Художник А. Н. Бенуа так вспоминал о своей встрече с императором Александром III в 1889 г.: «Меня поразила его “громоздкость” – как-никак величие. До тех пор мне очень не нравилось что-то “мужицкое”, что было в наружности государя, знакомой мне по его официальным портретам… И прямо безобразной казалась мне на этих портретах одежда (мундир) государя – особенно в сравнении с элегантным видом его отца и деда… Но вот в натуре обо всем этом забывалось, до того само лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз. Проходя под тем местом, где я находился, он на секунду поднял голову, и я точно сейчас испытываю то, что я тогда почувствовал от встречи наших взоров. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Царский взгляд! Взгляд человека, стоящего выше всех, но который несет чудовищное бремя и который ежесекундно должен опасаться за свою жизнь и за жизнь своих близких! В последующие годы мне доводилось несколько раз быть вблизи императора, отвечать на задаваемые им вопросы, слышать его речь и шутки, и тогда я не испытывал ни малейшей робости. В более обыденной обстановке… Александр III мог быть и мил, и прост, и даже… “уютен”. Но в тот вечер в Мариинском театре впечатление от него было иное… странное и грозное».

При этом никто не подозревал наличия у императора большого ума и великих способностей. Даже симпатизировавшие ему лица отмечали весьма скромные дарования Александра III. Безмерно восхищавшийся царем государственный деятель (а в 1892–1903 гг. министр финансов) С. Ю. Витте вспоминал: «Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего, ниже средних способностей и ниже среднего образования». По мнению Витте, это нисколько не умаляло достоинств царя, у которого был великий «ум сердца». В чем-то схожую характеристику дал императору весьма информированный придворный, приближенный великого князя Константина Николаевича генерал А. А. Киреев: «Вообще у него нет не только того “лоска”, которым отличался его отец, нет и его знаний, может быть, и ума… и тем не менее, когда с ним разговариваешь, чувствуешь, что имеешь дело с силой, чувствуешь, что есть нечто серьезное, что нелегко поддается. Этого чувства я никогда не ощущал, разговаривая с покойным Александром II».

Многие отмечали непреклонность воли императора. По словам Витте, император был последний истинный самодержец. В этом утверждении заключалось известное преувеличение. Александр III часто сомневался, не был уверен в своих решениях. Он предпочитал полагаться на мнения ближайших сотрудников, которым привык доверять. Действительно, император мог быть весьма резок, говоря о том или ином человеке. Но высказать то же самое в лицо критикуемому чиновнику или общественному деятелю он порой не решался. Тот, кто знал эту характерную черту государя и желал сменить его гнев на милость, без особых опасений добивался личной аудиенции у царя, в ходе которой император обычно был в высшей степени обходителен и деликатен.

Государь был несуетлив, не любил ничего показного, не ценил театральных поз и высоких фраз. Он не выносил, когда его пытались поцеловать в руку. И в этом случае порывисто отдергивал ее. Александр III в отличие от отца обращался ко всем своим подданным на вы. Для Александра II и его братьев обращение на ты было своего рода милостью представителя царствующего дома. Александр II говорил «вы» только малознакомым лицам, к которым не испытывал симпатии. Сын же его отказался от этого обычая, демонстрируя таким образом свое уважение ко всем, к кому обращался. Единственное исключение он делал для графа И. И. Воронцова-Дашкова, с которым его связывали давние товарищеские отношения. И по отношению к прислуге император был подчеркнуто вежлив. Чинов свиты всегда называл по имени и отчеству, а не по фамилии, как это было заведено при дворе его отца. На встречах или же перед завтраком государь с женой обходили всех присутствующих и подавали всем руку. Этот обычай ушел с воцарением Николая II.

Иностранные биографы Александра III удивлялись, что император, в чьих жилах текла преимущественно немецкая кровь, испытывал неприязнь ко всему немецкому, подчеркивал свою «русскость», национальный характер своего царствования. В ближайшем его окружении говорили только по-русски. Император беседовал по-французски лишь с женой. Правда, делал это плохо, с сильным русским акцентом. Императрица же не стеснялась говорить по-русски с теми, кто не владел иностранными языками в должной мере. Видимо, по настоянию супруга со своими детьми она общалась только по-русски. На нем Мария Фёдоровна говорила с сильным акцентом, но при этом правильно и свободно.

Показательно, что Александр III больше всех прочих царей в XIX в. любил Москву. В этом он сильно отличался и от отца, и от деда. Император часто мечтательно говорил о своем желании пожить в Москве, провести там хотя бы Страстную неделю, встретить Пасху. Но в данном случае этот не слишком реалистичный план не находил сочувствия со стороны супруги.

Из всех загородных резиденций царская семья предпочитала Гатчину. До Александра III здесь подолгу жил только Павел I. Лишь иногда тут бывал Николай I. Александр I не был ни разу, Александр II изредка приезжал сюда поохотиться. Гатчина была тихим и скучным столичным пригородом с заброшенной царской резиденцией. Петербургская аристократия не спешила покупать здесь дачи даже после того, как здесь обосновался император. Помимо этого, Александр III, облюбовав Гатчину, поступил вопреки суевериям: несчастная судьба Павла I его не смутила.

Тихая жизнь за городом чередовалась с вынужденными торжественными выходами и балами. У самодержавия был свой парадный фасад, неизменно производивший сильное впечатление на любого стороннего наблюдателя. Миссис Лотроп, жена чрезвычайного посланника США в России, свое письмо от 6 февраля 1886 г. посвятила придворному балу в Зимнем дворце. На нем присутствовало 2400 гостей. Из них около 2000 сели ужинать. «Пройдя анфиладу роскошных залов, мы вошли в бальный зал, в одном из углов которого было место, предназначенное для дипломатического корпуса. Это длинный зал, украшенный прекрасными растениями и освещенный электричеством. Лампы накаливания были только что введены в употребление и подключены к огромным люстрам, призмы которых сверкали подобно бриллиантам. Свет был очень ровным и подобающим обстановке, присутствующие не выглядели мертвенно-бледными. Напротив нас за проходом располагались первые дамы русской империи. Они, конечно, были прекрасно одеты и все в великолепных драгоценностях, что делало эту группу чрезвычайно блестящей. Офицеры, сановники и дипломаты – все, кроме нас, были в форме. Мундиры весьма красивые, не гнущиеся от золотого шитья, и все, как помню, украшенные орденами, иные были покрыты ими – широкими лентами и орденскими знаками». Все поджидали императора. Открылись огромные двери, и в зал вошли высшие сановники страны, а затем и сам император с императрицей в окружении наследника престола, великокняжеской семьи, пажей. Зазвучал полонез из «Жизни за царя». Процессия сделала тур по залу. Затем начались танцы. Император вальсировал с женой британского посла, а затем прогуливался по залу, обмениваясь репликами с гостями. Это был «высокий мужчина, величественный и властный. Не похоже, чтобы он был опечален, испуган или подавлен заботами и величием своего положения».

Александр III играл определенную роль, завещанную ему отцом, в действительности испытывая раздражение от приемов, балов и помпезных залов. Император неизменно для жизни выбирал низкие, маленькие комнаты на верхних этажах здания, часто предпочитая антресоли. Их он облюбовал и в Аничковом, и в Зимнем, и в Гатчинском дворце. В больших залах устраивались лишь приемы. Однако они случались нечасто. Александр III предпочитал уединение, что, правда, можно оценивать по-разному. По словам А. Н. Бенуа, «Александра III заела склонность к семейному уюту, к буржуазному образу жизни». В отличие от отца у императора не было коллекции мундиров. Дома он ходил в тужурке. Одежду обычно донашивал до дыр. Александр III любил физическую работу: с удовольствием пилил дрова, разгребал снег, занимался греблей в Гатчинском пруду.

Император был весьма умерен в еде. Любил простую пищу: например, поросенка под хреном, соленые огурцы. Вопреки распространившимся слухам не слишком злоупотреблял выпивкой. Вино пил сравнительно редко. Из всех вин отдавал предпочтение мадере. За столом чаще всего пил квас. Иногда смешивал его с шампанским. Много пил ледяную воду, постоянно жалуясь на мучившую его жажду.

Александр III был весьма экономен, следил за расходами двора. Как-то беседуя с К. П. Победоносцевым, император очень удивлялся, что гости «уничтожили» слишком много фруктов во время приема. Получалось, что один человек съел сразу несколько фруктов. Александру III это казалось неправдоподобным. Победоносцев поспешил успокоить государя. Он сам съел один апельсин, один взял с собой и еще прихватил грушу для приемной дочери. Так многие делали, привозя домой «царские гостинцы». Это объяснение вполне удовлетворило императора, который уже начал подозревать своих сотрудников в необоснованных растратах.

Александр III пытался сэкономить и на своей постоянно расширявшейся «фамилии». Расходы на нее должны были существенно расти, что никак не могло устроить государя. В том числе и в этой связи было принято решение изменить Учреждение об императорской фамилии, утвержденное еще Павлом I в 1797 г. Теперь правнуки императора становились не великими князьями, а князьями императорской крови. Соответственно, государственная казна существенно экономила на их содержании.

Александр III на охоте. Художник М. Зичи.

В отличие от большинства Романовых император не любил военные смотры, скучал на маневрах. По выражению придворного врача Н. А. Вельяминова, его мало занимали «игры в солдатики». Александр III не был мастером верховой езды, что некоторые ставили ему в вину. Более того, он даже страшился лошадей. Впрочем, царю с его могучим телосложением трудно было подобрать достойного коня. Зато его большой интерес вызывало вооружение и довольство солдат. В годы царствования Александра III солдатский мундир стал более дешевым и удобным. Теперь он более походил на традиционный русский костюм: поддевку с широкими панталонами и высокими сапогами. В армии на эполетах и погонах появился вензель имени императора, исполненный славянской вязью. На воинские знамена вернулся Лик Спасителя, а на древки – восьмиконечный крест. И все же важнее было то, что в годы правления Александра III прошло перевооружение армии. Она была оснащена новым стрелковым оружием, полевой и крепостной артиллерией. В 1891 г. был утвержден образец трехлинейной винтовки С. И. Мосина, которая стала внедряться в армию. При обучении же солдат теперь наибольшее внимание уделялось стрельбе, а не строевой выучке. Император очень любил море и интересовался проблемами военного флота. Неслучайно при нем была разработана масштабная программа судостроения на 1882–1900 гг. За время царствования Александра III было спущено на воду 114 боевых кораблей, в том числе 17 броненосцев, 10 крейсеров, 14 канонерских лодок.

Император не любил и балы. Терпел их только ради супруги. Светским вечерам он предпочитал охоту и рыбалку. Больше всего любил охотиться в польской Спале и Беловежской пуще, прежде всего на оленей, а также на медведей, волков, лисиц… При этом он не был настоящим охотником. Порой пропускал зверя, не стрелял в него, а лишь любовался пробегавшим оленем. Александр III был нетерпим к тем случаям, когда его товарищи по охоте били молодых зверей, а тем более маток.

Охотясь в Спале, недалеко от Варшавы, Александр III немало времени проводил в Польше, чувствуя там себя как дома. Он с уважением относился к местному населению, приглашал к себе соседей-поляков, охотился с ними. Частым его гостем был местный ксендз, который был метким стрелком и знатоком охоты. Примечательно, что в частных беседах с соседями Александр III признавал справедливость многих польских обид, но не считал возможным жертвовать тем, что считал национальными интересами самой России.

Царь любил и рыбалку, в особенности в финских шхерах. В своем дневнике он вел детальные подсчеты, сколько им было поймано щук, окуней, плотвы, язей, налимов и др. Именно за удочкой застал Александра III министр императорского двора: «Ваше Величество, в Европе может разразиться война». Ответ получил большую известность: «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может подождать». Но и в дни охоты и рыбалки к императору непременно приезжал фельдъегерь с бумагами, над которыми приходилось сидеть до поздней ночи.