Страхи страхами, но и мы не железные.

Едем в Иркутск, и чувствую я — расслабились за последние годы. Ведь ни одного попандоса в легавые не было за все время работы с Левашей. Гладко катило всегда, с удовольствием.

Покосился на баранчика моего. Кемарит сидит, но взгляд почуял и проснулся.

— Чэго думаишь, Роин? — спрашивает.

— Про что?

— Да пра друга нашэго ыз Ыркутска?

— Я не про него сейчас думаю, — говорю. — Про нас.

Молчит Леванчик, ждет, что дальше. А я ему давай рассказывать свои соображения, мол, сколько веревочке ни виться…

Загрустил паренек мой, а я сразу «конфетку» тащу: мол, нам-то, невзирая на проблемы, фартит пока, а значит, и дело это со свинорылым цветнючим должно получиться. В Иркутске, мол, видно будет.

Партнер духом воспрял и спрашивает:

— А как паймем, что все харашо?

— А так и поймем, — отвечаю. — Как приедем, увидим — через пень-колоду все пойдет или покатится по рельсам.

Смотрю, оживает пацанчик.

— Давай, — говорит, — ввалывай…

Но не на «хонде» мы, чтобы вваливать. «Девятина», правда, у пацанов упакованная. Когда к нотариусу канскому зарулили, та глазами захлопала. Мол, что это за обмен такой неравноценный. Оно и понятно, для этой деревни любой шорох — событие.

Ловко бежит тачка. Пока асфальтом топали, попробовал ввалить, и размослалась она аж за сто шестьдесят…

«Можно гоняться», — понял. Резина тоже как надо стоит и дорогу держит — загляденье.

Листок со своими записями на груди щупаю. Воровская информация про объект вся там. Женился-крестился, адресочек евонный. Родители, место работы, связи, телефоны.

— Фотографию не шлем, — посмеялся воровской помощник. — Сам говоришь, в лицо знаешь. Лучшего не надо.

Ржет, смотри-ка. Вот они, воры: если не так, то эдак ужалят и напомнят, кто ты есть.

Координаты, где лаве с волынами брать, эсэмэской бросили. Упаковка полная.

Прем. Дорога под колеса теперь не летит уже, а ползет, покачиваясь. Слыхал я про участок до Тайшета, здесь воровать только пешедралом. Не погоняешься. Средняя скорость — 20 км/ч. Бугры торчат, будто по всей трассе фугасы рвали. Никогда такого не видел — настоящая фронтовая дорога.

Пост ГАИ, единственный по этому кошмару, торчит, как гриб, в самом начале бедствия.

Гайцы оглядели нас бегло. Когда спросили: «Чего без товара?» — даже не понял сначала, а у Леваши челюсть отвисла. Мол, какой такой товар-мавар?

Прибросил, как со стороны мы смотримся. На этой тачке — стопроцентные ларечники.

— Грузовик, — говорю, — сломался. За подшипником едем.

Гаец гривой своей покивал и показывает палочкой — езжайте, мол.

Леванчик молчит, разъяснений ждет.

Спрашиваю:

— Что, не сообразил?

Плечами жмет, смотрит удивленно.

Когда пояснил, не рассмеялся.

— Вот что значыт тачка, — говорит. — Как бы не получили с нас тэпэрь пацаны как с барыг…

«Ха, — думаю. — А не так уж и не прав партнер мой. Такие машины, как у нас, могут быть шибче иных “мерседесов” упакованы. Звери, кто с ларьков живет, бывает, неплохие суммы возят». Но Бог миловал. Проскочили мы участок убитый. Тайшет миновали, Алзамай какой-то, и собрались в Нижнеудинске спать залечь. Городок славный. На переговорный пункт заехал с Канском связь поддержать. Все спокойно у пацанов.

Решил свинорылому домой звякнуть и посмотреть, кто трубу возьмет. Если женский голос, Михаила спрошу, а если мужской — тембр послушаю да постараюсь понять характер жертвы. Нам пора уж привыкать друг к другу, скоро неразлейвода станем, пока на том свете не словимся.

Жду, пока соединят с Иркутском, и думаю:

«Вот паренек делами своими занят и не знает вовсе, что смерть его на подходе. Заговорит сейчас “алло-алло” в молчащую трубу, занервничает. Думать станет, кто да что, а может, и плевать ему на такие звонки, чую я, непрост паренек…»

— Иркутск, вторая кабина, — телефонисточка кричит.

Пошел. Голос женский.

— Алло. Слушаю.

— Михаила можно?

— Позже будет, — отвечает. — Может, что передать?

— На сотовый перезвоню, — говорю, а сам с листочка цифры читаю. — Не поменял? Последние цифры два-два, шесть-шесть? Уезжать не собирается?

— Сто лет не менял, — смеется. — А в городе еще дня три будет. В экспедицию собирается.

Чувствую по голосу, напряжена была чуток, а сейчас отлегло у нее. «Тоже нерпа добрая», — думаю и прощаюсь так вежливо. Воздух выдохнул помалу. Разволновался я что-то. Баба-то евонная нерпа-нерпой, а прокололась. «Дня три, и в экспедицию, — соображаю. — Значит, на четвертый. Можно сильно не спешить — вовремя идем». Волнение не пропало, а лишь усилилось.

Забавные у нас связи с этим Птахиным. Ощущение появилось, что знает он про нас и к встрече готовится. Но успокаиваю себя. Мол, откуда знает? Кто цинканет? Не битва же экстрасенсов…

Леваша в гостинице с книжкой валяется. Я радуюсь — растет паренек, теперь можно быть за него еще спокойней. До последней неудачи он бы уж город обследовал, а тут лежит, почитывает.

Загасились рано. Старт наметили на шесть утра. Таксист у гостиницы рассказал, что от Тулуна до Иркутска голимый асфальт. Так и есть, шуршим резиной в темноте — зорьки ждем. Осенью светает поздно, вот-вот на зимнее время перейдем.

Я в одной книжке читал, что никакой экономии зимнее-летнее не дает, а делается это для осознания всеми гражданами государственной руки. Мол, есть над нами таки царь-батюшка, который дважды в год самим Временем управляет.

Глубоко запало мне это утверждение. Думал-думал — так и есть. Вот нас возьми — вне государства живем и поперек его законов из года в год, но даже воры в законе стрелки на часах переводят. Не будешь же, как баран, в другом измерении существовать? Так что кричи не кричи, а государство так или иначе свое возьмет…

Когда к городу Зима подлетели, я свой телефон новой сим-картой зарядил. Связь по всей трассе кроет. Время экономлю, звоню по контактам воровским.

Ждут нас иркутские пацаны. На улице Мухиной какой-то. Бывший магазин «Оазис».

— Любого спроси — покажут, — сказали.

Молодой голос. Чую я, неплохой паренек, лишних вопросов не задает.

Люблю стремящуюся молодежь. Идея — она на то и идея, чтобы мозги набекрень сворачивать. Хотя, когда про Великую Отечественную читал, понял, что с возрастом любая идея перегорает. Даже в те времена, когда «За Родину, за Сталина», молодежь первой гибла. Вся статистика об этом говорит. Рисковали пареньки собой, жертвовали, а старшие не то чтобы отсиживались, а скорее, на рожон не лезли.

Базарю с пацаненком и чувствую, что заинтригован он. Понимаю — не кто-то со стороны ему звонил. Чую, Сам разговаривал и задачи ставил.

— Упаковано и покладено, — говорит. — Все по списку…

— О, кей, — отвечаю. — Приятно слышать тебя, брат, и радует, что мир по-прежнему наш.

Прощаемся. Поинтересовался, не понадобится ли еще какая помощь. Я ему адрес свинорылого отдаю: мол, посмотри, как встать да откуда глядеть.

За рулем Леваша. Глаза над черной бородищей абрека моего сверкают. Сразу ясно, о чем думает. Наверняка: «Конь, какой конь…» Даже на рычаге переключения скоростей у беса глаза ярче заблестели. Рычит «девятина», мнет под себя дорогу. Настроение наконец появляется. Нет неясностей, воровская дорога чистая.

Держись, свинорылый!

Иркутск все ближе, машин все больше. Суета дорожная. Ментов тоже немало. Хорошо жить в бродяжной России, гляди тока, не моргают ли тебе со встречки. Тепло на душе — весь мир за нас. Пацаны в Иркутске ждут. Поляну сейчас стриганут, прибудем мы к ужину и к полному раскладу.

Думаю в азарте:

«Еще бы Птахин свинорылый сам башку себе свернул, и полное атанде! Задание выполнено». Загадал даже, что если эта мысль кайфовая сбудется, выдам полную долю Мерабу, с которым сейчас говорил.

В Иркутск ввалились после обеда. Улица Мухиной на другом краю города, но все оказалось просто как три рубля. Мераб пояснил, что город вдоль Ангары стоит, нам по левому берегу, как заедем, на самый верх. На плотину. К водохранилищу.

Язык до Киева доведет. Через полчаса на месте были.

Молодцы езиды. Гонцов воровских по чести приняли. Мераб шепнул, что никто не в курсе дел, — гости мы да гости. «Забавные дела в датском королевстве, — думаю. — Пацану еще и тридцати нет, а слушают его все…»

Позже понял, что паренек настоящей бродяжной масти. Дипломат, мать его! Пока ужинали, к нему кто только не приходил. Положенец города, и тот появился, но к нему он лично пошел, видимо, шепотками на ухо не отделаешься.

Оказалось, что Мераби уже выставил на адресе наблюдение, и нам теперь нужды париться самим нет, а можно отдыхать с дороги по-человечески. Паренек предложил мне еще: мол, давай, пацаны мои сами его заделают, но я отбил все эти претензии сразу.

«Шустрый паренек, — думаю. — Не воровская ли это прокладка?» А сам шепнул ему, что личное здесь и работа непростая — старшие братья о несчастном случае просили.

Тот понятливо поморгал и рассказал, что пересекался раз с Птахиным в ночном клубе «Чердак», и проговорился тот, что садил в ментовскую бытность езидского вора.

— Открытым текстом?

— Он не бздлявый, — ответил Мераби, и я почувствовал уважение в нем. — По-армянски базарит. Я его попробовал подгрузить: мол, вскрылся в лагере тот вор, а он посмеялся лишь и говорит: «Не ври, на воле помер, а наши с ним вопросы отрегулированы при личной встрече еще до смерти».

«Серьезная рыба мой свинорылый, — думаю. — Не удивлюсь, что готов он к встрече. Дальше посмотрим…»

Отночевали. Спозаранку выскочили на место. Втроем. Мераб лишь задач с утра понаставил, и поехали.

Говорили с наблюдателями по сотовому на громкой связи.

— Нэ выходыл еще, — сообщила трубка.

— Спать давно лег?

— Дамой в дэсять зашел. С парнягой каким-то. Машына пад акном стаит.

«Машина — не показатель», — думаю, и вентилятор канский вспоминаю.

— Ну что, Мераби, — говорю. — Все мое — твое, а долю в случае удачи ты честно заработал.

— Не в доле дело, — смеется Мерабчик. — Мне самому перец этот покоя не дает, мы, воры же, как инопланетяне — редкий вид, а этот гад на нашенских охотился, и удачливо.

— Вором себя знаешь? — интересуюсь тихонько.

— Без пяти минут.

Сразу ясно стало отношение старших к пацану. Воровской масти не спрячешь. Кругом-бегом у него все вери-велл. Бродяжной характер — везде свой.

— Мне про тебя «Сам» многое говорил, когда я у него в последний раз был, — шепчет пацанчик. — Иркутск для тебя теперь — дом родной. Он рассказывал, как ты хозяйствовать можешь. Не все же время, Роин, с налетов жить, можно и остепениться уже.

— Пробовал бизнес делать, — шепчу. — Не идет чего-то.

— В Иркутске пойдет, — смеется Мераб. — Я лесопереработку сейчас ставлю, решишься — в полной доле будешь. Деньги воровские. На любой проект хватит…

— Вышел, — тявкает трубка.

Повернулись.

— Он, — только и выдохнул Леваша.