«В ней пространство и время в силе…»
«Было это лет десять тому назад…»
«Души склещиваются, как собаки…»
«Она умерла. Но так, что нигде ее нет …»
«Здравствуй… Мы с тобой для веселья…»
«Знаешь, сидел на веранде…»
«Я живу в тебе, как Марко Поло в тюрьме…»
«Знаешь, что вспомнил…»
«Я понять не могу…»
«Я так любил писать с тобой с голоса, кто бы знал…»
«Ничего, моя милая, всё пройдет…»
«Я пока не знаю, как это сказать…»
«Речь моя так любит тебя, вся светится…»
«Где же ты, почему ты молчишь?…»
«Что происходит с нами? Только следы, следы…»
«Пришла средь ночи, без лица, и постелила…»
«А помнишь, как мы отправились в Вайташваранкоил…»
«Любовь у нас – ребенок из детдома…»
«Мы столкнулись внезапно…»
«А по утрам я пальцы твои пересчитывал…»
«Если я замолкаю, смолкаешь и ты…»
«Что делать на краю света?…»
Что делать на краю света? Даже не на краю, а далеко за краем. Только лечь.
Лечь у реки, соорудив из песка и камней призрачную гряду с подветренной стороны, длиной в человечье тело. И закрыть глаза.
А одежда сушится на единственном здесь кусте. Единственном, как и та, вдали, непохожая на живую, фигурка у воды. То ли книгу читает, то ли пишет.
А по другую сторону, рядом совсем, из обрывистой бухты доносится рваный, всполошенный, птичий – не крик и не плач, не техканье… Женщина там заходится. Как между жизнью и смертью. И ветер порывами ее голос швыряет, метет. Но глаз не открыть от песка. Ты прижалась, лежим.
На краю мир разбелен. Почти белый песок и река, и небо. И чувства, и память – все покинуло цвет. Почти. Будто в облаке мы – распускающемся на нити. Как же мы здесь оказались, помнишь?
Да, говоришь, не открывая глаз. Вначале был заповедник, где жили гиббоны – седобровые мальчики в черных тужурках, и девочки из театра Кабуки. А живут они парами на верхушках деревьев и бегут по ним как по небу. Потому что им больно ходить по земле, не умеют. Бегут и поют: и-ееху, и-ееху…
Я сдуваю песок с твоих век, Джайна. И умираю в тебе, и возрождаюсь. И чувствую твой живот, уже на четвертом. Там наш маленький Путра. Ибо, как сказано в Ведах, сын спасает отца от ада, который зовется Пут. Да-да…
А в сторожке, на краю того заповедника, сидел биолог с пером и большим гроссбухом. И писал повесть временных лет гиббонов. А жена его – за двести миль от него, на острове Умананда, вела летопись вымирающих золотых лангуров. Они встречались изредка, на конференциях.
Что же там происходит – то как с жизнью прощается, голосит, то стихает, поет… Бьют ее, рвут на части? Насилуют? Жгут? Или она одна там в своем безумии? Даже не скажешь по голосу – молодая, старуха ли.
Фигурка пишет, острова текут, как белила…
А у ближайшей деревушки было странное имя – итальянское: Мариони. Вернее, не деревушка, а жд переезд со шлагбаумом, по обе стороны от которого продавали рыбу Рух. С земли, на газетах. А муку мы брали в пекарне – четвертый из девяти видов. И леденцов. О, леденцы! Там ведь обычно один леденец покупают, ну два-три. А мы гребли пригоршнями по всей Индии, стыд какой, сладкий, особенно те – манговые, ананасовые, ну и лимонные тоже. И возвращались в свой заповедник, который был в двух шагах от границы с той землей (как они говорят: Сестрой), где по-прежнему ели людей. Ты уснула что ли?
Вот так, наверно, годы идут, река течет, и голос этот – без тела, один только голос вьется, рвется, заходится, места себе не найдет – тысячелетья, да?
А потом мы зашли в военную часть и оставили там рюкзаки, чтобы налегке добраться до Брахмапутры, а там паромом – на остров. На ближний, потому как на дальний плыть дольше, чем жизнь. Рюкзаки они отнесли к шалашику ружей. Да, они знают о нас, поначалу прислали два джипа с пулеметом, чтобы аборигены не съели нас. Ночевали они за нашей сторожкой в джунглях. Пришлось убеждать командиров снять опеку.
А потом добрались до реки, но паром был так переполнен, что мы сошли. И побрели вниз по теченью, просто вниз, по контуру берега. И, оглядываясь: это было последнее цветовое пятно – отплывающий паром, исчезающий в этом белесом безвременье.
Нашли место у того единственного куста. И пытались войти в реку, но донный песок там таков, что, ступив, человек исчезает в теченье секунд. Представь, мы могли бы исчезнуть – вот так, на щелчок, в Брахмапутре. И эти дивные реликтовые гангетик-долфинс, каким-то чудом живущие здесь речные дельфины сопели бы и поцокивали у нас над головами, тычась в песок. Вот как сейчас, прямо у берега, смотри. Спишь?
Что-то тебе снилось тогда, что-то важное очень, не помнишь? Ты ведь потом мне рассказывала… Как же это собрать? Как же собрать всю эту жизнь? Все так разбросано в ней, да, как тело Озириса на том свете. Так оно, видно, и происходит: думаем, что живем, а потом не собрать. Это, наверно, и станет участью – там: собирание жизни, вечное.
А потом ты стирала наши вещички, стояла в сорочке у самой кромки, а вода ледяная, бела от холода, и дельфины выметывались из реки и грузно заваливались, чуть набок. И пар над нею стелился, и дальние острова – кружевом. А потом мы легли.
А она все кричала, порывами, и вдруг стихла. Солнце было таким же белесым и рваным, как и земля с рекой. Верней, его не было, солнца, будто забелено. И смеркалось уже. Мы сидели, глядя на реку, безвидную, как на полпути к сотворенью.
И вдруг лодочка выплыла из той лагуны, откуда крик доносился. Лодочка – узкая, черная, кривенькая, и поплыла по теченью. А в ней никого.
«Я вот что хочу сказать тебе…»
«В тишайшем воздушном окопе…»
«Странно, ты говоришь, почему …»
«Откройся в слабости, в стыде, ты – царь, ты можешь…»
«Все меньше людей остается у слов…»
«Лепар, шептала ты, лепар…»
«Центробежная, центростремительная…»
«Закат горел любовниками Климта…»
«Мы лежали в земле Семи Сестер…»
«Как младенца выплеснули с водою …»
«Мы шли дорогою на Гхум…»
«Помнишь, на лодке с тобою готовили рыбу?…»
«Но не рассказать, как сон…»
«Тот, кто не сможет ответить после смерти…»
«Я не знаю, ты говоришь…»
«Похоже, речь не живет с человеком, когда он один…»
«Меж двух дорог, в стемневшей пелене…»
«Знаешь, кажется, я понимаю…»
«Если выключить свет …»
«Помнишь, лодка наша покачивалась…»
«А потом, когда речь отошла…»
«Об этом не говорят вслух…»
«Житель индийской деревушки…»
«Ты родила сына, я написал книгу…»
«мне кажется что всё…»