Никогда не думал, что можно попасть в такую ситуацию. Все проклял, когда Сережки за спиной моей не оказалось. Анечка руками воздух ловит, а Лысый в потоке барахтается.

Вода быстрее нас. Петр только успел большой фонарик зажечь, и увидели мы, как утаскивает Серегу в темноту.

Застонал я.

Анечка соляным столбом стоит, а проводник наш говорит:

— Идемте скорей, если там ничего не поменялось, выберется.

После случившегося усталости будто и нет — спешим-хлюпаем. Анечка веревку достала и скрепила нас в «колбасу». «Раньше надо было», — думаю, но молчу — ей и так хреново, дальше некуда. Слава богу, речка подземная в сторону не уходит.

Петр говорит, что это водоотливной штольни начало самое и Серегу никуда унести не должно. Но все это слова, точит беспокойство и бессилие.

Снова мысли в голову лезут: страшная штука — клады. Сколько авантюристов головы свои буйные сложили в погоне за призраками? Мы хоть и нашли, что искали, но еще на поверхность надо выбраться без потерь…

А вода все выше. В походке Петровой беспокойство улавливаю. Поддает он темпа, а время медленно идет. Отдыхали один раз — с минуту. Анечка телефон свой в водонепроницаемый чехол спрятала. Правильно делает, связь — это жизнь наша.

Петр говорит, что штольня на самый берег Байкала выходит. Какая там температура на поверхности? Мы в сапогах, но одежда влажная. В обуви тоже не сухо, хоть и не черпали.

Ходьба по воде оказалась задачкой. Скользкая скала. Тут выходим мы из-за поворота, а впереди пещера темнеет, и поток прямо в нее ныряет.

— Вот это да, — Петр говорит. — Значит, сегодня не одному Сереге купаться.

Я не понял сначала. А потом сообразил, что вот она, та самая штольня. Поинтересовался, какая длина здесь, оказалось, отсюда метров триста, а общая протяженность — тысяча двести.

Поток в дыру с силой летит, а до потолка там около метра всего.

Дрожь меня прошибает. Дрожь и страх. Не за себя. Представил, как поток Серегу тащит, и не знает он, что «по адресу» плывет.

«Натерпится братишка», — думаю и сознаю, что это лишь надежды на благополучный исход.

Петруха тем временем странное что-то затевает. Сидор свой по нижней части распаковал и достает оттуда пакеты.

— Водонепроницаемые, — говорит. — Себе один оставлю. Складывайте сюда белье сухое. На улице-то зима нас ждет.

— Так что, плыть будем? — спрашиваю.

— А куда нам? — говорит Петруха. — Что там, позади? Трупы? К ним хочешь?

Беру я молча упаковку полиэтиленовую и понимаю, что положение безвыходное. Ничего не поделаешь. Придется и нам нырять.

Петруха смеется:

— Вплавь быстрее, чем пешком, раза в два, Серега там уж минут десять мерзнет.

Смотрю на него и вижу, что отпустило его беспокойство.

— Почему так думаешь?

— Ничего не поменялось, — смеется проводник наш. — Я переживал, может, после землетрясения русло другое появится, а здесь только воды больше стало.

Нательного белья решил я два комплекта в мешок засунуть. Серега-то сейчас весь мокрый.

Каково это на морозе — я знаю, тонул раз в армейские времена на газике 66-м. Стоишь потом на ветру и медленно застываешь. Вся одежда колом становится — страшная смерть.

— А не уйдет он от штольни куда?

— Не должен. Ясно же, что и мы вот-вот появимся.

— Ну, тогда давайте скорее, — говорю. — Он сейчас там мерзнет, бедолага.

И белье пакую с портянками.

— Я ему тоже сухое положил, — Петр говорит. — Так что теперь у него двойной комплект. Анечка, что там с телефоном?

Девчонка отвечает: мол, в порядке все. Петруха нам номера продиктовал. Пояснил, что, как вынесет нас поток, надо племянника вызывать.

— Не подведет? — спрашиваю, но Петруха на меня так глянул, что ответ не понадобился.

— Его самого откапывали разок, — говорит, — он знает, как это — погибать. Спит сейчас в полглаза и вместо телика за едой на телефон смотрит — нас ждет.

Кивнул я молча. Ясно. Ждет нас парень.

Встаю.

— Ну что, ныряем и плывем? — спрашиваю.

— Зачем нырять? Ложись на воду, а поток сам куда надо утащит. Первым пойдешь?

— Давай, — говорю, а сам думаю, что последнему страшнее. — Как выйду, племянника вызывать буду.

— Сашка его зовут.

— Помню…

Чувствую одобрение в голосе проводника и понимаю, что назад дороги нет и нужно мне в ледяную воду красиво теперь зайти. Подумал-подумал и прямо где стоял на тропинку уселся. Глубина — сантиметров тридцать. Ногами дно щупаю, а его и нет. Водичка ледяными пальцами меня хватает, и чую я — стартовать пора. Соскользнул в поток и представил, что Сережка почувствовал, когда его поволокло. Дно лишь на секунду нащупал, и подхватило меня течение.

Петр фонариком вслед светит. Соображаю, что надо было груз распределить так, чтобы движением управлять. Но сомнения промелькнули, и махнул я рукой, потому что затащило меня в узкую часть штольни и понесло как щепочку.

Стены руками достаю — мерзнут пальцы. Вода ледяная каждую клеточку тела обжигает.

Тут мысль пришла, что, не дай бог, проход забит чем-то. Вода выход всегда найдет, а мы с грузом своим не проскочим. Картинки завалов начали рисоваться из крепей, потоком принесенных.

Дальше — больше. Панику только подпусти к себе, и не отцепится она, пока не задавит.

Неожиданно развернуло меня в очередной раз. Взмахнул я руками да по потолку чиркнул. «Ничего себе, — думаю. — Как бы с головой не искупаться». Крутит меня поток, а я рук теперь не опускаю, и даже вода не такой ледяной кажется. Не исчезает потолок, а только ниже становится! Потом еще ниже — сантиметров тридцать воздуха осталось. Десять…

Зацепиться пытаюсь. Ощущение появилось, что сужаются стены. Понимаю, что это фокусы воображения и просто штольня вниз идет, но остановиться не могу.

Не получается у меня ухватиться, и последняя мысль мелькает: «Лишь бы на той стороне решетки не было».

Воздух закончился разом — я только щекой по потолку чиркнул. Пока, зажмурившись, под водой летел, всю жизнь свою перелистал.

Путаются мысли, то ребенком себя вижу, то с Серегой на Кругобайкалке в тоннелях лазаем.

Хлоп, и выскочил как пробка. Воздух — манна небесная. Даже ледяная вода не мешает. Потолок снова вверх ушел, и понял я, что проскочил через самую узкую часть. Дышу, дышу, и нет ничего слаще глотка этого воздуха морозного.

Как надышался, сообразил, что холодно, и ногами дно зацепил. Прав Петруха, плыть — не идти, однако на улицу решил на ногах выходить.

Встал и понимаю, что в воде теплее было. Морозец-то оказался градусов десять, так что мокрому сильно неприятно.

Вижу небо звездное и бреду к выходу.

Радость неимоверная. Кричу что-то. Изо рта пар валит. Неожиданно фигурка впереди появляется.

— Серега! — ору. — Ты?

Молчит, плохо ему. Еще бы, он-то минут на тридцать раньше нас купаться начал. Подхожу. Точно, Лысый, только заторможенный какой-то. Руками гребет меня, аки медведь. Обнимаю и чувствую, что одежда на нем колом.

— Переодевайся, — кричу и бутор с себя сбрасываю.

Вижу, не так что-то и улавливаю, что идет от товарища моего запашок. Сразу вспомнил, что наш запас спиртного у него оставался — две армейские фляжки.

А Серега икает вдруг пьяненько и спрашивает:

— Бухать будешь?

Выяснилось, что оприходовал он уже полфляги, а это граммов четыреста. Дилемма «переодеваться или выпить» решилась сразу. Одежда вон где, а фляжка перед носом маячит. Глотаю водку и понимаю, что повезло нам. Проскочили в очередной раз без потерь, и любая простуда теперь не в счет.

Тепло внутри растекается, а я уже пакеты непромокаемые тащу.

— Переодевайся, — швыряю Лысому шмотье и телефон включаю.

Засопел Серега, как сообразил, зачем это, и давай с себя ледяные корки тащить, а мне уже хорошо. Даже пальцы застывшие отпустило. Тычу в кнопки. Загорается экранчик. Сеть появилась — вот оно, спасение! Номер, что под землей записал, набираю. Время тянется еле-еле. Вызов пошел.

«Эх, есть-таки в цивилизации кайф», — думаю, а тут из дыры Анечкин голос:

— Серега! Мишка!