В санчасти, пока Ганс спал, медсестра и доктор сидели возле него, и следили за его состоянием.

 - Катя, донор нужен, – сказал доктор.

 - Но мы даже не знаем, какая у него группа крови.

 - В том то и дело. Подождем, пока проснется. Хотя… может, документы у него были?

 - Не знаю.

 - Ладно, капельницу ему  еще хотя бы поставь, с глюкозой, а я до штаба добегу.

 - Я боюсь, а если он очнется? Что делать?

 - Не бойся, я скоро приду. – Ответил врач.

 Катя поставила капельницу, и села рядом с кроватью, пытаясь внимательно рассмотреть молодого человека, незаурядной внешности, вполне симпатичного. Русые волосы, ближе к пепельному, нос прямой, с легкой горбинкой, темные брови,  длинные ресницы, красивый рот с широкой, пухлой верхней губой. Правда, губы совсем бледные.

 Глядя на него нельзя было подумать, что он может сделать что-то плохое или представлять какую-либо опасность. Он казался ей совсем не страшным, наверное, она не так представляла себе врагов. Несколько раз, она конечно видала убитых, чисто из любопытства, но с живыми никогда не сталкивалась. Работая в госпитале, в тылу, ухаживая за раненными бойцами, она не бывала в бою.  Медсестрой, с неоконченным еще медицинским образованием, в свои восемнадцать, она помогала врачам, ассистировала хирургам, делала перевязки. Лишь относительно недавно она попала в санчасть, в непосредственной близости от линии фронта, так как хирургу понадобился ассистент, а у нее был опыт. В небольшой санчасти, находившейся при штабе дивизии, в трех километрах от передовой, бойцам оказывали первую медицинскую помощь, лечили легкораненых, всех же остальных отправляли в госпиталь, находившийся в более глубоком тылу.

 Часов 5 пацинент проспал как убитый, даже не шелохнувшись, девушка только подходила к нему каждые 20-30 минут, чтобы проверить дыхание и пульс.

 - Досталось ему? Сам виноват, никто вас сюда не звал! – рассуждала девчонка. – Всех же вас гадов перебьют, мать твою только жалко.

 Парень вдруг шевельнулся и открыл глаза, молча, уставившись на нее большими, серо-голубыми глазами. Он немного сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд, чтобы ее рассмотреть.

 Я проснулся, попробовал пошевелить руками, и почувствовал, что они к чему-то привязаны на запястьях. Открыл глаза и увидел девушку. Передо мной все еще расплывалось, и сквозь мутную пелену я попытался ее разглядеть. Кажется, мне поставили капельницу, и в вене торчала игла, закрепленная пластырем.

 - Что смотришь? Ух, гадина, не добили тебя!

 Вдруг внезапно я закашлялся и изо рта вышел сгусток, запекшейся крови, очевидно из поврежденного бронха. Я испугался.

 - Тише, тише... все успокойся, – он вытерла губы влажной салфеткой. – Возись мне теперь с тобой.

 Но Катя вдруг даже пожалела о том, что только что сказала, когда увидела невыносимую боль и отчаяние, которые отразились в тех самых, серо-голубых глазах, невероятно выразительных и  бездонных. Ничего кроме жалости она испытать не могла. Да и взгляд этот был такой же как и у тех раненых солдат, которых она видала в госпиталях, такой же отчаянный и беспомощный.

 Немного успокоившись, все еще чувствуя сонливость и сильную слабость, я закрыл глаза и снова уснул.

 Так и не найдя нужной ему информации, вскоре вернулся доктор.

 - Ну что?

 - Не знаю, спит еще пока. Глаза открывал ненадолго, приходил в себя, потом опять заснул.

 - Говорил что-нибудь?

 - Нет.

 - Давление какое? Пульс?

 - Давление низкое, восемьдесят на шестьдесят. Пульс сто, сто десять, слабый, дыхание двадцать, двадцать два. Он кашлял, кровь на губах у него была, боюсь что кровотечение.

 Доктор забеспокоился.

 - Еще не легче. Кровь, какая была?

 - Темная…

 - Значит кровотечение не легочное. Это конечно лучше, но все равно ничего хорошего. Грелку холодную ему на грудь.

 Доктор немного устал и присел за столом. Дело было к обеду...

 - Катя! Поставь кипяточку, завари ка чайку, а то пить охота. Устал я возиться с ним, с этим фрицем.

 - Хорошо! Я сейчас!- откликнулась девушка. Пажалуй я тоже не против чайку попить.

 Минут через пять чайник скипел и доктор с девушкой сели пить чай.

 - Да, Катя..., - Сказал доктор, - похоже что у нас в санчасти разведчик вражеский. Такие вот дела...

 - Да ну!

 - Наши ребята уничтожили группу из шести человек, в роще, не подалеку отсюда. Увидили их и в засаду, те их не заметили, вот и попались. Если он из разведки, то и русский может знать. Ведь разведчики немецкие прослушивают разговоры и переводчики у них есть.

 - Так вот оно что оказывается! А я то думала откуда. Тогда все ясно. Вот гад!

 - Так, что ты с ним поосторожней! Хотя конечно боятся его не надо, состояние очень тяжелое, сейчас не опасен, вряд ли что-то предпримет. Но бдительность не теряй!

 - Я поняла.

 - В словах осторожнее и лишнего ничего не скажи.

 - Ясно.

 - Вот выживет или нет не знаю, кровопотеря заначительная. Но может придет в себя, чтобы хоть допросить успели.

 Вскоре действие лекарства стало проходить и еще через час я постепенно очнулся, по мере того как отходил наркоз, снова почувствовал тупую ноющую боль. Когда открыл глаза, ко мне подошел доктор, пододвинул стул и сел возле меня.

 - Ну что проснулся?   Хватит спать, хватит. Может скажем что-нибудь?

 Я молча посмотрел на доктора.

 - Будем молчать? – спросил доктор. – Как же это ты так попался? А-я-я-я-я-й…А новость слыхал? Нет? Тогда я тебе скажу… Катя, он новость еще не слыхал! – заулыбался доктор. - Внимание! Внимание! Говорит Германия! Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!

 Но улыбки на лице пациента доктор не увидел, потому что тот не отреагировал. Я продолжал смотреть на него и лежал совершенно спокойно.

 - Да-а-а-а…Ну шуток мы как видно не понимаем…Хорошо! Придется пока по-немецки. Знаток из меня не ахти, но кое-что я все-таки знаю.Ви фюлен зи зихь? (Как вы себя чувствуете?), – спросил по-немецки. – Ферштейн зи михь?

 Конечно, я его понял.

 - Шлехть. Ихь хабэ швиндель унд брусшмэрцэн (Плохо, голова кружится, боль в груди), – ответил я ему.

 - Что он сказал? – спросила девушка?

 Я понял, что она совсем не знала немецкого.

 - Я конечно не очень хорошо, но знаю немецкий. Говорит что ему плохо, боль в груди.

 - А-а...

 - Группа крови, какая? Ди блютгуппэ?

 - Ихь вайс нихьт. Лигенлясэн.(Я не знаю, забыл), – точно уже я этого не помнил.

 - Еще не хватало.

 - Дритэ (третья), – кажется что эта, я не был совсем уверен.

 - Третья?

 - Йа

 У меня неприятно кружилась голова, меня тошнило, я сделался бледным как полотно.

 - Мир ист иубэль.

 - Он что-то сказал про мир?

 - Его наверное тошнит?! – догадался доктор.- Голову скорей! Голову поверни набок!

 Меня вырвало, хотя, наверное было почти нечем, желудок был пустой, во рту была горечь.

 - Это из-за морфина, такое может быть, все же наркотик, – предположил врач.

 Вскоре в санчасть зашел солдат, вероятно один из разведчиков.

 - Разрешите войти?

 - Что вам?

 - Там у вас пленный, меня просили узнать как его состояние.

 - Хреново! Я уже установил, какая у него группа крови. Найдите мне донора, срочно! Спроси у кого третья. Понял?

 - Так точно! – тот выбежал из санчасти.

 - Я бы сама дала, но у меня вторая, а у него третья.

 - Твоя кровь ему не подойдет.

 - Григорий Яковлевич, спросите у него хоть, как его зовут?

 - Ви хайсен зи? Ви ист дэн руфэн? ( Как ваше имя? Как вас зовут?)

 - Ханс.

 - Ганс его зовут.

 - Ганс? – хихикнула девица, явно развеселившись. – Все они, что ли Гансы и Фрицы? Других имен у них, что ли нет?

 - Она еще издевается, – подумал я про себя. – Мое имя ей кажется смешным! Хотя, оно и правда дурацкое, тоже самое что Иван.

 Вскоре снова зашел солдат…

 - Вызывали? Мне сказали, что здесь раненному кровь нужна.

 - Да проходи. Группа крови у вас, какая?

 - Третья

 - Точно?

 - Точно. – Ответил боец.

 - Тогда приготовься. Катя возьмешь у него кровь.

 - Хорошо.

 - А кому кровь нужна? - солдат заглянул в палату.

 Взгляд его упал на лежащую рядом, испачканную в крови немецкую форму, которую не успели убрать. Лицо его изменилось.

 - Этому «фрицу»?!

 - Нет, я не буду! Ни за что!

 - Если вы не сдадите кровь, он умрет, – сказал врач.

 -  Ну и что,  а мне какое дело? Почему я должен какого-то «фрица спасать?

 - Не какого-то «фрица», а офицера, он лейтенант, – возмутился доктор. - Это пленный и его нужно допросить, а для того чтобы допросить, надо сперва оказать ему помощь. Вам ясно? Это приказ! И вы должны его выполнять. Если вам прикажут оказать помощь солдату или офицеру вражеской армии, значить так надо, и вы должны ее оказать.

 - Все равно не буду! Ни капли ему своей крови не дам! Пускай подыхает. Как хотите, ищите другого донора!

 - Как знаете. Можете идти, но если он умрет и мы не получим из-за этого каких-либо  важных сведений, вы за это ответите. Я лично доложу командиру полка и комдиву. Идите, вы свободны.

 Солдат оторопел.

 - Чего стоишь? Иди!- кричал доктор.

 Тот вышел, едва не хлопнув дверью с досады. Неужели столько ненависти у него было ко мне?!

  - Черт! Что детский сад какой-то! – произнес Соколов с досадой. – Если донора не найдем, отправишься на тот свет. Понял?

 Я все понимал, хотя мне было так плохо, что в тот момент самому жить не хотелось, поэтому мне было все равно. Меня тянуло туда, хотелось покоя, я чувствовал холод, меня пробивала мелкая дрожь.

 - Кальт.

 - Что? – спросила девушка.

 - Х-холодно, – произнес я на русском.

 - Ты что? По-русски все-таки понимаешь? Шпрехэн зи русишь? Рус ферштэтэн? Ну! Чего молчишь? – закричал на меня доктор.

 - Да.

 - Вот те на! Какого хрена тогда молчал? Изображал из себя идиота! Придурялся? Думал не догадаются? Ладно, с этим мы еще разберемся. Умник нашелся. Укрой его чем-нибудь, - он обратился к девушке, – возьми одеяло. – Сел на табурет и нервно закурил. До утра вряд ли протянет. Говорить сможешь?

 - Не знаю, мне плохо, – выговорил с трудом.

 Голос был слабый и громко говорить я не мог, говорил очень тихо.

 Постепенно нарастало сердцебиение, дышать становилось тяжело. Я не мог оторваться от подушки, сразу начинала кружиться голова, и приступ тошноты повторялся, на лбу выступал холодный липкий пот, пробивал озноб. Состояние мое опять ухудшалось. Через какое-то время я снова забылся, то терял сознание, то опять приходил в себя.

 В дверь постучали.

 - Войдите…

 Вошел тот самый солдат, который отказался быть донором.

 - Что? – спросил врач.

 - Я согласен.

 - Что согласен?

 - Согласен быть донором.

 - Поздно! Раньше надо было. Ладно, готовься.

 Придя в себя, я открыл глаза.

 - Слава Богу! – произнес доктор.

 У солдата взяли 400 мл крови, проверили на совместимость. Убедившись, что кровь подходит, приготовили сосуд, заправили капельницу.

 - Ну что? Будем переливать вам кровь не арийскую. Не смущает? Другой извините, нет.

 - Нет, доктор, мне все равно. У меня есть русская кровь.

 - Вот как? Ну, тогда мы ничего не испортим! – весело сказал врач. – Есть, значить еще добавим. Дурную кровь вашу немецкую выпустим, заменим на русскую, будешь знать! Чего улыбаешься?!

 - Руку в кулак сожми, – сказала девушка, – кулачком поработай.  Вены у тебя неплохие, хорошие, – она вколола иглу, ловко попав с первого раза.

 Я смотрел, как в меня по каплям вливалася «жизнь», не заметил как уснул.

 К вечеру боль снова стала невыносимой, так, что я не мог спокойно лежать, опять застонал.

 Пришлось делать укол.

 Проснулся я уже утром, в окно светило солнце, освещая все помещение ярким светом. Оно заходило туда именно с утра, значить, окна были расположены на восток.

 Проснувшись, снова увидел девушку, как мне показалось, очень красивую.

 - Я, наверное, умер и в раю, если вижу ангела? - подумал я. В белом халате, она действительно была на него похожа.

 Светлые волосы, соломенного цвета, милый курносый нос, чуть вздернутый кверху, зеленые глаза, пухлые губки.

 Катя что-то делала на столе, обтирала графин. Обернувшись, увидев, что я на нее смотрю, она едва не выронила стакан.

 - Ой! Григорий Яковлевич, идите сюда!

 Зашел врач. На вид ему было лет сорок или что-то около этого. До этого мне как-то не удавалось его, как следует рассмотреть.

 - Ну что, проснулся? Гутен морген! – он осмотрел меня. – Говорить сможешь?

 - Да, – я моргнул глазами, обратился к девушке. – Развяжите мне руки, пожалуйста.

 - Зачем?

 - Мне так не удобно.

 - А ты не убежишь? – спросила она. – Драться не будешь?

 - Нет.

 Вопрос меня насмешил. Развязав осторожно мне руки, Катя все же немного шарахнулась в сторону и отскочила. Но, увидев, что я продолжаю спокойно лежать, взяла себя в руки. Неужели похож я был на дикого зверя?

 Человек есть человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Мне захотелось в туалет, было неловко, но пришлось об этом сказать. Доктор помог мне справить нужду.

 - Катюша, ты пока за ним посмотри, а я схожу, доложу майору.

 - Хорошо.

 После того как он ушел, мы с Катей с минуту, молча смотрели друг на друга.

 - Фройлен, а фройлен? Вас кажется, Катя зовут? Пить, воды… можно?

 - Хорошо, сейчас принесу, – подала мне стакан с водой.

 - Спасибо. Одежда моя где? Там в кармане…

 - Что там?

 - Пожалуйста, посмотри.

 Катя пошарила в карманах.

 - Нет ничего.

 - Дай мне.

 Из внутреннего кармана, я достал маленький сверток в серебристой фольге, кусочек швейцарского шоколада. Он был надломлен, но весь его съесть я не успел, так что там оставалось еще довольно прилично. Это от пайка, что нам выдавали. Много еды с собой мы не брали, но сухие консервы и шоколад, носили с собой всегда, на случай если нам вдруг придется задержаться, этого должно было хватить надвое суток. Еще носили спички, фонарик и прочую ерунду, которая могла бы нам пригодиться. Об этом знает каждый разведчик.

 - Что это?

 - Шоколадка, возьми…

 На лице Кати отразилось смятение, на секунду она растерялась, уже было взяла…

 - Не хочу! Не нужен мне твой шоколад! Шкура немецкая! - разозлилась вдруг на меня.

 Мне стало обидно.

 - Подумаешь, как-кие мы гордые!

 - Забери его себе! – она зло швырнула сверток прямо мне в ноги, так что тот надломился, и порвалась фольга.

 - Ну вот… Получай фашист гранату!

 Глаза у Кати расширились, как будто от удивления, и через секунду, она вдруг рассмеялась как колокольчик, звонким и заразительным смехом. Не сдержавшись, я сначала улыбнулся, а затем, сам начал смеяться сквозь слезы, корчась от боли.  Любое резкое движение причиняло мне боль.