До теплой постели Стас так и не добрался: рассвет он встретил в своем кабинете, пролистывая уже известное ему дело. Перед этим следователю пришлось сгонять на другой конец города, разбудить перепуганную его визитом секретаршу и всеми правдами и неправдами упросить ее отправиться на рабочее место. Недовольно ворча, девушка выполнила просьбу Полянского и вернула ему дело из Омска, подготовленное для возврата.

Настойчивость следователя окупилась сторицей: вновь пролистывая документы, Стас отметил для себя некоторые подробности, упущенные ранее. Во-первых, приложенная к делу фотография пропавшей любовницы абсолютно не соответствовала внешности женщины, виденной им на кладбище. А вот снимок якобы погибшей в пожаре супруги политика — вполне: перекрасить волосы, похудеть, прибавить несколько десятков лет… и женщина станет точной копией Клочковой. Полянский не исключал, что Регина Натановна прибегала к пластической хирургии, но вот изменить выражение лица так и не смогла: застывшая в глазах ненависть, холодное презрение к окружающим — все это так и рвалось наружу, выплескивалось из слегка раскосых, по-кошачьи прищуренных глаз. Клочкова могла сколько угодно притворяться добродушной на людях и улыбаться клиентам, но обмануть опытный взор следователя было выше ее возможностей.

Тщательно просмотрев все страницы дела, Полянский так и не нашел имени и отчества супруги политика, только инициалы — «Р.Н.» «Разумеется, я могу ошибаться, — рассудил следователь, — но что-то мне подсказывает, что за этими буквами все же прячется Регина Натановна!»

Второй интригующей деталью стала фамилия потерпевших — Лоскутовы! Стас долго размышлял над тем, где он уже слышал эту фамилию, и внезапно его осенило: к кулону, найденному Натальей в детстве, была прикреплена табличка, вероятнее всего с фамилией роженицы, чей ребенок погиб в реанимации. «Лоскутова Ре… — вспомнил Стас. — Ну, конечно, Лоскутова Регина Натановна! Наталья, по детской наивности, думала, что это имя погибшей девочки, но это было имя матери!»

Озаренный догадкой, Полянский откинулся на стуле, заложил руки за голову и погрузился в раздумья, пытаясь воссоединить полную картину из найденных обрывков: «Итак, супруга омского политика не погибла на пожаре — она сбежала в другой город, сменила имя и внешность. Попутно потеряла ребенка, «усыновленного» впоследствии Натальей. Стоит предположить, что вместо хозяйки дома сгорела… любовница ее мужа! Почему бы и нет: девушку не нашли не потому, что она скрылась, а потому, что та погибла в пожаре. А что с сыном… его останки не обнаружили!..»

Нетерпеливо перелистывая дело, Полянский прочел имя мальчика: «Лоскутов Николай». Следователь снова обратился к логике, и она доверчиво подсказала ответ — сын тоже не погиб. Клочкова, вернее — Лоскутова забрала его с собой, увезла в другой город и… разместила в заброшенной сторожке лесника. Нашла для него няню, а потом… убила? За что? Почему маньячка после стольких лет заботы решила вдруг прикончить собственного отпрыска? Что могло повлиять на ее решение? «Пожалуй, стоит задать этот вопрос самой Регине Натановне», — рассудил Стас.

Следователь открыл сейф, спрятал в него дело, а взамен достал кулон, предназначавшийся погибшей дочери Лоскутовой. Взял с собой диктофон и, прикинув в уме возможные варианты развития событий, позвонил Владу. Оперативник нещадно обругал товарища, разбудившего его ни свет ни заря, но, едва заслышав о причинах раннего подъема, пообещал прибыть к «Джоанне» незамедлительно.

Стас приехал к салону первым, но не спешил заходить вовнутрь. Он дождался приезда Влада, еще раз обрисовал другу ситуацию и попросил подежурить у входа, — на случай, если хозяйка салона попытается сбежать. Только когда все основные моменты были обговорены, Полянский отправился «на дело».

Лоскутову он застал на рабочем месте — в тот момент женщина обхаживала очередную клиентку: красила той волосы, делала массаж лица. И Полянскому ну о-очень не понравилось, какие откровенно ненавидящие взгляды бросала Регина Натановна на свою посетительницу. Стасу сразу же вспомнились обезображенные жертв, их истерзанная красота, зияющие раны в грудных клетках.

— Регина Натановна! — тоном, не терпящим возражений, окликнул следователь владелицу салона. — Мне нужно срочно с Вами поговорить.

Лоскутова, не отрываясь от клиентки, сделала нетерпеливый жест рукой, указывая следователю на дверь:

— Я сейчас занята, подождите меня в кабинете. Ирочка, — обратилась она к администратору, — проводите гостя. Предложите ему кофе.

Стас непроизвольно вздрогнул: Пить «приправленный» психотропными веществами кофе ему совершенно не хотелось.

— Разговор срочный, не терпящий отлагательств, — процедил Полянский. — В ваших же интересах, госпожа Лоскутова, побеседовать со мной прямо сейчас.

Массажная щетка в руках женщины дрогнула. Регина Натановна на мгновение замерла, но невероятно быстро справилась с замешательством. Хозяйка салона в упор посмотрела на следователя: о, если бы взгляды могли убивать, то Полянский окоченел бы на месте!

— Хорошо, пройдемте. — Лоскутова с видимым сожалением оставила клиентку на попечение одного из своих мастеров и повела Полянского в свои чертоги.

Небольшой уютный кабинет. Дорогая мебель. Изысканное убранство. Не хватало лишь одного атрибута благосостояния, присущего кабинетам всех успешных людей, — семейных фотографий, должных выставлять своих владельцев в самом выгодном свете.

Полянский опустился в предложенное кресло, отказавшись и от кофе, и от коньяка, и тем более от сладостей — кто знает, что за дрянь могла туда намешать маньячка. А в том, что Лоскутова его ненавидит, Стас не сомневался: ноздри женщины раздувались как у разъяренного дракона, еще секунда — и маньячка бросится на свою жертву.

— Что Вы хотели обсудить? — притворно улыбаясь, поинтересовалась хозяйка салона. Женщина заняла кресло напротив следователя и постаралась придать себе видимость равнодушия.

— Смерть вашего сына, — не поддавшись на провокацию, объявил Полянский.

— Не понимаю, о чем вы!.. — Женщина криво усмехнулась, но Стас заметил, как ее лежащие на коленях руки стиснулись в кулаки.

— Что ж, не хотите разговаривать о сыне, обсудим вашу дочь, — предложил следователь.

На этот раз Лоскутовой не удалось овладеть собой — женщина резко вздохнула, откинулась на кресло и неверяще воззрилась на собеседника:

— У меня нет дочери…

— В этом Вы заблуждаетесь, как и во многом другом, — заявил Полянский и достал из кармана кулон. Показал его женщине: — Вам знаком этот предмет?

— Верни мне это, ублюдок!!! — взорвалась Лоскутова, перегнулась через стол и попыталась отобрать кулон.

— Немедленно сядьте на место! — приказал Полянский. — В противном случае мне придется задержать Вас за нападение на представителя закона!

Такой расклад совершенно не устраивал Лоскутову. Женщина спрятала подрагивающие руки под мышки, уселась на место и вперилась взглядом в следователя:

— Я слушаю…

Расчет Полянского был предельно прост — оглушить женщину рассказом о Ренате; притупить бдительность маньячки, заставив ее тем самым потерять осторожность и выдать себя.

План сработал: душещипательная история, приправленная сочными подробностями, оказала нужное воздействие. Лоскутова разрыдалась, размазывая по лицу толстый слой грима. На минуту женщина вернулась к прошлому, вновь почувствовала боль утраты и обиду, еще не успевшую перерасти в ненависть. Регина Натановна позволила себе слабость, и этим не преминул воспользоваться следователь.

— Вы не только убили собственного сына, но и покусились на жизнь чудом спасенной дочери! — «добил» Лоскутову Полянский. — Чистосердечное признание вряд ли скостит назначенный Вам срок, но поможет облегчить душу. Почему?! Почему Вы сделали это?

Лоскутова потянулась к сумочке, достала пачку сигарет, — закурила, жадно глотая табачный дым.

Стас выложил на стол диктофон и включил его на запись. Голос Регины Натановны был хриплым, нерешительным. Слова слетали с ее губ, будто сами по себе, не повинуясь разуму женщины, настойчиво приказывавшему промолчать:

— Когда-то, совсем в другой жизни, у меня было все: любящий муж, свой дом, успешная карьера модели. Я была самой счастливой женщиной на свете, но и самой беспечной. Олег, мой законный супруг, всегда отличался маниакальной тягой к красивым женщинам. Когда я выходила за него, то наивно полагала, что все изменится, когда у него будет настоящая семья. Он и на самом деле сдерживался и довольно долго. Потом начались кратковременные интрижки, ничего не значащие романы — я терпела, прощала.

Совсем плохо стало после появления на свет Николая, нашего первенца. Роды были трудными, затяжными, — моего мальчика едва спасли. Когда мне разрешили взглянуть на малыша, я испугалась: он выглядел вялым, не пищал как другие дети, у него был синюшный оттенок кожи. Врачи объяснили, что асфиксия плода очень часто приводит к физическим и психологическим отклонениям. За моего мальчика боролись долго — он остался в живых, но его головной мозг претерпел необратимые изменения.

Олег, вместо того, чтобы поддержать меня и нашего сына, пришел в ярость. Его статус известного человека не должен был пострадать от наличия умственно отсталого ребенка. Он, как мог, скрывал от общественности болезнь мальчика — подкупил врачей, не показывал сына окружающим. Более того, Олег не выпускал меня с малышом на прогулки, запрещал лечить Коленьку. Наш малыш стал заложником в собственном доме. Я снова терпела, надеялась, что все уладится.

Новая беременность стала для меня огромной радостью, казалось, принесла долгожданное облегчение. Но муж не разделял моих чувств — у него появилась молодая любовница, с которой он без застенчивости посещал торжественные мероприятия и вечеринки. Их связь продолжалась уже более года; Олег совершенно охладел ко мне, не появлялся дома сутками, не отвечал на телефонные звонки. И я ничего не могла с этим поделать. С каждым днем мне становилось все тяжелее, а помочь было некому.

Чтобы хоть как-то выместить обиду, излить накопившийся во мне яд, я купила манекен человека, назвала его «Олегом». Моя ненависть к некогда любимому мужу переросла в откровенную ненависть. Сначала я била манекен руками, пинала, обзывала всеми словами, которые только могла вспомнить. И это приносило кратковременное облегчение. А однажды мне под руки попался кухонный нож — каждый удар, проникавший в пластиковое нутро манекена, предназначался моему мужу. Этого «Олега» пришлось выбросить, купить нового.

Постепенно я поняла, что вид рассыпавшегося в труху пластика вызывает у меня омерзение. Тогда и стала наносить удары туда, где должно быть сердце, разорвавшее в клочья мою любовь. Новая страсть заменила мне весь окружающий мир. Постепенно я научилась наносить удары ножом очень ловко, попадая в одно и то же отверстие, — это позволило избежать покупки новых манекенов.

Однажды муж обнаружил тайник, в котором я прятала «Олега». Он долго смеялся над моим поведением, говорил, что я еще более сумасшедшая, чем мой сын. Олег заявил, что намерен развестись со мной, жениться на любовнице. Муж сказал, что эта девушка родит ему новых детей — здоровых и крепких, таких же, как он сам.

Я почувствовала себя плохо и убежала в свою комнату. Живот стал каменным; ребенок в нем перестал толкаться, сочувствуя мне, сопереживая. Обхватив себя руками, я старалась не волноваться, чтобы не навредить малышу; но слезы градом текли из моих глаз.

Не знаю, сколько прошло времени, но сквозь собственные всхлипы я расслышала голоса, доносившиеся из гостиной. Поддерживая живот руками, спустилась вниз. Мой муж и его любовница совокуплялись прямо на ковре, забыв о присутствии в доме меня и Коленьки. Я не помню, как нож оказался в моей руке. Все произошло как в тумане. Первый удар я нанесла девке, гордо восседавшей на моем муже, — она немедленно свалилась замертво, из ее спины хлынул поток алой крови. Испуганный Олег стал угрожать мне полицией и психушкой. Он потянулся к брюкам, достал сотовый. Я подбежала к нему, чтобы остановить. Муж ударил меня по лицу, забыв о ноже в моей руке. И я забыла — бросилась Олегу на шею, попросила прощения, пообещала, что все наладится… Муж меня оттолкнул. А когда я вновь попыталась приблизиться — пнул ногой в живот. Руки помнили, что нужно делать: они сами отыскали нужное место и всадили нож в предательское сердце. По самую рукоятку!

…Спустя секунду я заметила Коленьку — мой бедный малыш! Он стоял в углу гостиной, судорожно сжимая в руках любимые ножницы. Подбежала к нему, рукой закрыла ему глаза — мой мальчик и так достаточно настрадался!

Осознание произошедшего накатило на меня штормовой волной, придало ускорения мыслям. «Срочно уничтожить все следы! Сжечь дотла этот притон предательства и разврата!» — подумала я.

Уложила Коленьку в постель, а сама спустилась в гараж. Схватила канистры с бензином — облила горючим тело ненавистной любовницы. К Олегу подойти побоялась — мне отчего-то казалось, что он все еще жив и может меня остановить. Окропив бензином углы гостиной, принялась за другие комнаты. Потом собрала в дорожную сумку самые необходимые вещи; украшения, которые когда-то подарил мне любимый; деньги. Схватила в охапку спящего сына, погрузила его в свой автомобиль. Затем вернулась и подожгла дом — потрясающее зрелище! Пламя с жадностью слизывала горючее, снимая с моих плеч груз ответственности.

Предупреждая действия властей, я отправилась на прием к знакомым — на взятки ушли почти все мои сбережения. Остальные деньги потратила на новые документы.

Наугад ткнув пальцем в карту, выбрала этот город. Дорога заняла несколько дней. Коленька, никогда не покидавший особняка, радовался приключению. А я направила все свои силы на то, чтобы выжить, спастись от преследования, затеряться. И мне это удалось.

Ребенок в животе беспокоил меня больше всего — он не шевелился уже несколько дней. Как только мне удалось пристроить сына, я отправилась в больницу. Меня обследовали и срочно отправили на операцию — кесарево сечение было последним шансом для моей доченьки. Девочка появилась на свет недоношенной, с огромной гематомой на голове — следом удара ее отца. Мне сразу же заявили, что девочка не выживет. Ее увезли в реанимацию. А я осталась в больнице — мое состояние тоже внушало опасения докторам. Единственное, что успела сделать, — это передать увозившим мою дочурку санитарам снятое с шеи украшение, оберег, подаренный мне бабушкой.

Когда меня выписали из больницы, я сломя голову помчалась к моей девочке. Но ее уже не было в живых. Последней каплей стало ужасающее известие о том, тело моей малышки увезли в прозектуру. А там… на мою девочку неверно оформили документы, записав как мертворожденную. Мне так и не довелось ее похоронить. Я до сих пор не знаю, погребли ли дочку в собственной могиле, или просто утилизировали как медотходы.

Полянский, стараясь не прервать рассказ Лоскутовой, вынул из пальцев женщины дотлевшую почти до фильтра сигарету. Регина Натановна вяло кивнула, прикурила следующую. Глубоко затянулась и продолжила рассказ:

— Коленька остался для меня единственной отрадой, светом в почерневшем окне моей жизни. Я так хотела всерьез заняться его лечением, но на это были нужны деньги. А их у меня не было. Сняв комнатку в коммуналке, стала принимать на дому клиентов — курсы парикмахеров я окончила еще в юности, но раньше не решалась заняться этим всерьез. Обстоятельства вынудили.

Времени на мальчика почти совсем не оставалось. Однако я заставляла себя: спала по нескольку часов в сутки, но играла с Коленькой, сама делала с ним упражнения, читала ему книжки. Но больше всего мой сын любил выстригать и делать из папье-маше поделки, особенно маски. А еще ему нравились красивые девочки. Однажды, я решила побаловать моего малыша и сводить его на новогоднее представление. Он так радовался! Зная, что туда же пойдут две соседские девочки, Коленька решил приготовить для них подарки. С моей помощью он сделал из папье-маше две красивые маски, разукрасил их самыми яркими фломастерами. Но эти вертихвостки не оценили старания. Девочки, как и другие дети, только смеялись над неуклюжим Коленькой, над его попытками подружиться. Сынок пришел с праздника сам не свой. Ему стало хуже: у него появились признаки агрессии, неконтролируемые вспышки гнева. Больше я не решалась водить малыша на праздники. И Коленьке пришлось вновь сидеть взаперти.

Набив руку на не слишком притязательных клиентах, устроилась в один из салонов. Откладывала каждую копейку, экономила даже на одежде. Постепенно дело пошло в гору — открылся мой первый салон. Я дала ему имя «Джоанна», ведь именно так мне хотелось назвать дочку.

Жизнь вошла в новую колею. За десять лет из нищенки мне удалось превратиться в успешную бизнес-леди. Коленька подрастал, появились средства на его лечение, но время было упущено: традиционная медицина была практически бессильна. Тогда-то я и отыскала целителя, жившего за городом, в заброшенной сторожке лесника. Он согласился помочь моему мальчику. За умеренную плату старец принял Коленьку к себе на постой. Свежий воздух, прогулки, массаж и травяные настои целителя оказали благотворное влияние на мальчика. Но полного восстановления ждать не приходилось.

Однажды, за чашкой мятного чая, старик поделился откровением. Он заверил меня, что познав женщину, Коленька сумеет справиться со своим недугом. Идея меня вдохновила — моему мальчику всегда нравилось играть с бумажными куколками, так почему бы не испробовать этот метод? Я приглашала к Коленьке самых дорогих блудниц, представительниц древнейшей профессии. Но эти барышни не нравились ему — мой сын запирался в своей комнате и не выходил, пока приглашенные гостьи не покидали сторожку.

Когда целитель умер от старости, я вновь вспомнила о его предсказании. И поняла: Коленьке не нравились проститутки, он хотел видеть своей подругой «девочку по соседству». Бизнес процветал, и мне стало доступно многое. Выбрав из списка клиентов наиболее подходящую девушку, я опоила ее и привезла в сторожку. Коленька не хотел к ней прикасаться, боялся вновь быть осмеянным. Я вразумила сына и объяснила, что нужно делать. Мой мальчик долго не мог совладать со своим неуклюжим телом. Все получилось только тогда, когда я надела на лицо девушки одну из сделанных нами масок. Акт соития понравился сыну, но Коленька стремился не просто обладать женщиной, он жаждал сделать ее своей подружкой.

Я привезла девушку к себе в салон, и когда та стала приходить в себя, честно предложила ей стать женой моего сына. Она разъярилась, назвала моего мальчика придурком. Заявила, что лучше умрет, чем согласится на мое предложение. Я выхватила из стола перочинный нож и выполнила ее просьбу.

Следующую девушку попробовала убедить с помощью насилия — ведь это моя работа сделала ее лицо таким прекрасным, таким желанным для мужчин. Мне пришлось отобрать у упрямицы то, чего она не заслуживала. Но и под пытками девушка не согласилась стать моей невесткой.

С каждой новой девушкой ко мне приходило понимание, что все напрасно, но остановиться не было сил. Тела никуда не годных «подружек» сына я специально оставляла в тех местах, где их могли бы отыскать, пусть и не сразу. Мне хотелось, чтобы у матерей была возможность похоронить своих дочек. Я и сама приходила на погребение, каждый раз представляя, что это тело моей девочки предается земле под плач родственников и всхлипы знакомых. Но об этом тебе уже известно…

Наталью я не хотела видеть подружкой сына — кто захочет иметь дело с сумасшедшей? Но когда она вытащила из моего сейфа «подарочки для особых клиенток», мне пришлось использовать и ее. Слепки ключей всех своих сотрудников я сделала уже давно, предвидя, что они мне могут понадобиться. Подбросить администратору бутылку вина тоже труда не составило. Правда, Наталья, перед тем, как отключиться, успела снять с себя макияж — пришлось везти эту бестию в салон, придавать ей «товарный» вид. Хорошо еще, что в «Джоанне» я обнаружила блузку и юбку девушки — не хотелось везти к сыну гостью в поношенном домашнем халате.

Едва завидев новую «подружку», мой мальчик возликовал. Наталья очень понравилась ему — настолько, что он впервые потребовал, чтобы я не присутствовала при их встрече. Коленька вынудил меня уйти из дома. Я долго сидела в машине, нервничала и курила. А потом увидела, что Наталья каким-то невероятным способом очухалась раньше времени и пустилась бежать. Я хотела ее догнать, но у меня на пути встал собственный сын. Он не умел разговаривать, но его жестикуляция была мне понятна — Коленька уговаривал меня не преследовать девушку. Я рассердилась и стала ругаться. И тут мой мальчик замахнулся на меня — в этот момент он напомнил мне своего отца. Я до сих пор не понимаю, как такое могло случиться, но ножницы перекочевали из рук сына в мои. Спустя мгновение мой мальчик перестал дышать… — Закончив свою историю, Лоскутова закрыла глаза, а потом вдруг спросила: — Ты, правда, веришь в то, что Наталья могла оживить мою девочку, мою Джоанну?

Вопрос поставил в тупик следователя: разум подсказывал, что такое в принципе невозможно. А вот сердце… оно упрямо твердило об обратном.

— Я очень хочу в это верить, — признался Полянский. — Приятно было бы знать, что мы, при желании, можем поделиться с другими не только душевным теплом, но и всем своим существом. Это сделало бы мир лучше. Вам так не кажется?