятный и тревожный какой-то. Во-первых, звал Степан домой вернуться. Во-вторых, хоть прямо не было что-либо вразумительно изложено, но содержались в письме намеки на какое-то не то событие, не то происшествие, которое, по Степанову разумению, должно дать семейному кораблю новый курс. И, в-третьих, ссылался хозяин туманно на какую-то баснословную прибыль, невесть откуда привалившую, чуть ли не богатство. Не иначе, «налил шары», вот и пришла такая фантазия.

Ехать Степаниде Ильиничне из-за такого вздорного письма вовсе не хотелось. На пьянку, что ли, опять смотреть? И потому с неделю назад отправила сестре письмо с просьбой попытаться выведать, что там удумал опять Степушка. Сестра, правда, и раньше Степана расположением не очень-то жаловала, а теперь и вовсе за родственника не держит. Но дочку могла бы и послать. Племянница в добрые времена захаживала к нам, а Степан добрая душа, с Верой всегда был ласков, привечал, подарки делал, когда она еще в школе училась.

За такими размышлениями и застал Степаниду Ильиничну звонок в прихожей. На пороге стоял молодой человек с видом строгим и официальным.

— Могу я видеть гражданку Васильеву Степаниду Ильиничну?

Предъявив красную книжечку, рассматривать которую Степанида Ильинична не стала, гость приступил к изложению дела, которое привело его сюда.

Коля Королев по реакции Васильевой понял: ей еще не известно, что она уже вдова, и это ставило его в сложное положение. Ему поручено собрать необходимую информацию, а если сообщить прямо сейчас о смерти мужа — пиши пропало. Опять же ходить вокруг до около он не мог, видя, как встревожена пожилая женщина. Хочешь не хочешь, а начинать разговор придется с этого горестного известия.

И он в самых осторожных выражениях поведал Степаниде Ильиничне о трагическом происшествии.

Конечно, душевные контакты за последние годы у супругов сильно ослабли. Но слишком ошеломляющей была новость, чтобы отнестись к ней спокойно. Подождав, пока женщина успокоится, Королев задал несколько вопросов, касающихся родственников и знакомых, ибо никто лучше нее ответить на эти вопросы все равно не мог. Время от времени, переставая плакать, Васильева с покорной терпеливостью перечисляла своих и мужниных родственников, объясняла, какие между кем существовали отношения. Названы были и самые зловредные из «дружков», которые, по мнению Степаниды Ильиничны, и довели Степана до гибели. Блокнот Королева заполнили многие имена и фамилии. Вполне возможно, был в этих списках и кто-то из тех, кто находился с Васильевым в последние часы его жизни.

Дошла в рассказе Степаниды Ильиничны очередь и до письма. В сложившейся ситуации оно кое-что объясняло. Королев попросил разрешения почитать письмо. Васильева отдала его без малейших колебаний и не возражала, когда младший лейтенант попросил кое-что переписать в свой блокнот.

Отметил он и то обстоятельство, что Васильева отправила письмо сестре, но ответа пока еще не получила.

— Да и зачем теперь ответ, когда все так вышло. Все равно надо ехать самой.

И она опять принялась промокать слезы уголком головного платка. Королев стал прощаться.

 

Глава шестая

ДЕНЬ ПРИЯТНЫХ ЗНАКОМСТВ

Тех, кто надеялся с утра пораньше сдать в ремонт обувь, ждало разочарование: «фирма» Ашота бездействовала. Обитую жестью дверь будки пересекала по диагонали железная полоса, верхний конец которой увенчивал массивный замок.

Скамейка на сей раз пустовала. Но ко времени обеденного перерыва, обозначенного на табличке за стеклом, на ней примостилась парочка. Вчерашний бородатый молодой человек и девушка.

На девушке вязаная безрукавка, красная юбка с черной отделкой, белые туфли. Под распахнутой безрукавкой — желтая майка. На загорелой шее — массивные бусы из зеленоватых камней. Рыжеватые волосы небрежно падают на плечи, а спереди почти закрывают лоб. Косметики на лице мало — чуть подкрашены губы и ресницы.

Девушка понимает, что выглядит привлекательно. Отсюда снисходительная улыбка, с легким оттенком высокомерия, ленивый прищур темных глаз. На скамейке она расположилась свободно, вытянув стройные ноги, левая рука покоится на спинке скамейки, на которую наброшен светлый плащ.

— Ну и долго мы будем тут загорать?

Девушка произносит это с некоторым раздражением. Потом тянется к лежащей на коленях сумочке, достает сигареты, щелкает зажигалкой. Курит она манерно.

— Дай сигарету, — не желая вступать в пререкания, говорит парень. И поскольку просьба его остается без внимания, лезет в карман джинсов и достает свои сигареты. Дешевенькие. Но прикуривает он все от той же иностранной зажигалки, которую протянула ему девушка.

И тут появился Ашот. Он вынырнул откуда-то со двора. Направился было к своей будке, но вдруг резко изменил направление и прямо по газону прошагал к скамейке. Отрывисто поздоровался, вопросительно глянул на девушку. Подтверждая его догадку, парень довольно развязно проговорил:

— Да шеф, это она...

Метнув на бородача косой взгляд, Ашот словно преобразился, целиком переключив внимание на его спутницу. Акцент его потерял налет грубоватого просторечия.

— Счастлив приветствовать такую красивую девушку. Готов слушать ваши распоряжения. Может быть, поедем отсюда для разговора в более подходящее место?

— Я готова.

Она критически, как это умеют делать только женщины, обозревала пришедшего. И осталась, видимо, удовлетворена. Ашот работать сегодня не собирался и одет был соответственно. Пиджак с блестящей ниткой, словно у эстрадного певца, розовая рубашка, фиолетовые брюки. Обувь, само собой, являла верх совершенства. Подобный подбор цветов его одежды, может быть, смотрелся бы нелепо на ком-то другом, но восточная внешность Ашота в сочетании с небрежной природной элегантностью делали его весьма привлекательным.

Кавказец жестом пригласил девушку пойти с ним. Спутника ее он будто вообще перестал замечать.

— Куда мы идем? — поинтересовалась девушка.

— Сначала к машине. Потом поедем к человеку, который вас интересует. Я уже говорил вашему другу. — Ашот небрежно кивнул в сторону парня, который плелся сзади, — мне лично ваш товар не нужен. Но я знаю человека, которому нужен. Самому мне ничего не надо.

Они обогнули дом, вышли на стоянку машин. Оранжевый лимузин кавказца стоял особняком. Открыв машину, Ашот распахнул перед девушкой переднюю дверцу, предлагая ей сесть рядом с собой. И только когда она устроилась на переднем сиденье, протянул руку к рычажку, при помощи которого освобождается запор на задней дверце. Всем своим видом он показывал, что охотно отделался бы от третьего пассажира, чье присутствие казалось абсолютно ненужным.

Место, куда привез Ашот молодых людей, было хорошо знакомо им обоим, как и всем в городе. Ибо редко кто не пользуется услугами Центрального рынка.

Но не торговые ряды привлекали кавказца. Притормозил он на стоянке у гостиницы. Ашот уверенно шел впереди, изредка с кем-то здороваясь. Среди его знакомых были и сотрудники администрации, и жильцы. Но целью путешествия оказался не номер, а всего лишь гостиничный буфет.

— Вы не возражаете, если мы здесь немного обождем? — обратился Ашот к девушке. Та лишь повела плечиком, что вполне можно было расценить как согласие; спутник ее определенно не возражал.

В небольшой комнате разместилось несколько столиков. Как и повсюду в заведениях подобного типа — витрины с выставкой закусок, застекленные шкафы с набором бутылок. Ашот устроил своих гостей за столиком в углу, сам направился к стойке.

— Тетя Маша!

В этой интонации, усвоенной завсегдатаями, угадывалась та степень отношений между клиентом и буфетчицей, когда основа — взаимная заинтересованность. Это как пароль.

Буфетчица вынырнула откуда-то из-за занавесок. Она была грузна и словоохотлива.

— А-а! Ашотик пожаловал. Чем прикажешь угостить?

Они обменялись, казалось бы, ничего не значащими словами, но к столу кавказец вернулся с бутылкой марочного муската, которого не было видно на витрине, с яблоками, виноградом, шоколадными конфетами. Сам же принес стаканы.

Разливал Ашот небрежно, не глядя на стаканы, но тем не менее не пролил ни капли. Молодой человек, ревниво следивший за этими манипуляциями, выразил свое одобрение словом «артист!» Ашот не расслышал льстивой реплики. Все его внимание было поглощено девушкой. Глазами-маслинами он уперся в ее лицо, поднял стакан.

— За нашу даму! За знакомство!

Девушка отвела глаза, разглядывая вино на свет. Губы ее дрогнули в усмешке.

— Можно и за знакомство. Вас звать Ашот? Ваше имя что-нибудь означает по вашему?

— Все означает. Силу, верность, любовь. А вас как родители назвали? Как-нибудь, наверное, очень красиво?

Девушка сделала небольшую паузу. Потом проговорила нехотя, будто расставаясь с какой-то тайной:

— Меня Никой зовут.

Кавказец поспешил выразить восторг:

— О! Имя богини! Прекрасное имя! Оно вам подходит. За это надо выпить. За вас!

Назвать Ашота интересным собеседником можно было лишь с большой натяжкой. Речь его состояла в основном из комплиментов, обращенных к Нике, и замысловатых тостов-здравиц в ее честь. Вскоре он, глянув на часы, встал.

— Сейчас я приведу человека, который вам нужен. Подождите немного.

Когда молодые люди остались одни, она спросила:

— Что ты на это скажешь?

Он налил себе вина, потом задал встречный вопрос:

— А ты?

— Как ты думаешь, надежный он человек?

Принятая доза настроила бородатого спутника Ники на критический лад. Глаза его блестели, движения стали резкими.

— Кто? Твой Ашот?

— Он больше твой, чем мой.

— Сожрет тебя вместе с твоей «Волгой» и не подавится. Колеса. Колеса только выплюнет, да твои золотые сережки с бусами. Бандит с большой дороги. Ему бы еще длинный кинжал, и тогда он сразу «рэзать» начнет.

— Я серьезно спрашиваю.

Он налил себе в стакан остатки из бутылки, выпил и упрямо повторил:

— Бандит. Жулик.

После этого бесцеремонно потянулся к ее стакану, отлил из него в свой, глотнул, поцокал языком от удовольствия, покрутил головой.

— Ты что, напиться хочешь? Помощничек... Надо серьезный разговор вести, а у тебя язык заплетается. В своем амплуа. Шут гороховый!

— Зато твой Ашот, как огурчик.

— Он такой же мой, как и твой. Ты его где-то откопал, а теперь говоришь — жулик. Да пьешь в два горла.

— Плевать мне на него! «Богиня! За знакомство!» — передразнил бородач. — Не видишь как он на тебя пялится? Ему, похоже, не билет нужен...

— Ну и что? Симпатичный мужчина, на все сто. А про билет он сразу сказал, что машина ему не нужна.

— Ну и катись с ним на своей «Волге». Подальше. И попутный вам...

— Не хами! Если я ему нравлюсь, тем лучше. Поможет договориться. Ведь если он даже не ради комиссионных старается, то какой ему смысл?

— Не было бы смысла, стал бы он разоряться на дорогое вино?

— Какого-то нужного человека хочет облагодетельствовать, как я поняла.

— Тише, вон он нарисовался с каким-то фраером. Еще один гангстер.

Ашот подводил к столу человека ничем не примечательной наружности, невысокого, гладко выбритого, с остатками черных волос на голове, в темных очках. Серый скромный костюм не особенно вязался с представлением о его больших капиталах.

Новый гость представился сдержанно и лаконично: «Миша». Он присел с видом человека, оторвавшегося от важного дела всего на минутку, и, поблескивая очками, внимательно оглядел всех сидящих в помещении буфета, потом принялся изучать новых знакомых. И хоть глаза Миши прятались за темными стеклами очков, Ника отметила про себя, что глаза эти обладают способностью пронизывать насквозь. Она ощутила неприятный холодок в груди, захотелось вдруг встать и уйти отсюда. А гостеприимный Ашот уже вновь хлопотал по поводу угощенья. Поскольку бутылка была пуста, он позаботился о новой. Но Миша бутылку раскрыть не дал.

— Может, пойдем отсюда, — предложил он мягко. — Чего нам здесь торчать на виду у всех.

И первый поднялся. Бутылку Ашот взял, но фрукты почти не тронутыми оставались на столе (конфеты Ника предусмотрительно ссыпала в сумочку). Ее спутник выбрал яблоко покрупнее, засунул в карман куртки, подмигнул допивавшему за соседним столиком кефир тощему гражданину: «Пригодится на закуску».

Поднявшись на этаж выше, прошли в дальний конец коридора. Миша постучал в одну из дверей, как показалось Нике, условным стуком. Из-за двери раздалось гортанное «Вхады!»

Гостиничный номер, в котором они оказались, ничем не отличался от любого такого же в построенном по типовому проекту здании, за исключением одной особенности: здесь стоял плотный запах фруктов. Так бывает в почтовых отделениях в пору наплыва посылок с юга.

— Компотом пахнет, — громко и бесцеремонно прокомментировал это обстоятельство спутник Ники.

— Харочий запах, — невозмутимо отозвался человек, встретивший их. Ростом он был еще меньше Миши, огромная черная кепка блином покрывала его голову. Он был по-южному смугл и по-южному предупредителен. Увидев поставленную на стол бутылку, он без лишних слов стал ставить на стол стаканы. Их почему-то оказалось здесь гораздо больше, чем предусмотрено в двухместном номере. Зря бородатый телохранитель Ники тратил усилия, чтобы умыкнуть яблоко: вслед за стаканами появились и фрукты, причем в гораздо большем объеме и ассортименте. Мало того, человек в кепке извлек из-под кровати кислородную подушку. Проявив незаурядную сноровку в обращении с этим не так уж часто распространенным резервуаром, он наполнил из шланга стаканы янтарной жидкостью.

 

Глава седьмая

ОПЕРАЦИЯ «ТРАНСФЕРТ»

За столиком, придвинутым к одной из деревянных кроватей, Ника оказалась между Ашотом и Мишей. Снова начались тосты, комплименты, которые Ника получала теперь с двух сторон. Даже малоразговорчивый хозяин изредка вставлял что-то на своем языке, явно лестное и приятное, что можно было заключить по выразительному цоканью. Что же касается Никиного дружка, то он был предоставлен сам себе. Только человек в кепке не забывал наполнять его стакан, несмотря на протестующие жесты девушки. А вскоре и она, поняв тщетность своих усилий, махнула рукой. Тем более, что вниманием ее прочно овладел Миша.

— Этот милый юноша вам кто? — поинтересовался Миша вполголоса, наклонившись к Нике. — Муж, брат, жених, сосед?

— А есть ли необходимость уточнять степень наших родственных отношений? — уклонилась Ника от ответа. — Выяснять анкетные данные, мне кажется, не наступило время. Я ведь не пытаюсь выведать ваши.

— Вы меня не поняли. Я тоже не рвусь изучать вехи вашего жизненного пути. Просто мне надо знать: как мы поведем разговор? Втроем? Вдвоем? Один на один или в присутствии всего общества?

— Разумеется, тет-а-тет. Все решаю я. Зачем еще кто-то?

— Разумно. Но ведь привели же вы его зачем-то? Для делового разговора он уже не пригоден. Как телохранитель... тоже не очень.

— Он что, мешает вам?

— Мне нет. Лишь бы вам не мешал. Обговорим детали? Вы уже решили, сколько вы хотите за свою бумажку? Может быть, не сойдемся и придется вам искать другого покупателя.

— Мне кажется, мы договоримся. Я не жадная.

— Тогда не будем торговаться. Я наводил справки по какой цене идет сейчас ваш товар. Вы, полагаю, не станете возражать, если мы будем, так сказать, ориентироваться на них. Кто-нибудь смог бы, вероятно, диктовать свои условия, но вы слишком неопытны. Считайте, что вам повезло, когда судьба свела вас со мной. В разумных пределах я в состоянии заплатить. Так что будем считать, что в принципе договоренность достигнута. А как вы все мыслите практически?

Ашот, сославшись на какие-то дела, удалился, пообещав вернуться через полчаса. Бородатый юноша пытался выразить свою любовь хозяину кислородной подушки. Неисчерпаемость этого резервуара, а также уход Ашота дали новый заряд его оптимизму. Человек в кепке отвечал односложно, проявляя свое расположение к собеседнику тем, что каждый раз снова брался за шланг.

— Практически? — Ника задумалась. — Я не знаю. Наверное, так: я вам — билет, вы мне — деньги.

— Как Рогожин Настасье Филипповне, в «Биржевых ведомостях?» Этакую большую пачку?

— А что? Чек выпишете? Как мистер Твистер? Я бы предпочла пачку.

— А вы знаете, что такое «кукла»?

— В куклы я уже давно отыграла.

— Ну, не так уж и давно, скажем прямо. «Кукла» — это пачка резаной бумаги, которую подсовывают доверчивым людям вместо денег. Не боитесь такого?

— А-а... Слышала. Но раз вы меня предупредили, то я проверю, пересчитаю. Разве, когда хотят обмануть, предупреждают заранее?

— Нет, конечно. Все это я к тому, что иметь дело с крупными суммами всегда небезопасно. Как вы догадываетесь, я человек приезжий, покупка автомобиля в мои планы не входила, чемоданчика с деньгами я не вожу. За деньгами надо ехать. И не близко. Но и везти их — тоже удовольствие маленькое. Конечно, можно воспользоваться такой удобной формой, как аккредитив, но внимание к своей скромной особе привлекать не хочется. Я деньги, конечно, зарабатываю честным путем, но всегда находятся люди, косо смотрящие на обладателей больших сумм.

— Справедливо. На академика вы не очень похожи, на лауреата тоже.

Миша слегка покривился от таких откровений, но сказал весело:

— Не будем обсуждать источник моих доходов. Я ведь не против того, например, что вы хотите реализовать с умом подвернувшуюся вам удачу: синяя птица вас не устраивает, вы хотите «птицу цвета ультрамарин». — Он попытался напеть вполголоса: — «Мы — охотники за удачей, птицей цвета ультрамарин»...

— Слышала, — недовольно прервала эту импровизацию Ника. — Вы свою птицу удач, похоже, давно изловили, но сюда тоже не на экскурсию приехали...

Миша сделал вид, что не понял, но нахмурился и перевел разговор на другую тему.

— Я хочу предложить более современный способ оплаты. Перечислением. Откроем сейчас в нескольких сберкассах счета на ваше имя, а проще говоря, заведем несколько сберкнижек. (Вы все равно их вынуждены будете завести — не в чулке же деньги держать). Я перечислю на ваши счета требуемые суммы — и будем взаимно здоровы и счастливы.

— А билет? Не хотите ли вы сказать, что я вам должна отдать билет? Я не настолько доверчива.

— Ну об этом не может быть и речи. Билет останется... нет, не у вас, но здесь в городе.

— Как понимать? Кто его будет хранить, в каком сейфе? Поясните.

— Вы правильно выразились. В сейфе. В сейфе с шифром. Я имею в виду камеру хранения на вокзале.

— То есть?

— Потерпите, я все объясню. Прежде всего камера — это надежно. Не зря ею пользовался для хранения своих миллионов всем известный Корейко. Пусть герой литературный, но он правильно делал, что не боялся, доверял. Годами. А мы всего на три дня.

— Я слышала, камеры хранения тоже обворовывают. Ну те, что с шифром. Автоматы.

— Обворовывают, когда заранее знают, что там есть что украсть. А мы поставим скромную такую сумочку. Хозяйственную. На которую никто не позарится, если она даже на улице будет стоять.

— Ну, а кто будет знать шифр?

— Никто из нас. Точнее, никто полностью. Каждый будет знать только свою половину. Когда вы убедитесь, что все деньги поступили на ваши счета, вы сообщите мне вторую половину шифра.

Ника глянула на своего спутника. Да, действительно, от него трудно было ожидать какой бы то ни было помощи. Он уже весьма отвлеченно воспринимал окружающее, хотя и пытался еще что-то говорить. Нет, он был не против того, что Ника куда-то уходит, безразлично было ему и с кем уходит, главное — оставался бурдюк и никто не препятствовал тесному общению с ним.

Пока билет был в сумочке, Нику задуманный план не особенно волновал. Прикинув, какие из сберегательных касс для нее будут удобнее других, она сказала, что потребуется такси. Миша с готовностью согласился. Номеров сберкасс девушка, естественно, не знала; она просто объяснила шоферу, куда ехать. Делая первый вклад, решили, что будет достаточно трех сберкнижек в трех разных кассах. Каждый вклад — по сто рублей, еще две сотни Миша давал для «округления» суммы. Народу в сберкассах, которые они объехали, было немного — середина рабочего дня, — и все «банковские операции» заняли немного времени. Скромный по сравнению с обусловленной суммой задаток Миша объяснил отсутствием при себе наличия, но поступление остальных денег он гарантировал в течение двух-трех дней. Он сегодня же улетает домой, завтра перечисляет всю сумму — и обратно, чтобы вместе пойти к камере хранения.

А пока камеру хранения предстояло посетить для того, чтобы оставить в ней билет. Вот тут-то Никой стали овладевать сомнения. Вариант, предложенный Мишей, уже не казался таким надежным, как во время разговора в гостинице. Выветрилось действие мускатно-«кислородного» допинга. Теперь она уже жалела, что рядом нет бородатого дружка, такого привычного, своего. Она бы чувствовала себя уверенней от одного только его присутствия. Не надо было давать ему пить, не надо было так легко от него отказываться. Не захотелось ни с кем делиться, стремление стать единоличной обладательницей невесть откуда свалившегося богатства победило все. «Птица цвета ультрамарин»... Но отступать было поздно. Сберегательные книжки, лежащие в ее сумочке рядом с билетом (пока он там!), побуждали действовать. Зачем она согласилась? Сдала бы в сберкассу в крайнем случае. Да и в автомагазине в очереди можно было найти таких, кто выложил бы все сразу в сверх того...

Миша спросил у таксиста, который их вез сейчас (они сменили уже третью машину, разъезжая по сберкассам), где поблизости есть магазин культтоваров или кожгалантереи. Ближе всех оказался магазин Спорткультторга. Там и купили спортивную сумку, скромную, не бросающуюся в глаза. В магазине «Техническая книга» приобрели, не читая названий, несколько учебников.

И вот они на вокзале. Свободная ячейка шкафа-автомата нашлась в одном из залов, где располагались камеры хранения.

— Что? — не поняла Ника. Потом, догадавшись, раскрыла сумочку. С неохотой, через силу. Вот он, билет...

Миша подставил раскрытую книгу. Он как бы показывал: к билету не прикасаюсь, пока не имею на него прав. Но когда билет уже лежал между страниц, он, приблизив книгу к глазам, внимательно посмотрел на номер и серию. Повернул книгу, чтобы билет лег обратной стороной. Оглядел и эту сторону. Потом достал записную книжку, что-то нашел в ней, посмотрел, удовлетворенно кивнул: все в порядке.

Ника разгадала смысл этих манипуляций: в записной книжке были, вероятно, выписаны номера главных выигрышей.

— Боитесь подлога? Мне как-то и в голову не приходило.

Миша извиняюще улыбнулся.

— Все бывает. Доверяй, но проверяй. Кстати, вы один билет покупали, или у вас их было несколько?

Вопрос почему-то не понравился Нике.

— Какая вам разница? — Суховатым тоном она дала понять, что распространяться на эту тему не намерена. — Давайте лучше заканчивать эту процедуру.

Миша пристально посмотрел на девушку. Однако ничего не сказал. Он расстегнул «молнию» на сумке, вложил книжку, потом сверху остальные, резко, со звуком затянул замок. Поверх «молнии» шел еще ремень с замком-защелкой. Аккуратно подогнав защелку под скобочку, подергав для верности — хорошо ли закрылось, — поставил сумку в ячейку шкафа.

Теперь предстояло найти тех, кто согласится участвовать в этой малопонятной игре. Удаляться от шкафа с заветной сумкой не хотелось ни ему, ни ей. Оставалось уповать на судьбу. Но вот Миша уже перехватил девушку, которая, захлопнув свой шкаф, проходила мимо. Она явно ничего не поняла, но поставить цифру, которую ей шепнул Миша, согласилась. Ника стояла, повернувшись к ним спиной.

Мише везло на молодежь. С молодыми легче договориться. Теперь он «заарканил» парня с дипломатом. Едва Миша начал опять плести историю насчет пари, как тот оборвал его на полуслове, взял бумажку, на которой была написана нужная цифра, крутанул ручку.

У Ники не все сошло столь гладко. Она было обратилась к пожилому, деревенского вида мужчине, расположившемуся со своей корзиной поблизости, но он сам ждал, что ему кто-нибудь поможет разобраться с правилами пользования автоматом. Девушка поспешила отделаться от «колхозного старикана».

Видя, что дело застопорилось, Миша поспешил на помощь. На этот раз он сагитировал пожилую интеллигентную женщину, которая слушала его болтовню насчет пари по угадыванию цифр с сочувственной улыбкой. Он же показал, какую крутнуть ручку, а Ника тихонько продиктовала цифру, когда Миша отступил на несколько шагов.

Женщина отошла, сопровождаемая потоком Мишиных благодарностей. Теперь оставалось самое сложное: поставить последнюю цифру. Надо было найти подходящего для этой цели человека. Во-первых, такого, который бы понял, что от него требуется. Во-вторых, чтобы ничего не заподозрил. Этот человек увидит все четыре цифры; он не должен догадаться, что, подобно Алладину, станет обладателем пароля: если не в пещеру с сокровищами, то во всяком случае, к мечте многих смертных. От одной этой мысли Ника почувствовала себя нехорошо.

Но кандидат для набора последней цифры нашелся как нельзя более подходящий. Это был грузный, запыхавшийся гражданин, от которого неслось пивное благоухание. Он явно спешил. И, поскольку его ячейка находилась рядом с ячейкой комбинаторов, он доверительно сообщил им, что чуть было не прослушал объявление об отходе своего поезда, засидевшись в ресторане. Ему надо на поезд дальнего следования, о прибытии которого уже объявили, а он еще не взял вещи.

Ника пустила в ход все свое обаяние.

— О, успеете! Сто раз еще успеете. Поезд еще не пришел даже, я слушала (толстяк сообщил маршрут). Помогите нам, всего одна секунда.

— А в чем дело? Я очень тороплюсь. — Мужчина уже выволок из шкафа свой такой же объемистый, как и он сам, чемодан. Но отказать в просьбе хорошенькой девушке, он не мог. — Что я должен сделать?

— Пустяк. Поставьте первую цифру шифра в этой ячейке. Какую? Я сейчас скажу вам на ухо. У нас, видите, пари такое...

— А, тогда пожалуйста! Диктуйте. Первую, говорите? Ну вот, пожалуйста, вам первую. Вот... Будьте здоровы!

И он побежал к своему поезду, который через несколько минут устремится во Владивосток. Можно было не сомневаться в том, что через полчаса этот человек, повернувший ручку последней цифры, будет сидеть в вагоне-ресторане, забыв не только о встрече у камеры хранения, но и вообще о городе, который он покинул. До каких там ему цифр!

Подойдя к дверце шкафа с лицевой стороны, так что его никак нельзя было заподозрить в подглядывании, Миша опустил монетку в щель дверцы и, глянув на Нику, захлопнул ее.

Дело сделано. Ника круто повернулась и пошла прочь. Миша догнал ее. Некоторое время шли рядом молча. Потом он спросил:

— Не ругаете себя, что выпустили билет из рук? — и добавил: — не волнуйтесь, все будет в порядке.

— Я и не волнуюсь. Я уже устала его стеречь. Как владелец машины, у которого нет гаража. Когда вы улетаете?

— Есть ночной рейс в наши края. Вот с ним я и улетучусь.

— Не задерживайтесь. Камера-автомат только на пять суток...

Она не закончила фразу. Она хотела сказать: «а потом». Внезапно ее поразила эта мысль: а что потом? И побоялась сказать вслух.

А Миша говорил уверенно, тоном, не допускающим сомнений:

— Буду обратно через три дня. Встретимся здесь в двенадцать дня. Вы сможете? Договорились? — заключил он, так как Ника согласно кивнула. — А теперь едем обратно. Я просил Ашота заказать столик в ресторане. Надо же отметить. Приятеля вашего заодно попроведаем. Все расходы беру на себя.

 

Глава восьмая

ВИТЬКА, КЛЮЕВ, МУСКУЛ И ОСТАЛЬНЫЕ

В мастерской бытового обслуживания о несчастье уже знали. Жалели Васильева. Работник он был добросовестный, хоть и «закладывал».

— Такие дела, — со скорбным видом молвил директор, когда Евсеев, представившись, объяснил причину своего прихода. — Был человек, и нету. Мужик-то был хороший, только вот... это... злоупотреблял немного в последнее время.

Он крякнул смущенно. Как там ни поверни, а раз начальник, стало быть, есть в случившемся доля и его вины. Недоглядели, недовоспитали, промашку допустили. Евсееву эти переживания были неинтересны. Ему надо было знать другое.

— А с кем конкретно «злоупотреблял»?

— Трудное это дело. У нас профиль такой. Есть, конечно, непьющие. Геннадий Иванович, к примеру. Правда, у него язва. Ну, и женщины, само собой...

Цвет лица Геннадия Ивановича вполне мог быть подтверждением слов директора о язве. Но еще больше об этом свидетельствовала желчность тона, с которой этот представитель коллектива говорил об окружающих.

— Да с Витькой он, Степан, почитай, каждый день флаконил. С утра примут для бодрости, а затем на вызова, кто их там унюхает? Клиенту без разницы, под запахом ты или нет, абы механизмы заработали. Принюхиваться — это дело начальства.

— Где же они берут с утра? Вы же с восьми работаете.

— С восьми, — подтвердил Геннадий Иванович. — Да у них все продавцы знакомы-перезнакомы. Что вы не знаете? Кому надо — завсегда найдут, круглые сутки. А с утра, так это только продавцам заработок. И профиль у нас такой, что все в нашем брате нуждаются. Там холодильник забарахлил, там вентилятор, там электромотор... Тут уж не только водочку — любой дефицит из-под прилавка вытащишь...

И Геннадий Иванович принялся с большим знанием дела посвящать капитана в ухищрения алкашей, жаждущих «поправиться». Евсеев прервал его:

— А Витька что — молодой парень?

— Витька-то? Да уж четвертый десяток давно, наверно, разменял.

С высоты возраста Геннадия Ивановича, может, и «Витька», но выходит это ровесник его, Евсеева.

— А когда он с вызова вернется?

— А леший его знает. Может, сегодня и вовсе не придет. Опять же, Степана помянуть надо...

— С кем еще Васильев пил? Дружков его знаете?

— А что, али подозрение какое есть насчет Степана? Кто-то помог ему сгореть? — И понимающе покивал: — Милиция зря интересоваться не станет. А насчет дружков его... Разные к нему захаживали. Может, кто и по делу, а у другого и делов-то всего — стакан спросить. Ну, и Степану плеснут...

— Спасибо за информацию. А Виктору передайте, чтобы утром никуда не отлучался. А то в управление вызовем повесткой.

— Я что? Я скажу. Только начальнику лучше нашему скажите, он прикажет и всего делов, а меня Витька не послушает — нет...

Уже в машине Евсеев подумал, что надо было спросить, как этот Витька выглядит. Соседи Васильева могли его видеть во время последней пирушки.

В разгар рабочего дня застать соседей капитан не очень надеялся. Разве что пенсионеров. В доме, который вплотную примыкал к Васильевскому, оказались дети и глуховатая старушка. Какую тут почерпнешь информацию?

Но капитан по опыту знал: есть такие, кто не только прекрасно видит и слышит, но и обладает способностью сопоставлять факты, делать выводы из своих наблюдений. Это — первые помощники следствия.

Молодая женщина, набиравшая воду в колонке, сама заговорила с Евсеевым.

— Вы, наверно, про Васильева хотите узнать?

«Видела, что я вышел из машины у дома Васильева, вот и выскочила за водой». И ответил вопросом на вопрос:

— А вы можете что-нибудь о нем рассказать?

— Да я что? У меня с ним дел никаких не было. Вот тетка Дарья все на него обижалась. Мужика он ее, говорит, сманивал. Пировали вместе. Дружки были.

— А в тот вечер? Ну, когда пожар случился.

— А кто их знает. Они все время вместе хороводились. Дарья-то уж наверняка знает.

— Кто еще из соседей у Васильева бывал?

— Да, всякие. Я вон там наискосок живу, в заводе работаю, по сменам, сегодня во вторую. Приглядываться к ним, что ли? Мужика у меня нету, пасти некого. Это надо тех, у пивного киоска, спрашивать. Степан там каждый вечер, почитай, отирался. Дарьин мужик тоже. Ну, а потом всей толпой и прутся к Васильеву: бабы-то у него нет, турнуть-то некому. А не из наших бывает у него один — долговязый такой, тощий. Особенно, когда непогода загонит. В магазине-то и водка, и вино есть. Вот и соображают. Своих-то, поселковых, бабы разгоняют, а пришлые, бывает, и ночуют.

— Еще кого-нибудь помните?

— Да где их всех запомнишь? Парень вот еще один отирается частенько. Этот приметный: борода у него да куртка желтая.

— А Дарья, как ее по батюшке, она где живет?

— Семеновна. Вот там, в конце улицы тополь такой здоровый, половина засохшая, так это в их садочке.

— Сейчас она дома? Не на работе?

— Домохозяйка она. Должна быть дома.

Евсеев предполагал, что тетка Дарья, или Дарья Семеновна, будет как-то выгораживать своего благоверного и, скорее всего, станет утверждать, что в ту роковую ночь ее муж был дома и не пил. Однако в оценке действий своего супруга Дарья Семеновна была решительна и категорична, ее пожелания в его адрес были тоже достаточно конкретны.

— Чтоб он подох, алкоголик проклятый! Не мог сгореть вместе со Степкой! Им бы только надраться...

Капитан сидел в просторной прохладной комнате и, осматривая добротную новую мебель, половички на полу, телевизор с большим экраном, прикидывал, что не такая уж, видать, заблудшая душа Игнат Тихонович, хозяин этого дома, чтобы так его костерить. Просто все случившееся, видимо, сильно потрясло хозяйку.

Выяснилось, что работает Карасев, супруг Дарьи Семеновны, на прядильно-ткацкой фабрике, с Васильевым знаком с незапамятных времен. В семье все нормально. Дети выучились, выросли, живут и работают не хуже других, да и хозяин вовсе не слыл забулдыгой-прогульщиком. Ведь и Васильев не всегда имел репутацию выпивохи.

При Степаниде семья как семья у Васильева была. Вот последнее время...

Особенно неприязненно говорила Дарья Семеновна об участившихся сборищах у Васильева. Негодование ее вызывали темные личности, которые стали появляться в покинутом хозяйкой доме.

Мало им, старым дуракам, своей компании, так еще со шпаной всякой связались, с уголовниками...

Евсеев насторожился: если не просто со зла сболтнула это хозяйка, то это уже серьезно. Постепенно выяснилось, что вернувшийся из заключения некто Клюев, который жил когда-то в поселке, а сейчас неизвестно где обитающий, зачастил к Васильеву, да не один, а с высоким бородатым парнем. Кто такой, как звать — не знает, но видела неоднократно около магазина в обществе Васильева, своего мужа и Клюева на распивочном пятачке у пивного киоска. Бывали они у Васильева дома, пили там, муж в такие дни приходил поздно.

— Женщин у них там не бывало?

Вопрос этот капитан задал еще и затем, чтобы проверить, не вызвано ли агрессивное настроение Дарьи Семеновны ревностью, которая, как известно, любые фантазии породить может. Тут не только уголовники привидятся... Но хозяйка к вопросу отнеслась спокойно.

— Какие там женщины! Кто к ним, алкашам, пойдет? Да им и самим никто не нужен, кроме винища этого проклятого.

Но после некоторого раздумья все же добавила:

— Не помню уж в какой день, с неделю, а может, и поболе, такси к Степанову дому подъезжало. В нем девушка какая-то. Одна. В дом заходила. Недолго там была. На такси и уехала. Кто такая — не знай».

— А что точно уехала, не осталась?

— Да нет, вроде. Чего она там останется? Степан-то, наверно, пьяный был, с работы косенький шел, я видела. А девушка, может, родня какая...

«Беспроволочная связь тут неплохо работает», — отметил про себя капитан. А вслух поинтересовался:

— Не заметили, как была одета?

— Да аккуратненько так. Свитерок беленький, брючки синие, туфельки... Сумочка в руках. По моде, в общем, одета.

Всеволод Петрович попросил стакан воды. Пока хозяйка ходила за ней, подошел к окошку. Нет, отсюда все это Дарья Семеновна наблюдать не могла. Либо пункт наблюдения находился где-то поблизости, либо сведения получены из вторых рук. Но это уже детали. Любопытен сам факт. Что если девушка и есть Верунька? Очень вероятно. Надо побывать в магазине. Но сначала повидать Игната Тихоновича Карасева, хозяина этого дома. Ему наверняка что-то известно.

Суханова, начальник цеха, в котором Карасев работал, охарактеризовала его положительно.

— Давно у нас работает. Слесарь по ремонту оборудования, машины хорошо знает. Нарушений не допускает, прогулов не имеет. Пить у нас на рабочем месте невозможно. У нас все мужчины непьющие. Да их в цехе — раз, два и обчелся. Не знаю, чего это Карасевым уголовный розыск заинтересовался?

— Не им. Успокойтесь. Его дружок погиб при не совсем обычных обстоятельствах, вот разбираемся.

Капитан попросил проводить его на рабочее место Карасева.

— Нет уж, лучше я его сама сюда приведу. В наших цехах разговаривать невозможно. Хотя, впрочем, пойдемте в красный уголок. Там вам никто мешать не будет. А то в цехе — шум, а сюда ко мне люди все время заходят.

Да, действительно, ткацкие станки издавали такой непрерывный грохот, что перекричать его было трудно. Но женщины, ходившие между станков, словно не замечали шума.

Игнат Тихонович выглядел растерянным и смущенным, нервно тер испачканные машинным маслом руки. Испуганное выражение не сходило с его лица во все время разговора. Евсеев старался взять такой тон, при котором скованность собеседника исчезла бы.

Карасев подтвердил, что знакомство с Васильевым у него давнее, отношения дружеские. Делить, как говорится, было нечего. Выпивали, само собой, иногда. Пивком, в основном, баловались. На вопрос, что он, Карасев, думает о гибели приятеля, неопределенно развел руками.

— Так ведь кто ж его знает, как все получилось... Задохнулся в дыму. От своей же папиросы, пожарники говорят, загорание произошло. И милиция с ними согласная.

— Вы с ним пили в тот вечер?

Карасев отвел глаза.

— Было дело.

— И как было дело? Вы когда уходили, он еще не спал?

— Спал, спал. Все ушли. Вино выпито, хозяин спит, чего еще? А потом, наверное, проснулся, закурил, опять уснул. У нашего брата, куряк, завсегда так. В ночь-полночь эту соску сосем. Особенно по пьяному делу...

— Кто еще кроме вас был? Что за люди?

Евсеев видел, что отвечать на этот вопрос Игнату Тихоновичу ой как не хочется! Он даже вспотел и заерзал на стуле.

— Так это... Я их и не знаю вовсе... Посторонние, можно сказать люди.

— Что же вы с посторонними пьете? И часто так бывает?

— Да нет! Впервой. Этих я вообще раньше не видел.

Это утверждение расходилось с тем, что рассказывала Дарья Семеновна. Были, следовательно, причины, по которым Карасев стремился избежать этой темы. Но врать он явно не умел.

— Как же так? Клюева-то вы должны знать. — Капитан дал понять, что ему известно гораздо больше, чем Карасев мог предполагать. Игнат Тихонович от вопроса как бы сжался, исподлобья взглянул на своего собеседника и принялся шарить по карманам в поисках спичек; папиросу он уже давно держал в пальцах.

— Курите, курите, — поощрил Евсеев. — Пусть меня ругают, если что. Да и выветрится — окна открыты.

— Оно конечно... Только я-то этому Клюеву никакой не друг, не товарищ. Про дела его не знаю ничего.

Евсеев видел: Карасеву стыдно за свою ложь, и сейчас он будет говорить все, что знает.

— Я вас про дела Клюева и не спрашиваю. Расскажите мне подробно, что было в тот вечер. Кто был и что делал. И больше от вас ничего не требуется.

— А что, сомнение какое у милиции есть?

— Про сомнения потом поговорим. Нам надо знать, что происходило в тот вечер у Васильева дома. Раз вы там были, говорите все, что вам известно. Вы не первый день живете на свете, понимаете что к чему. Я вас спрашиваю: кто был? Не заставляйте меня подсказывать. Чем подробней изложите, тем лучше.

Евсеев чуть было не сказал «для вас». Но вовремя остановился. Карасев, скорее всего, ни при чем. Он свидетель. Зачем его пугать?

— Верно, был Клюев. «Клювом» его дразнят.

— Еще кто? Давайте так, чтобы мне не тянуть из вас клещами. Мы сейчас с вами просто беседуем, как знакомые. Зачем вам, чтобы беседа была перенесена в казенное присутствие?

Это подействовало.

— Был еще Мускул, да Витька со Степановой работы. Ну и все, вроде...

— А если без «вроде»? Был еще кто-нибудь?

— Мог же кто-то зайти, потом выйти. Я ведь за швейцара не стоял.

— Чем занимались?

— Ну это... Вино пили.

— За чей счет? Кто платил?

— Все платили. Скидывались, как всегда. И Степан, и Витька, и я. А у тех бичей денег никогда не бывает.

— Что произошло потом? Была драка?

— Не было драки, — хрипло вымолвил Карасев. Он чиркнул спичкой, стараясь поджечь потухшую папиросу. Руки его дрожали.

— Это все Мускул.

И, видя, что капитан ждет продолжения, заговорил:

— Когда подпили, Степан ни с того ни с сего стал болтать, что скоро на «Волге» разъезжать будет. «Что, очередь подходит?» — это Клюев его подначивает. А Степан пьяный шебутной. «Я, — говорит, — и без очереди возьму!» — «А деньги где, в чулке, поди?» — это уже Мускул подзуживает. Степа духарится: «Не твое, мол, «гортоп», дело! Как ты, копейки на пиво не считаю!» Мускул проглотил, только хихикнул: «Во дает!» А тут последнюю бутылку разлили. Вроде бы надо еще сбегать, пока не поздно. Я «рябчик» вынул, Витька тоже. Степа чего-то замешкался. Мускул к нему: «Ты, мильенщик, чего жмешься!» Степан возьми да фигу ему под нос сунь. Тот его по руке. Степан поорал, попетушился, да все на него насели, успокоили, уговорили. Вытащил он откуда-то червонец, бросил на стол. Мускул сразу его подхватил, в магазин побежал.

— Разве еще торговали водкой?

— Мускулу без разницы. Он да не принесет! Приволок все, что надо. Ну и все, что я знаю. Потому как едва успел я еще сотку принять, как моя Дашка прирулила. И понесла на нас. Клюв с Витькой сразу слиняли, а Мускул хорохорится: что, мол, за начальство такое! Нечего, мол, тут командовать. Но моя баба тоже не из пугливых, видала она всяких, такое ему сказанула, что он сразу отвял. А меня домой увела. А утром слышу, беда со Степаном.

— Вас жена увела, гости разошлись, Васильев один остался. А вернуться никто не мог? Водка-то, как я понял, оставалась еще?

— То-то и оно. Вернулся кто или нет — не знаю, но водка точно оставалась. Мускул одну-то бутылку в угол поставил, распечатать еще не успели. И Степан еще не спал, хоть и тяжелый уже был. Ну, он все равно бы о ней вспомнил... Свет у него горел, когда мы к своему дому подходили.

Так. Никакой водки в доме покойного обнаружено не было. Значит, кем-то она была выпита или унесена. Выходит, кто-то вернулся. А Игнат Тихонович, похоже, действительно ничего не знает. Про билет он, надо думать, не в курсе. Ничего такого, что могло бы заинтересовать органы правопорядка, в его поступках нет.

 

Глава девятая

ИНОГДА ПОЛЕЗНО ПРИТВОРИТЬСЯ СПЯЩИМ

Незадачливый компаньон Ники проснулся ближе к вечеру. Он с трудом сообразил, где находится. Но тут появился хозяин номера. Он мурлыкал что-то себе под нос и, судя по всему, занимался хозяйственными делами. Заметив, что гость проснулся, приветствовал его радостным восклицанием:

— Вах! Однако проснулся? Это хорошо.

— А где все? — сильно севшим голосом осведомился бородатый.

Хозяин либо не расслышал вопроса, либо не счел его достойным внимания. Он рассказывал:

— Есть люди, выпьют, голова болит. Я сколько хочешь выпью — не болит. А чему болеть? Это же кост! — И рассмеялся резким гортанным смехом.

Он был сейчас без своей устрашающих размеров кепки. Это обстоятельство давало ему возможность со смаком постучать себя по темени костяшками пальцев и повторять с видимым удовольствием: «Это же кост!» Сдвинув прилипшие ко лбу волосы, еще несколько раз повторял полюбившееся выражение, заливаясь смехом.

Смеялся он, однако, один. Парень ничего забавного в изображаемой ситуации не усматривал. Его интересовало совсем другое.

— Где Ника, где Ашот?

— Не знаю, — равнодушно произнес хозяин. — Где твои друзья, мне неизвестно. Они не сказали, куда пошли. Хочешь пить?

И он снова извлек из под кровати неистощимую кислородную подушку. Спустя полчаса они снова вели приятные разговоры. Многократно повторенный анекдот возымел, наконец, действие. Оба «соподушника» долго смеялись. Хозяин щедро подливал, гость пил и хвалил, хвалил и пил. Бурдюк-подушка дна не имела. По мере чередования полных стаканов с пустыми, новоявленные приятели все меньше слушали друг друга. Потом молодому бородачу снова захотелось подремать.

Сколько продолжался этот второй сон, сказать трудно. Но даже самое отличное вино не может без остатка всасываться в кровь. Так или иначе, бородач завозился на кровати, где он спал одетым, и хотел было встать, но услышал голос как будто даже знакомый:

— Этот все еще дрыхнет?

Презрительные интонации звучали в этом вопросе. В ответ послышалось сопение. Бородач лежал, повернувшись к стене, говоривших он не мог видеть, но понял, что сопение принадлежит владельцу резинового резервуара. На всякий случай он сделал вид, что спит и очень крепко. Тем более, что в говорившем узнал, наконец, Мишу, общаться с которым не было никакого желания. Кроме того, прикинувшись спящим, парень рассчитывал узнать, где Ника.

Миша, однако, был занят своими проблемами.

— Позови Гамида, — приказал он отрывисто.

Хлопнула дверь. Миша двигался по номеру: вероятно, собирал вещи.

Снова хлопнула дверь. Кто-то вошел. И не один — можно было понять по разговору. Речь хозяина сопровождалась характерным покряхтыванием и подкашливанием. После вопроса Миши: «Ну что, узнал?» кто-то заговорил голосом резким и высоким, с сильным акцентом. «Узнал. У него дядя живет в Черкесске. Овчинников фамилия. Звать Яков Прокофьевич. Подходящий дядя. Бывал у «хозяина», срок мотал. Опыт имеет в таких делах». Миша грязно выругался. «Значит... — произнес он и замолчал, видимо, что-то обдумывая. Потом опять заговорил, не скрывая злости. — Этот зяблик, этот воробышек себя возомнил крупной птицей. Придется его разочаровать. Убедить его, что никакой он не коршун, а всего-навсего пичужка, птенчик желторотый. Я ему повыдергаю перышки, а заодно и лапки. А надо будет, и голову оторву. Я им сам займусь, сейчас лечу в те края. А тебе придется за твоим приятелем Ашотом последить. Он, похоже, втюрился в эту дурочку. И если она ему пожалуется, что я ее чуть-чуть пощипал, ему может не понравиться. Он горячий джигит, как бы не кинулся меня разыскивать. Кроме того, я намекнул, что могу устроить встречу с Рамо. Черт! Это можно сделать разве только на том свете... Не исключено, что так и придется. В зависимости от того, как он себя поведет... Ты меня понял? У тебя с ним свои счеты. Вот и разбирайтесь. Где меня найти — знаешь. Иди!

Дал напутствие Миша и хозяину номера:

— Ты тоже сматывайся. И скорее. И этого выпроводи.

Парень понял, что последняя фраза относится к нему и с облегчением почувствовал, что дверь закрылась. Чуть выждав, он поднялся. Его «воскресение» встретил возглас:

— А, проснулся! Пить будешь? Вино есть...

 

Глава десятая

ВЕРОНИКА: ВЕРА ИЛИ НИКА?

Как и надеялся Евсеев, Королев установил фамилию племянницы Васильева. И едва отчет о командировке младшего лейтенанта оказался у него на столе, он набрал номер телефона магазина по улице Менделеева.

— Мне Веру Раскатову, пожалуйста!

Слова «пожалуйста» оказалось недостаточно для той, что сняла трубку. Была ли она не в духе, или слишком занятая, но в ответ Евсеев услышал раздраженное:

— Только мне и делов, звать подружек для кавалеров!

Капитан не успел даже объяснить, что он по делу, а трубка уже зачастила короткими гудками.

«А зачем, собственно, звонить? Не позвала лишь потому, что не захотела, значит, девушка там. Надо ехать. Все равно по телефону разговора не получится. Тем более, надо посмотреть на Веруньку со стороны, попробовать определить, что она из себя представляет».

Магазин — не самообслуживания. Стало быть, можно ходить сколько заблагорассудится, не обращая на себя внимания. Самому понаблюдать за Верунькой.

Кого звать «Верой», капитану спрашивать не пришлось: через несколько минут после его прихода одна из продавщиц крикнула на весь зал кассирше:

— Вера! За пиво не выбивай! Пиво кончается.

Стало быть, за кассовым аппаратом сидела Вера. Только вот которая из двух? Встал в очередь, чтобы понаблюдать за девушкой. Полненькая блондинка с яркой косметикой. С покупателями доброжелательна, спокойна, но застенчивой ее никак не назовешь. К кожуху кассового аппарата веером приткнуты билеты денежно-вещевой лотереи. Вера не забывала предлагать их на сдачу.

Пиво кончилось, кое-кто отошел от кассы. Покинул очередь и Евсеев. Он собрался было пройти к директору, чтобы вызвать туда Веру, если это та, которая ему нужна. И тут услышал как Вера громко объявила: «Товарищи, проходите в другую кассу!» Действительно, в соседней кассе, до сей поры пустовавшей, появилась напарница, а Вера, собрав билеты, закрыла их в ящике с деньгами и, стуча каблучками, направилась к служебным помещениям. Евсеев догнал ее, спросил:

— Раскатова — это вы?

Девушка удивленно подняла брови.

— Нет. А вам Раскатову надо? Ее сегодня нет. Должна была прийти, но почему-то не пришла. Может, заболела.

Капитан хотел было уйти, но решил, что неплохо узнать о Раскатовой побольше. Поговорить хотя бы с этой девушкой, ее тезкой. Назвав себя, Евсеев попросил Веру уделить ему несколько минут.

Ни растерянности, ни боязни — одно любопытство в глазах.

Чтобы придать разговору непринужденность, капитан назвал девушку тезкой Раскатовой, но в ответ услышал.

— А мы и не тезки вовсе. Я — Вера. Она — Вероника. Ее сокращенно то Верой зовут, то Никой. Ей больше нравится — Ника.

Девушка говорила легко, свободно, и Евсеев понял, что здесь он узнает больше, чем из официального источника. Они сидели в комнатке, которая громко именовалась кабинетом директора и сейчас пустовала. Так что беседовать можно было без помех.

— Вы спрашиваете, подруги мы или нет? Не сказать, что неразлучные, но по годам ровня. Вместе работаем. С кем поболтать, иногда и после работы время провести, как не с ней? — И, непроизвольно понизив голос, спросила доверительно: — У нее что-то случилось?

Капитан заверил девушку, что речь идет о людях, с которыми Раскатова, очевидно, знакома. Но чтобы о них разговаривать, не мешает иметь некоторое представление и о самой Раскатовой. Веру Дееву такое объяснение вполне устроило, и она принялась выкладывать о, своей подруге все, что ей было известно.

Вероника работает в магазине после десятилетки. Пыталась поступить в институт. Как будто намерена зарабатывать стаж, но что-то непохоже, чтобы очень рвалась на учебу. Не замужем и пока не собирается. («Чего нам торопиться? Еще успеем в упряжке побегать, погулять надо, пока молодые»). Жених? Какой там жених! Похаживает тут к ней один знакомый. Студент бывший. Из института погнали, сейчас нигде не учится, не работает. Да и заходит-то больше затем, чтобы рублевку занять. Парень ничего на вид, симпатичный даже. С бородой. Они давно знакомы, чуть ли не со школы. Или жили в одном доме. Это у ней самой надо спросить. Родственники? Не знает... Ну есть родители.

Она усмехнулась, что-то вспомнив.

— Был тут один деятель с месяц назад. Вроде, дядюшкой его Ника назвала. Прирулил к открытию магазина, «пузырек» ему понадобился, а ждать до режимного часа — душа не терпит. Вот и вспомнил, что родня в магазине работает...

Девушка замолчала, как бы спохватившись, что коснулась той стороны торговли, о которой сотруднику милиции в общем-то и знать ни к чему.

— Говорите, не стесняйтесь, — подбодрил девушку Евсеев..

— Ну, раз так, слушайте.

И Деева поведала капитану историю о том, как Ника за оказанную родственную услугу, а точнее за то, что отпустила спиртное в нарушение режимного времени заставила его взять в кассе несколько билетов лотереи ДОСААФ. Тот не только выполнил поставленное условие, но даже подарил по билету девушкам. Сказал, что в случае выигрыша он подруг не забудет, а чтобы они знали, выиграет он или нет, переписал свои номера на обрывке ленты от кассового аппарата и заставил Нику взять этот клочок бумаги, хотя она и отказалась брать. И еще телефон Ники записал.

— Ну и как, выиграли билеты? — машинально спросил Евсеев, слегка взволнованный тем, что услышал.

— А я и не проверяла. Не помню уже, где и билет. Да и газета не попадалась, не идти же специально в сберкассу.

Но Евсеева ответ не интересовал. Его интересовало другое.

— По имени не называла Ника своего родственника? И кем он ей приходится, не уточняла потом?

— Седьмая вода на киселе. Дядя, не кровный, а так... Материной сестры муж. По имени она его не называла. Во всяком случае, я не запомнила.

— А тот парень, ее знакомый, его как звать?

— Его-то? Толей.

 

Глава одиннадцатая

ФЕДОТ, ДА НЕ ТОТ...

У Евсеева стала вырисовываться версия, в которой как будто начали просматриваться действия основных участников драмы. Вероника не выбросила бумажку с номерами билетов и не забыла о ней. Проверив, обнаружила, что ее непутевый дядюшка стал обладателем счастливого билета с крупным выигрышем. Съездила к нему, чтобы убедиться в этом, потом отправила своего бородатого приятеля. Его все видели неоднократно в обществе Васильева. Видимо, входил в доверие и искал случая выкрасть билет. Кроме него о билете не знал никто из собутыльников, этим и объясняется его стремление свести все к шутке, когда Васильев стал намекать на подвалившую ему удачу. Боялся, что старик проговорится, обнаружит себя перед всей компанией. Анатолию это понятно, невыгодно. После того, как Васильев почуял неладное, бородач понял, что надо торопиться. Ударил старика, так как иной возможности заполучить билета не видел, инсценировал пожар. Правда, факт подмены билета не очень укладывается в эту схему. Может, боялся, что пожар обнаружат раньше, чем огонь уничтожит улики?

Где искать Анатолия, знает, конечно, Вероника. Но дело в том, что ее нет не только на работе, но и дома. Сбежала вместе с билетом? Родители о местонахождении дочери ничего сказать не могли. Они сами были встревожены ее отсутствием, но, по их свидетельству, случалось и раньше, что она дома не ночевала. Евсеев оставил номер телефона, по которому просил немедленно сообщить, как только девушка появится. Пока же имело смысл поискать бородача через Клюева. Где-то ведь они встречались, раз приходили к Васильеву вместе? Вопрос, где искать самого Клюева?

Однако все оказалось намного проще. Клюев, вернувшись после отбытия наказания, отметился в соответствующих организациях, встал на учет, получил разрешение на прописку.

Словом, Клюев сидел перед капитаном и хмуро отвечал на его вопросы. Всем своим видом он хотел дать понять: не знает, что от него требуют. Васильев задохнулся от собственной папиросы, как все говорят. А причем здесь он, Клюев?

— А если есть другие данные? Например, что Васильеву помогли задохнуться?

Клюев побледнел. Такой оборот в любом случае не сулил ничего хорошего.

— Мне шьете? — голос у него сразу сел и стал хриплым. — Так не выйдет ничего. Не виноватый я.

— Кто виноват, разберемся. От вас пока одно требуется: честно рассказать, как все было. Это в ваших интересах.

— Нечего мне говорить. Пили, беседовали, пока баба одного дистрофика компанию не испортила. Я ушел, вот и весь сказ. Что там еще было — меня не касается.

Не чувствовалось, чтобы Клюев юлил или хитрил. Слишком смело он себя держал, был уверен в себе, глаз не отводил. Конечно, калач это был тертый, привык к допросам, но наигранность всегда заметна.

— А приятель ваш бородатый, он когда ушел? Кстати, как его звать?

— А я знаю, когда он ушел? И как звать — не знаю. Мускул — и все.

— А где вы с ним познакомились? Вас все время вместе видели.

— Мы с ним и не знакомились. Пили вместе, вот и все знакомство. Такой же он мой друг, как и ваш.

— Где его найти?

— А бес его знает!

— А если без беса? Почему бы вам не помочь нам? Мы к вам по-хорошему, давайте и вы так же.

Клюев пожал было плечами, но потом смекнул, что лучше будет, если он попытается помочь милиции.

— Где «гортоп» пасется, там и Мускул. Скорей всего, он сейчас около пива на «Северке». Туда податься — не ошибешься. Самое его время.

Что такое «гортоп», капитану объяснять не надо. Топать в город в поисках дармовой выпивки — вот смысл жизни гортоповцев. Гуртуются они у пивных киосков. И хоть пиво продается только навынос, гортоповцев это нимало не смущает. Пьют прямо из трехлитровых банок, пущенных по кругу, припадая к ним по очереди. У них всегда «занята» очередь. Очередь они могут уступить за глоток пива, за мелочь, которой им всегда не хватает, но все равно они всегда у пивной «амбразуры». До конца, пока пиво не кончится.

С видимой неохотой Клюев согласился показать наиболее вероятные места пребывания Мускула. При том условии, что покажет издалека, не выходя из машины.

Перед тем, как отпустить Клюева, Евсеев поинтересовался, есть ли у бородача девушка и как ее зовут.

Клюев хмыкнул:

— Бутылка у него подруга. Нету у него никакой постоянной бабы. Я лично не видел.

Бородача привезли быстро, не прошло и часа. Это был высокий широкоплечий парень, с правильными чертами лица, с выражением довольно добродушным и бесхитростным. Окладистая рыжеватая борода его не старила. Мускул источал ощутимый пивной аромат и держался по этой причине независимо и даже с некоторым вызовом.

— За что взяли? — с некоторой долей нахальства и сознанием полной непричастности к каким бы то ни было противозаконным деяниям спросил он.

— Все по порядку. Назовите сначала себя.

Парень назвал себя Николаем Першуновым. И это повергло капитана в смущение. Он даже чуть растерялся. Переспросил:

— Николай, говоришь? А разве...

И смолк, поняв всю нелепость ситуации. Не убеждать же парня, что его зовут иначе. У него ведь и документы, конечно, есть. «Николай, Коля. Коля — Толя. Может, спутала Вера Деева? Уменьшительные имена созвучны, могла не расслышать или забыть...»

Как бы там ни было, а беседовать надо. Тем более, что есть о чем. И прежде всего о том, в чьей руке была бутылка, которой ударили Васильева.

Рассказ о событиях того вечера в изложении Першунова подтверждал в общих чертах то, что рассказывали Карасев и Клюев. Но, по мере того, как Евсеев углублялся в перипетии случившегося, ответы Першунова теряли свою четкость и определенность. Он стал путаться, отвечая на вопросы о времени своего ухода, о том, когда и кем была вылита принесенная им водка, попытался скрыть стычку с Васильевым, возникшую из-за намека покойного на выигранную машину. Капитан понял, что настало время открыть карты.

— Вот что, Першунов. Экспертиза установила, что Васильев погиб не от папиросы, а от того, что его ударили. Бутылкой по голове. Да так, что он потерял сознание. А горящую папиросу уже потом подкинули ему на диван. Что ты по этому поводу скажешь?

Першунов уставился на капитана застывшими глазами, лицо его покрылось вдруг нездоровой желтизной, сквозь которую проступали фиолетовые прожилки.

— А, я что?... Почем я знаю?

— Знаешь. И в твоих интересах самому правдиво рассказать, как все было. Ведь на бутылке остались отпечатки пальцев — перчаток, насколько я понимаю, ты не носишь.

— У вас моих отпечатков пальцев нету...

— Будут, значит. Это уж не твоя забота. Ты лучше рассказывай: все разошлись, ты ударил Васильева, испугался, что убил, потом инсценировал пожар...

— Неправда! Он очухался! Он...

Поняв, что запираться бессмысленно, что он уже по сути дела сознался, Першунов произнес несколько отрывистых фраз:

— Он сам на меня набросился. Я не хотел его бить. Так, легонько задел, чтобы он утихомирился. Он сильно пьяный был, на ходу спал, на стулья натыкался...

— Когда это случилось? Кто видел?

— Да никого не было. Все разошлись, а я вернулся.

— Зачем?

— Так водка же осталась. Да и сигареты я забыл. Сунулся, а курить нечего. Вот и вернулся.

— Васильев еще не спал?

— Не... Он сперва обрадовался, обниматься полез, давай, мол, выпьем. А водку-то я спрятал, он даже не знал куда. А я хотел бутылку втихую забрать да отвалить: чего мне с ним, он уже из соображения выпал. Думал, куревом запасусь и буду рвать, чтобы он мне на хвост не сел. Да и все равно ему лишку было.

— А вас что, кто-нибудь ждал?

— Не... Думал, приму чуток да на похмелку оставлю. Неловко вроде стало, на его же деньги водка-то куплена...

Першунов стал подробно рассказывать, как они еще выпили и как Васильев, окончательно опьянев, стал бросаться на своего гостя. Хватал даже нож со стола, кричал, что не даст себя ограбить.

— Я нож отнял, пихнул его к дивану и — к дверям. Так он меня догнал, в рукав вцепился. А я ведь тоже пьяный был. Маленько озверел. Схватил бутылку, что на столе стояла, крутанул его да легонько и стукнул. Ей-бо, чуток, чтобы отвял он. Его и спичкой свалить в тот момент можно было. Ну, я его подтащил к дивану, забросил. Постоял малость, послушал — дышит. И пошел. И вот те крест, больше я его пальцем не тронул...

— В какое время это было?

— Откуда мне знать, часов-то у меня нету... На трамвайную остановку пришел — еще двенадцати не было.

Записывая показания Першунова, Евсеев размышлял над создавшейся ситуацией. «Чуток стукнул». Да такой битюг, к тому же пьяный, где ему рассчитать силу удара? Быка свалить может, не только пьяного пожилого человека.

Першунов вздохнул.

— Че мне теперь будет? Я же не хотел...

— Это дело суда разбираться и меру наказания определять. А ты считаешь, видно, что можно людей бить по голове чем придется, да еще благодарности за это ждать?

И все же капитан решил немного приободрить парня. Хотя бы для того, чтобы он ответил на еще один важный вопрос.

— Многое будет зависеть от заключения экспертизы. Если все так, как ты говоришь, если он после удара пришел в себя, а уж потом закурил и погиб от собственной папиросы, то тебя можно будет обвинить лишь в участии в драке и нанесении телесных повреждений, не повлекших за собой особо тяжких последствий. То есть, если бы он не закурил, к примеру, то утром проснулся бы и голову щупал, стараясь вспомнить, где это он ударился!

— Во-во! — обрадованно подхватил Першунов. — Я же говорю...

— Ну, ты это адвокату расскажешь. А теперь еще ответь: кроме водки, взял еще что-нибудь у Васильева?

Першунов удивился совершенно искренне.

— Да я что, вор? Водку взял, так она ему все равно ни к чему была. А чтобы я еще что-то... Воровать где ешь-пьешь?

О своей честности Першунов был явно преувеличенного мнения. Что денег он не взял — факт. Но что там какая-то мелочь по сравнению с билетом? Да и деньги, вероятно, еще искать надо было, а местонахождение билета, возможно, было известно.

— А билет?

Можно было, более или менее талантливо разыграть изумление, переспросить, чтобы оттянуть время. Першунов просто смотрел на капитана преданными глазами, уверовав в его объективность и доброжелательность. Он просто ничего не понял: какой билет, при чем тут билет? И спросил невпопад:

— Куда билет?

«В кино!» — чуть было не сказал с досады Евсеев. Действительно, как в поговорке: «Федот, да не тот». Не ошиблась, значит, Вера Деева — там все же Толя, а не Коля. С Коли придется пока взять подписку о невыезде, а вот Толю надо искать.

Но все же спросил еще на всякий случай:

— С Вероникой когда последний раз виделись?

Першунов настолько осмелел, что даже позволил себе улыбнуться:

— Что-то я перестал вас понимать, начальник. Такие имена, я считаю, только в книжках бывают. В натуре мне лично встречать не приходилось...

 

Глава двенадцатая

ЛАРЧИК ПРОСТО ОТКРЫВАЛСЯ

В утро после той ночи, когда родители Вероники не дождались ее, а капитан Евсеев тщетно пытался выяснить, куда исчезла девушка, сама она тоже не очень четко представляла, где находится. Во всяком случае, первые мгновения. Она очнулась от тяжелого забытья на широкой деревянной кровати под легким покрывалом. В полуоткрытое окно веяло прохладой. Легкое прикосновение свежего воздуха, колыхнувшего кремовую штору, она ощутила, как только откинула покрывало. По обнаженному телу пробежал озноб. Поискала глазами одежду, обнаружила ее ни кресле поблизости. По обстановке заключила, что эта просторная комната — гостиничный номер. Поспешно стала одеваться, поглядывая на придвинутый к кровати журнальный столик. Там стояли бутылки с минеральной водой и пивом, лежал на тарелочке виноград; не забыты были и сигареты. Даже открывашки рядом с чистым стаканом... Сумочка с деньгами лежала на кресле под одеждой. Все на месте.

И все же тревога на оставляла ее. Она потянулась за пивом. Пила прямо из горлышка, пока не избавилась от неприятной сухости во рту. Взяла сигарету, присела на кровать. Затянувшись, стала восстанавливать ход вчерашних событий.

Они приехали сюда в этот номер с Мишей. Спутник ее сказал, что снят номер специально для нее, все оплачено, ни о чем беспокоиться не надо. Толик тоже спит в гостинице, там, где его оставили. Проспится, его позовут, если будет в нем надобность. А сначала — в ресторан, там Ашот ждет уже.

...Смутно помнит, как вернулась из ресторана. Там, за столиком пыталась вначале сдерживаться, потом отпустила вожжи. Подходили какие-то люди, приглашали танцевать, с соседних столиков присылали шампанское. Когда Миша стал прощаться, она отнеслась к этому довольно спокойно. Только спросила, не забыл ли он чего, не перепутал ли? «Все будет в ажуре!» И прижимал руки к груди. Ашот тоже подтверждал, что все будет как надо.

А потом она полностью перешла на попечение Ашота. На всю ночь.

Она потерла лицо ладонями. Нужен ей этот Ашот... Оставить билет в камере хранения! Какая глупость!

Она вспомнила, что Ашот просил ее утром не беспокоиться, никуда не уходить. Номер за ней. А он с утра съездит по делам и вернется. Ну, нет, надо на вокзал, выручать билет! Сейчас поедет, найдет того, кто там на вокзале за эти камеры отвечает, расплачется, скажет, что бумажку с шифром затеряла. Что, ей не откроют, что ли! Эта мысль ей еще вчера пришла в голову. Конечно, она сделала вид, что верит всей этой чепухе с хитроумным набором, когда ни одна душа в мире не знает поставленных на шкале секции цифр.

С Ашотом договорились вместе провести день. Съездить куда-нибудь на озеро, покупаться, позагорать. Только вот, что на работе? «Что-нибудь придумаем».

У нее, собственно, не возникало намерения обманывать этого чудика Мишу. Конспиратор... Конечно, если он сделает все, как надо, она отдаст билет. Возможно, поставив дополнительные условия. Там видно будет...

Она потягивала пиво и строила планы. Настроение заметно улучшилось. Виски перестало давить. Когда вторая бутылка стала подходить к концу, ей и вовсе показалось, что все складывается как нельзя лучше. Она отлично запомнила, как выглядит сумка, а главное — количество книг и их названия. Никто не засомневается, не придерется.

Но именно при воспоминании о книгах ощущение тревоги вернулось к ней. Что же? Билет в книгу положила она сама. Сумку Миша поставил нормально, дверцу захлопнул, подергал.

И вдруг она поняла что. Она запоминала книги, чтобы перечислить их, когда будет просить открыть ячейку. Но ведь и он может сделать то же самое!

Простая эта мысль, не приходившая доселе в голову, на какое-то время лишила ее сил. Она откинулась на подушку. «Не может быть, не может быть», — стучало в висках. Опять стало сухо во рту. Она поднялась, прошла в ванную комнату. И там, в раковине, наполненной водой, она увидела нераспечатанную бутылку шампанского. Это, конечно, предусмотрительный Ашот постарался. Но сейчас было не до него. Плохо слушающимися пальцами, она сорвала проволоку, бросая на пол обрывки серебряной фольги, раскачала пробку. Бутылка слабо выстрелила, газ завился у горлышка, подобно слабой струйке дыма. Она наполнила стоявший тут же на полке стакан, не заботясь о его чистоте, сдувая пену, выпила. Посмотрела на бутылку, поставила. Нельзя больше пить, еще чего доброго придерутся, уловив запах. Скажут, немудрено, что забыла шифр, пошлют сначала проспаться. Скорее на вокзал.

Она пробежала мимо дежурной по этажу, опасаясь что сейчас ее остановят.

Никто ее не остановил, ни о чем не спросил. Она уже пробегала по аллейке сквера, разбитого перед фасадом гостиницы, когда у клумбы с цветами путь ей преградил поднявшийся со скамейки человек. Поглощенная своими мыслями, стремясь как можно быстрее увидеть где-нибудь свободное такси, Ника ничего не замечала вокруг и сейчас в испуге отпрянула. Испуг сменился радостью: перед ней стоял ее потерянный было спутник.

— Уф! Испугал! Откуда ты такой? Ну, и видок у тебя... Зеленый, как три рубля.

Парень тоже пробудился совсем недавно, и так же, как Ника, один в номере. Состояние его после вчерашних необузданных возлияний требовало «поправки». Но исчез его новоявленный друг в кепке, а главное, исчезла чудо-подушка. «Надо сматываться от греха подальше», — сообразил он все же, не без оснований полагая, что просто так, без причины поспешно не бегут. Да и разговоры эти подозрительные...

В сквере он присел, чтобы немного прийти в себя, осмотреться. Появлению Ники он тоже обрадовался, но все же сдерзил:

— Зато ты, как новый полтинник, блестишь... Со всеми представителями гор переспать, наверно, успела? Прямо сейчас из постельки?

— Не твое, как говорится, собачье дело. Пить надо меньше. Что, небось, здесь и спал?

Толик посчитал вопрос не заслуживающим внимания.

— Освежиться бы надо, — высказал он желание, преобладающее в нем над всеми остальными. — Давай развернись, за твои грехи страдаю.

Ника задумалась на миг, потом решительно взяла парня под руку.

— Пойдем. Проводишь меня до вокзала, там мне надо кое-что сделать. Помощи от тебя не потребуется никакой. Разве что моральная поддержка. А там найдем что-нибудь и для твоей страждущей души.

«Страждущую душу» вполне устроили бы и ассортимент гостиничного буфета, зачем еще куда-то тащиться? Но хозяин — барин, он же лицо зависимое. Тем более, что никаких иных перспектив не предвиделось.

Подвернувшееся такси через несколько минут доставило их на вокзал. К просьбе открыть шкаф камеры хранения дежурная по вокзалу отнеслась довольно спокойно: на большом вокзале таких случаев сколько угодно. И шифр забывают, и бумажки с записями теряют, и набирают неточно, и «колдуют» у камер не всегда со свежей головой.

Нику охватило волнение, когда мужчина в железнодорожной форме, открыв специальным ключом замок, потянул на себя дверцу. Она даже зажмурилась от страха. Дверца, слабо щелкнув, открылась. Сумка стояла на месте. Теперь, когда ее ремень был уже в ее руках, она еле дождалась момента, когда дежурный, занятый своими делами, отошел. Она выхватила, замирая от страшных предчувствий, «Курс статистики», приоткрыла 47-ю страницу, тут же захлопнула, шумно вздохнув. Это был вздох облегчения: билет был на месте.

Сразу забылись все переживания, отпали все подозрения.

— Надо отметить — еще не охладев от горячки возбуждения, предложила Ника. — Ты не против?

Он бы еще был против! Конечно, спутник Ники ничего не понимал в происходящем и только таращил глаза, слушая объяснения о каком-то забытом шифре, о книгах для главного инженера совхоза и молчал: не его это ума дело. А вот «отметить» — это другой разговор!

Вокзальный ресторан был еще закрыт, но местным гурманам хорошо было известно кафе, расположенное в многоэтажной части вокзала и весьма претенциозно названное «Седьмое небо». Лифт доставил их к цели. Сжимая в руках ручки обеих сумок, большой и маленькой, Ника направилась к самому крайнему столику. Толик хотел избавить девушку от неудобной ноши и взялся было за ремень спортивной сумки, но она неожиданно резко выдернула ее.

— Тебе же неудобно с ней таскаться, — оправдываясь, пробормотал Толик, но настаивать не посмел.

Ника, устроившись за столиком, придвинула к себе пустой стул и примостила сумку на нем. Спутник ее привык ко всякого рода чудачествам и не обратил на этот жест ни малейшего внимания. Его больше волновало, на что размахнется распорядитель кредитов. О билете, как о реальной финансовой величине, он уже как-то забыл. Легкомысленные действия Вероники давали все основания предполагать, что дальше амурных похождений билетно-валютная операция не двинулась. Поэтому он осторожно осведомился, не уточняя, что же они пришли отмечать:

— По пиву ударим?

Ника сделала гримаску:

— Ты можешь лакать пиво, а я хочу шампанского.

— Что, золотой телец приручен? — Толик оживился. Неужели этот хмырь и в самом деле оказался мешком с деньгами. И все выложил? Что-то не верится.

Официантка принесла шампанское. Они выпили «за успех предприятия», закурили. И только тогда девушка заговорила.

Она принялась рассказывать о Мишином предложении перечислить деньги, о том, как они делали вклады в разных сберегательных кассах, о заведенных сберкнижках, о наличных, которые дал ей Миша для «округления» задатка. Толик слушал с возрастающим интересом. Ника, подогреваемая этой заинтересованностью, а еще больше — шампанским, все больше увлекалась своим рассказом. Теперь ей и самой казалось, что действовала она умно и решительно.

— Оставить билет в камере хранения! — ахнул Толик не то восхищенно, не то испуганно. — И ты на такое решилась?

— А вот представь себе, решилась! И как видишь, не промахнулась.

Она похлопала ладонью по сумке, красовавшейся на стуле, поблескивающей своими лакированными боками...

— Пролететь же было можно... Ты проверила, все в порядке? Вон как ты легко забрала сумку безо всякого шифра.

— Ты же видел, сумка на месте, билет там, куда я его положила...

И она потянулась за сумкой. Вынула книгу, достала из нее билет, положила перед собой. Склонилась над маленьким бумажным прямоугольничком, на котором изображен стреляющий из винтовки человек. И вдруг бессильно откинулась на спинку стула с побелевшим лицом:

— Подменил... Подменил, мерзавец! Совсем не тот номер...

 

Глава тринадцатая

РОДСТВЕННЫЙ ВИЗИТ

Едва капитан Евсеев вернулся к себе, дежурный передал ему: звонила Раскатова. Просила передать, что дочь дома.

«Вот это спасибо! Забеспокоилась, стало быть, мамаша. Сейчас же пойдем знакомиться».

Но «сейчас же» не получилось: вызвал Бахарев. Что ж, капитан и сам намеревался посетить своего начальника. По сути дела, можно уже докладывать о том, что задание выполнено: «автор» гематомы, обнаруженной у покойного, выявлен и «авторство» свое признал. Вот только ребус с билетом еще не разгадан. Девочка-то объявилась, надо с ней побеседовать.

— Дался тебе этот билет, — поморщился Бахарев. — Где у тебя заявление о его пропаже? Предполагаемого владельца нет в живых. Родственники по всей вероятности ничего даже и не знают...

— Не знаю насчет остальных родственников, но одна знала. И я как раз собрался с ней на эту тему поговорить.

— Препятствовать не стану, если чувствуешь, что за этим что-то есть. Но в «ювелирном деле» образовались кое-какие проблески. Тебе придется заняться разработкой одной из версий. Связано с поездкой. В южные края. Благодатные, курортные.

— Тронут заботой руководства. А что конкретно?

— Конкретно еще обсудим. Но ориентировочно, чтобы ты уже начал думать в нужном направлении, исходные данные такие: в Шахтерске нашим работникам поступил сигнал. Очень любопытный. Одна гражданка, не самого примерного, прямо скажем, поведения, вдруг начала продавать золотые безделушки. Одной сережки, другой колечко, брошку, булавку... И думаешь, почём? За бутылку! У ней свой домишко, живет она давно уже одна, перебивается случайными заработками, попрошайничеством. Алкоголичка... И вдруг такое! Наследство получить неоткуда, на клад тоже не походит: вещи новые, изготовленные в наше время. Выявить тех, кто соблазнился на дешевку удалось, идентификация подтверждает предположение, что это из тех, украденных. Но дальше снова цепочка расследования прерывается.

— А она, обладательница золотого запаса, совсем ничего не хочет говорить?

— В том-то и дело, что она почти не запиралась. Вначале бормотала, что нашла, потом призналась: действительно нашла, но в подполье собственного дома. Что уж она там искала, зачем ей туда понадобилось, если в доме у нее — шаром покати, но факт тот, что обнаружила. Кто положил, она не знает. Может только предполагать. Предполагать, впрочем, нетрудно. У нее есть сын. Живет в городе, там работает. Где-то слесарит, как она выражается. Только он мог положить в углубление под слегой пола два целлофановых пакета с такими дорогими игрушками. Засунул, небрежно присыпал. Сделал, по всей вероятности, в один из своих приездов. Но к тому моменту, когда работники милиции захотели осмотреть «золотую жилу» сами, там уже ничего не было, кроме упомянутого углубления...

— Фантастика, — усмехнулся Евсеев. — Колдовство.

— Да, если бы не вполне реальные вещицы, которые мы изъяли у любителей дешевых украшений. Точнее, дорогих, но за бесценок.

— А где же сынок?

— Ребята из группы, ведущей расследование, тоже хотели бы это знать. Да, да, — покивал Бахарев, видя, что его собеседник хочет что-то возразить. — По имени, фамилии, году рождения нашли и место работы, и место жительства. В общежитии. Но и только лишь. А не самого парня. Его и след простыл.

— Что он из себя представляет, удалось выяснить?

— Зеленый мальчишка. Тихий, не очень приметный. Ни у его непосредственных руководителей, ни у тех, с кем он работал рядом или жил, никогда не возникало никаких сомнений по поводу абсолютной безобидности паренька. Работал незаметно, без нарушений. Жил тоже. Ребята, из одной с ним комнаты, не припомнят случая, чтобы он с кем-то повздорил, поругался. К нему никто не приходил. Выпивши бывал иногда, но вел себя спокойно. Со своими почти не общался, от компаний воздерживался. Так что окружение не выявлено.

— А какие-нибудь родственные связи?

— Мать сказала, что где-то есть дядька. Но никаких отношений (это ее брат) с ним давно уже якобы никто не поддерживает. Последнее его вероятное местонахождение — где-то на Кавказе.

— Кавказ велик.

— Да, имея даже о человеке основные данные, найти его непросто. Но придется. Парнишка будет искать пути для реализации награбленного добра, а одному ему это не под силу. Дядя — самое вероятное. Парень мог и скрыть от матери, особенно от такой, что имеет контакт с дядюшкой. А возможно, что и она, проспавшись основательно в КПЗ, решила попридержать язык. Решила забыть адрес брата на всякий случай. Ей ведь много не дадут, скорее всего отправят в лечебно-трудовой профилакторий.

— Я понял так, что мне придется заняться поисками дяди?

— Да. Как только появится какая-то возможность хотя бы примерно уточнить его координаты. Возможно, что тебе придется принять участие в уточнении этих координат. Так что закругляйся с билетом. Девчонка, скорее всего, ничего не знает. А если и знает, то не скажет. И тут ты ничего не докажешь. Действовать ни от имени покойного, ни в его интересах ты не можешь. Он тебя не уполномочил, интересов у него больше нет никаких, есть интересы его родственников и наследников, а девушка, возможно, таковой как раз и является.

 

Глава четырнадцатая

ЕЩЕ ОБ ОДНОМ РОДСТВЕННОМ ВИЗИТЕ

Вероника лежала, уткнувшись лицом в подушку. Слез не было. Тупое равнодушие овладело ею. Все происходившее казалось кошмарным сном. Стоило проснуться, и все вернется на свои места. Не было никакого билета, никакого Ашота, никакого Миши. Зачем она влезла в эту глупую историю?

Единственная дочь у родителей, Вероника никогда и ни в чем не имела отказа, не знала, чем пахнет нужда. Все ей давалось легко, включая учебу в школе. А вот с институтом вышла осечка. Аттестат был серенький, готовиться к поступлению в институт мешала образовавшаяся в последний год учебы в школе компания. Вылазки за город, затяжные пикники. Появились новые, уже не школьные, друзья, у которых тяга к романтике проявлялась главным образом в пенье песен под гитару, выпивках, шатанье по барам и дискотекам, во всем том, к чему даже придуман ими же самими термин «балдеть». Толя, ее соученик, принадлежал к той же «стае». Считалось, что они «дружили» — бытует такое неопределенное понятие. Суть его можно трактовать как угодно, кроме первоначального основного значения слова.

Толе в институт помогли устроиться родители, используя какие-то связи, хотя к будущей профессии педагога он ничуть не тяготел и вылетел из вуза сразу после первого семестра. Компания и все совместные развлечения не давали ему учиться. И в армию не взяли из-за какого-то изъяна здоровья. Сам он не объяснял из-за какого, а Веронике ни к чему было вдаваться в подробности. Замуж за него она не собиралась.

Делал Толик попытки работать, но хорошо, если выдерживал хотя бы месяц... А родители терпеливо ждали, что парень все-таки образумится, кормили его, а на выпивку он и сам находил. Как ни странно, это удавалось почти ежедневно.

Успешное, как Нике показалось, проведение «операции», победу над многоопытным дельцом она приписывала своему обаянию. Ведь это было ее главное оружие, которое обычно не подводило. А оказалось, что и обаяние помогает далеко не всегда.

Ведь она почти разгадала несложный трюк с камерой хранения, всю кажущуюся незыблемость логических заключений в предложенной ей партии. Почему же она все-таки согласилась? Это сейчас объяснить не удавалось самой себе. Так же, как не могут объяснить свои поступки легковерные жертвы гадалок.

Вспомнив все, она застонала, как от физический боли, в бессильной ярости закусила угол подушки. Резкий, продолжительный звонок заставил ее вздрогнуть. Дома она была одна, открыть дверь больше некому, а вставать в таком состоянии Ника не хотела.

Кто это мог быть? С работы? Толяй? Его она прогнала, обругав в приступе истерики так, что вряд ли он сейчас пожелает показаться на глаза.

Звонок повторился. Требовательный, настойчивый. Веронику охватило бешенство: кто это еще так трезвонит... Она сорвалась с постели, пошла к двери. Обида, злость, раздражение искали выхода. Она даже спрашивать не стала кто за дверью, просто распахнула ее С желанием устроить скандал.

Но звонивший был ей совершенно незнаком. Это несколько охладило первоначальный порыв.

— Вам кого?

— Если вы Вероника Раскатова, то вас.

Голос человека почти соответствовал внешности, в нем слышались одновременно и твердость и доброжелательность.

— А что вы... вам...

— Что мне от вас надо, хотите вы спросить? — улыбнулся незнакомец. — Если вы меня пропустите, уделите немного времени, то, думаю, полностью смогу удовлетворить ваше любопытство.

— А вы кто?

— Я инспектор уголовного розыска, капитан Евсеев. Вот мое удостоверение.

Вероника на документ лишь покосилась. Она почувствовала слабость. Нет, не боязнь, не страх испытывала она сейчас перед этим человеком. Скорее, это было чувство облегчения и даже какой-то надежды. Вдруг этот капитан пришел ей помочь?

Девушка провела капитана в гостиную. Сама почти упала в кресло, лишь тогда вспомнив, что надо пригласить сесть и гостя. Но до приличий ли сейчас? У нее не было сомнения, что сотрудник милиции пришел по беспокоившему ее делу.

— У вас есть дядя. Как давно вы с ним виделись?

Вот оно что... Начинается... Вероника встала, нашла припрятанную в серванте пачку сигарет. Спросила лишь, чтобы что-то спросить:

— Какого дядю вы имеете в виду?

— А что, у вас их много? Я имею в виду Степана Степановича Васильева.

— А-а... — в голосе Вероники прозвучало пренебрежение. — Так какой он мне дядя? Условное понятие. Он муж маминой сестры, а они вместе не живут, так что он мне вообще, можно сказать, никто. Почему он вас заинтересовал?

— Вы не ответили на мой вопрос: как давно вы с ним виделись?

— Не помню. У нас он бывал, когда я еще маленькой была. Бывал редко. Живут они далеко, в поселке, туда добираться не меньше часа. Мама его за родственника не считает, отец тем более... А почему именно ко мне вы обратились? Вы бы с мамой поговорили, если он вас чем-то заинтересовал.

— Боюсь, что ваша мама не в курсе некоторых вопросов, касающихся вас и его.

— Как так? Что я могу знать о нем такого, что не знает мама? Не понимаю?

Появившаяся в голосе девушки нервозность укрепила капитана в уверенности, что он прав в своих предположениях. Он помолчал, выдерживая паузу, не отвечая на вопрос Вероники. Тогда она снова спросила:

— А почему вам с дядей... Со Степаном Степановичем не поговорить?

Это была слабая попытка увести разговор в сторону, избавиться от неприятной необходимости отвечать на какие-то вопросы. Но это же подтвердило догадку капитана, что девушка ничего не знает о гибели родственника.

Он вслух произнес:

— Может быть, я уже обо всем с ним переговорил и он мне все рассказал. Теперь очередь за вами.

— Что он вам такое мог рассказать? — изменившимся голосом, тихо, почти переходя на шепот, опять спросила Вероника.

Евсеев понял, что настало время говорить открыто, иначе начнется топтание на месте. В конце концов перед ним сидит не опытный преступник, а запутавшаяся девчонка, которая, быть может, и рада признаться, да только не знает, как это сделать. И пока она не знает, что Васильева нет в живых, надо попытаться добиться от нее признания, иначе может статься, что и вообще говорить будет бесполезно.

Не знал капитан, что девушка недавно перенесла такое потрясение, что готова была сознаться во всем, лишь бы избавиться от этого мучительного чувства ужасной непоправимости случившегося. Но чтобы заговорить со всей откровенностью, нужен был какой-то толчок. Намеки капитана только раздражали девушку, вызывая протест из элементарного чувства противоречия. Что ему известно? Куда он гнет? Что мог ему сказать старый алкаш, если во время ее визита он спал без задних ног? И вообще: что может быть кому-то известно?

— Вы мне все задаете вопросы, — усмехнулся Евсеев. — А ведь это я пришел спрашивать. Выслушайте меня внимательно и постарайтесь ответить как можно точнее. Я хочу, чтобы вы мне объяснили, каким образом произошел у вас обмен билетами лотереи ДОСААФ, приобретенными Васильевым в магазине, где вы работаете? Приобрел он их у вашей подруги Веры в вашем присутствии, подарил вам по билету... И вот оказалось, что подаренный вам билет оказался у Васильева, а один из его билетов — у вас? Именно тот, на который выпал крупный выигрыш?

Вероника сидела ни жива, ни мертва. Но все же нашла в себе силы выговорить:

— Это он вам сказал? И вы ему верите?

Евсеев пожал плечами.

— Откуда же мне тогда вообще знать о билетах? А насчет «верите» я и хочу узнать вашу точку зрения на эту историю. Думаю, мы сумеем разобраться, кому верить, а кому нет.

Девушка закрыла лицо руками.

— Я все расскажу...

 

Глава пятнадцатая

БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ ВЫСТЛАНА ДОРОГА В АД...

— Не знаю, что подумает обо мне дядя Степан, не знаю, что подумаете обо мне вы, но я не виновата. Я хотела как лучше...

И девушка залилась вдруг слезами. Евсеев терпеливо пережидал, справедливо полагая, что женщина, проплакавшись, будет рассуждать и действовать разумнее. Но будет ли она говорить более правдиво — другой вопрос... И вообще неизвестно, что за «легенду» готовится преподнести Вероника, поскольку на чистосердечное признание капитан не очень-то надеялся. Иногда люди не говорят правды не потому даже, что это повредит им, а просто так, впрок. А вдруг?..

«Дядя Степан уже ничего не подумает, что бы ты тут, голубушка, ни наплела, а вот что я подумаю...»

Вероника сходила в ванную комнату, сполоснула лицо. Закурила. Посидела еще с минуту, собираясь с мыслями, потом начала свой невеселый рассказ.

...После того, как мать сказала Веронике о письме тетки Степаниды, прошло несколько дней. Девушка отмахнулась сначала, когда мать попросила ее исполнить просьбу своей сестры, но эпизод, не имеющий прямого отношения к дяде Степану — продажа спиртного с нарушением режимного времени, — побудил ее вспомнить о непутевом родственнике. И о бумажке, с переписанными на ней номерами. Она немного поломала голову, припоминая куда она эту бумажку засунула, и, возможно, забыла бы опять, но бумажка сама попалась ей в коробке из-под духов, в которой хранились вперемешку всякие лекарства. Взяла бумажку, не поленилась зайти в сберкассу, благо она напротив парфюмерного магазина, в который девушка регулярно заглядывала. Дядя Степа наверняка свои билеты куда-нибудь засунул и забыл о них. А вдруг тут выигрыш! Вот уж тогда так или иначе придется ехать — двойной повод.

Свой билет оказался, ясное дело, пустым. Но дядина бумажка привела ее в шоковое состояние. Что это — ошибка в записи? Мистификация? Но ведь когда дядя царапал эти цифирки, до розыгрыша было далеко... Вначале хотела поделиться с Верой: как-никак она и свидетель, и участник. Словом, не совсем посторонняя: из-за нее навязала Вероника билеты дяде Степану. Но, поразмыслив, говорить раздумала. Спросила только подругу, проверила ли она свой билет, сказала, что на ее, Вероники, билет ничего не выпало, а на вопрос о бумажке (Вера оказывается запомнила) ответила, что потеряла. Посетовали на судьбу («разве нам когда повезет»), да на том вроде бы и успокоились.

Успокоилась Вера. Веронике же дядин выигрыш теперь ни минуты не давал покоя. Она поняла: надо ехать. Иначе изведется, если не выяснит, что намерен предпринять дядюшка с привалившей ему удачей. В письме, как она догадалась, дядя лишь намекал тетке Степаниде, не решаясь прямо сообщить о выигрыше. Она, Вероника, одна могла лишь расшифровать эти намеки. Сестрам и в голову бы никогда не пришло, что же произошло на самом деле. А дядюшка, выходит, не забыл о билетах!

Не очень-то уверенная в правомерности своей миссии ехала она к дяде. Как повести разговор? Сказать о беспокойстве тетки? Спросить о билете? Нет, она не решила, как себя повести. Но одно ощущала точно: дядина шальная удача притягивала ее, как магнитом, помимо воли.

Увидеть трезвым дядюшку после рабочего дня она не очень-то надеялась. Но открывшаяся ей картина оказалась немного ярче той, которую рисовало ее воображение. Дверь была открыта. На столе — объедки хлеба, колбасы, открытая банка «Завтрак туриста»... В водочной бутылке оставалось еще порядочно, в немногочисленных тарелках и даже в стаканах плавали окурки. И всюду мухи. На огрызках закуски, в консервной банке, в лужицах вина, разлитого на давно не видевшей тряпки клеенке.

Хозяин присутствовал тут же, на диване, к которому стол был придвинут. Но присутствовало лишь тело: дух витал неведомо где...

Но не это все поразило девушку. Такие картины ей случалось видывать. Поразило ее другое.

На полу, рядом с диваном, среди окурков и пустых винных и пивных бутылок были разбросаны лотерейные билеты. Она насчитала четыре. Где же пятый? Дядя спал на животе, одна рука свисала с дивана, другая была засунута под подушку. Приподняв край подушки (дядя даже не пошевелился) девушка убедилась, что билет там, под рукой. Осторожно освободила его. По обрывку ленты (он лежал у нее в сумочке вместе с ее невыигравшим билетом, в сберкассе сунула все это машинально в сумочку, да так и не выбросила) сверила: да, он. Тот самый, отмеченный судьбой. Расправила — билет немного помялся — и несколько секунд смотрела на серенький прямоугольничек, на котором человек целился из винтовки в мишень. Легкая дрожь охватила ее: ведь ничтожный кусочек бумаги, а во что его можно обратить... Куда его теперь? Обратно под подушку? Ну нет! Дверь распахнута, сюда может войти кто угодно. Надо прибрать.

Проснувшись, дядя, конечно, заметит отсутствие билета. Еще хватит старика кондрашка с расстройства. Она вынула из сумочки свой билет. Это пока, чтобы не расстраивался. А там видно будет... Сам же еще ее будет благодарить.

Но чем-то же отличает он этот билет от остальных? Неужели номер запомнил? Она повертела бумажку, вынутую из-под подушки, еще раз ее внимательно осмотрела. Заметила маленький крестик на обороте. Что ж, недолго поставить такой же. Дядюшкиной же ручкой. Вот она торчит в кармане пиджака, наброшенного на спинку стула.

Итак, под подушкой оказался теперь совсем другой билет, с таким же синеньким крестиком, но с другим номером.

На этом месте рассказа наступила пауза. Манипуляции с крестиком напомнили девушке, что жулик, именовавший себя Мишей, тоже на какое-то время ввел ее в заблуждение с помощью крестика. Ведь там, у камеры хранения, раскрыв книгу, она прежде всего поискала крестик, а увидев, успокоилась. На какой-то час...

Уже сидя в такси, которое Вероника предусмотрительно не отпустила, она почувствовала, что у нее не хватит сил расстаться с этой серенькой бумажкой, которая лежала сейчас в ее сумочке. Ведь никто ничего не видел! Дядя если и разберется, будет «грешить» на своих дружков-алкашей. О ее посещении он и не подозревает. В поселке, если кто и обратил внимание на подъезжавшее к дядиному дому такси, все равно одно с другим никак не свяжет. Таксисту, молодому беспечному парню, который охотно травил разные байки симпатичной пассажирке всю дорогу, дела нет до того, к кому и зачем она ездила. Высадит ее из машины и забудет.

Разумеется, в пересказе Вероники все выглядело иначе. Она упирала главным образом на то, что не забери она билет, он бы все равно пропал, а она руководствовалась лишь одним соображением: сохранить билет для дяди. Увы, это были именно те самые благие намерения, которыми вымощена дорога в ад.

Веронику обуревали сомнения. Поделиться было не с кем. Настоящих подруг у нее не водилось, друзей тоже. К родителям с таким разговором и думать нечего соваться.

Всякое лезло в голову. Одно было ясно: ни о какой машине не может быть и речи. «Толкнуть» бумажку — вот выход. Но не за свою же цену! Сейчас, кому очень надо, могут дать намного больше. Но где таких найти? Как к ним подкатиться?

Поручать это дело Толику было ошибкой. Худшего варианта не мог посоветовать и злейший враг...

Евсеева наивный лепет о том, что все делалось с самыми благими намерениями, ничуть не убедил. Одна подмена билета сама за себя говорила. Здесь все ясна. Но чем вызвана такая откровенность? Если она не знает, что дяди нет в живых, зачем ей изливать душу перед работником милиции. Ну, поняла, что ее поймали за руку, так быстрее обратно, к дяде. И уж перед ним оправдываться. Что-то тут не то...

— Ну, а что же вы не поспешили успокоить дядю? Скажем, на следующий день? Через два дня, через неделю, наконец? Приехали бы к нему: мол, так и так, скажи спасибо, что сохранила драгоценную бумажку. И инцидент исчерпан.

Вероника неотрывно смотрела в окно. Глаза ее снова наполнились слезами. Наконец, она прошептала:

— В том-то и дело, что билета больше нет...

Эта вторая часть рассказа Вероники о попытке выгодно продать билет никак не втискивалась в рамки построенной ею легенды о дядиных интересах. Сама не веря тому, что говорит, она все же стремилась объяснить свои поступки все теми же бескорыстными намерениями. Дядя, мол, пропил бы билет раньше, чем продал, его бы обворовали, обманули... Она бы положила деньги на книжку и отдала бы ему уже книжку. И вот жулики ее обманули...

«Теперь понятно, почему она созналась. Она, похоже, сама была готова обратиться в милицию за помощью. Получается, что она — жертва подонков, охотящихся за чужим добром. И ловить надо их, этих мошенников. А то, что образовалась классическая ситуация — «вор у вора», ей, видимо, в голову не приходит».

— Но вы хоть знаете откуда он, этот Миша, как его фамилия, чем он занимается? Кто еще был с ним? Где искать этих людей?

Ни на один из этих вопросов вразумительного ответа капитан не получил. Конкретными в какой-то мере были Ашот, Толик и номер в гостинице, где жил человек в кепке (должны же быть какие-то записи).

Не сумела Вероника объяснить и того, как она упустила билет из рук. Эпизод с камерой хранения она предпочла не рассказывать: не очень-то порядочно она в нем выглядела. Ничего не узнал на этот раз капитан и о сберегательных книжках: Вероника сказала лишь о задатке, полученном на руки. Услышав о том, что билет похищен, Евсеев понял, главное сейчас — напасть на след жуликов. Первостепенное значение приобретали те детали, которые могли помочь это сделать. Понял он и то, что девушка сейчас все равно всего не скажет, что он лишь теряет время, вытягивая из нее по крупицам сведения, за достоверность которых трудно поручиться. «Потом все расскажет. В данный момент ее откровения вряд ли помогут: она сама ничего не знает о тех, кто ее облапошил. Посмотрим, что скажут остальные участники этого спектакля».

— Каково участие во всей этой истории вашего друга Анатолия?

Вопрос капитана вызвал у девушки вспышку злости.

И она подробно рассказала, где и когда можно найти Анатолия Журавского, ее знакомого, который привел ее к сапожному мастеру. Евсеев записал адрес, по которому можно найти сапожное заведение Ашота, а также гостиничный номер.

Перед тем, как уйти, попросил девушку подробно описать все, что касается истории с билетом. Назвал номер комнаты в городском отделении милиции, время, телефон.

— Напишите все, как можно правдивее. Понимаете, это в ваших интересах.

Девушка кивнула. Потом, видя, что капитан направляется к двери, мучительно краснея, проговорила:

— А как быть с дядей? Степан Степанычем? Я сама все ему должна рассказать?

Евсеев помолчал. Подумал. Пришел к выводу, что скрывать нет никакой необходимости. От своих показаний она все равно теперь уже не откажется. Да и оставшиеся билеты будут подвергнуты дактилоскопической экспертизе. Да, скрывать смысла нет. Не сегодня завтра сама узнает. От матери хотя бы...

— Конечно, лучше бы самой. Но у вас больше такой возможности не будет. Ни вы, ни я, никто другой ему уже ничего больше не расскажет. Его нет в живых.

 

Глава шестнадцатая

ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ ГЕОГРАФИЮ

Как бы ни был толстокож и равнодушен ко всем человеческим горестям и бедам Анатолий Журавский, эпизод с утратой билета даже на него произвел впечатление. К тому же он чувствовал себя виноватым, и истерика, случившаяся с его подружкой, несколько выбила его из привычной колеи. Он едва сумел увести ее из кафе.

Часа полтора он бродил по городу, приложился пару раз к стакану, но в ушах все еще звучал надрывный крик: «Грязный подонок! Это ты во всем виноват! Ты заодно с этими бандитами! Ты меня привел к ним, чтобы ограбить!» И еще что-то в том же роде.

Интересное кино! А я-то при чем? Ну, виноват. Соблазнился дармовой выпивкой. Нельзя было оставлять девчонку одну. Так ведь она сама... Кто так дела делает? Какие-то фокусы со сберкнижками, камера хранения... Козе понятно, что все это туфта, чтобы облапошить дурочку. Деньги на бочку, и никаких комбинаций. Теперь ищи-свищи.

Интересно, а этот громила-кавказец, в городе он или нет? Или тоже сбежал? Но ведь будку-то сапожную он с собой все равно забрать не сможет, ее в карман не положишь. По будке и найти его можно. И прижать. Он с этим Мишей заодно, наверно...

И тут Толик вдруг вспомнил, что когда в гостинице он притворялся спящим, чтобы не встречаться с этим неприятным типом Мишей, в адрес Ашота было сказано что-то не очень лестное. Интонация была, прямо скажем, неласковая... Толик стал напрягать память. Он тогда только-только проснулся, и тут эти зашли. Вздремнул он перед, этим основательно, новую зарядку получить еще не успел, так что голова была вполне способна принимать и усваивать информацию. Если разобраться, так и вовсе что-то нехорошее тянул этот, правильно Ника говорит, мерзавец, на Ашотика. Ну, насчет того, что кто-то кому-то собирается устроить встречу на том свете, это, конечно, в порядке шутки, не будем на этом заострять. Это из шпионских книжек, когда кто-то кого-то велит «убрать». Но, похоже, что любви особой у этого Миши с Ашотом нет. Что если сходить к Ашоту? Поговорить с ним по душам, если он, понятное дело, не слинял. Он нам подсунул этого, с позволения сказать, «покупателя». Может, посоветует что.

Толик поколебался чуток, принять или нет малость для понту (он расплачивался Никиными крупными деньгами в кафе и за такси, так что кое-какая мелочишка налипла на пальцы), но решил воздержаться: Ашот нервный, а если он, Толик, глотнет еще, то тоже будет нервным и разговора может не получиться.

Может статься, что если бы Толик знал историю происхождения билета (а ему Ника сказала, что выиграла сама), он, пожалуй, не стал бы «дергаться».

Ашота он застал не сразу. Мастерская была закрыта. Люди приходили, бросали взгляд на замок и уходили. Только на знакомой скамейке сидел, побалтывая ногой, беспечного вида молодой субъект в светлом плащике. К нему, как однажды к Толику, обращались за информацией, он охотно отвечал, не переставая при этом раскачивать носком ноги. Толик тоже присел на скамейку, перемолвился со словоохотливым парнем, а потом вспомнил, что за углом есть пельменная, в которой «дают» на разлив. Не хотел, но раз нет этого...

Ашот появился после обеда. Он приехал на машине. Толик как раз вернулся из пельменной. Ашот копался в багажнике, что-то искал. Толик подошел, встал рядом. Ашот покосился на него, узнал, но ничего не сказал, продолжая свое занятие. Встал со скамейки и приблизился к машине парень в светлом плащике. Говорить при нем в расчеты Толика не входило.

— Поговорить, шеф, надо, — негромко, как ему казалось, произнес Толик.

— Не имею желания, — процедил Ашот сквозь зубы. Толик взорвался:

— Билет отнять у девчонки имел желание, а теперь в кусты! Скажу кому надо — и будку твою перевернут, и тебе ботинок на нос наденут! «Не имею желания»...

Ашот выпрямился. Выражение его лица было таким, что Толик невольно попятился. Казалось, вот-вот кавказец схватит и сотворит с ним нечто ужасное. Но Ашот проговорил почти спокойно:

— Зачем грозишь? Зачем гаваришь нэправду? — Он резко, стуком захлопнул крышку багажника. — Садысь в машину, рассказывай, что случилось.

— Никуда я не поеду! Некуда ехать, приехали.

— Нэ хочешь — нэ надо. В мастерскую пойдем, там погаварим. Только пэрэстань кричать, тихо гавари.

Присутствие молодого человека в светлом плаще, который все время находился поблизости, терпеливо ожидая, когда освободится мастер, действовало на обоих. Толику придавало некоторую уверенность, на Ашота — сдерживающе. Он и в будку предложил пойти поэтому. А Толик тоже согласился благодаря присутствию свидетеля.

Парень, смотревший во время их разговора в сторону и бывший совершенно безучастным, двинулся за ними следом. Он даже довольно ловко просунулся в двери вслед за Толиком, справедливо полагая, что в разговорах про обувь секретов быть не может. Но Ашот, сверкнув глазами, сердито бросил:

— Абажди, пожалуйста! Потом зайдешь. Пять минут...

— Да мне только спросить... — начал было парень.

— Через пять минут все спросишь, пагади!

Молодой человек вышел, осторожно прикрыв за собой дверцу, но отходить от нее не стал. Едва мастер и Толик объяснились, парень проскользнул внутрь и стал что-то выяснять насчет «молнии» на дамских сапожках у мрачного, поглощенного своими мыслями Ашота. Мастер отвечал рассеянно. Парень, словно войдя в его положение, горячо поблагодарил и выскочил из будки. Желтая куртка Толика маячила впереди. Поравнявшись с ним, парень негромко спросил:

— Анатолий Журавский? — И, не оставляя Толику времени на удивление, предложил: — Пройдемте, пожалуйста, со мной. Вон туда, к машине. Нам надо задать вам несколько вопросов.

Через несколько минут Толик уже сидел в кабинете Евсеева. Он все еще не мог прийти в себя от такого поворота событий. Ашотов клиент, с которым он только что перебрасывался ничего не значащими фразами на скамейке, вдруг предъявил красные корочки и повез его, Толика, в дом, куда он меньше всего рвался.

— Садитесь, Журавский. — Евсеев начал с ходу: — Скажите мне, почему вы решили предложить билет лотереи ДОСААФ Джугамишеву? Я знаю, вы это сделали по просьбе вашей знакомой Раскатовой.

— Какому Джуми... — Толик поперхнулся.

— Джугамишеву Ашоту, сапожнику-кустарю, который работает на углу проспекта Богдана Хмельницкого и улицы Розы Люксембург.

Толик думал недолго. В конце концов, это даже лучше, что этим делом занялась милиция. Был момент, когда он и сам начинал подумывать, не лучше ли обратиться туда, где по долгу службы проявляют интерес ко всяким любителям поживиться за чужой счет. Ника, конечно, не дело затеяла с этим билетом, но это же акулы! А коли милиция сама заинтересовалась этим делом, то... Глупо, да и бесполезно задавать вопросы типа: «Откуда вам это известно?», «Кто вам сказал?» и другие в том же роде. Только напомнят лишний раз, кто здесь задает вопросы. И Толик счел за лучшее выложить все, что ему известно. Тем более, себя он виноватым ни в чем не считал. Попросили узнать, кому нужна машина, он и узнал. Его, Толика, выгоды все равно никакой. Ну и напоила бы раз-другой до посинения и — весь навар. Так стоит ли из-за этого на срок напрашиваться? Эта психованная не знает уж, на кого и кидаться с расстройства, так на него бочку катить вздумала. Да провались они все! Пусть горят голубым огнем и Ашот, и Миша, и Ника со своим билетом...

— Почему Ашоту? — повторил Толик вопрос. И стал излагать свои на этот счет соображения. — А кому я еще мог предложить? У моих корешей больше полтинника в кармане не бывает, на рынке к любому-каждому просто так не подойдешь: оттяпают вместе с руками, без штанов убежишь. А у этого постоянная прописка, фирма... Да и отзывы о нем неплохие. И знакомых у него — весь базар.

— Понятно. А когда вы договаривались, какие-то выговаривали условия? Ну комиссионные, что ли, вознаграждение?

— Да какие там комиссионные! — Толик даже привстал от возбуждения. — Разговору даже об этом не было. Ну, поставила бы Ника пузырек-другой... А у Ашота, я понял, своя выгода какая-то. Но о деньгах разговора не было.

— Это мы все проверим. — Евсеев собирался было подвинуть Толику протокол допроса, чтобы тот его подписал, но раздумал. — А скажите, Журавский, вы себе отдавали отчет, что, соглашаясь на такое вот посредничество, вы шли на нарушение правовых норм? Ведь это — незаконная сделка, можно сказать, спекуляция. Почему мы вам должны верить, что никакой выгоды вы для себя не хотели? Чем вы это докажете?

— А чего мне доказывать? Если бы я был в доле, то разве бы я... («упустил бы билет», — хотел сказать Толик, но решил, что это, пожалуй, будет лишнее)... меня бы не оставили спать в номере. — Толик оживился. — Я что? Я пешка. Вам не мной интересоваться надо, а этой кодлой, которая девчонку обмишулила. Это же мафия. Вы бы послушали, что эти гангстеры говорят. Они думали, я сплю, а я все слышал.

— Ну, и что они говорят? — без особого интереса спросил Евсеев. Равнодушие поначалу даже не было наигранным: капитан не очень-то верил, что этот легкомысленный мальчик может сообщить, что-то серьезное. Но по мере того, как Толик припоминал подробности разговора «гангстеров», интерес Евсеева возрастал.

— По-вашему получается, что Ашот и этот Миша, как он себя называет, вовсе и не друзья, а вроде бы и наоборот?

— Точно определили! — с воодушевлением подтвердил Толик. — На том свете он ему встречу пообещал. Ну, это, я понимаю, для красного словца, но все же... Другу хорошему даже на словах такое не пообещаешь.

— А дядя чей? Как вы сказали... в Черкассах?

— Ну, дядя, это из другой оперы. Это у них там свои дела. Только не в Черкассах, а в Черкесске. Я географию в школе учил, да и сам успел кое-где побывать. Черкассы — это на Украине, а Черкесск — на Кавказе...

Толик увлеченно разглагольствовал, довольный тем, что может поучить «мента». Евсеев же специально изменил название упомянутого Толиком города, смутно почувствовав, что где-то рядом ходит удача. Что если?..

Телефонный звонок прервал ход его размышлений.

— Иду, — коротко сказал он в трубку и, попросив Толика посидеть пяток минут, вышел.

Страх прошел у Толика. Отчасти это объяснялось тем, что ему было известно уже, ради чего его вызвали, отчасти доброжелательным тоном, которым с ним разговаривал сотрудник милиции. Более того, Толику стало даже казаться, что он сообщил полезные сведения, а это возвысило его в собственных глазах.

И действительно, вернувшись, капитан продолжил разговор о том, чей же дядя живет в Черкесске. Толик старался изо всех сил припомнить все до малейших подробностей. Имена, правда, начисто улетучились из его памяти. Но когда Евсеев сам назвал Якова Прокофьевича Овчинникова, он радостно воскликнул:

— Во-во! Он самый! О нем был разговор. А вы откуда знаете?

Капитан заставил его еще раз подробно описать приметы Миши и хозяина номера, сделал себе пометки. К сожалению, того, который приходил, Толик не видел.

— Когда понадобитесь, вызовем, — напутствовал Евсеев заметно повеселевшего Журавского. Толик бормотал что-то из слов благодарности, обещаний сделать все, как надо. Похоже, «история с географией» окончилась для него более или менее благополучно.

 

Глава семнадцатая

НИТОЧКИ ПОТЯНУЛИСЬ НА КАВКАЗ

Кресло Ашота находилось впереди, по другую сторону от прохода. Евсеева от него отделяло всего два ряда, и капитану кавказец был хорошо виден. Он заснул, едва на табло погасла надпись «Не курить!»

Необходимость этого полета стала очевидной после беседы с Журавским. Евсеев сразу же направился к Бахареву. Рассказал еще об одном «дяде» на Кавказе. Бахарев внимательно слушал. А когда Евсеев дошел до аллегорических рассуждений Миши насчет птичек, он встрепенулся:

— Не коршун, а воробышек? Так это же... Ведь у мальчишки, которого мы ищем фамилия Коршунов!

— Мало того, он подтвердил, что речь шла именно об Овчинникове.

— Ну это он мог просто со страху, чтобы тебе потрафить. — И добавил уже серьезно: — То, что за спиной мальчишки кто-то стоит, я предполагал и раньше. Но сейчас этот «кто-то», похоже, обретает конкретный образ.

— Кстати, мы можем составить хотя бы приблизительный его портрет, — вставил Евсеев.

— Да, это надо незамедлительно сделать. И девушка и парень его видели достаточно долго, чтобы довольно четко обрисовать приметы. Для фоторобота. И этот сапожник, где он? Его тоже допросить.

— За ним уже послано: Его павильончик под наблюдением. С того момента, как стало известно о причастности Джугамишева к перепродаже билета. Но он не проявляет никаких поползновений к бегству.

— А чего ему бежать? Скажет, познакомился с человеком в ресторане, свел с людьми, желающими продать билет. И взятки гладки. Чем докажешь, что это не так?

— Королев сумел записать разговор Ашота с Журавским. Послушаем, пока Ашот не прибыл?

Парню в светлом плаще (это был младший лейтенант Королев) хватило короткого мига, чтобы незаметно закрепить магнитофон за выступом дверного косяка Краткая консультация у Ашота насчет дамских сапожек позволила незаметно изъять миниатюрное звукозаписывающее устройство. Запись беседы давала ответы на кое-какие вопросы.

Ашот: Объясняй! Кто отнял билет? Зачем отнял?

Толик: Зачем отнял, тебя надо спросить. Твой друг. Зона по нему скучает...

Ашот: Почему знаешь, что обманул? Ника сказала?

Толик: По радио передавали... Кто еще кроме нее сказать мог? Девчонка чуть концы не отдала с расстройства.

Ашот: Он что, билет взял, а деньги не отдал? «Куклу» подсунул?

Толик: Ага. Целых три. Буратину, Чебурашку да еще крокодила Гену.

Ашот: Не будь клоуном. Гавари, как было дело?

Толик: А я и говорю. Заведем, говорит, три сберкнижки, я на них деньги перечислю. А билет пусть полежит пока в камере хранения. Ника поверила, согласилась. Пока вы тут развлекались, он билет подменил. Вот ловкач: за пятьсот рублей «Волгу» купил, ха-ха... (Небольшая пауза).

Ашот: Пес! Он сказал мне, что все будет честно. Он меня обманул. Скажи Нике — я найду его. Я не вор. Я людей никогда не обманывал. Он отдаст деньги, заплатит. Или билет вернет. Я найду его!

Толик: Найдешь теперь его, как же! Где ты его будешь искать?

Ашот: Где искать — мое дело. Я знаю, где искать. Передай Нике, я полечу за ним сегодня же. Через пять дней, самое большее, верну билет или привезу деньги. Верь мне. И Ника пусть верит. Пусть не плачет и в милицию не заявляет. Я сам все сделаю.

Толик: Сам, сам... Не шибко-то храбрись. Они и тебе «козу» могут устроить. Слышал я, что он своему шестерке насчет тебя наказывал...

Ашот: Что наказывал? Гавари!

Толик: Да не мое это дело. Я и не понял толком, чего они там бормотали, пока я в номере лежал и «косил» на сонного. Смысл тот, что велел с тобой не цацкаться.

Ашот: Я им покажу, отродьям собаки! Они у меня попляшут!

Толик: Это ты в самую точку: сучьи они дети. Только я на твоем месте не очень бы хорохорился. Это же мафия!

Ашот: Ты все сказал? Теперь иди. Нику успокой. Скажи: Ашот все сделает.

Евсеев, который слушал запись во второй раз, ждал, что скажет Бахарев. Тот высказывать свое мнение не торопился. Потом сказал:

— Непростая штучка, этот Ашот. Не поймешь, то ли он мозги этому мальчишке крутит, то ли в самом деле возмущен. Ты как считаешь, Всеволод Петрович? Благородная поза, чтобы успокоить сопляков? Если же сообщник, то иначе он и вести себя не может.

— Не думаю. Этого бородатого недоросля по-моему никто из них всерьез не воспринимает. Чего перед ним-то благородство разыгрывать. Это одно. И второе: тот волк довольно конкретно по поводу Ашота высказался, когда не думал, что кто-то его может слышать. Мальчишка просто не решился все пересказать. В беседе со мной он был более откровенен. Там прямая угроза в адрес Джугамишева прозвучала. Что за этим всем стоит — неизвестно.

— Может быть, сам Ашот рассеет этот туман?

— Если не напустит большего... Если все так, как он говорит, то чего же он милиции боится? Честному человеку милиции бояться нечего.

— Ну это-то как раз понять можно. У Ашота фирма, он дело с людьми имеет, а чуть что просочится — уже с клиентурой не тот контакт. А насчет паренька этого ты не совсем прав. Может, благородство перед ним и не надо изображать, а вот успокоить на время есть смысл. Пять дней он, установил срок. Время немалое. Тут пять раз этот злосчастный билет перепродать можно. Тот, кто будет последним, вообще может оказаться человеком приличным. — Но тут же возразил сам себе: — Хотя порядочный человек втридорога покупать не станет...

— Беседовать как с ним будем? Вместе?

— Лучше я один. Если он и в самом деле намерен заняться поиском пропавшего билета, а, стало быть, и этого Миши, то есть смысл проследить за ним. Ты как я понимаю, уже настроился на те края. Так что ни к чему, пожалуй, вам сейчас знакомиться.

Ашот местопребывание человека, назвавшего себя Мишей, не указал. Он не сказал: «Не скажу». Он сказал: «Не знаю». Хотя Ашот не запирался, не юлил (он вообще отнесся к приглашению в милицию совершенно спокойно, как человек, за которым не водится никаких грехов), но он и не обмолвился ни словом насчет того, что собирается совершить вояж с целью отыскать похитителя билета.

Не скрывал Ашот того, где и когда познакомился с Хачизовым — такую фамилию носил Миша на момент их первой встречи.

Знакомство состоялось в Теберде — знаменитом кавказском горном курорте — лет около трех назад. Для Ашота — это родные места. Хачизов появился неизвестно откуда. Чем он занимался — не знал никто. Впрочем, в условиях курорта, где тысячи отдыхают на туристических базах и лечатся в санаториях, могут жить, не обращая на себя внимания, и любители путешествий, и искатели приключений, и темные личности вроде Хачизова.

Знакомство не было случайным. Ашоту посоветовали обратиться к Хачизову как к человеку, располагающему могущественными связями в юридических кругах. Джугамишев поверил, что такой человек может помочь ему, а главное, его родителям, отцу и матери, убитым горем: их сын Рамо, младший брат Ашота, должен был предстать перед судом в группе задержанных на грабеже молодых людей. Парнишка оказался впутанным в эту историю не прямо, доказательств его непосредственного участия в разбойных вылазках не было. Адвокат успокаивал стариков, но, как часто в таких случаях бывает, официальный представитель закона в глазах малограмотных обитателей горного аула значил меньше, чем самозванец. Так игнорируют врача, обращаясь к знахарю.

Отец с матерью уповали на помощь нужного человека. Уступая их настоятельной просьбе, Ашот связался с Хачизовым. Тот согласился передать «подарки» людям, от которых якобы зависела судьба Рамо.

Потом состоялся процесс, главари шайки были приговорены к разным срокам, Рамо был оправдан. Благодарность родителей не имела границ. Ашот тоже уверовал в возможности Хачизова.

Мальчик не оценил благосклонности судьбы. Не прошло и года, как он снова оказался втянутым в какие-то темные дела. И опять помог Хачизов. Но на этот раз не как посредник между семьей Джугамишевых и органами правосудия: он попросту помог юноше скрыться. Для стариков-родителей это было настоящим ударом. Больную мать переживания совсем подкосили. Она слегла, да и не встала больше. Расстроилась намечавшаяся свадьба у Ашота. Горячо любивший младшего братишку, он не мог простить себе, что, занятый личными делами, упустил мальчика из-под своего влияния. Разрыв с невестой (ее родители не захотели породниться с семьей, в которой не все чисто), смерть матери, исчезновение Рамо, — все это заставило Ашота покинуть родные места. Он поехал искать счастья в чужих краях, да и осел на Урале. Время от времени он навещал отца, пытался выяснить, где младший брат, что с ним, хотел как-то вмешаться в устройство его судьбы.

И вот встреча с Хачизовым в Чеканске. Миша, естественно, не распространялся перед Ашотом, какие его привели сюда дела, но упомянул, что надеется здесь купить машину, причем, желательно, высокого класса. На вопросы Ашота о Рамо, Хачизов туманно намекнул, что, может быть, сумеет устроить встречу с братом. И тут подвернулся Журавский со своим предложением. Все складывалось как нельзя лучше. Но Хачизов обманул девушку. А стало быть, и его Ашота, тоже.

По представлениям Ашота, сам он ничего предосудительного не совершал, пытаясь облегчить судьбу брата, вырвать его из лап преступников, а заодно освободить от заслуженного наказания. Но теперь — другое дело. Он столкнулся с прямым обманом, низким и подлым, и это поставило под сомнение все предыдущие действия Хачизова.

— Если бы я знал, где его искать, вы бы тоже знали, — заключил Ашот свой рассказ о Хачизове. — Но если найду раньше вас, он мне за все ответит.

Бывает, что такие слова люди произносят, не вкладывая в них прямого смысла. Высказанная в горячности и запальчивости угроза зачастую не больше, чем способ дать выход возмущенным чувствам. Скорее всего, и здесь то же самое.

Но решительные действия Джугамишева становились ощутимым фактором. Еще до конца дня Ашот побывал в кассе Аэрофлота. Не стоило большого труда установить, что он взял билет до Минеральных Вод. (Другое дело, как ему это удалось в разгар сезона). На первый утренний рейс. Заехал к своему павильончику, повесил объявление, что мастерская временно закрыта. Поставил машину в гараж и на такси отправился к себе на квартиру: он снимал комнату у одинокой старушки.

И хотя все это не явилось неожиданностью, и в одном из вариантов плана поимки Хачизова такой оборот событий был предусмотрен, от теоретических посылок настало время переходить к практическому осуществлению задуманной операции.

Бахарев позвал Евсеева еще раз обговорить все детали: теперь уже конкретно, с учетом предстоящего вылета Джугамишева.

— Значит, так, — начал Бахарев. — Руководство управления нашло доводы убедительными, а план — приемлемым. Вопрос о моей командировке тоже решен. Кстати, выбранный нами район поиска подтверждается еще одним косвенным фактом. В номере, который назвал Журавский, жил человек вполне реальный и ныне здравствующий. То есть жил не он, — он этим летом никуда не выезжал из станции Усть-Джегутинской, где прописан, а некто, выдававший себя за него. Обычная история: паспорт был утерян либо украден, дубликат давно выдан, а кто-то обделывает свои делишки, прикрывшись ширмой чужого документа. Для нас важно другое: Усть-Джегута всего километрах в тридцати от Черкесска. А это уже интересно.

— Это что же тогда получается? Выходит, тут не случайное совпадение? Получается, что Коршунов был с Черкесском и раньше связан?

— То-то и оно. Мать имеет очень смутное представление о занятиях сына. По ее понятиям, он «где-то слесарит». А он не просто слесарь, а слесарь-электрик, сопровождающий вагоны-рефрижераторы. Все его рабочее время — на колесах. Зато в свободное от поездок время — больше месяца отдых. И билет бесплатный. Отсюда вывод: с дядей парень мог видеться гораздо чаще, чем об этом подозревала мать. А он этих контактов не афишировал, если даже соучастники ничего о существовании дяди не знали. Я сам полечу разбираться и с дядей, и с племянником. Ты берешь на себя Ашота. Будем держать постоянную связь. Ты полетишь в том же самолете, что и Джугамишев, я — следующим рейсом. Таким образом, у нас будет два пути выйти на Хачизова. Жизнь покажет, который путь короче. А, может быть, сойдемся в одной точке...

— Есть еще один путь, и, полагаю, его тоже надо попытаться использовать, хотя этот путь может вывести на Хачизова лишь при удачном стечении обстоятельств.

Евсеев задумался, прикидывая что-то в уме. Бахарев ждал с трудно скрываемым нетерпением, но не торопил. Евсеев заговорил, словно размышляя вслух:

— Я опять про билет. Не для коллекции же украл его Хачизов. Ждать, пока товар подорожает, он тоже вряд ли станет. О том, что мы напали на его след, он не подозревает. Уехал от места похищения билета он тоже достаточно далеко. Какие у него могут быть причины воздерживаться от реализации? А поскольку такой выигрыш можно оформить лишь в сберкассе высокого разряда, мы можем уже сейчас во всех крупных городах края, да и побережья, сделать запрос, предварительно сообщив номер билета. Для получения выигрыша потребуется паспорт... Не приходится сомневаться, что Хачизов будет действовать через подставных людей, но ведь и через них можно выйти на него.

— Шансы невелики, но попробовать надо. Я дам указание. А о фотороботе позаботься. Нас здесь завтра уже не будет, но надо, чтобы парень и девушка завтра побывали здесь, помогли составить портрет. Нам его вышлют по фототелеграфу. Местные товарищи посмотрят, может, тоже признают...

...И вот они в самолете. Ашот спокойно спит, Евсеев «проигрывает» в уме возможные варианты поиска. Джугамишев определил себе срок в пять дней. Вместе с дорогой. Это, конечно, так, с потолка. Но на что-то он все же рассчитывает? Исходит из каких-то соображений? Надеется долго с поиском не затягивать, с выяснением отношений — тоже. Интересно, в какую сторону от Минеральных Вод отправится самодеятельный детектив?

 

Глава восемнадцатая

НА РАЗНЫХ ТОЧКАХ ВОЕННО-СУХУМСКОЙ ДОРОГИ

Ашота никто не встречал. Так оно и должно было быть. Он никому не звонил, не телеграфировал. Сразу же пошел на автобусную остановку, сел в рейсовую машину, идущую на железнодорожный вокзал. Евсеев с одним из встретивших его товарищей последовал за ним. Уже через несколько минут стало ясно, что помощь местных сотрудников пока не требуется: Ашот взял билет до Пятигорска. Все, что они могли сделать, это подбросить капитана до горотдела на машине, пока Ашот едет на электричке. А чтобы застраховаться на тот случай, если Ашот выйдет где-нибудь на промежуточной станции, в поезде с ним поедет один из встречавших. Он же и сообщит о том, куда направится гость по прибытии. Такая расстановка сил позволяла капитану не только осмотреться, но и попытаться обнаружить следы пребывания Хачизова в этом краю в не очень отдаленном прошлом.

Бахарев, по всей вероятности, уже в самолете, летящем в Минеральные Воды. Посвящая пятигорских коллег в основные обстоятельства дела, ради которого он здесь, Евсеев передал все, что знал о взаимоотношениях Хачизова и Джугамишева. Но фамилия никому ничего не говорила. Решили вернуться к этому вопросу после присылки фоторобота.

Сотрудник, сопровождавший Ашота, сообщил, что гость благополучно прибыл в город, никуда не заходил, ни с кем не общался. Но позвонил кому-то из телефона-автомата. Поскольку багажа у него всего один портфель, первую остановку он сделал в ресторане «Машук». Нет, ни с кем не общался, кроме официанта. По телефону говорил недолго. Видимо, назначил свидание, так как сейчас у него вид человека, ожидающего кого-то. Никуда не торопится.

Мало вероятности, что это будет встреча с Хачизовым. Не с таким благодушным настроением сидел бы он в этом случае. Да и не в ресторане она, наверное, должна состояться...

Ашот не спеша разделывался с цыпленком табака, потягивал пиво. И хотя он сделал всего один звонок, на встречу с ним порознь пришли с некоторым интервалом двое. Они тоже заказали пиво, цыплят, но этим не ограничились. Официант принес еще и коньяк, минеральную воду. Говорили тосты за встречу старых друзей.

Пригласил ли Джугамишев этих людей с целью выведать местонахождение Хачизова или просто захотел повидаться с добрыми знакомыми, было неясно. Пил он очень мало, говорил еще меньше, был задумчив, даже мрачен. Приглашенные им люди только-только входили во вкус пирушки, а он, посмотрев на часы, показал, что ему пора. Расплатившись, все трое направились к выходу. Маршрут их определился довольно скоро — шли по направлению к автовокзалу. Как и следовало предполагать, Ашот взял билет до Теберды. Джугамишев, видимо, хорошо знал расписание, так как автобус подошел вскоре. Капитан с выделенным ему помощником поехал за автобусом на машине, второй втиснулся в салон экспресса перед самым отходом, на случай, если Ашот вздумает прервать путешествие где-нибудь посреди дороги: такое тоже нельзя исключить.

Ехать впритык к автобусу было невозможно, поэтому машина то и дело вырывалась вперед, в пунктах стоянок дожидалась его, выбрав при припарковке удобное для наблюдения место.

Великолепие пролетающих за ветровым стеклом пейзажей на какие-то мгновения заставляло Всеволода Петровича забывать о цели командировки. Невольно вспоминалось его первое путешествие по Военно-Сухумской дороге. Автобус шел тогда вечером, быстро темнело, сгустившиеся за несколько минут сумерки были полны таинственности. Стеной темнели черные отроги горных кряжей, в открытые форточки автобусного салона врывались запахи весны...

На остановках, поджидая автобус, Всеволод Петрович заходил в почтовые отделения вокзальчиков, покупал открытки с видами Северного Кавказа и, надписав свой домашний адрес, бросал в почтовый ящик. Для шестилетнего сынишки Артема. Ашоту на глаза не попадался, но тот и не озирался по сторонам. Экзотика его ничуть не волновала, кроме буфета и туалета, он никуда не отлучался. Пил пиво, ни с кем не заговаривал.

Стало вечереть, когда подъезжали к Теберде. Это был конечный пункт путешествия, но рейсовый автобус в селении, растянувшемся на километры вдоль горной реки, делал несколько остановок. Ашот мог сойти на любой из них и затеряться среди сотен одноэтажных деревянных строений, разбросанных по обе стороны стремительного горного потока.

Но Ашот доехал до конечной остановки. На автовокзале долго изучал расписание местных автобусов, не торопясь, прошел в расположенный поблизости ресторан, там попросил минеральной воды, присел за столик, а когда официантка принесла заказ, о чем-то поговорил с ней. Народу в уютном зальчике было немного, и сотруднику, вошедшему вместе с Ашотом в ресторан, было нетрудно догадаться, о чем шел разговор, Джугамишев спрашивал о ком-то, кто работал в ресторане. Но уже по жестам девушки было ясно, что этого человека сейчас нет. Полученная информация Ашота вполне удовлетворила. Взглянув на часы, он тотчас же поднялся. Вышел на автобусную остановку и через четверть часа снова оказался в той части селения, которую уже проезжал. Похоже, что никого из знакомых навещать он не собирался (отец, как припомнил Евсеев, жил не в самой Теберде, а в ауле). Объектом его внимания стало кафе, прилепившееся одним боком к обрыву речки — притока Теберды. Здесь Ашот пробыл дольше, чем в ресторане. С буфетчиком-мужчиной, который принимал заказы и сам же получал-деньги, он обменялся несколькими репликами. Но главной целью его визита оказалась раздатчица. Получая свой шашлык в окошке раздачи, он сказал несколько слов немолодой женщине, собиравшей посуду и относившей ее на мойку.

Женщина ответила что-то на местном наречии, затем, оставив свои тарелки, исчезла. Ашот флегматично жевал мясо, ждал. Основательно стемнело. Через прозрачные стены «стекляшки-аквариума» за Джугамишевым можно было спокойно наблюдать с улицы, встроенные в потолке светильники хорошо освещали внутренность кафе. Он пристроился на свободном месте за столиком, занятым компанией немолодых, хорошо одетых мужчин. И за другими столиками посетители, чувствовалось, объединены были какими-то общими интересами. Но никто из них, видимо, не был знаком Ашоту. Евсеев, заглянувший на минутку в кафе, не рискуя быть замеченным при таком многолюдье, догадался что это — не местные, а отдыхающие из санаториев, расположенных в этой части селения. Ресторан, а потом кафе напомнили оперативникам, что ужин не помешал бы им тоже. Но о шашлыках никто не решился даже заговорить: Ашот мог сняться с места в любую минуту. Действительно, едва один из ребят, что помоложе, возвратился с бутербродами, как появилась посудница. Она поманила Ашота, и он, оставив недопитое пиво, поднялся. Едва он вышел, миновав полосу света, отбрасываемую стенами-окнами «стекляшки», к нему от темнеющей на берегу ивы, шагнул человек. После взаимных, негромко произнесенных приветствий, оба направились к мостику, переброшенному через речку, перешли через него, углубились в узенький извилистый переулок.

Домики стояли здесь, окружив себя частоколами заборчиков, выставив их вперед, как аванпосты, сами же словно играли в прятки, укрывшись среди густой зелени деревьев в глубине дворов. Провожатый Ашота подвел его к калитке, которая лишь угадывалась в темноте, открыл ее, сняв какой-то потайной запор, прошел вперед, дав знак следовать за собой. Оба скрылись в сенцах дома, окна которого светились ярко, сильно. Но занавески были пригнаны плотно, надежно охраняя все, происходящее внутри.

Дежурили, разделив ночь на смены. Свободные от дежурства спали в машине. До утра ровным счетом ничего не случилось. Из дома никто не делал никаких вылазок. Вероятнее всего, Ашот просто попросился к знакомым на ночлег. Это предположение подтвердилось тем, что утром Джугамишев появился один, без провожатых. На городском автобусе доехал до автостанции. Значит, в самой Теберде не было людей, могущих дать какие-либо сведения о Хачизове. Дальше в горы вела лишь одна дорога, к всемирно известной горно-спортивной базе — Домбаю. Да, в этой Мекке туристов могут затеряться какие угодно авантюристы. Рядом — перевал, дорога к морю. Не автомобильная — пешеходная, она проходит через горы. Там, где Карачаево-Черкессия смыкается с Абхазией.

В Домбае Ашот равнодушно прошел мимо экзотических теремов лыжной базы. Здесь как раз любят фотографироваться туристы. Вот и сейчас фотомастер размещал на фоне базы очередную группу. Ашот остановился поблизости, дождался, пока фотограф переписал всех желающих приобрести карточки, собрал свой инвентарь. Потом направился прямо к нему. Тот изобразил последовательно удивление, потом радость. Долго тряс гостю руку. Потянул в сторону кафе. По дороге завернули на стоянку машин. Фотограф открыл зеленые «Жигули» пятой модели, положил на сиденье кофр с аппаратурой, штатив.

Автомобиль несколько осложнял действия группы наблюдения. Если эти двое куда-то поедут, придется «висеть на хвосте».

Когда двое скрылись в кафе, члены оперативной группы собрались у машины.

— Надо попытаться выяснить, что представляет собой этот деятель от фотографии? — раздумывал Евсеев вслух. — Это раз. Надо попытаться узнать, о чем говорят эти двое? Два...

— Фотографа я знаю, он здесь давно, — сказал тот из помощников, который был постарше, по имени Камил. — А слушать придется вам самому, не исключена возможность, что нас тут может кто-нибудь узнать.

— Ясно. Тогда ждите меня в машине. Одна загвоздка: вдруг они станут говорить не по-русски?

— Вряд ли. Фотограф грузин, а этот грузинского не знает.

— Тогда легче.

Евсеев взял в буфете бутылку кефира и чистый стакан, пристроился за соседний столик, как можно ближе к беседующим. Успел заметить, что ничего спиртного у них нет. Сметана, сосиски, чай.

Капитан, напрягая слух, пытался вникнуть в смысл коротких реплик, которыми обменивались те двое. Дважды была упомянута фамилия «Нафталиев». Последнюю фразу, сказанную Ашотом громко и отчетливо, Евсеев расслышал хорошо.

— Тогда поедем в Северный приют.

— Давай поедем, — не стал возражать собеседник. — Сейчас поедем?

— А Нафталиев не ушел с группой?

— Нет, он должен прийти обратно.

— Тогда сейчас поедем. — Ашот отодвинул тарелку, одним глотком допил чай, поднялся. Евсеев выскользнул из кафе.

— Они едут в Северный приют, — сообщил он своим спутникам. — Это где?

— Это недалеко. И дорога хорошая. Машин много проезжает, на нас никто не обратит внимание.

— Упоминали какого-то Нафталиева. Он должен прийти с группой.

— Речь идет о проводнике, который сопровождает туристские группы при переходе через перевал.

Зеленые «Жигули» покинули стоянку. Машина оперативников тронулась вслед. Надо было убедиться, что капитан все понял правильно. Но после того, как машина, идущая впереди, миновав мост, свернула направо, к Северному приюту, Камил предложил немного отстать.

— Все равно тут сворачивать некуда. Не будем мозолить им глаза.

Евсеев счел совет разумным. Шофер сбросил скорость, потом газанул, когда идущая впереди машина скрылась.

— Так этот проводник, он что?..

Камил понял, что интересовало капитана.

— Летом, как только открывается перевал, через него идут группы туристов. Человек по сто сразу. Пользуются перевалом и те, кому дорога к морю здесь кажется самой короткой. Ведь Сухуми — рядом. Но нет никакого транспорта. Канатная дорога пока лишь в проекте. Если, скажем, лететь самолетом, то надо возвращаться в Минеральные Воды. Да и не всем самолет подходит. Паспорт, то-се...

— А пешком — всем подходит?

— Здоровым и сильным — всем. И приятно, и полезно. Так, вот, проводники. Без них никак нельзя. С горами можно только на «вы». Сотни опасностей: лавины, пропасти, обвалы... Неопытному человеку, не дай бог с горами остаться один на один. А заблудиться — пара пустяков. Вот для этого и проводники. Официально — они все на службе. Но ведь кроме услуг официальных могут быть ведь и услуги неофициальные? Похоже, здесь как раз такой случай. Что-то связывает интересующую нас личность одновременно и с Абхазией, и со Ставропольским краем. Точнее, с Карачаево-Черкессией.

К стоянке машин у Северного приюта подъехали, когда пассажиры зеленых «Жигулей» их уже покинули. Оставив Веню у машины, оперативники отправились к домикам турбазы. Минут через десять договорились встретиться, чтобы скоординировать совместные действия. За десять минут надлежало обнаружить интересующие личности. На весьма ограниченной территории турбазы этого было более чем достаточно.

Скоро Евсеев увидел Ашота и фотографа, беседующих с двумя мужчинами. Обоим было за тридцать, оба были смуглы, черноволосы. Один в синем шерстяном костюме с белыми лампасами, другой одет, как охотник или геолог. Человек в спортивном костюме скоро ушел. Внешность того, который был одет в штормовку, ничем не напоминала, приметы Хачизова. В спортивном костюме — очевидно, проводник. Поблизости от увлеченной разговором троицы капитан заметил Рафика — своего второго помощника. Он остановил девушку (судя по всему, незнакомую) и принялся ее о чем-то расспрашивать. Девушка кокетничала, польщенная вниманием симпатичного молодого человека. Вот она уже звонко смеется, а Рафик говорит ей, видимо, что-то смешное, а сам, стоя спиной к говорившим, прислушивается к их разговору. «Уверен, значит, что никто из троих его не знает. Видимо, что-то интересное услышал, раз решил проявить такую самодеятельность», — отметил Евсеев, направляясь к машине.

Камил уже поджидал его в автомобиле.

— Рафик ничем не рискует, — объяснил он. — А меня может вспомнить фотограф. Этот, который в штормовке, он не один. Сейчас увидите... Темная лошадка. Сейчас увидите... Темная лошадка. Но не Хачизов.

Этот второй не мог быть Хачизовым уже по причине маленького роста. Хачизов все же ближе к среднему. Об этом подумал Евсеев, когда все четверо появились у машины фотографа.

Они уже отъезжали, когда Рафик втиснулся на заднее сиденье.

— Похоже, опять ближе к дому будем двигаться.

Все смотрели на молодого человека вопросительно. Чувствуя этот всеобщий к себе интерес, Рафик поспешил объяснить:

— Они едут в Черкесск.

— Это точно?

— Как то, что я сижу с вами в машине. Фотограф сказал вполне отчетливо: «Нет, в Черкесск я не могу поехать. Это слишком далеко, у меня работа, да и бензину мало». Ашот сказал, что заплатит за потерянный день, за бензин. Тот посопел обиженно, но все же пробурчал: «До Черкесска я вас довезу, а сам сразу обратно». Ашот стал жать ему руку, сказал, что в долгу не останется и что в Черкесске не заставит его стоять ни секунды.

Машина фотографа уже скрылась за поворотом, когда они тронулись.

— Кто они, не удалось выяснить?

— Тот, который появился первым, прибыл из Сухуми. Это я понял потому, что фотограф интересовался погодой в столице Абхазии. Не потому, что ему это и в самом деле интересно, а чтобы показать свою причастность к этому городу. Ашот поинтересовался Хачизовым, но, как я понял, вразумительного ответа не получил. Потом появился этот, маленький. Ашот поздоровался с ним, как со знакомым. Откуда он взялся — непонятно. Тот, что из Сухуми, слушается его, в рот заглядывает. Похоже, он главный. Это он сказал, что надо ехать в Черкесск. Вот тогда-то Джугамишев и заторопился, стал уговаривать фотографа.

В это время их обогнал мотоцикл с коляской.

Все обратили внимание на эту одиноко несущуюся машину. Каждый отреагировал по-своему.

— Куда торопится, на тот свет?

— Откуда он вывернулся? — недоумевал Камил. — На стоянке мотоцикла я не видел.

— Наверно, кого-то привез, — предложил Евсеев. — Проехал дальше стоянки раньше нашего, вот мы его и не видели.

И только Рафик воскликнул, хлопнув себя по лбу:

— Вот почему низкорослый что-то бормотал про мотоцикл! Это он приехал на мотоцикле! Видимо, хотел встретить этого, сухумского.

— А уехать решил с большим комфортом. Все понятно.

— Понятно-то понятно, — в раздумье произнес Евсеев. — Но мне сдается, что я эту тележку видел в Домбае.

— Может, другой? Мало ли мотоциклов?

— Да нет, пожалуй. Цвет коляски не тот, что цвет самой машины. Я обратил на это внимание, когда проходил мимо автомобильной стоянки в Домбае. Зачем они туда заезжали?

— Да мало ли зачем? По пути заскочить — минута дел...

Объяснение вполне приемлемое. Однако Евсеева оно не удовлетворило. Разгадка этой детали сейчас ничего не давала, даже если она и имела какое-то значение. Подумать было о чем: если Хачизов в Черкесске, предстоит серьезная операция по его задержанию. Его и всех его помощников. А коль скоро все они слетаются в этот город, можно почти с уверенностью сказать, что драгоценности из Чеканского магазина перекочевали сюда. И если так, то эта же публика и поможет обнаружить дядю и его изворотливого племянника. Да и Бахарев не сидит, конечно, сложа руки. И местные товарищи, надо думать, не дремлют.

А пока впереди — опять дорога. Километров сто — не меньше. Пустяк, конечно, по такому асфальту и для такой машины. Если бы не необходимость следить за другой, такой же, мчащейся впереди в сопровождении мотоцикла.

 

Глава девятнадцатая

ОПАСНЫЕ ПЕРЕХОДЫ СТАРИННОГО ХРАМА

Зеленые «Жигули», преодолев большую часть Военно-Сухумской дороги, достигли пригорода Черкесска. Здесь фотограф подрулил к неприметному одноэтажному дому, высадил своих пассажиров и, развернувшись, умчался обратно. Вскоре здесь же остановился мотоцикл. Машина оперативников проскочила, не задерживаясь, мимо переулка, в котором стоял дом. Оказавшись вне видимости, остановились тоже. Оба помощника капитана высадились: надо было установить адрес, по нему владельца дома. Евсеев проехал в городской отдел.

День уже далеко шагнул в послеобеденную пору. Надо было поспешить: предстояло скоординировать свои действия с местными товарищами, разыскать Бахарева, чтобы объединить усилия в предстоящем поиске и, если возникнет необходимость, в захвате.

Бахарев был несказанно рад появлению Евсеева. Он только что побывал у своего коллеги — начальника уголовного розыска, которого посвятил в создавшуюся ситуацию. Дядю разыскать не составляло большого труда; более того, он признался, что живущий на Урале племянник прислал ему телеграмму. Сообщал в ней, что скоро приедет. Но вот уже минула неделя, а о племяннике ни слуху, ни духу. Последнее озадачило не только дядю. В чем дело? Перехватили? Передумал? Сообразил, наконец, что сам лезет зверю в пасть?

Дядя Гены Коршунова был обеспокоен еще одним обстоятельством. Не далее как вчера его остановили на улице двое неизвестных. Как ни странно, они тоже спрашивали про Гену. Почуяв недоброе, Яков Прокофьевич о телеграмме умолчал, а сказал, что с племянником давно не имеет никаких связей. Спрашивавшие довольно прозрачно намекнули, если дядя Яша (а эти двое по возрастному признаку лишь с большой натяжкой могли подойти под разряд его племянников) будет темнить, то большие неприятности ему обеспечены. На размышление дали два дня сроку. О разговоре советовали помалкивать.

— Сам «дядя Яша» вряд ли решился бы обратиться в милицию, — рассуждал Бахарев, — у него такое прошлое, что он контактов с представителями правопорядка старается избегать. Они бы договорились с племянником, я думаю. Однако с дядей надо быть помягче. И появление племянника легче через него обнаружить (если он, конечно, появится), да и этих двоих — тоже.

— К этим двоим, кажется, есть еще подход.

И Евсеев принялся подробно рассказывать обо всем, что ему удалось узнать, наблюдая за передвижениями Ашота.

Сообщение о прибытии новых гостей требовало внести коррективы в первоначальные планы. Ведь если Хачизов здесь, это многое меняет.

Обстоятельства вынуждали занять выжидательную позицию. Хачизова в любом случае нет в том доме, куда так открыто привезли Ашота. В гостиницу он вряд ли сунется. Остается одно — наблюдать за домом. Должны же где-то встретиться Ашот с Хачизовым?

Данные о хозяине, у которого находился сейчас Ашот и его спутники, ничего не проясняли. Живет человек, работает. Семейный. Ни в чем предосудительном не замечен. И в теперешних его действиях нет ничего недозволенного. Сходил в магазин, вернулся с двумя сумками продуктов, бутылок. Дело к вечеру, похоже, что сегодня ничего не произойдет.

Бахарева и его спутников поместили в гостинице. После обеда расположились на отдых. Договорились, что если еще до утра начнется какое-либо шевеление, их предупредят телефонным звонком, вышлют машины. Группа будет усилена.

Звонок раздался около полуночи: «Сейчас подойдут машины».

В считанные секунды все были готовы. Машины уже стояли у подъезда. Слабо светились подфарники, двигатели были запущены.

Машина, в которой ехал Евсеев, через несколько кварталов притормозила. Какой-то человек сел к ним — в темноте не разглядеть.

— На выезд из города! — произнес он негромко, словно боясь, что кто-то услышит его вне автомобиля. — Мотоцикл выехал в сторону Карачаевска. За ним идет машина с наблюдателем. Как только мы их нагоним, наблюдатель передаст объект нам. Разрешите... — Он потянулся к трубке радиотелефона через плечо Евсеева. — Я пятый, я пятый!

— Слышу вас, — отозвалась трубка. — Объект движется на большой скорости в сторону Карачаевска. — Никуда не сворачивал. Держим в поле зрения. В машине — трое. Как поняли?

«Пятый» подтвердил, что все поняли и передал трубку Евсееву.

— Берите руководство операцией на себя. Они передадут нам сейчас объект и вернутся в город, но будут на связи на случай каких-либо непредвиденных осложнений. — И запоздало представился: — Старший лейтенант Амиров.

Красные фонарики впереди идущей машины замаячили вскоре. Помигав фарами, водитель пошел на ее обгон. Веня, который вез Камила и Рафика, последовал его примеру.

— Видите мотоцикл? — спросила трубка.

Водитель показал на прыгающую впереди красную точку.

— Видим, — сказал Евсеев. — Можете возвращаться.

Движение по Военно-Сухумской дороге не прекращается и ночью. Разумеется, оно не такое интенсивное, как днем. Но опасаться, что на мотоцикле заподозрят преследование, оснований не было. И все же надо быть предельно осторожными.

Евсеев терялся в догадках. Почему уехали из города? Опять в Теберду? Там обосновался Хачизов? Или куда-то еще?

Ехали уже больше получаса. За стеклами промелькнуло несколько поселков. Амиров, сидящий сзади, называл их. Когда огней по сторонам стало особенно много, а впереди засветилось зарево, он в очередной раз определил координаты:

— Подъезжаем к Карачаевску.

А еще через несколько минут произнес с тревогой в голосе:

— Внимание, они сворачивают с главной магистрали.

Шофер сбросил скорость.

— Что будем делать? Свернуть сразу — обратим на себя внимание.

— Что там может быть впереди? Деревня, хутор?

— Там развалины старого храма. И ничего больше. Они направляются туда. Что они там забыли?

— Не подходящее для экскурсии время, — резюмировал шофер. — Их уже не видно. Поедем? Потихоньку, без света, на подфарниках.

Евсеев согласился.

Так проехали метров триста. Потом водитель, напряженно вглядывавшийся в дорогу, притормозил:

— Все. Дальше на машине не проехать. Опасно.

Впритык затормозила вторая машина.

— Храм тут рядом, — рассуждал Амиров. — Мы можем подняться к нему по тропе. Они нас не намного опередят. Идем?

— Другого выхода у нас нет.

Вышли на дорогу, прислушались. Открылись дверцы второй машины. Амиров предупредил.

— Не хлопайте дверцами. Сейчас пойдем. Захватите фонари. И подфарники надо выключить.

Сразу наступила полная темнота.

Амиров пошел впереди, указывая дорогу. За ним Евсеев, Камил и Рафик замыкали шествие. Шоферы остались у машин.

Ночь была чернильно-черной. Мерцавшие в глубине неба звезды, даже не пытались бороться с темнотой. Стрекотание цикад не нарушало тишины: эти звуки и тишина воспринимались как одно целое. Свежий ночной воздух, полный ароматов растений, был неподвижен. Мир и покой царили вокруг.

По мере того, как цепочка поднималась среди, камней, становилось ясно, что расплывчатые очертания темной громады впереди рукотворного происхождения. Прошли еще десяток метров, и узкая тропа влилась в более широкую, почти дорогу. На этой дороге виднелся темным пятном какой-то громоздкий предмет. Он источал запахи бензина и подогретого машинного масла. Мотоцикл! Это он остывал в ночном мраке.

«Никого не оставили, стало быть, уверены, что за ними никто не следит. Или им просто нечего опасаться?» — отметил про себя Евсеев.

Миновали церковную ограду. Осторожно подошли к воротам храма. Глаза, уже привыкшие к темноте, различали черные проемы окон. От всего веяло мрачной тайной. За века храм накопил их немало.

О внутреннем расположении храма никто, кроме Амирова, не имел представления. Нигде ни звука. Куда скрылись люди? Наверняка здесь есть какие-то подземелья.

— Вы ориентируетесь в этих руинах? — шепнул капитан Амирову.

— Более или менее. Сейчас надо проверить, задержались они в центральном зале или прошли на второй этаж. Если они здесь, внизу, мы их услышим. Может, вспышкой света себя обнаружат.

— Что их привело сюда? Какой смысл в этой ночной экскурсии? Или кто-то здесь прячется?

— Все может быть... Давайте слушать. Оставайтесь у входа, я проникну внутрь, разведаю, дам вам знать.

Прошла томительная минута. По-прежнему ни звука. Кто-то потянул Евсеева за рукав. Услышал шепот Амирова.

— Внизу их нет. Будем подниматься?

Евсеев откликнулся тоже шепотом:

— Да. Только предупрежу ребят.

Отдал приказания: «Стойте здесь, внимательно слушайте. Мы пойдем внутрь. Оружие, фонарики — держите наготове». Потрогал рукоятку пистолета, но вынимать из кобуры не стал: какой от него прок в такой темноте? Левой рукой зажал фонарик, держа указательный палец на кнопке. Осторожно шагнул вслед за Амировым. Сразу охватила могильная сырость. Затхлый воздух, присущий внутренним помещениям заброшенных зданий, был особенно заметен сейчас по контрасту с чистым горным воздухом.

Лишь угадывая присутствие своего провожатого, по слуху следя за его перемещением, Евсеев медленно продвигался в кромешной тьме. Больше всего он боялся наткнуться на что-нибудь такое, что, загремев, обнаружило бы его присутствие. «Какая-нибудь консервная банка может наделать шуму на всю церковь»...

От страшного крика, который донесся откуда-то сверху, потом сбоку, снизу и мгновенно оборвался, содрогнулись оба. Евсеев рванулся вперед, включив фонари. Туда на крик!

Поток света вырвал из мрака стены, углубления ниш, своды. Капитан нащупал лучом каменные ступени узкой лестницы, ведущей вверх. Опережая своего спутника, он бросился к этим ступеням, стал взбегать по ним. Первый марш лестницы заканчивался небольшой площадкой. Под прямым углом вставала за ней арка входа, за которой начинались новые ступени. На этих ступенях, словно привидение, возникла фигура человека, который, выставив ладони вперед, инстинктивно пытался укрыться от ослепляющего света, бьющего в лицо. Парализованный страхом, он не мог сообразить, куда кинуться. Спустя мгновение, его уже держали.

— Ведите его к выходу! — приказал Евсеев.

Человек не сопротивлялся. Он был напуган, ошарашен, и, кажется, не столько встречей с оперативниками, а больше тем, что произошло где-то там внутри храма.

Подсвечивая себе фонариком, Евсеев двинулся по лестнице дальше. Следующая площадка представляла собой тупик. Но, пошарив лучом по стенам, капитан обнаружил на внутренней стороне, на высоте примерно сантиметров в семьдесят, подобие двери, скорее лаз, за которым опять начиналась лестница. Конца ее фонарик не просвечивал. Капитан замер, напрягая слух. Продвижение вперед было сопряжено с риском. Он обнаружит себя фонариком, а где гарантия, что из-за неосвещенного угла не обрушится ему на голову какой-нибудь тяжелый предмет? Без фонарика тоже нельзя: улетишь в какую-нибудь дыру, костей не соберешь... Может быть, тот, кто кричал, сорвался? Или... Сейчас придет Амиров, надо посоветоваться с ним.

Тот подал голос откуда-то снизу:

— Товарищ капитан, у храма несколько выходов. Они могут уйти через них!

Евсеев понял, что в таком случае обыскивать храм бесполезно. «Мотоцикл!» — мелькнула мысль. Он сбежал вниз, метнулся к выходу. И тотчас услышал голос Рафика:

— Стой! Стрелять буду!

Отчетливо стал слышен удаляющийся топот бегущих. Туда, в направлении к мотоциклу.

— За ними! — бросил капитан в темноту и, доставая на ходу пистолет, пустился вдогонку. Амиров присоединился к нему. Камил и Рафик, остались с задержанным.

Преимущество было у убегавших. Ясно, что у мотоцикла они окажутся раньше. Вот уже послышался характерный звук, издаваемый педалью заводки при качании. Потом заводивший сообразил, что достаточно просто дать машине покатиться под уклон, включив скорость, потому что послышались хлопки цилиндра — не успевшая остыть машина сразу завелась. Перекрывая треск мотоциклетного двигателя, хлопнул выстрел: капитан разрядил свой пистолет в звезды. Убегавших выстрел только подстегнул. Тот, что вскочил в седло водителя, дал газ, движок взревел, как на гонках. Капитан выстрелил еще раз. Стрелял он теперь не для беглецов: надо было привлечь внимание водителей своей группы. Поймут, насторожатся, услышав шум мотоцикла, догадаются перекрыть дорогу.

Они догадались: развернули машины так, что объехать их было невозможно. К тому же беглецы поздно заметили препятствие: ехали без света — и чуть было не врезались в машины. Водитель мотоцикла резко крутанул руль и наскочил на камень, лежащий на обочине дороги. Удар пришелся по ноге, машина завалилась набок. Вылетевший с заднего сиденья пассажир, поднявшись, попытался бежать, но оперативники уже подоспели. Водитель мотоцикла, похоже, сломал ногу. Он стонал с подвыванием, обхватив колено и скрючившись на траве. Рафик подвел третьего задержанного. Поочередно осветив фонариком каждого, Евсеев понял, что Ашота среди них нет. В раненом узнал того, которого видел на перевале, в Северном приюте. Двое других — незнакомы. Не было низкорослого. Отсутствовал и хозяин дома.

— Где Ашот? — резко спросил капитан. — Где остальные? Кто кричал?

Тот, к кому он обратился, молчал, шевеля губами. Молчал и тот, которого схватили в храме. С раненым вообще было бесполезно говорить.

— Ладно, давайте их всех по машинам, — распорядился Евсеев. — Раненого — в больницу. Этих двоих — в камеру. Утром разберемся. Мы с Амировым вернемся: надо искать Джугамишева. Доедете до больницы, скажите, чтобы прислали «скорую». Чует мое сердце — есть пострадавший: от удовольствия так не кричат. Ну и, конечно, пусть высылают подмогу.

Когда красные фонарики автомобилей растворились в темноте, Амиров посветил на мотоцикл:

— Этот так и оставим?

— А куда он денется? Приедут ребята, разберемся. Пойдемте в храм. У меня дурные предчувствия.

— А меня беспокоит одно обстоятельство. У нас, как у новобранца при сборке винтовки, оказалась лишняя деталь. Даже две. На мотоцикле, когда мы за ним ехали, было три человека. И сейчас у нас трое. Но не те... Во всяком случае, двое из них. Значит, есть еще, как минимум, двое. Кто-то скрывался этой ночью в храме. Да двое ли?

— Ну, сейчас-то вряд ли кто там остался. Выстрелы, шум, крики...

— Все равно надо быть осторожными. Может, подождать, пока прибудет подкрепление да станет посветлее?

— Кто-то кричал. А если этот человек еще жив, раненый? Надо действовать. Максимум внимания, и будем подстраховывать друг друга.

Тишина заброшенного храма не угнетала теперь так сильно, как вначале. Погоня, связанные с ней волнения, притупили первоначальное чувство неуверенности и боязни. Внимательно осмотрев первый этаж и ничего не обнаружив, снова стали подниматься по лестнице, на которой столкнулись с «привидением». Медленно преодолевали ступени, ощупывая фонариком стены. Дошли до той площадки, где Евсеев прекратил поиск.

— Здесь осторожней, товарищ капитан, — предупредил Амиров. — Сорваться можно. Открытые проемы и никаких ограждений. А высота, дай боже! Сюда альпинисты тренироваться приходят. Как бы нам по ночному делу не ссыпаться...

— Что им гор не хватает для тренировок, — спросил Евсеев, думая совсем о другом. Он, кажется, начал догадываться...

— Где это опасное место?

И увидел засиневшие в темноте прямоугольники не то окон, не то дверей, ведущих в никуда. Осторожно выглянув наружу он не увидел ничего, кроме темноты. Оконные проемы начинались у самого пола; чтобы посмотреть вниз, надо было держаться за косяк. Капитан попытался разглядеть что-нибудь с помощью фонарика. Но свет его бесследно растворялся во мраке. Тогда Амиров включил небольшой переносный прожектор, захваченный из машины. Посветил, помогая фонарику Евсеева. Световое пятно легло на камни. Они увидели совершенно отчетливо: там, внизу, на камнях, лежит человек. Евсеев зябко повел плечами, Амиров подавил готовый сорваться крик.

— Скорее туда!

Евсеев первый ринулся вниз, гулко стуча каблуками по каменным ступеням. Догнавший его Амиров тронул за плечо, когда капитан в нерешительности остановился, очутившись за воротами.

— Я знаю, как туда пройти. Идемте.

Они стали обходить здание по периметру. Тропа резко уходила вниз: перепад уровней площадок у фасада и противоположной стороны был, видимо, велик сам по себе. Да плюс высота стены. Евсеев подумал: «Не меньше тридцати метров. Это значит...»

Человек, раскинув руки, лежал лицом вниз. Евсеев приподнял голову. Тонкая струйка крови застыла в уголке рта, кровью был залит висок. На лице — выражение скорее гнева, чем страха. Открытые глаза были неподвижны. Ашот был мертв.

— Поднимитесь наверх, встретьте... «Скорая» должна подойти.

Амиров растворился в темноте. Евсеев, чуть отойдя в сторону, присел на камне. Через несколько минут послышались голоса.

Когда врач и кто-то с ним еще занялись трупом, Амиров нагнулся к Евсееву.

— Товарищ капитан, мотоцикл исчез.

 

Глава двадцатая

ПРИМАНКА ДЛЯ ЗАПАДНИ

Кто и зачем столкнул Джугамишева со стены? Что побудило его пойти со своими убийцами в такое опасное место да еще ночью? Кто угнал мотоцикл (один человек, двое, трое)? Где Хачизов?

Вот вопросы, которые стояли теперь перед Евсеевым, Бахаревым и местными товарищами, для которых после убийства Ашота это дело выдвинулось в разряд первостепенных. Вопросы требовали немедленного решения.

Хозяин дома, в котором останавливались сухумский гость, Ашот и приезжий маленького роста, готов был рассказать все, но ему нечего было рассказывать. По его словам, два дня назад к нему приехал Гамид, родственник из Теберды, тот самый, низкорослый, и сказал, что поживет пару дней: дела у него в Черкесске. Потом попросил свозить его в Домбай, в Северный приют. Зачем? Кого-то повидать, мол, надо. Пришлось отпрашиваться с работы. Ночью вдруг понадобилось отвезти того, которого называли Ашотом, в Теберду. Но ни ночью, ни утром никто из них не появился. Да, конечно, он хорошо понимает, что не имел права передавать управление мотоциклом. Но что было делать? Он не может болтаться где-то по ночам. У него семья, утром на работу надо. А как откажешь родственнику? Нет, кроме тех двоих, что приехали на зеленой машине из Северного приюта, он никого не видел, не знает. Из троих задержанных, которых ему показали, он признал только одного, о котором говорил уже.

Зато «дядя Яша» с уверенностью указал на тех двоих парней: они интересовались племянником и сулили неприятности.

Едва начало светать, храм обыскали до последнего сантиметра. В одной из келий обнаружили свежие следы пребывания людей,. Пустые пачки от сигарет «Апсны», выпущенных Сухумской табачной фабрикой, бутылки из-под вина «Саэро», остатки мяса, сыра, хлеба, завернутые в газету «Сабчота Абхазети» трехдневной давности. На выступе стены был прилеплен оплывший огарок свечи.

Гадать, кто все это оставил, не приходилось. Да и парни не стали запираться. В том, что они провели две ночи в монастыре, криминала не было. Но когда их действия стали связывать с шантажом «дяди Яши», а тем более с убийством, они принялись «темнить», насколько были способны. Но поскольку договориться у них не было возможности, мало-помалу стали сообщать необходимые следствию сведения. Выяснилось, что они прибыли из Сухуми. С целью, которая в деталях не была известна им самим. Им обещали хорошо заплатить, если они разыщут некоего Овчинникова Якова Прокофьевича и выведают у него местонахождение племянника. Поручение это дал (а также обещал заплатить) Дато, тот, что со сломанной ногой. Никто никого убивать им не поручал. Овчинникова следовало припугнуть, не больше. В том, что произошло в монастыре, они не виноваты. Они даже не знают, как все случилось. Им велено было не соваться в гостиницы. Ночь приготовились скоротать в монастыре. Проводить там время посоветовал Гамид. Его и Дато слушался. Но и Гамид — не самый главный. А кто — им неизвестно. Они сидели, мирно беседовали, уже собирались устраиваться на ночлег, как раздался условный свист, которым предупреждал о своем появлении Гамид.

Потушив на всякий случай свечу, парни пошли навстречу. Вещей у них никаких с собой не было, собирать ничего не надо, стали спускаться. Уже где-то совсем рядом Гамид окликнул их. Они отозвались, и тут раздался тот страшный крик. Бросились в разные стороны. Один тут же наткнулся на оперативников, другой выбежал через южный вход.

Дато поначалу отвечать на вопросы отказался. Он демонстративно стонал, хватался за поврежденную ногу (перелома, как выяснилось, не было, но ушиб сильный). Прикидывался случайным свидетелем несчастного случая, божился, что ничего не знает, отрицая даже заведомо-бесспорные факты. За остаток ночи он сочинил свою версию происшедшего. И хоть была эта версия наивной и жалкой, он со всей серьезностью отстаивал эту чепуху. Плел что-то насчет того, что подвыпивший Ашот затеял с Гамидом спор, кто лучше знает руины храма близ Карачаевска. Джугамишев на пари брался найти дорогу на галерею, проходящую через верхний ярус молельных помещений, с завязанными глазами.

— Ну и фантазия! — усмехнулся Амиров. — Получше-то ничего не мог придумать? Что-то я не видел никакой повязки. Ни на глазах покойника, ни в каком другом месте.

— Наверно, спала. Упал человек — слетела повязка, — подумав немного, поднял указательный палец, словно вспоминая. — Да, правильно. Это сперва хотели повязку. Но там так темно, что и повязки не надо...

— Вот тут спорить не стану. Действительно, темно было, сами убедились. И хватит сказок! Днем мы изучили следы на площадке. Внимательно изучили. Так вот, ваши следы и следы убитого находятся в таком положении, что совершенно очевидно: вы столкнули Ашота. На слое пыли это так все хорошо отпечаталось, что у суда сомнений не останется.

Побледнев, Дато вскочил, забыв про больную ногу.

— Нет! Это не мои следы! Не я толкнул! Это Гамид. Мне не за что было убивать его.

Инстинкт самосохранения возобладал над всеми другими чувствами. Дато заговорил. Он подтвердил, что появление «агентов» из-за хребта действительно связано с поисками племянника Овчинникова. Его, Дато, послал Хачизов. Где он сейчас — неизвестно. Но завтра надлежит дать телеграмму в Сухуми. На главпочту, до востребования. На имя Ломейко Тамары Александровны. В зависимости от того, как будет складываться ситуация. Либо: «Дядя с выездом задерживается», в случае если нет пока ничего определенного. Либо: «Дядя приехать не может, приезжай сама». Это в случае, если племянник появился и ожидается товар при нем.

— Какое отношение ко всему этому имел Джугамишев?

— Мне об этом ничего не известно. Я только понял, что он чем-то помешал Хачизову. Это знает только Гамид. Когда в Северном приюте Нафталиев привел Ашота и он стал спрашивать, где Хачизов, я сказал, что не знаю. Но вдруг появился Гамид и сказал, что надо ехать в Черкесск и ждать там Хачизова. И туда придет Рамо.

— Рамо? Кто это?

— Я понял, что это брат Ашота. Когда приехали в Черкесск, Гамид сказал, что Рамо нельзя показываться в городе, его ищут. Но ночью они поедут к нему. Ашот очень волновался и все торопил Гамида. Я не хотел ехать. Гамид сказал: «Надо, Хачизов велел». И я поехал.

Так вот на чем сыграл этот коротышка! Вот что стало приманкой для западни.

— Я не толкал Ашота. Я шел сзади и сам боялся упасть, было так темно. Потом Гамид остановился, кому-то свистнул. Кто-то ему ответил, и — крик... Я побежал. Куда — не знаю. Кто-то бросился навстречу, толкнул, но я бежал вперед за тем, кто убегал. Когда оказались снаружи, я понял, что бегу за Гамидом. И еще кто-то за нами. Гамид отстал, я наткнулся на мотоцикл. Увидел, что ключ зажигания на месте, стал заводить. Подбежал еще кто-то. Не Гамид. А когда загрохотали выстрелы, я совсем перепугался. Поэтому наехал на камень.

Значит, Гамид один... осуществил свой план и бежал. Следы позволили восстановить картину убийства. Рассказ Дато и показания задержанных парней дополнили ее очень важными деталями.

Хитро все было задумано. Свистел, голос подавал, чтобы полностью усыпить подозрения Ашота. Ведь прислушиваясь к голосам и стараясь уловить знакомые родные интонации, Ашот утратил всякую осторожность. А стоял на краю пропасти. Гамид зашел сбоку (это действительно удалось установить по следам, оставленным на налете пыли. Никому из задержанных эти отпечатки не принадлежали — слишком были малы) и с силой толкнул Джугамишева. Падая, тот все же инстинктивно ухватился за косяк проема. Гамид оторвал руку (следы этой короткой борьбы тоже удалось рассмотреть при помощи сильной лупы). И тогда Ашот закричал...

Он пошел на встречу с братом, о судьбе которого не знал уже несколько лет. Но ведь у него была еще цель — встретиться с человеком, бросившим тень на его доброе имя, восстановить справедливость. Это стоило ему жизни.

...Мотоцикл обнаружили в реке Клухор, недалеко от Северного приюта. Эта находка позволяла сделать предположение, что убийца выбрал, чтобы скрыться, дорогу через перевал.

 

Глава двадцать первая

ПЕРЕВАЛ

Стремительно развернувшиеся события требовали самых энергичных действий. И не только для поисков Гамида.

Во-первых, дал о себе знать Гена Коршунов. Сработала задействованная Бахаревым система оповещения всех возможных точек, в которых могло обнаружиться «рыжье» — золото. Новоявленный Монте-Кристо «проклюнулся» в Кисловодске. Уже по характеру самого преступления можно было предположить, что парень осторожностью не отличается. Задержка с прибытием к дяде могла означать, кроме всяких привходящих случайных причин, главную — беспечность. Загулял, утратил осторожность, начал в открытую торговать: наличные, видимо, кончились. Сигнал из курортного города полностью подтверждал это предположение. Надо было срочно туда выезжать. Пятигорские товарищи, возвращавшиеся к себе, готовы были доставить Бахарева.

Во-вторых, из Сухуми поступило сообщение, что в одну из сберегательных касс города предъявлен билет лотереи ДОСААФ с интересующим Чеканскую милицию номером. Как известно, для оформления выигрыша требуется паспорт. Так вот, установлено, что билет оказался в руках жительницы Сухуми Ломейко Тамары Александровны. Таким образом, подтвердилось наличие названного Дато адресата и его связи с Хачизовым. Установлено, что названная гражданка — пенсионерка, живет в собственном доме. Намерена получить машину, не деньги. Утверждает, что билет купила в своем городе, хотя билеты данной серии в Закавказской зоне не распространялись.

И, наконец, в-третьих, из Чеканска по фототелеграфу передан, составленный по приметам, портрет Миши-Хачизова. Оказалось, что в местных картотеках есть похожий портрет, тоже составленный по приметам. Украшает он личное дело Гайсана Эфендиева, который разыскивается за крупное мошенничество. Разъезжая по городам и весям на небольшом автофургоне, Эфендиев обхаживал руководителей потребительских обществ и по липовым доверенностям получал дефицитные дорогостоящие продукты, такие, как мед, сухофрукты, перец.

Счет шел на тысячи рублей. Директора заготконтор соблазнялись обещаниями мнимого покупателя-оптовика помочь достать шифер, многослойную фанеру, кровельное железо и арматурную сталь. Автофургон уезжал, увозя бидоны с медом, сотни килограммов кишмиша, тонны молотого перца, а райпотребсоюзы тщетно ожидали лимитированных строительных материалов, а также денег за продукты. Письма-обязательства, в которых давалась гарантия оплаты за выданные товары, оказались фальшивыми. Завороженные видом автофургона с иногородним номерным знаком, а еще тем, что оборотистый коробейник свободно оперировал названиями сортаментов арматурных прутков, металлических уголков, кровельных материалов, работники потребительских обществ долго не могли поверить, что их околпачил ловкий проходимец. Эта замедленная реакция каждый раз давала Эфендиеву возможность скрываться без особой спешки. Но, видимо, чувствуя, что тучи над его головой сгущаются, он временно покинул пределы Северного Кавказа. Можно было понять после этого во много раз возросшую заинтересованность местных работников правопорядка в поиске, который вели их уральские коллеги.

Предстояло выработать общий план и, исходя из этих данных, скоординировать действия.

Мнение хозяев сводилось в основном к следующим мероприятиям. Специально организованной группе немедленно вылететь в Сухуми. Через Ломейко попытаться выйти на Хачизова — Эфендиева. Гамида встретить в конечной точке маршрута, идущего через перевал, — в Южном приюте и даже раньше. Это могут сделать работники абхазской милиции. Они же могут проследить его путь до Сухуми. Гамид наверняка приведет к тому же Эфендиеву. Возможно, что какими-то сведениями располагает и задержанный Коршунов: он ведь тоже был связан с Хачизовым и даже действовал какое-то время под его руководством. Пока не ускользнул от него.

У плана выйти на Хачизова через Гамида есть, однако, существенный недостаток: неизвестно, какие каналы связи использует эта шайка. Это может быть и телефон. Это могут быть и контакты с людьми, могущими передать сигнал тревоги по какой-то закодированной системе, да и без всяких ухищрений могут предупредить, вспугнуть. А такой матерый жулик, надо думать, очень осторожен.

Кроме того, «вести» Гамида от Южного приюта до Сухуми будет непросто. Трудно предсказать, каким он воспользуется транспортом, чтобы преодолеть стокилометровый участок пути.

Что касается возможности выйти на Хачизова через гражданку Ломейко, предъявившую билет, то и тут свои сложности. Неясно, что связывает пенсионерку с этим мошенником. Можно только с уверенностью заключить, что машину она берет не для себя. Для подарка кому-либо? Сыну там, внуку... Есть, конечно, и такие пенсионерки, которые способны выложить сумму, составляющую десятилетний заработок шахтера. Но, по всей вероятности, здесь не тот случай. Человека, с которым Хачизов совершил спекулятивную сделку, он не стал бы просить об одолжении — получить телеграмму до востребования. И это не сообщник. Сообщника он не стал бы так в открытую выставлять. Наивная старая женщина, для которой нетрудно сочинить вполне правдоподобную историю, может из элементарного чувства благодарности выполнить просьбу, не особенно вдаваясь в суть ее содержания. А если это так, то она ничем не сможет оказаться полезной.

И все же попытаться надо. Хотя бы дать телеграмму на имя Ломейко. В том варианте, который предусматривает его выезд. Что-что, а дележ награбленного Хачизов своим сообщникам не доверит, поедет сам. И тут появится возможность его взять.

Возлагать надежды на момент передачи телеграммы особенно тоже не приходится: без всякого контакта может быть подан совершенно незаметно условный знак, сигнал, заранее обговоренный. При многолюдье почтамта это делается совершенно незаметно.

Согласившись, что телеграмму дать необходимо, Евсеев и Бахарев в отношении Гамида были иного мнения: если он двинулся через перевал, его надо брать здесь.

Местные товарищи в деликатных выражениях объяснили своим уральским коллегам, что это не так просто. Если Гамид пристроился к туристской группе (а уверенности в этом нет), то он вышел в пять часов утра и идет уже несколько часов. Пешком его уже не догнать, а колеса там не помогут.

— А если вертолет?

Нельзя, конечно, сказать, что идея эта никому не приходила в голову, но горы есть горы. К тому же Гамид, увидев, что за группой следует вертолет, может догадаться, что это — за ним. Спрячется в горах, отсидится до ночи, тогда его еще труднее будет искать.

— Можно взять собаку.

В конце концов, у идеи — действовать немедленно — нашлись сторонники среди местных товарищей. Вариант с вертолетом был одобрен. Решено было, что полетят Евсеев и Амиров. Бахарев отбыл в Кисловодск.

По дороге на аэродром Евсеев поинтересовался, как, по мнению Амирова, будет добираться из Сухуми в Черкесск Хачизов.

— Самый быстрый путь, естественно, самолет. До Минеральных Вод. Там автобус, такси.

— Вероятно, есть смысл установить дежурства в аэропорту.

— Это, конечно, будет сделано. Но в этих краях Хачизов предельно осторожен. Ему каким-то образом удается ускользнуть, хотя ищут его уже не первый год. Больше надежды задержать его в Черкесске.

Спустя час, Евсеев, не отрываясь, смотрел в иллюминатор вертолета на развернувшуюся перед ним картину Главного Кавказского хребта. Стеной вставали величественные великаны в голубовато-белых ледяных шлемах. Но воспользоваться редкой возможностью — полюбоваться горами с высоты птичьего полета — капитану мешали думы о предстоящей операции. Это поглощало его целиком.

Капитан вглядывался в слепящую снежную равнину, неожиданно возникшую среди скальных громад. Черная пунктирная линия обозначилась на ней вдруг. Это цепочкой, протянувшейся не на одну сотню метров, двигалась туристская группа. Помощник пилота, наблюдавший за землей через экран телевизионно-оптического визира, знаком пригласил капитана. Всеволод Петрович различал теперь даже лица идущих. Манипулируя наводящим устройством, капитан стал просматривать всю цепочку. Задача облегчалась тем, что больше половины идущих составляли женщины.

— Вот он! — Евсеев сделал знак Амирову. Тот, заняв место капитана, через минуту кивком головы подтвердил:

— Да, он.

Капитан крикнул на ухо пилоту:

— Здесь!

Тот, кто их интересовал, шел в хвосте цепочки. Соответственно туда надо было направить и машину. Но фирн, слежавшийся на высокогорных склонах снег, — мало подходящая площадка для многотонной машины. Выход один — воспользоваться лестницей.

Люди с удивлением смотрели на зависший вертолет, на спускавшихся людей. Цепь прекратила движение. И только один человек стоять не стал: он бросился бежать. Это был Гамид.

— Стой! Там трещина! — вдруг закричал кто-то из цепи. Евсеев понял, что это проводник, замыкающий движение, предупреждает бегущего об опасности. Но было поздно: не добежав двух десятков метров до ближайшей скалы, Гамид, нелепо взмахнув руками, исчез.

 

Глава двадцать вторая

ПОСЛЕДНИЙ ВАРИАНТ

Гена Коршунов оказался довольно занятным парнем. Надо было привыкнуть к его манере разговаривать, чтобы понять, где у него бравада, а где искренность.

Не похоже, чтобы его очень расстраивала потеря награбленного и сильно расстраивало грядущее наказание. Финал своей воровской акции он воспринимал как нечто должное. Не было тех ноток бахвальства, которые в таких случаях, бывает, проскальзывают: если бы не то-то и то-то, я бы...

О сообщниках, судя по всему, распространяться не собирался. И только пожимал плечами, когда об этом заходила речь.

— Подал идею? Какую идею? А, кто подал идею?.. Да никто. Сам додул. Сам набедокурил, сам и отвечать буду.

Но, увидев фотографию Хачизова, сник. Даже в лице немного изменился. Спросил тихо:

— Его что тоже взяли?

— Как его зовут? — в свою очередь спросил Бахарев. — И откуда ты его знаешь?

— Это Юсупов. Микаэл Рустамович. Откуда знаю? Да так, познакомились...

И Коршунов рассказал. Состав рефрижераторов, который он сопровождал как слесарь-электрик, вез виноград с одной из южных станций. Незадолго перед отправлением к вагону, где ехала бригада Геннадия, подкатили двое симпатичных черноволосых граждан. Обворожительно улыбаясь, они попросили ребят отвезти в своем вагоне несколько кислородных подушек в тот город, куда лежал их маршрут. Ясное дело, не бесплатно. По прибытии их встретят и из одной подушки всем нальют по трехлитровой банке. А ведь там не какое-нибудь кисленькое винцо, а коньяк. Да и в дороге могут для бодрости прикладываться, сколько захотят. Только чтобы незаметно было. Не для подушки, нет. В подушке сорок пять литров, много надо выпить, чтобы стало заметно. Начальство чтобы не заметило.

Но вот начальство-то как раз и заметило. То ли кто видел, то ли кто донес, но еще до отхода поезда нагрянула проверка. Назревали неприятности. И тут появился Юсупов. Начальство, слегка пожурив ребят, велело все сгрузить и больше такими делами не заниматься. Но коньяк все равно уехал, а после Геннадий имел дела с Юсуповым еще, перевозя какие-то ящики, мешки, бидоны. Юсупов платил. Не так чтобы уж и много, но погулять хватало. Отпуск-то у Геннадия большой — через каждые полтора месяца на колесах, считай, сорок дней, денег много надо.

В деле, на котором Геннадий попался, ему отводилась самая незначительная роль. Но он, смекнув, понял, что может и один провернуть все. Ведь при юсуповском раскладе ему и вознаграждение полагалось столь же незначительное...

И тут Геннадий всхлипнул.

— Да на хрена они мне все эти побрякушки! Обозлился я на эту кодлу юсуповскую из-за Рамо...

Так впервые было упомянуто Коршуновым имя брата Ашота Джугамишева в связи с Юсуповым (он же Хачизов, он же Эфендиев). С молодым Джугамишевым Коршунов познакомился во время очередной отправки тайного груза на Урал. Рамо выступал в роли посыльного. Потом встречи такого рода стали повторяться.

Однажды Рамо пришел с девушкой. Дело было как раз в Кисловодске. Завершив свои дела, молодые люди на том же такси, на котором Рамо привез товар, отправились в ресторан. И вот здесь-то Минаба (так звали девушку) и высказала свой взгляд на «подпольную» деятельность друзей и их шефа Юсупова. И в тоне, и в словах Минабы звучали ненависть и презрение. Она убеждала ребят, что пока не поздно, надо со всем этим кончать, что дела у Юсупова нечистые, что сколько веревочке ни виться...

— Как от них уйдешь, — с тоской проговорил Рамо. — Они из-под земли достанут...

А через несколько дней Геннадий узнал, что Рамо погиб. При загадочных обстоятельствах. Геннадий не был уверен, что его не ждет такая же участь. Когда шайка Юсупова задумала ограбить универмаг в Чеканске (Юсупов и его люди ничем не брезговали), Коршунову предложили участвовать в этом деле. Он согласился, но не из желания получить долю, а чтобы «засыпать» всю эту кодлу и тем самым отомстить за смерть Рамо. А в том, что это они его убили, Геннадий не сомневался. Но так все обернулось, что хоть золото и увел Коршунов у этих живоглотов, пострадает-то только он один.

— Что ж ты полез сюда, в эти края, зная, что они здесь свое гнездо свили? Ведь прямо им в лапы.

— Ну хотя бы потому, что им и в голову не пришло бы искать меня здесь. А потом здесь живет дядя, о котором они ничего не знают...

— Это только тебе кажется, что не знают, — усмехнулся Бахарев. — И мы знаем, и они знают. Только мы раньше успели тебя перехватить. На твое счастье. Отбудешь наказание, может, человеком станешь. А у них, сам знаешь, какие законы. С братом Рамо они тоже рассчитались. Только за то, что попытался одному грязному делу помешать... Где теперь Юсупов?

— Никто никогда не знает, где он обитается. Вот только...

— Что только? — Бахарев так и впился в лицо Геннадия. Кажется, опять появилась соломинка, за которую можно ухватиться. Третий допрос Коршунова вел Бахарев уже после того, как стало ясно, что поиски главаря с тройной фамилией зашли в тупик. Гамид погиб, свалившись в пропасть. С ним оборвалась ниточка, дававшая, правда, очень слабую надежду.

Ничего не дали сухумские изыскания. Опасения насчет пенсионерки оправдались. Действительно, пожилая домохозяйка за небольшую плату согласилась оформить на себя выигранный автомобиль. Попросил ее об этом бывший жилец-квартирант Эдуард Владимирович Клинский.

Попросил потому, что не хотел понапрасну терять время, которое должно пройти с момента предъявления билета до выдачи машины, а это месяца три. Самому же Клинскому, как он сказал, предстояла длительная зарубежная командировка. Он надеялся вернуться к тому времени, когда срок соблюдения необходимых формальностей выйдет. Пожилой женщине, конечно, не под силу хлопоты, связанные с технической стороной дела, но Клинский заверил, что в этом смысле ей ничего не придется предпринимать. Потом, после возвращения Клинского, передачу прав на машину Тамара Александровна должна была осуществить по дарственной. Скромное вознаграждение за хлопоты, ясное дело, одинокой женщине не помешает. А обратился Клинский к Ломейко потому, что доверял ей больше, чем кому бы то ни было.

«Что же касается телеграммы, то эта просьба, конечно, немного странная. Но это связано с сердечными делами. А как тут не помочь? Сама молодая была. Что я должна была сделать? Прийти на почту, подать паспорт в окошечко «до востребования», прочитать телеграмму, если она там окажется. Передавать никому не надо. Если в телеграмме сказано «приезжай» — положить в сумочку. «Задержись» — тогда в карман плаща. После еще надо сходить три раза на почту, спросить телеграмму. Причем в одно и то же время — ровно в двенадцать. Вот и все. Пришла телеграмма, там было сказано, что надо выезжать. Положила в сумочку. Больше ничего не надо делать. И на почту ходить больше не надо».

В аэропорту Хачизова встретить не удалось. Либо он применил какой-то грим, либо воспользовался каким-то другим транспортом.

Вот почему с такой заинтересованностью отнесся Бахарев к проскользнувшему у Коршунова намеку на какую-то возможность напасть на след Хачизова.

— Я подумал, — неуверенно продолжал Геннадий. — А если вам поговорить с Минабой?

— А откуда она может знать?

— Она, может, и не знает, но кое-что знал Рамо. Она могла кое о чем догадываться. Тогда, в ресторане, она грозилась все узнать и вывести всех на чистую воду. Что-то она, значит, подозревала.

— А где ее искать, Минабу? Кто она, кем работает?

— Она медсестра в санатории «Хатипара» в Теберде. Там ее и искать надо. Где живет, не знаю. Да там скажут.

Минутой позже, когда Коршунова увезли, Бахарев уже звонил Евсееву. Он еще не успел досказать, как капитан воскликнул:

— Только что собирался звонить тебе по этому же поводу. Амиров рассказал мне, что в истории гибели Рамо много неясного. Компетентные люди говорили ему, что следствие проведено поверхностно. Не наше дело этим заниматься, но я как раз хотел просить разрешения поехать в Теберду, поговорить с людьми, которые знали Рамо и с ним общались. Эта девушка как нельзя более кстати.

— Тогда двигай туда со всей возможной быстротой. С машиной договоришься?

— Я думаю, у здешних товарищей в этом деле заинтересованности не меньше, чем у нас.

Санаторий «Хатипара» — старой довоенной постройки. Приземистые одно- и двухэтажные корпуса без всякого намека на архитектурные украшения. Ни ажурных веранд, ни легких балконов. Словом, без претензий, как и гора, именем которой санаторий назван.

Минаба была на дежурстве. Ее быстро отыскали. Прошли в сад, под деревья. Подальше от любопытных глаз.

Несколько секунд Евсеев разглядывал девушку, невольно любуясь ее правильными строгими чертами лица. Взгляд темных глаз печален. На лице никаких следов косметики. Если бы не несколько непривычное имя, Евсеев не предположил бы в девушке горянки.

— Я не ослышалась, вы откуда-то приехали. Не местный?

Евсеев объяснил. Минаба выслушала, вздохнула.

— Его теперь все равно не вернешь...

— Но ведь должен ответить тот, кто его погубил.

— Да, конечно. Только у нас здесь считают, что он сам во всем виноват, никто его не губил.

— А вы как считаете?

— Как я считаю? — В глазах девушки вспыхнул огонек. — Как я считаю, скоро кое-кто узнает! Пусть со мной расправятся, как с ним, но я уже написала, куда следует.

— Так вот, чтобы не расправились, расскажите мне все.

...Рамо сорвался с висячего моста через горную бурную реку. Моста там, собственно, нет, как такового. Есть только канаты, на которых кое-где сохранились доски настила. Переходить по зыбким и ненадежным стальным ниткам, повисшим над пропастью, запрещено. Но смельчаки этот запрет игнорируют, экономя несколько минут, которые надо потратить, чтобы дойти до капитального автомобильно-пешеходного моста, находящегося сотней метров ниже.

Рамо всегда преодолевал висячий мост с ловкостью акробата-канатоходца. Происшедшее с ним несчастье следователь списал на опьянение. Якобы и по ровной дороге Рамо в тот вечер передвигался с трудом, а тут еще понесло его на опасную переправу. Сорвался на камни, ударился головой, захлебнулся. Кто видел? Никто не видел. Но она-то, Минаба, знает, что Рамо в тот вечер вообще не пил.

— Все дело в том разговоре... Накануне по моему настоянию Рамо заявил Юсупову, что он из его игры выходит, темных его дел знать больше не хочет, поскольку собрался жениться. Юсупов — хитрая лиса, он никак своего неудовольствия не выказал, даже на свадьбу напросился, пообещал подарок хороший. Подарок... А потом появился этот хорек Гамид, злобный коротышка. Это враг Ашота, есть у Рамо брат, живет где-то у вас на Урале.

«Был, жил», — мысленно поправил девушку Евсеев.

— Ашот несколько лет назад уличал Гамида в воровстве — украл барана, это сейчас он по крупному ворует («отворовался»). Был скандал на весь аул: и тогда он затаил злобу. Вот и отомстил («обоим братьям за одного барана»). Это Гамид столкнул Рамо с моста. Не просто сбросил, ударил чем-то по голове, так бы ему с Рамо не справиться.

«Откуда у нее такая уверенность? И неужели Ашоту во время посещения родных мест никто ничего не сказал о гибели брата? В противном случае, западня бы не сработала. А может, знал, но все равно пошел, чтобы отомстить. Теперь этого уже не узнать...»

— Но ведь я-то знаю: Гамид приходил вечером к Рамо, мы в ресторане сидели, и что-то ему сказал. Я потом спросила, но Рамо отмахнулся: шеф, мол, что-то на прощанье хочет сказать. Мы выпили лишь немного сухого вина, Рамо был совершенно трезвый, когда меня провожал. «Ты пойдешь к этим?» — спросила я. «Надо. Все равно ведь не отвяжутся. Коротышка уже ждет». — «А он зачем, ты что, один дорогу не знаешь?» — «Сказал, что поведет в такое место, которое я не знаю». А наутро разговоры: пьяный ночью упал с моста. Все поверили. И никакого дела возбуждать не стали. Меня никто не слушал. А ведь видели — рана на голове такая, какой при падении он не мог получить. Так и похоронили.

— Значит, он сказал: «Место, которого я не знаю». Стало быть, другие места Рамо знал? Вы что-нибудь можете сказать об этом?

— Рамо меня не посвящал. Однажды мне надо было побывать в Черкесске. Я хотела поехать на автобусе, но он предложил воспользоваться машиной шефа. (У Юсупова был в то время небольшой фургончик, серенький такой, а Рамо ездил на нем по каким-то «липовым» документам). Так вот, надо было съездить за коробочкой лекарства, очень дефицитного, заграничного, для какого-то нужного шефу человека. Это недалеко от Черкесска, километров тридцать. Помню, у селения двойное название. Уже дорогой стали решать, куда раньше двинуться: в Черкесск или на «явку»? Решили вначале проехать в то селение, а уже из города вернуться домой. «Правда, шеф мне голову оторвет, если узнает, что брал тебя, — сказал Рамо. — Не любит, когда кто-то из посторонних узнает его тайные квартиры. Меня он строго предупредил. Но разве ты для меня посторонняя?» Это он себя успокаивал... К самому дому подвозить не стал, высадил на въезде в аул. Но я все равно видела, куда он подруливал. Да он и не хотел от меня скрывать, просто боялся, что из дома в машине увидят.

— Вы можете показать мне этот дом?

— Прямо сейчас? Так надо еще сообразить, как в тот аул проехать.

— Сообразим. Вам помочь отпроситься с работы?

— Не нужно. Мое дежурство уже закончилось. Но почему вы думаете, что Юсупов там?

Упоминание о фургоне навело капитана на мысль, что, кроме воздушного пути, у Хачизова-Юсупова была еще возможность добраться из Сухуми в Черкесск. Неприметная малолитражка специального назначения, каких бесчисленное множество движется по дорогам страны. Что может быть лучше для такой цели?

Единственную остановку сделали около киоска «Союзпечати», чтобы запастись туристской схемой. Приказав водителю ехать в сторону Черкесска, капитан принялся вместе с девушкой изучать схему.

— Тут много двойных названий, — озабоченно констатировал Евсеев результат своих изысканий. Минаба, наморщив лоб, пыталась вспомнить.

— Кажется, вот это. Кош-Хабль. И по расстоянию подходит, и по направлению.

Конечно, было сейчас у капитана небольшое сомнение насчет правильности своих действий. Надо было поставить в известность руководство. Но, во-первых, для начальства его доводы могли показаться неубедительными. Во-вторых, время. Потерянных минут не простят, не оправдают, если уйдет преступник. А окажутся ошибочными его предположения, так что ж — разочарование постигнет лишь его одного. Впрочем, нет. Покосившись на побелевшее лицо Минабы, он увидел, как плотно сжаты ее губы, каким огнем горят глаза. Нет, не один он будет разочарован.

При въезде в поселок Минаба впилась глазами в открывшийся перед нею вид тихих улочек, садов. Вдруг, побледнев еще больше, она схватила капитана за руку: «Тут! Вон тот дом! И машина!»

Евсеев увидел приткнувшийся к палисаднику небольшой автофургон мышиного цвета. Вырывавшийся из-под кузова голубоватый дымок сомнений не оставлял: у машины запущен двигатель, в любой миг она может сорваться с места. Кузов фургончика не позволял видеть тех, кто сидит в кабине, но водитель уже, конечно, заметил «уазик» в зеркале заднего вида. И хотя на «уазике» не было никаких знаков, говорящих о принадлежности к милиции, в фургоне наверняка насторожились.

— Загораживай им дорогу! — приказал капитан шоферу.

«Уазик» рванулся и через несколько мгновений оказался на пути тронувшегося с места фургона. Чтобы избежать столкновения, водитель его был вынужден затормозить. Кабины машин были теперь совсем рядом, и Евсеев увидел рядом с мордастым шофером бледное лицо того, кто столько дней и ночей виделся ему, не давал покоя. Это был он: Хачизов-Эфендиев-Юсупов-Клинский. Он же Миша.

Мордастый выскочил из кабины и бросился к «уазику». В руке его был зажат ломик-монтировка.

— Вы что хулиганите? — Он подкрепил свой возглас грязным ругательством. — Жить надоело? Сейчас я вам ноги повыдергиваю!

— Спокойно! — тоже выпрыгивая из машины, громко крикнул Евсеев. — Милиция. Предъявите документы!

Злоба исказила лицо мордастого. Он замахнулся на капитана, но ударить не сумел: поднырнув под занесенную руку, Евсеев перехватил ее и заломил на выброшенном углом локте своей руки. Кисть, сжимавшая ломик, сразу ослабела, монтировка выпала, а мордастый, оказавшись на коленях, взвыл от боли. Но возиться с этим типом вовсе не входило в планы Всеволода. Он старался не упускать из вида кабину автофургона, откуда, распахнув дверцу, соскочил на землю тот, кто его сейчас интересовал больше всех.

— Держи его! — приказал он подскочившему шоферу. — Да не того! Того я сам возьму. Этого, чтобы не путался под ногами. — И кинулся вслед убегавшему Хачизову, догнал его в несколько прыжков.

Вот уже щелкнул замок наручника, второй для верности капитан уже намеревался закрепить на своей кисти, но не успел: правая рука понадобилась ему для движения, с которым нельзя было медлить и долю секунды. Пистолет как бы сам по себе оказался выброшенным на уровень глаз. Он был направлен на двоих, которые двигались на капитана с вполне определенными намерениями. Евсеев подозревал, что такой сюрприз возможен: хоть автофургон и не предназначен для перевозки людей, исключения делаются чаще, чем можно предполагать.

Оба были вооружены. Но не страх почувствовал капитан, увидев в руках одного обрез. Единственная мысль была: неужели уйдет? Ну нет!

Пули одна за другой взметнули фонтанчики земли у ног надвигавшихся на него бандитов.

— Бросай оружие!

Этот приказ капитана, подкрепленный еще одним выстрелом, возымел действие. Полетели на землю и обрез, и нож.

Но Хачизов успел отпрыгнуть. И в это мгновение раздался пронзительный женский крик:

— Нет! Не уйдешь!

Минаба выпрыгнула из машины с такой быстротой и легкостью, словно у нее были крылья. Хачизов обернулся на крик и замер, глядя на девушку, будто на привидение. Его замешательство продолжалось какой-то миг, но Минабе хватило этого мига, чтобы оказаться рядом с Хачизовым. Она вцепилась в него так крепко, что Евсеев успокоился: не уйдет! У него есть несколько секунд, чтобы подобрать брошенное оружие, запереть в фургоне обоих бандитов вместе с мордастым водителем.

Потом он займется Хачизовым и вызовет по рации подмогу.