А задачка наша теперь усложняется. Любая ситуация всегда как палка — о двух концах.

Заморенок когда беседу c Козлякиным пересказывал, я все сообразить пытался.

«Значит, Мишка свинорылый и ему умудрился на ногу наступить. Смотри-ка, ждет он его. Активен паренек — насолить всем успел, и экспедиция его по шахтам наверняка непраздная. Другой там интерес. Козлякин явно знает чего-то, но информацией делиться не стал. Червяк подземный».

Стал Юрку расспрашивать, а тот смеется:

— Говорю тебе, Роин, все там будет как на ладони. Я по вентиляционным ходам да по шкуродерам хоть куда пронырну и что хошь подслушаю. А Птахина твоего базары — непременно. Что до Вовы, так он на хвосте у них обязательно будет мелькать. Привязочка. Есть у него к парню вашему немаленький интерес. Гадом буду, цветным чем-то твой Птахин располагает. Фотка евонная есть?

Достаю черно-белую, из Интернета скачанную. Показываю.

Юрка секунды не смотрел и говорит:

— Знаю его. Они слюду здесь раньше добывали из отвалов. А этот у Быкова харчевался. Был в городе такой старик — главный шахтный геолог. Вроде как родственник его дальний.

— А проводником кто пойдет? — спрашиваю.

— Если на верхних уровнях — хоть кто. Молодежь туда ныряет, а если ниже, один Петр остался. Сын друга быковского.

— Как думаешь, они с Птахиным знают друг друга?

— Думаю, да. На поминках-то быковских много народа было.

Замолчали. Леваша ножик свой выудил и камень у Заморенка попросил. Точить сел. Плюет на оселок и ширкает себе. Пальцем острие пробует. Морда хищная.

Юрка телик включил и давай вещички по баулам паковать.

— Жратвы много не потащим, — говорит. — У меня внизу неплохой запасец. Консервы, сухари. На житье палатки поставим.

— А спать?

— Спальников много, — говорит. — Сейчас выберем.

И лесенку к стенке приставляет.

Только тут я увидел на потолке люк, который, похоже, на чердак ведет.

— Сколько там? — спрашиваю.

— Штук десять. Может, больше.

— Откуда столько?

— Остатки от бригады моей подземной, — отвечает Юрка и ржет: — Иных уж нет, а те далече…

Такие новости даже Леваша расслышал, забеспокоился.

— С покойныков? — спрашивает и кинжал свой пальцем пробует.

— Крови нет, — смеется Заморенок, а сам шасть в темный проем и пропал.

Леваша на меня вопросительно смотрит, а мне забавно, как шкура с князя моего слазит. «Придется тебе, братец младший, — думаю, — подучиться человечинку жрать…» Про человечину — это, конечно, образно. Те, кто сидя лакал да знает, почем фунт лиха, вопросами о покойниках не заморачиваются. А что? Неправильно с мертвяка сапоги добротные слупить, если идти не в чем? Вот так-то.

Заморенковская ухватка мне нравится, а Леванчик пускай учится. Сколько с ворами в законе работать приходилось, люди около них всегда стоящие.

Посыпались на голову мешки. Следом Юрка повис из темноты. Ржет мелким бесом.

— Выбирайте, — кричит, — какой кому по нраву.

Сам спустился и куль еще тащит. Открыл его, а там шапки солдатские.

— Меряйте, — говорит.

— Шапка зачем? — Леваша морщится. — Тоже брыгада хадыл?

— Кто только не хадыл, — базарит Юрка в тон и выворачивает куль на пол. — Вдруг с копыт слетишь или сверху что рухнет? Короче, шапки у меня вместо касок.

Замолчал князек мой и головной убор себе из кучи выбрал. Когда он к зеркалу пошел, я чуть не заржал в голос. Совсем мой братишка младший на бомжа стал похож. Слетел с него лоск городской, ресторанами да зарубежными поездками навеянный. Стоит, шапчонку на голове мнет, и все ему некрасиво.

Думаю: «Привыкай, братец, к жизни скромной».

Юрка тем временем настоящий допрос нам устроил: не боимся ли лифтов или пространства закрытого? Дружим ли с высотой и нет ли морской болезни?

Я поинтересовался, мол, нам что, на судне плавать?

— Сопутствующее, — говорит. — Кого тошнит на пароходах, почти все клаустрофобию имеют, и под землей с такими ой тяжело…

Ночь спокойно прошла. Тихо в городке. Где-то внизу трасса рычит, а здесь только собаки блажат, да на соседней улице народ гуляет за полночь. Утром позавтракали. Собрались, упаковались. Юрка весь груз распределил.

Баранчик мой горный совсем как абрек стал. Борода, фуфайка да кирзачи. Шапка солдатская и сидор за плечами. Ножик из рюкзака рукояткой вверх торчит.

Когда обсуждали вчерашние новости, что Козлякин принес, ясно стало: под землю свинорылый не просто так поперся, а главный подземный сумасшедший в курсе, что там. Можно было бы сыграть с ним, но Заморенок правильно сделал. У нас — свои задачи, у него — свои. Решение одно: спускаемся на Юркиной территории. Ставим лагерь и ждем гостей.

Откуда компания пойдет — неизвестно. Заморенок критично нас осмотрел, когда совещались, как рулеткой обмерил.

— Хорошо, росту вы среднего и не качки, — говорит. — Знаю я несколько местечек, откуда сечь за ними будем. Не сообразит Козлякин про те схроны на перекрестках дорожек тамошних, зато, как мимо побежит, увидим его обязательно. Ну или услышим, если он опять без света пойдет.

Спросил я еще про него: мол, один ли будет? Юрка считает, что да. Сына Максимку он на войну никогда не таскал, на подхвате у него пацан — унеси-принеси.

Когда пошли, проводник напутствия выдает: идем, не торопимся. До захода пара километров, и все в гору. Отдыхаем вместе. Не растягиваемся.

— Слишком уж в цвет Вова вчера нарисовался и носом водил, — говорит Юрка. — Как бы он на хвост к нам сегодня не упал, ему все интересно, чем я на дне занимаюсь.

Поинтересовался насчет стрельбы в шахтах.

Заморенок свою волыну показал — обзавидуешься. ТТшник армейский сорок девятого года.

— Почти тридцать лет со мной, — хвастается. — С молодости. Фартовая дура. Когда на борту, удача на все сто.

Но внизу, сказал, от пальбы лучше воздержаться. Только крайний случай. Как я и думал.

— В норах грохотать — не дай бог, — Юрка рассказывает. — А вот на рудничных дворах или под шахтным стволом, где пространства больше, можно рискануть. Только лучше по-тихому, у Левана же вон какая сабля.

А дружок мой блатной сидит, улыбается мыслям своим и не реагирует вовсе на базары наши. В пространство куда-то смотрит.

С того места, где отдохнуть присели, есть куда глядеть. Вдали Байкал просыпается, а под ногами городок этот со своими секретами.

«Осень, осень с морозным утром, нет ничего лучше, — говорю себе. — Еще немного, и на зимовку можно было ложиться… Эх, делюга проваленная, пацаны загубленные да Мирьям моя…»

Воздух такой, что не напиться. Сижу любуюсь, а в голове что-то такое поэтическое мелькает, образы какие-то плывут.

— Тут кругом бывший рудник, — прерывает мои раздумья Юрка. — Мы сейчас на своей территории. Еще один переход, и нырять будем. А вот там, — протягивает он руку, — был ствол четвертой шахты. В основном через него вниз ходили, пока Вовка с тротилом не пошалил.

— А как ты думаешь, эти где пойдут? — интересуюсь.

— Если Петруха поведет, то где угодно, мужик все дыры знает. Не уследишь, да и зачем? Лучше внизу ждать-сторожить.

Внизу так внизу. Красотами окружающими любовались минут десять, а потом Юрка ловко так поднялся, навьючился, что самого не видно, и нас пинает.

— Валим, братва, немного осталось.

Идем, и мысли мне в башку всякие лезут. Когда Заморенок о реках подземных рассказывал, живенько представил себе темный поток и себя в нем. Вода плюс три-четыре градуса, а сил уже нет. Стены скользкие, зацепиться не могу. Живое такое наваждение. Страшное. Меня мало чем можно испугать, но собственного бессилия перед природой не перевариваю. Червяком себя чувствую, и лучше уж от пули сдохнуть, если нет у Бога в задумках персональную смерть мне отдать, что в книгах наверху прописана.

Когда общался с людьми, продвинутыми в эзотерике, много чего от них выловил. Перечислять смысла нет. Сильно зацепила меня идея, что каждый сюда идет с миссией определенной, а вот выполнит ли — бабушка надвое сказала. Так закрутят житейские водовороты, что и не выйдет человек на свою дорожку. Я вот, чую, не по своей тропке давно иду, хотя пока фартит. А может, лишь отсрочку мне Господь дает? На просветление мое надеется? Ну, тогда хана. Дай бог, чтобы нынче проканало.

Прусь замыкающим и обещаю себе, что закончим эту возню — и стоп, а поток воды ледяной несет меня, несет в думках моих, да лист осенний под ногами хрустит.

— Запоминайте, — Заморенок говорит. — Единственная дыра, где лестницы полностью живы. Сорок метров. Все остальные или сгнили, или обрушились.

— А тут как? — Левашка интересуется.

— Там ручей прямо по ним бежит.

— Вада? И что?

— Из лиственницы они. Город Венецию знаешь?

— Ну, — гордо задрал голову мой князь. — Был там!

— Вот она вся на лиственнице и стоит. Такое дерево в воде лишь крепости набирает и камнем становится. Так и лестницы эти. Город-то подземный шахтеры навечно строили. А где воды не было, погнило все или обвалилось.

С этими словами Юрка обошел огромный валун по каменной крошке.

— Давайте за мною, братва, — говорит. — Ныряем…

Когда глянул в темноту провала, сразу побег один несостоявшийся вспомнил. Подкоп тогда фраерок молодой сделал, да не задалось у него. Обвальчик случился. Так же нора та выглядела, когда половицы в бараке сняли. Самого побегушника метров за десять откопали. Мертвого уже. Страшно умирал пацан. На лице такая гримаса застыла, будто он в оборотня под землей превращался. Врачи позже сказали, что задохнулся. Ныряю в нору Юркину, а у самого перед глазами мертвец тот стоит и зенки его навыкате.

Оказалось старое русло. Ползти только на карачках. Заморенок первым, Леваша за ним, я замыкающий.

Когда пешком шли, почувствовал: опекает Юрка немножко князя моего. Типа молодой еще. Сван виду гордо не подает, но расположение его к Заморе очевидное. Это он его для краткости так называть стал — Замора. Тот посмеялся лишь: мол, ты второй меня так зовешь. Типа первый чурбан по-русски совсем не базарил, а ты еще ничего, гладко чешешь. Леваша чурбана стерпел. Мы друг друга по-кентовски иной раз сами так называем, так что прокатило без непоняток.

Толкаю свой рюкзак вперед и понимаю, о каких шкуродерах Юрка говорил. Вспомнилось, как у Джека Лондона герои застревали во всяких щелях и умирали, на белый свет глядючи. Пока ползли, столько передумал — на полжизни.

Потом рюкзак мой подхватил кто-то и в глаза мне фонариком светит. Оказывается, Заморенок. Тащит и ржет: мол, ты чего, Роин, как Вовка, в темноте видишь, фонарь не включаешь? А и действительно, я от переживаний своих даже про свет забыл. Так в темноте и перся на левашино шуршание. А Замора даже чуть больше стал, как мне показалось. Думаю:

«Вот еще один хозяин подземного мира нарисовался…»

А он речь толкает:

— Короче, пацаны, сейчас лагерь ставим и катимся территорию смотреть. Надо вам, пока время есть, немного осваиваться, чтобы норы здешние почуять и основные дороги запомнить. Начнем отсюда. Обернитесь и запомните, как дыра эта выглядит. До этого места добрался — считай, выскочил. Здесь, внизу, хоть и опасно, но фарту вашего жиганского еще никто не отменял, так что пускай фраерские гуси плачут, а вы осваивайтесь…