Карина все-таки проснулась, но в те секунды пока она катилась через голову с моим автоматом в руках, я передумал многое. Во-первых, она могла меня не узнать — солнце лупило сейчас мне в спину, и воительница могла не углядеть лица. Потом: где гарантии, что силы, так неожиданно усыпившие ее и заставившие двигаться по неясному пока маршруту, не подскажут ей стрелять во все, что шевелится, не задумываясь?
Спешиваться — нельзя, а времени для принятия решения и на какие-то действия оставались мгновения.
Я заорал…
Наверное, ни до, ни после я никогда не закричу с таким отчаянием зажатого меж камней в странной котловине всадника.
— Это Птахин! — кричал я вслед ее кувырку, — Давай ко мне родная!!! На коня давай!!! Быстрее!!!
Судя по тому, как воительница угрожающе выпрямилась с автоматом — не заори я, могло бы случиться по-разному.
— Забирайся ко мне!!! — не затихал я, — Быстрее!!!
Девушка видимо очнулась окончательно, потому как, двигалась слишком уж ловко — я только завернул голову коня, позволяя ей проскользнуть между камнем и шеей скакуна.
— Где мы? — мостилась она у меня за спиной, — И почему так жарко?
Дожидаться пока воительница устроится, я не стал и тронул вперед. Нам предстояло теперь найти место, чтобы развернуться, либо прийти в некую точку, куда так влекло еще несколько минут назад Карину.
— Ты спала! — крикнул я через плечо, — Спала и шла куда-то. Автомат свой там за статуей бросила…
— Не помню ничего, — обнимала меня за плечи воительница, — Тошнит… слабость…
Договорить мы не успели — за очередным поворотом тесного лабиринта пространство неожиданно раздвинулось, и мы оказались на краю темного провала в окружении множественных статуй.
Конь захрипел, отказываясь сделать хоть шаг, и вздыбился-развернулся так, что Карина чуть меня не задушила, ухватившись за шею.
Почему-то мне сильно захотелось глянуть, что же там, в колодце, но у скакуна оказались собственные намерения, и он втиснулся обратно в проход, по которому мы только-только сюда явились.
Наваждение не проходило — там, на дне колодца оставался сейчас ответ на все вопросы мира, а трижды проклятый скакун уносил нас по узкому проходу прочь от неразрешенных ответов.
Резкая оплеуха по затылку привела меня в чувство.
— Ты че б… подохнуть захотел? — орали мне на ухо, а грохот выстрелов над ухом разорвал пространство, смешивая остатки мыслей.
— Банг! Банг!
Перед глазами качнулось небо, и я увидел, как пытаюсь развернуть скакуна в сторону колодца. Разом бросил поводья, позволяя тому самостоятельно пробираться меж валунов.
— Хватит… — опустил я рукой ствол от своей головы… — Очнулся…
Огляделся. Оказывается, мы прошагали обратно добрую половину пути. Солнечного жара теперь не было — ну светит, да светит — не больше — не меньше чем на той стороне около статуи.
— Скелет видела? — вспомнил я череп с остатками длинных рыжих волос в камуфляже…
— Скелеты… — шепнула воительница, — Точно… Они меня звали к себе, а я шла… Наваждение…
Действительно по-другому все происходящее назвать было нельзя — именно наваждение…
Проход расширился и реши я развернуть коня теперь, все получилось бы как нельзя лучше. Мысли, чувства понемногу приходили в порядок, и спина каменного идола «покачивалась» уже в какой-то сотне метров от нас.
— Мы идем! — заорал я в надежде, что товарищи на той стороне меня услышат, — Эй-эй!!!
Странно, но автомата Карины там, где я засек его раньше — не оказалось. Останавливаться я не стал и вырулил, наконец, из-за спины коварного идола на просторы монгольской степи.
Судя по солнцу, мы проваландались на капище киргизских шаманов несколько часов, и на другой стороне нас уже никто не ждал.
— Приехали, — буркнул я себе под нос и двинул коня, в направлении изначального маршрута «тугарина». Плевать что будет после, но отъехать сейчас подальше от странной ловушки было жизненно необходимо, хотя отпускать нас явно не хотели. Вот только после пережитого в самой котловине эти позывы в спину спешиться или прилечь отдохнуть были слишком уж слабенькими, чтобы на них купиться.
— Куда едем-то? — шепнула на ухо Карина, но я не удостоил ее ответом — общее направление было — чего еще? Не могут же бросить нас верные до этой поры товарищи…
— Там нельзя было ждать, — попытался ответить я и неожиданно почувствовал — вопросы все-таки остались.
Например — как мог уехать, не выяснив, что с нами произошло Рубан? Зная Сашку я уверен — сам он ни за что не оставил бы нас неизвестно в какой ситуации, а значит его или убедили, или увезли насильно. Может Хурлы пообещал вернуться на выручку, после, а сам решил, что Сашке одному не будет никакого резона пробираться в Россию. Пожалуй, вот и одно из решений вопроса с упрямой племянницей Батцэцэг.
Не знаю, до чего бы я додумался спустя час или два, но Карина за спиной вдруг напряглась.
— Слышал? — шепнула она, и я мог поклясться, что воительница затаила дыхание. — Тихо… — щекотала она мне губами обгоревшие на затылке волосы, — Выстрел был… Там, — тыкнула она пальцем куда-то в направлении «разрастающейся» с каждой минутой горной гряды.
Мыслей больше не оставалось. Умаявшийся за день перехода конь пошатывался под двойной ношей, но с вечным азиатским упрямством продолжал ступать по каменному крошеву, двигаясь на каком-то автопилоте.
Наверняка будь сейчас немного другая ситуация я залюбовался бы вечерним пейзажем. Солнце уже почти «спряталось» за горизонтом где-то там за спиной, раскрашивая окружающий ландшафт красным.
Горы неожиданно подросли из невысокой гряды до вполне приличных размеров и угрожающе нависая, приближались.
Неожиданно я сообразил, что именно вот это ущелье, открывающееся сейчас вдалеке, и показывал мне Хурлы.
«Река Завхан, — всплыли в моей голове слова „тугарина“, — Там мои друзья и ваша свобода…»
Я не успел сказать об этом Карине — именно там, куда я сейчас смотрел, неожиданно пыхнула яркая точка и секунд через десять, ветерок принес звук далекого выстрела…
Воительница не ошиблась. Более того заметив повторную вспышку она расхохоталась.
— Встречают! — крикнула она, — Ждут! — И вытянув руку с автоматом, грохнула дважды в ответ.
Не знаю, как бы себя повел я на месте своих товарищей, если кто-то из старых друзей возвратился вдруг из небытия.
Наверняка понесся бы на коне сломя голову навстречу пропавшим, да хоть и пешком Так и теперь я всматривался в темнеющую горную гряду, ожидая появления друзей, но тщетно.
Нас никто не встречал.
Сумрак наваливался неумолимо, и теперь любая встречная былинка-кустарник казались мне людьми или животными.
Коня шатало. Появилось ощущение — еще несколько шагов, и он упадет, чтобы никогда больше не встать. Дурацкая фраза из старого вестерна «Боливар не вынесет двоих» — обретала смысл.
Решил спешиться, потому как остаться еще и без коня я не хотел. К тому же именно он выручил нас в трижды проклятой котловине, откуда ни я, ни Карина наверняка самостоятельно бы не вышли…
Земля плотно отдалась под ногами, а конь удивленно покосился на меня карим глазом, мол, ты-то куда?
Сразу вспомнил истории друзей бурятов о том, как кочевники иной раз относятся к вьючным животным: «Сто двадцать килограмм груза и сам еще садишься…». Правда ни о рыси ни тем более галопе в таких случаях речь не идет.
Уверен — подобным отношением грешит любой кочевой народ, а прочее лишь выдумки романтичных писателей беллетристов.
Освободившись от большей части ноши конь поддал «газку» и мне пришлось держаться за стремя, чтобы не отставать.
Темнота сгущалась вокруг все сильнее выдавая в «ошпаренном» последними событиями сознании странные видения мифических людей, животных, или коварных каменных баб.
Скакун явно что-то чуял и шел теперь намного уверенней, нежели вначале.
Звезды низкого монгольского неба уже роняли в никуда свои первые блики, а я частил за конем, стараясь высоко поднимать ноги, чтобы не зацепиться нечаянно за крупные камни или валуны, которых тут было множество.
При ином сильном рывке нашего мустанга мне приходилось даже иной раз тянуться вслед за стременем, и я уже понимал, что долго в таком режиме не выдержу.
Очередной рывок. Под ногой скрипит каменной крошево. Прыжок в попытке не упустить все время ускользающий импровизированный «поводок» и неожиданный слепящий свет фар.
Мустанг испуганно захрипел и вздыбился, пытаясь остановиться.
Упрямое стремя выскользнуло-таки из слабеющих пальцев, и я грохнулся в пыль, пребольно ударившись бочиной о какой-то вреднючий камень.
Выстрел.
Могу поклясться — стреляли именно оттуда — из-за этих, неимоверно ярких галогеновых ламп.
Страха не было, хотя повернув голову, я увидел как наш мустанг, так и не нашедший себе точки опоры, валится теперь на землю, с простреленной головой и потерянным взглядом, а моя воительница кубарем катится вниз, пытаясь выскользнуть из-под оседающей немаленькой конской туши.