27-го мая утром к нашему подъезду подъехал грузовик. Мы погрузились и поехали на новую квартиру. Маленький ехал в переноске, у меня на коленях. Первую половину пути он бился и рвался наружу. В кабине жарко. Приоткрыл переноску, но так, чтобы он не рванул.
Миленький часто дышит, язык наружу, как у собак. Вскоре он перестал биться и только тяжело дышал. Подумал, что ему совсем плохо. Как приехали, все стало по-прежнему. Два дня Миленький лазил по новой квартире, обнюхивал. На четвертый день случился стул, он оживился и стал носиться, как и прежде.
Работы по квартире столько, что пришлось забросить все: и записи и кроссворды и книги. В первый день успел лишь повесить обе люстры и шторы, собрать диван и кухонную тумбу. Покупал ее в разобранном виде. От трюмо взял среднее зеркало. Повесил его в прихожей – это самый подходящий вариант.
Для книг нужна полка или этажерка. В тумбе для телевизора с трудом уместились те, что привез. А еще ведь книги в Раздорах.
В ванной нет даже зеркала, сюда же нужны полки для стирального порошка, запасной бумаги, запасного мыла, губок, тряпочек, другой мелочи. Штора нужна с перекладиной.
Один замок я уже врезал. На металлическую дверь тоже нужно поставить новый. Дверную ручку лучше заменить. Страшно к ней прикасаться. Где-то я уже такую видел… что ли в Люксембургском дворце.
Заменил дверной звонок – старый рычит, как при входе в комнату для хранения оружия. С потолка в прихожей свисает кусок провода с патроном – сюда нужен какой-то светильник. На кухне заменил старые розетки, чтобы переставить холодильник и выиграть пространство. Для посуды нужна сушка. В Кузьминках мойка была широкая, и посуда оставалась сохнуть тут же.
Полтора месяца ежедневно заканчиваю работы по дому в восемь вечера. Началось с мелочей, а кончилось клейкой обоев, заменой плинтусов и линолеума.
Впечатление от поселка хорошее. Чисто. Машин нет. Очень зелено.
Поселок – это десятка два домов в два, четыре, шесть этажей, один девятиэтажный. Большинство домов кирпичные.
Две школы: начальная одноэтажная, годов 40-х и средняя, начала
60-х. Лестница на второй этаж в средней школе точная копия лестницы в непецынской школе. В школе есть комната – музей. Здесь пионерские и октябрятские знамена, барабаны, горны, пробитые солдатские каски и много других экспонатов. Когда построили среднюю школу, в начальной разместился детский сад. Позднее и детский сад построили новый. Есть клуб с кружками и библиотекой. Между школой и клубом памятник павшим односельчанам, уютно оформленный. Два магазина продуктовых, один промтоварный. Поликлиника, почта, сбербанк, церковь, кладбище. На кладбище не хоронят с 70-х годов, с двух сторон его подпирают гаражи, с третьей Марков овраг, с четвертой дорога.
За пять минут поселок можно пройти в любом направлении. Телевизор ловит девять каналов.
Кошек и детей больше чем взрослых. Многие дают себя погладить.
Всюду зелено, как в лесу. Почва не испорчена как в Москве свинцом, нефтепродуктами, отчего там растет лишь редкая травка, от силы – одуванчики. А здесь под балконом десятки растений. Под окнами домов растет смородина красная и черная, вишня, крыжовник, цветы. Березы, клены, сосны, липа, рябина, сирень, слива, яблони, тополя.
Из птиц преобладают галки. Они нежно попискивают, а не каркают.
Глазки у них голубые. Мне пришлось одного галчонка держать в руках.
Он выпал из гнезда и к нему уже присматривалась молодая кошка.
Другие птицы: синицы, воробьи, сороки, встречаются вороны и голуби.
Зимой – снегири, свиристели. Видел под окнами белку.
Цены на продукты выше, чем в Москве на 5 – 50%. Совпадает в цене хлеб. Дешевле молоко, куры и яйца. Дешевые яйца продаются только для сельскохозяйственных работников. Вкусный творог. Разнообразие и качество продуктов значительно ниже.
В отличие от Москвы, подъезды многих домов в жалком состоянии.
Отколотые ступени, разрушенные бордюры, облупившаяся штукатурка.
Лампочки на лестницах горят круглые сутки. Перегоревшие лампы никто не меняет или меняют сами жильцы. Стекла в подъездах давно выбиты и заменены фанерой, двери некоторых подъездов без ручек.
Вода из крана иногда течет ржавая. Вообще это характерно для сельской местности, здесь еще ничего, бывает значительно хуже.
Сантехники терроризируют весь поселок. Берут взятки, вешают лапшу на уши. Кроме этого, они стараются добиться, чтобы человек не обращался в контору, а звонил напрямую им. Они не приходят месяц, два, не смотря на ежедневные вызовы. Пока говоришь: 'я заплачу', дело не движется. Назовешь конкретную сумму, через десять минут приходят, начинают крутить.
Такие дела в коммунальном хозяйстве. Каждый год в масленицу односельчане сжигают чучело жкх.
В поселковых магазинах как при социализме. Некоторые продукты продаются в последний день годности или просроченные. Правда, их всучивают случайным покупателям из дома отдыха или с дач. Это один из законов торговли. Продавщицы не знают, что такое буханка и переспрашивают: 'кирпичиком?'. Не смотря на очередь из двух, трех человек, продавщицы по десять минут двигают коробки, что-то перекладывают, занимаются своими делами.
В первые дни со мной познакомилась дошкольница из соседнего дома.
Подходит на улице и просит поиграть с Хитрюшей. Хитрюшке неприятно, когда его таскают, держа за передние ноги, но я знаю, что он удерет от девочки при первой возможности. Раза три она спрашивала и брала его, потом позвонила в мою дверь и зашла в гости. Съела яблоко, пописала и сказала, что двери у меня хорошие, а обои лучше у них.
Еще через день девочка пришла с подружкой. У меня была мама и я попросил ее выручить меня. Девочки перестали меня беспокоить.
Четыре кавказца притормозили и, не выходя из Жигулей, предложили мне купить инструмент. Даже смотреть не стал. Через неделю один из них позвонил в дверь с тем же предложением.
Часто сталкиваюсь пенсионеркой из соседнего подъезда. То ходит под окнами, то в магазине встречу, то у подъезда. Расспрашивает, где работаю, куда ходил и о другом. Когда приезжала мама, она и ее спрашивала про меня. Пенсионерка живет с мужем, военным в отставке.
Он иногда сидит у подъезда. Сначала он спрашивал меня, где работаю, где жил и тому подобное, а теперь спрашивает, куда ходил.
У подъезда повесили объявление 'подключение к Интернету'. Висело недели три, с тех пор два года таких объявлений не было.
У подъезда незнакомый пенсионер остановил меня, что-то спрашивая, в это время мимо прошел незнакомый дядя и протянул мне руку. Я пожал от неожиданности.
Незнакомая тетенька в магазине спросила меня: – Вы, кажется, работали у нас в киоске?
На тумбе у магазина повесили объявление: 'Предлагаем посетить на территории дома отдыха бассейн и журнальный киоск. Для прохода на территорию иметь паспорт'. Повесили объявление осенью, когда дачники разъехались. Дачи правительственные и дом отдыха тоже. Больше таких объявлений не было. В течение следующих двух лет. И про
В Москве, на рынке обратил внимание на конфеты 'Русские узоры'.
Тут они стоят 130 рублей, а в нашем магазине 320. Разговорился с продавщицей. Рассказал, что у нас эти конфеты лежат уже восемь месяцев, а у шоколада срок годности – полгода. – Это у шоколадных плиток полгода, а у шоколадных конфет – три месяца, – сказала она.
Ладно, поговорили, разошлись. Приехал в поселок. Хлеб что ли был нужен, зашел в магазин, где просроченные конфеты. В этот же день.
Обычно магазин всегда пустой, одна продавщица. Пока осматривал полки, решал, чтобы еще взять и покупал, в магазин зашла тетенька, а за прилавком появилась вторая продавщица. Покупательница и вторая продавщица почти дословно воспроизвели сценку, которая случилась со мною в Москве, на рынке.
В дверь позвонили две тетеньки, просят пожертвовать на похороны.
Говорят: мы Вас не знаем, но мы всех обходим. Дал. Больше таких случаев не было.
В пять утра звонок в дверь. Дяденька, лет тридцати пяти с разбитым лицом. Попросил позвонить по телефону. У меня тогда не было никакого. Посоветовал ему позвонить из церкви (не сообразил, что рано) или от соседей. Он подошел к соседней двери и мялся у нее, пока я закрывал свою.
По квартирам иногда ходят продавцы сахара, картошки, гречки. Один раз позвонил дяденька с неправильной половой ориентацией, потом повадились звонить цыганки. Сначала они были в потертых, вылинявших полушубках, потом пошли одна за другой красавицы с импортной косметикой и чисто одетые, предлагают синтетические покрывала.
Дважды приходили свидетели Иеговы. Первый раз – две тетеньки. В квартиру я их не пустил. Проговорили часа два на лестничной площадке. Когда прощались, они попросились еще прийти, я сказал: лучше не надо. Проходит несколько дней – снова являются. На этот раз одна из теть и мальчик, студенческого возраста.
– Вот, – говорит тетя, – а это Павлик из Власихи. (В прошлый раз тетеньки сказали, что они из Краснознаменска, военного городка.
Тогда я вспомнил, как однажды забрел во Власиху, тоже военный городок.) На этот раз мы проговорили полчаса. Я слушаю, и пытаюсь вставить, что мне это не нужно, что мне это не интересно, что разубедить меня невозможно. Разговор какой-то странный. Она – про конец света и открывает библию на первой попавшейся странице. А я – про автобусы, которые редко ходют, тетенька открывает библию на второй попавшейся странице и зачитывает решение вопроса. Я – про кота, который лазает по шторам, а она открывает библию на третьей попавшейся странице. Зачитывает целые абзацы. Нет, нужно менять тактику. Нужно брать книгу и в ответ зачитывать правило Лопиталя, критерий Коши, признаки сходимости несобственных интегралов. Может тогда в ее душе затеплятся ростки сострадания к ближнему.
Вскоре после сектантов меня навестили кандидат в окружные депутаты с молодой спутницей. Хотел познакомиться с избирателем, узнать, как живу, какие нужды есть. Но я не пустил их – занят.
Один дачник, с которым я здороваюсь, когда иду в лес, ни с того, ни с сего вдруг стал рассказывать, что пишет книгу и попробует ее протолкнуть, хотя это и трудно. Я вспомнил, что неделю назад говорил свидетелям Иеговы, что не работаю и пишу книгу. Больше об этом никто не знает, кроме мамы. Дачника я не знаю по имени, но здороваюсь с ним уже год. Иногда при встрече мы перебрасываемся парой слов о кошках. До сих пор разговоров о книге не было. На этот раз мы говорили долго, минут пятнадцать. Меня удерживала тетя с собаками на лесной тропе, ждал, пока она пройдет. Минут через пять дяденька снова сказал что-то про книгу и больше к этому не возвращался.
В квартире стали бывать в мое отсутствие. Отвернули винт у перекладины, на один тапок налепили наклейку с цифрами, под диваном валяется уголок от пакетика. В таких пакетиках бывают станки для бритья или семечки.
Однажды в комнате поднялся линолеум. Образовался бугорок длиной метр, высотой сантиметров пять. Через месяц или два он сам собой рассосался.
Поздней осенью начались приключения. Не первой осенью, а на следующий год. Первой осенью у меня на среднем пальце руки появилась маленькая ранка. Не заживает и все. Пролежал месяц с небольшим дома, а как только выбрался в первую поездку в Москву, поскользнулся на первом ледке в Филях. Внешне ничего не опухло, но ходить я смог только через пять месяцев, а бегать еще через месяц.
Приключения начались с того, что перестали здороваться охранники дачного поселка. В лес одна дорога – через дачи. Четыре, пять раз в неделю я прохожу мимо них. Все разом перестали здороваться. Человек шесть, семь. Один любит стоять у шлагбаума посередине дороги.
Теперь, увидев меня шагов за пятьдесят, поворачивается спиной.
Прохожу – молчит. Другие сидят в будке. Когда прохожу и поворачиваю в их сторону голову, молча отводят глаза. Другой, когда я приближаюсь, выносит метлу и метет в двух шагах от меня и голову не поднимает. А совсем недавно он не просто здоровался или провожал меня словами: 'как пробежка', останавливал и просил показать грибы.
Я нашел овраг, где растут моховики и во время пробежки набираю десяток, заложив их между пальцами. С грибами меня все охранники останавливали и расспрашивали.
Дачник, который книжку пишет, тоже перестал здороваться.
И наоборот, стали здороваться посторонние люди в лесу, в поле, стали рассказывать, зачем пришли сюда и тому подобное.
Раза три заметил – шагах в пяти за спино идет хмурый дядя. Но здесь не город, много не пройдешь.
Утром на перекрестках, которые я прохожу, стоят по одному, по трое дядей и провожают глазами до них и после. Это случается часов в десять утра, когда поселок пуст. В это время привозят свежий хлеб, за которым я выхожу. Раньше дядей на перекрестках не было.
Однажды, когда я приближался, и оставалось шагов сорок, один из трех дядь стал орать: 'Седой! Седой!'. Смотрит прямо на меня. Ведь я седой. Но это оказалось случайным совпадением. За мной в ста шагах проходил другой седой, и так получилось, что мы втроем оказались на одной линии.
Возвращаюсь из леса, вдруг бах. Выстрелили где-то рядом. Впереди, шагах в сорока, тропинка опускается. На ней стоит ящик, за ним дядя и стреляет по нему.
Небольшие группы людей стали стоять у входа в лес.
Возвращаюсь из леса, только захожу в дачи, тормозит жигуленок.
Дяденька потерялся, не знает, как дачу найти. Номер не говорит, говорит: 'не знаете, где здесь двухсотые' – На въезде есть схема поселка, там можете посмотреть. – А Вы не покажете мне, как проехать. Сел, проехали. Странный дяденька. Если он впервые здесь, значит, платил охране за въезд, они знают номера всех постоянных машин. Почему не спросил их. Пока я поднимался по тропинке к дачам, он стоял в тупике. Только вышел на асфальт, сразу подъехал.